Kitabı oku: «Крик», sayfa 3

Глава 3

Судмедэксперт присел рядом с покойником на корточки и провел пальцем в перчатке по трем цифрам.

– Это очень старые рубцы, и нанесены они, похоже, не из любви к искусству скарификации. Сомневаюсь, что этот человек по своей воле попросил вырезать число у него на лбу. – Доктор Ловструд посветил фонариком трупу в глаза и в уши. – На глазных яблоках лопнули несколько капиллярных сосудов из-за компрессии верхних дыхательных путей, но слишком мало для смерти от удушья. В ушах нет крови, лицо не побагровело… – Он пощупал шею над кадыком. – Похоже, и подъязычная кость не сломана. Смерть от удушения с большой вероятностью можно исключить. – Затем он внимательно осмотрел конечности и сосредоточенно проговорил: – Пока не вижу никаких ран и следов ударов, ничего, кроме вот этих кровоподтеков на сгибе левой руки, но сюда ему кололи препараты, так что появление синяков вполне естественно… На данный момент это все, что я могу сказать.

– А причина смерти? – осмелилась спросить Сара.

– Могу перечислить десяток, вплоть до пищевого отравления. С точностью отвечу только после токсикологической экспертизы и исследования внутренних органов. Раз уж вы почему-то заинтересовались этим делом.

– Обменяйтесь сведениями с криминалистами и убедитесь, пожалуйста, что отпечатки пальцев на шее принадлежат жертве. После этого можете отвезти тело в лабораторию. И сообщите мне о результатах вскрытия.

Тобиас с некоторым удивлением качнул головой:

– А вы молодец. Подумали, что его мог душить и кто-то другой. – Он одобрительно хмыкнул. – Мало кто из ваших коллег проявил бы внимание к таким деталям.

Сара пропустила комплимент мимо ушей. В ожидании информации от экспертов она собиралась расспросить директора больницы о шрамах на лбу у пациента, а перед тем как выйти из палаты, окинула ее последним взглядом, чтобы лучше запомнить место происшествия.

Один из криминалистов, стоя у каталки, перебирал пластиковые пакеты с уликами.

– Вы сняли отпечатки пальцев с шеи жертвы? – спросила Сара.

– Конечно, дактилоскопические пленки здесь. – Эксперт указал на плексигласовую коробку с этикеткой «Жертва». – Папиллярный рисунок проступает довольно четко.

Сара повернулась ко входу в палату, чтобы передать информацию судмедэксперту, но тот уже успел к ним присоединиться:

– Я слышал, инспектор. Тут есть все, что мне нужно.

Сара, сняв перчатки, бросила их в желтый контейнер со значком биологической опасности, туда же отправила бахилы и решила еще разок заглянуть в палату, где сидел мертвый пациент. Что-то ее тревожило, но она никак не могла понять, что именно.

Стоя на пороге, она обвела глазами убогое помещение – кровать, унитаз, раковина… и вдруг до нее дошло. В палате не было ни полотенца, ни умывальных принадлежностей, а на кровати отсутствовало покрывало. Как будто здесь никто и не жил.

Директор Грунд ждал за дверью коридора. Увидев Сару, он нервно поправил очки и развел руками, будто говорил: ну, убедились, что расследовать нечего?

– Где вещи жертвы? – спросила Сара.

– Какие вещи?

– Не знаю – полотенце, покрывало, сменная одежда, зубная щетка, мыло…

– Вынужден вам напомнить, инспектор, что это не обычная больница, – сурово взглянул на нее поверх очков профессор. – Нам приходится ограждать пациентов от любых возможностей совершить самоубийство. Мне это казалось само собой разумеющимся.

– Сектор А предназначен для пациентов, которые не представляют опасности ни для себя, ни для окружающих. Вы сами так сказали десять минут назад.

Ханс Грунд схватился за узел галстука и повел шеей. Его губы на секунду скривились в гримасе, но Сара не поняла, что это было – неловкость лжеца, пойманного на слове, или раздражение начальника, чье время попусту тратит дотошная сотрудница полиции.

– Верно, я так сказал. Но у нас тут не завод по конвейерному производству здоровых людей из психически больных. Вступив в должность директора «Гёустада», я счел своим долгом ввести гибкую систему правил, подходящих к каждому конкретному случаю, и сделал это с единственной целью, которой является благо моих пациентов. Четыре-Восемь-Восемь, как его здесь называли, нужна была спокойная, умиротворяющая обстановка, такая, как в секторе А, где больные не агрессивны. Однако порой у него обострялись суицидальные наклонности, и это нельзя было игнорировать. Так что в случае с ним я пошел на компромисс: сектор А, но палата как в секторе B.

Ханс Грунд, вопреки ожиданиям Сары, говорил настолько невозмутимо и уверенно, что его речь казалась вполне убедительной. К тому же Сара видела, как он утихомирил упрямца, не желавшего пить лекарство, и должна была признать, что, судя по всему, профессор искренне заботится о своих пациентах. Однако оставалось еще немало тревоживших ее вопросов.

– Вы упомянули прозвище пациента – Четыре-Восемь-Восемь. А как его звали на самом деле?

Грунд поморщился и смущенно потер подбородок.

– Гм… Вообще-то понятия не имею.

Видимо, у Сары на лице отразилось удивление, потому что профессор поспешил добавить:

– Понимаю, это действительно странно, но я объясню вам, в чем дело. Только не здесь, пожалуйста. Идемте в мой кабинет.

Они пошли обратно теми же коридорами.

– Видеокамеры установлены во всех палатах? – спросила Сара.

– Да, но запись мы не ведем из этических соображений. Уважаем частную жизнь пациентов, даже самых опасных.

– Почему сегодня ночью надзиратель не сумел до вас дозвониться?

