Kitabı oku: «Пока Фрейд спал. Энциклопедия человеческих пороков», sayfa 3
Болтливость
Глава о том, что умеренность нужна и в разглагольствованиях наших
«Полоний: Что вы читаете, принц? Гамлет: Слова, слова, слова…»
Шекспир
1
Что ж, не правы были те, кто заставлял нас день и ночь корпеть над трудами Цицерона со словами: «Учись красноречию у древних!» Они били нас по пальцам, когда втайне под одеялом мы зачитывались эротическими сценами из Апулея! Негоже, мол, безнравственностью насиловать свое детство – поди вон науку изучи. И к чему же привели их наставления? К чему склонили своим дидактическим упрямством? Верно, к тягчайшему из пороков, простить который не может ни один уважающий свое время и личное пространство человек.
Поглядите на плоды просвещения: изучая логику, мы приучились рассуждать последовательно и многословно, риторика подтолкнула нас к искусным эпитетам, без которых речь была бы гораздо короче. Ан нет, лаконичность – удел спартанцев (это они, жители Лаконии, любили все короткое и ясное). Но мы же не из простых. Нам бы такое словцо, да что бы витиеватое, затейливое, замысловатое! Да туману побольше, и ясности поменьше. Вот это я понимаю – Мартин Хайдеггер. Да простит меня мировая философская истина в его лице. Впрочем, кто бы понял, в чем она заключается – эта истина, уж больно она многословна.
Конечно, бывают болтливые глупцы, и об этой касте совсем другой разговор, но если у них нет разумной возможности себя сдерживать, то как же быть с людьми учеными? Казалось бы, и разум есть, и научный метод, и тип мышления, и – как его там? – ученая степень, а все равно слова вырываются, словно из рога изобилия. Это из большой щедрости, что ли?
Потому-то это один из самых страшных пороков, что стал, как сказала бы Ханна Арендт, «банальностью зла». И если она этой банальностью обозначила насилие, которое было свойственно XX веку и укоренилось в бытии, то для XXI века несомненной банальностью стала излишняя говорливость. Время спокойное, от стрессов лечат психологи, от банкротства – друзья, а от запоя – родственники. Но вот от чего не вылечиться, так от болтливости. Она, так сказать, на уровне подсознания, на уровне инстинктов.
Садишься с утра пить чай с женой, весь такой образованный и проницательный в политике, и начинаешь говорить о государственных проблемах. Как будто жена с утра только об этом и хочет слышать. Как будто ей не снился страшный сон, о котором ей хотелось бы рассказать. Как будто ее не тревожит ваше совместное будущее. Как будто дети в школе перестали получать двойки по природоведению. Как будто в мире нет ничего более важного, чем политическое состояние дел в родной стране.
«Ну, хорошо, давай расскажи, какой ты гражданский активист».
А будь это женщина! Пришел, значит, домой после безумного рабочего дня мужчина, лег в расслабленности на диван, включил футбол и тут тебе: «А ты знаешь, что сегодня приняли закон, по которому…» Ах, как жаль, что нет законов против болтунов! Не то чтобы их слова неверны или, скажем, не патриотичны (боже упаси, обвинять оппозиционеров в болтливости!), но они бывают несколько неуместны. И все тут.
Пожалуй, абсурдно бы выглядело разрешение говорить много: дескать, давай, я сделал себе чай, можешь говорить. Даже оскорбительно для говорящего. Но разве не является ли оскорбительным тот факт, что тебе приходится выслушивать информацию, которую ты решительно слышать бы не хотел? Ну кто его знает, почему ты отказываешься ее слушать? Может, ты просто занят чем-то. Представляете? Человек может быть чем-то занят.
Почему бы в таком случае не заговорить – на полном серьезе – о праве человека не слушать другого. Это же так просто – заткнуться!
Но разве невежественный человек может понять, каково это – сдерживать в себе неуемное образование? Легко молчать, когда в твоей голове пусто. А ты поди помолчи, когда твоя голова кричит научными фактами, художественными фантазиями, философскими теориями. И как жаль, что весь этот золотой дождь выливается на простых, ни в чем не повинных прохожих. На что, спрашивается, психологи? Сходи к ним, выговорись. Но с психологами говорят о личной жизни, с людьми же хочется поделиться всем, что ты знаешь.
Наверное, каждому знакомо чувство, когда ты приходишь в незнакомое общество, садишься за стол и внимательно слушаешь одного видного говоруна. Должно быть, он обладает авторитетом в этом обществе. Должно быть, даже озвучивает неизбитые мысли. Однако тебе не терпится встать и выйти. Простое человеческое желание, не правда ли? Ну, в туалет захотелось, например. Но такт, воспитание, правила поведения не позволяют. Ты начинаешь отвлекаться, переглядываться, может быть, даже разговаривать с кем-то. И тогда он с важным видом обращается к тебе:
– Неинтересно, что ли?
– Право слово, что вы такое говорите?
– Я говорю о вещах, которые тебе стоило бы знать.
– Да, я понимаю все прекрасно.
– Что, что ты понимаешь?
– Я понимаю, что единственными добродетелями за этим столом являются молчание и смирение.
2
А что говорить о человеке поверхностном, дерзком и невыносимом? Болтливость-то его и выдает. Стоит ему открыть рот, как немедленно все становится ясно. Правильно говорят в народе: лишь дурак считает, что он во всем прав. Не сомневается, не колеблется, как паскалеский тростник, а стоит на своем, точно тысячелетний камень. И ладно бы дурак оставался со своими мыслями при себе, так ему их хочется нести в массы! Рассказать, как жить-то нужно.
И от этой болтовни уж вовсе нет спасения. Таких пророков в любом Отечестве пруд пруди. Если им и нужен собеседник, то лишь для поощрения их собственных же идей. Несогласие лишь раззадорит и обозлит. И тут нельзя забывать правило: не зли болтливого человека, если не хочешь услышать его монолог в двойном размере. С другой стороны, твое молчание также даст ему возможность говорить: а вдруг ты чего-нибудь недопонял либо желаешь услышать детальных рассуждений? «Молчанье – щит. А болтовня всегда во вред», – говорил писатель-гуманист Себастьян Брант, забывая, впрочем, о том, что на мирную пирушку, дабы не посеять сомнения, не приходят со щитом.
А как же эти болтуны любят выражение: «Хорошо, что ты мне напомнил!» Он точно ждал этого момента, чтобы ухватиться мыслью за твое случайно брошенное слово. Его речь бесконечна, как описания щита Ахилла у Гомера в «Илиаде». Ему совершенно невдомек, что собеседнику может стать скучно. Скука – это категория из другой жизни, неведомой ему. Или ведомой, когда он сам молчит и слушает. Но разве такое бывает?
Только дай ему повод, и он с радостью и тщанием расскажет о своих доблестях и завоеваниях. Как не бывает войн без славы, так не бывает и болтунов без хвастовства! Болтливый хвастун – это, как говорят сейчас, вечный образ.
И в самом деле, станешь ли ты слушать потоки несвязанных слов от человека, о чем достоинстве тебе неизвестно? Затем и он, чтобы не ставить спрашивающего в неудобное положение, первым делает шаг навстречу и рассказывает в красках о себе. Ах, нет ничего лучше этих художественных экспериментов. Наверное, лишь только резюме, отправленное на потенциально новое место работы, способно сравниться по силе скрытого самолюбования.
И как печален опыт общения с болтуном, когда ты попадаешь в места, где говорить, вообще говоря, неуместно. Например, в библиотеке. К черту ханжество и лицемерие – все мы общаемся в библиотеках. Мы, в конце концов, не в тюрьме, чтобы с виноватым видом молчать. Однако всему есть мера, и эту меру мы прекрасно осознаем. А если не осознаем, то нам вовремя напомнит об этом злая тетушка своим назидательным «тсс».
Болтуну, правда, все нипочем. Ни дня без слова – его жизненное кредо. Даже когда ты вежливо обратишься к нему: «Ты не мог бы помолчать?», он обидчиво ответит: «Подожди, но я же еще не договорил». Хотя, кажется, его цель была посетить библиотеку, а не обсудить всеобщую теорию всего.
А если это кино или театр? Места, где по определению говорить постыдно? Но разве могут они уйти, не вставив едкого комментария: «Я знал, что именно этим все закончится» – или вообще не комментируя происходящего: «А вот сейчас главный герой зайдет в эту дверь… Видишь, я же говорил!»
Несомненно, все это проявление их высочайшей эрудиции или природного дарования. Разве не остановится планета Земля, если ты не узнаешь об их гении? Нет уж, молчать для них преступно. Все равно что утаивать что-то очень важное, что потом могло бы повлиять на ход истории. Остается лишь одно – слушать их. Смиренно и по-монашески. Не случайно кто-то из богословов придумал по такому случаю философскую формулировку: говори как можно больше. Только тогда есть возможность, что ты рано или поздно произнесешь божественную истину. Да будет так.
3
Есть расхожее мнение, что женщины болтливее мужчин. Мнение это основывается на домыслах, слухах, догадках. Эмпирический опыт мужчин совершенно точно указывает на верность этой гипотезы. Опыт женщин вполне бы мог это оспорить. Но поскольку большинство ученых на свете – мужчины и именно свой мужской опыт они считают наиболее точным (как и свой гений наиболее гениальным), то приходится считаться с этими слухами, даже не ссылаясь на пресловутых британских ученых или неких не названных психологов. Словом, женщины разговаривают больше, чем мужчины.
Как же способны аргументировать свою позицию светлые мужские умы?
Во-первых, женщины любят судачить об отношениях. Не то чтобы мужчины о них совсем не судачат, но, похоже, значительно меньше. Темы мужских разговоров, в сущности, весьма скудны и сводятся к двум вещам: женщинам и прочему. К «прочему» могут относиться и автомобили, и футбол, но, как правило, не сильно шире. Круг тем женских разговоров все-таки богаче. По сути, там нет границ. Так уж устроен организм женщины (опять-таки не без авторитетного подтверждения со стороны досужих безымянных психологов), что она способна думать о нескольких вещах одновременно. И если считать аксиомой то, что мысли рано или поздно артикулируются словами, то, несомненно, и женские разговоры весьма разнообразны. И вот одна из ключевых тем – это отношения. Или назовем это обобщающе – «любовь». Куда же без нее? Любовь как кислород. Любовь – она важнее жизни. Любовь сильнее смерти. Все это могло быть стать отличной темой для обсуждения. И, попадая в уста женщин, эти темы безгранично разрастаются.
Во-вторых, женщины любят распускать слухи. Это уж как повелось издревле – женщину, мол, ни в какие тайны не посвящай. Сам виноват будешь. Но любовь (см. выше) ослепляет даже здравомыслящего мужчину, и в порыве чувств он ослабляет свою бдительность, легкомысленно расставаясь с сокровенными тайнами. Результаты бывают плачевными. Не зря так много народных сказок посвящено этой теме, несмотря на то что придуманы они были тоже мужчинами. Не зря!
В-третьих, женщины совершенно лишены такого качества, как самообладание. Иной раз это очень полезно – сдерживать себя в необходимых ситуациях. Мужчина с его шовинистическим ясным разумом в силах обуздать свою природу, когда это нужно. Вспомним хотя бы, как много философов было среди мужчин, учивших самообладанию, и как ничтожно мало – а возможно, и вообще нисколько – их было среди женщин. Создается впечатление, что женщины просто лишены этого качества. Кинорежиссер Ларс фон Триер, кажется, понимал в природе женщин несколько больше остальных мужчин, показывая их в своих фильмах пусть и своенравными, но очень прозорливыми. Ведь мужчины в вымышленном мире фон Триера, сколько бы ни пытались познать мир рационально, непременно попадали впросак – и все их попытки оборачивались полным провалом. Женщины же другие: они не думают о последствиях своих поступков и живут исключительно инстинктами, полагаются на чувства, абсолютно не сдерживая их. Именно поэтому им легче распознать наступление конца света, чем объяснить свое поведение. А если женщины просто не могут сдерживать себя, то, соответственно, они и не могут сдерживать свою речь. Не хватает стоп-крана под рукой.
Правы мужчины или нет, не заблуждается ли мужская наука или нет, предрассудок ли это или оправданная теория и виноват ли в этом предрассудке несправедливый мужской мир – пусть на этот вопрос ответят сами женщины. По возможности кратко и лаконично. Без лишних слов.
4
В «Корабле дураков» Себастьяна Бранта можно прочитать такие строки о болтунах:
Несносен тот глупец, который
Со всеми затевает споры,
Хоть люди и молчат кругом,
В душе смеясь над дураком.
И действительно, кто только не потешался над болтливыми людьми? Им-то кажется, что они находятся в выгодном положении: дескать, истину глаголют! Но за своими разговорами они совершенно не замечают посторонних людей. Не зря же говорят про таких людей, что разговаривают они сами с собой. Собеседник – лишь повод для пристрастного монолога болтуна и алиби от шизофрении. Но если бы они знали, что о них думают другие… Этот мир немедленно бы очистился от болтунов.
В том их и порок, что слушать они не желают никого. Прислушиваться – тошно. Что в сухом остатке? Лишь вредоносный эгоизм и кичливое высокомерие. Зачем им кого-то слушать, если они и так все об этом мире знают лучше других. А как это знание у них просыпается, когда они разбавляют свой досуг вином! Поговорки не врут: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
Казалось бы, какой еще список тем не охвачен, чтобы в алкогольном состоянии не затеять оригинальный разговор? И ведь получается недурно. Пьяный человек – он человек коллектива. Это не значит, конечно, что он готов самоотверженно броситься в фонтан и петь застольные патриотические песни (хотя и это тоже). Но как приятно в коллективе излить душу! Это ж как на сцене, только в зрительном зале сидят исключительно близкие люди. Наверное, они пришли в этот вечер посмотреть на тебя. Наверное, пропустили любимый фитнес и запланированную поездку на дачу. Наверное, наряжались специально для тебя. И ты стоишь такой, со всеми признаками популярной звезды, с полной уверенностью своего величия, и начинаешь свою речь. Ты – душа коллектива!
Правы, должно быть, были древние греки, когда затевали долгие беседы на пиру, который просто не обходился без вина. Сначала они много ели, потом много пили, а затем приходило время и для бесед о любви. Собственно, весь платоновский «Пир» – едва ли не самое лучшее произведение о любви в мировой литературе (во всяком случае, в ее риторическо-философском осмыслении) – явно пронизан сентенциями, рождавшимися не на трезвую голову. Разумеется, это не отменяет заслуг выдающихся ораторов, как не отменяет и философской глубины, это лишь доказывает, что изрядная болтливость прочно стоит на своих ногах, если она подкреплена вином. Подумайте только: как много великих текстов и, соответственно, великих речей просто не было бы рождено, если бы греки не изобрели вино. А что им еще оставалось делать в своем изнеженном климате? Пить да философствовать! Например, так: «Любовь, друзья, бывает разная. Знаете какая? А давайте расскажу! Есть любовь высокая и низкая. Небесная и пошлая. Одна вызывает симпатию к душе, а другая к телу». Сейчас эта мысль звучит каким-то анахронизмом – только ежик не прибегал к такой метафоре. Платоническая любовь? Слышали! Но во времена Платона это было свежо. И занятно, что идея о существовании духовной любви пришла к интеллектуалу Павсанию в «Пире» именно во время попойки.
Впрочем, не во всех случаях вино оказывает столь волшебное воздействие. Это ж еще от человека зависит. А если он не древний грек? Что тогда?
Тогда болтать он будет много и не по делу. А над такими ребятами все, как правило, только лишь смеются.
5
Но есть и своя сермяжная правда в том, что люди не молчат. Молчание тоже не бывает выигрышным. Особенно на первом свидании.
Представьте только: собрались вы впервые в кино, до сеанса еще целый час, нужно как-то скоротать время, но вы совершенно не знаете как, а главное, не знаете, о чем все это время говорить! Болтун бы здесь не растерялся.
Молчание вызывает дискомфорт. Молчанием можно обидеть.
– Неужели со мной и поговорить-то не о чем? – возмущается в мыслях девушка.
– И почему я обязан начинать разговор? – молвит про себя ухажер.
Нет, мало того что молчание способствует непониманию, так оно еще зачастую провоцирует конфликты. По словам – даже неуклюжим, даже отрывистым, даже неразборчивым, – можно хоть как-то понять человека. Или иметь представление о его намерениях. Но как быть, когда человек беспрестанно молчит? Можно посчитать его мертвым, спящим, больным или, на худой конец, буддийским монахом, но это никак не снимет с него подозрений. Нирваной и прочими духовными способами ухода из этого материального мира прикрываются лишь те люди, которые этому материальному миру что-то должны. Не доверяйте им – возможно, это именно они украли у тебя собаку.
Молчаливый, конечно, выглядит очень умным и находится в более выгодном положении в отличие от болтуна. Последнему палец в рот не клади, он сам себя разоблачит и всю правду о себе выболтает. А молчун, он выше этого. В нем есть отпугивающая безжизненность. Сравним, к примеру, двух Христов, представленных в русской литературе. У Булгакова в «Мастере и Маргарите» Иешуа – плут и болтун, этакий социальный революционер. А у Достоевского в «Братьях Карамазовых» в сцене с Великим инквизитором Христос вообще не произносит ни единого слова и, напротив, безмолвно целует своего собеседника в щеку. Жест, несомненно, достойный, но какой-то холодный. Словно он пришел возвестить вовсе не о Новом Завете, а дописать Ветхий. И почему-то булгаковскому Христу больше доверяешь, ведь не напрасно некоторые говорят, что Новый Завет – первое плутовское произведение в истории мировой литературы. Поверили бы люди безмолвному Христу без его блестящих притч и афоризмов?
Но все же пусть на свете много болтунов и демагогов, зато они хотя бы не молчат. Позволим людям свободно саморазоблачаться – по крайней мере, так картина мира будет нагляднее и живописнее.
Ворчливость
Глава о том, что неистовые жалобы на препоны судьбы – всего лишь пустой звук
«Однажды Сократ привел к себе в гости юного и прекрасного Эфидема. Ксантиппа не была об этом предупреждена. Она подняла большой шум, стала жаловаться на бесцеремонность чудака-мужа и принялась, брюзжа, готовить обед. Потом, все более и более досадуя на ясную невозмутимость мудреца, она так рассердилась, что ухватилась за стол и опрокинула его. В смущении Эфидем поднялся и хотел уйти. Но Сократ, обращая в смех это непредвиденное недоразумение, удержал его.
– Останься, Эфидем, – сказал он, – разве ты не помнишь, как намедни, когда мы ужинали у тебя, курица случайно вскочила на стол и уронила приборы, которые ты только что поставил? Разве я тогда смутился и собрался уходить от тебя?»
Диоген Лаэрций. О Жизни, учениях и изречениях знаменитых философов
1
Многоопытный муж не понаслышке знает, что такое ворчливость, ведь разве брак не позволяет вблизи столкнуться с данным пороком? Холостяцкая размеренность существования отходит на второй план перед непрестанными семейными ссорами. Не стоит винить одних женщин в ворчливости – это было бы слишком неполиткорректно, да и как-то по-сексистски для наших дней: мужчины по жизни не менее брюзгливы. Но когда два человека, живших более-менее спокойной и тихой жизнью (хотя нет сомнения, что под спудом у каждого в личной биографии таится нечто вызывающее), сходятся вместе, дабы построить совместное счастье, они иногда забывают, что и несчастья переживать придется не по одиночке. Особенно если это несчастье засело в душе одного из супругов как раз накануне важного события.
Как будет раздосадован мужчина, если при просмотре зубодробительного боевика, на который он настраивался всю рабочую неделю, делил невзгоды судьбы с кружкой пива по вечерам и всеми мыслями был нацелен на конец недели, – как он будет раздосадован, если во время зрелищной перестрелки вдруг жена начнет сетовать на несправедливость жизни?!
Это, конечно, очень не вовремя.
А как быть, если у жены случился праздник: новая покупка платья или важное достижение в карьере, – а муж приходит с работы и с ворчливым выражением лица произносит: «Опять пробки, опять кругом дураки, опять коллеги вели себя так, как не повернется у меня язык их окрестить». И все – сорван волшебный момент признания: «Знаешь, а у меня сегодня самый счастливый день». Нет, он не будет счастливым, если хоть кто-нибудь начнет ворчать.
Оно ведь как получается? Как по математической формуле философа Паскаля, только не применительно к преимуществу веры в Бога (лучше верить, чем не верить, так как с точки зрения вероятности верующий не проигрывает, даже если он оказался не прав, а атеист однозначно пасует в случае, если Бог все-таки есть). Покуда один человек счастлив и второй человек счастлив, то и быть счастью в этом доме. Но ежели один из них несчастен (несчастье обоих даже представлять рискованно), то пиши пропало. Ворчливость порождает злость.
Впрочем, премудрый Сократ выработал внутреннее спокойствие к ворчливости своей супруги, и ничего, был доволен. Даже когда он созывал к себе в гости друзей и, скажем прямо, угощал их весьма скупо (а что вы хотели от философа, чьи кулинарные способности воспаряют к духовным сферам?), он не обращал внимания на стенания Ксантиппы. Говорят, он мудро отвечал: им понравится наш стол, если гости скромны, но ежели они все-таки весьма прожорливы, то досада раззадорит их в безудержных речах.
Да, время, разумеется, было другое – никаких тебе телевизионных новостей, мучительно влияющих на психику, никакого ускоренного темпа жизни, никаких рекламных баннеров с призывом быть красивым и здоровым. Это очень напрягает, особенно если ты некрасив и нездоров. В Древней Греции жилось все же попроще. Но люди были такими же, как и сейчас, и сварливая жена Сократа ни раз обливала его помоями в приступе недовольства. А афинский философ (куда нам сегодня до таких побед?) невозмутимо переносил внешние раздражители, словно напоминая нам всем: «Выберешь хорошую жену, станешь счастливым человеком; выберешь же плохую – философом». В любом раскладе – победа.