– Я был в самолете. Возвращался с конференции по психиатрии, которая проходила в Соединенных Штатах. Так что не обессудьте – из-за смены часовых поясов пока еще плохо соображаю.

Они миновали узкий проход с застекленными дверями, ведущими во внутренний двор, и поднялись по винтовой лестнице на второй этаж. Теперь Саре почудилось, будто она и правда попала в XIX век, преодолев временной барьер, – вперед уходил коридор с потемневшим от времени деревянным паркетом, беленными известью стенами и высоким сводчатым потолком, с которого свисали люстры из кованого железа с плафонами в форме тюльпанов.

Директор открыл одну из многочисленных дверей в этом коридоре из другой эпохи и сделал приглашающий жест:

– Прошу вас.

Переступив порог, Сара постаралась сдержать возглас изумления.

Первым сравнением, пришедшим в голову, была королевская часовня. Напротив входа, в глубине кабинета, возвышался монументальный рабочий стол, достойный называться алтарем. За ним поблескивало узкое окно, обрамленное портьерами, которые прекрасно справились бы с ролью занавеса на сцене какого-нибудь театра. Над окном висело деревянное распятие, а дальше взгляд возносился к высокому потолку с крестообразными балками.

У левой стены, в алькове, устроенном между огромными книжными шкафами, стоял на дискосе серебряный потир⁴. Почетное место на правой стене было отведено картине, на которой сразу привлекал к себе внимание центральный персонаж – мертвенно-бледный голый человек был изображен спиной к зрителю; стоя в лодке, он погружал багор в темные воды реки. По сторонам от кормчего сидели две зловещие фигуры в длинных одеждах и с лицами, скрытыми в тени капюшонов.

Обстановку дополнял шкаф из мореного дерева с дверцами, покрытыми затейливой резьбой; с того места, где стояла Сара, сюжет рельефов было не разглядеть.

В кабинете слабо пахло сигарами. Дымчато-снежный рассвет мешался с тусклым сиянием лампы под зеленым абажуром, стоявшей на рабочем столе. Директор зашагал к нему по мягкому ковру, расшитому мифологическими сюжетами. Он сосредоточенно смотрел себе под ноги, будто обдумывал речь.

– Вы верующая, госпожа инспектор?

«Ничего себе вопрос», – подумала Сара. Она пришла сюда не ради теологических дискуссий, однако боялась спугнуть профессора Грунда – пока он расположен к беседе, нужно ее поддерживать, чтобы выудить что-нибудь полезное, – поэтому решила ответить, но с привычной краткостью:

– Я думаю, опасно выбирать веру в ущерб стремлению к свободе.

Директор, только что усевшийся за стол и рассеянно вертевший в руках плексигласовый куб для фотографий, с удивлением вскинул голову:

– Должно быть, вы много читали и думали на эту тему, чтобы сформулировать такой емкий ответ.

– Разумеется. Но сейчас я бы с удовольствием почитала досье мертвого пациента.

– Да-да, конечно. Простите, я не зря упомянул про смену часовых поясов – голова совсем не работает… И должен вам признаться, эта внезапная смерть потрясла меня сильнее, чем кажется, но перед сотрудниками нужно было сохранять лицо.

Ханс Грунд поднялся и открыл резной шкаф. Теперь Саре удалось рассмотреть рельеф: с дверцы злобно гримасничали демоны и огорченно хмурились ангелы вперемежку. Директор достал с полки тонкую картонную папку и протянул ее Саре.

Не дожидаясь приглашения, она села в кресло около стола и, заправив рыжую прядь за ухо, склонилась над досье пациента 488.

В папке оказался всего десяток листов – отчеты о различных курсах лечения, направленных на снижение агрессивности, несколько примечаний о его необычной молчаливости и никаких упоминаний ни о личности пациента, ни о причине его помещения в психиатрическую больницу «Гёустад».

– Почему так мало записей? – спросила Сара.

Директор отвел глаза и откашлялся.

– Послушайте, буду с вами честен. Я не знаю, кто он, и никто о нем здесь ничего не знает. Поэтому личное дело такое тонкое.

– Но вы обещали все объяснить.

– Этот человек поступил в «Гёустад» тридцать шесть лет назад с полной ретроградной амнезией, сопровождавшейся параноидальным бредом. Его привезла полиция, как мне сказали, – он был задержан за агрессивное поведение на улице. При нем не было документов, и он не мог назвать своего имени.

Сара села поудобнее.

– Значит, за тридцать шесть лет ни о нем самом, ни о том, что с ним случилось, так ничего и не выяснилось?

Ханс Грунд покачал головой.

– И никто его не искал?

– Никто. Полиция довольно долго пыталась установить его личность по спискам пропавших без вести за несколько лет, но тщетно. Мы тоже разыскивали родственников или знакомых – никто не откликнулся. В общем, поскольку этот человек мог быть опасен для себя и окружающих, его оставили здесь. Вот такая печальная история – пришел один, без памяти, и умер в одиночестве, никто о нем не вспомнит.

– Откуда взялись шрамы у него на лбу? Вам они не кажутся странными?

– Я не сомневался, что вы об этом спросите. Шрамы уже были, когда его привезли. Но ни моему предшественнику на посту директора, ни мне так и не удалось узнать, что означают цифры. Пациент никогда не говорил, как они появились.

Сара могла бы удовольствоваться этими ответами, поехать в Главное управление полиции, дождаться отчета от судмедэксперта и закрыть дело с вердиктом «естественная смерть одинокого безымянного больного с амнезией». В конце концов, она здесь не для того, чтобы копаться в биографии жертвы и расшифровывать значение старых шрамов; ей всего лишь нужно выяснить, что произошло в палате – самоубийство, убийство или безвременная кончина от инфаркта. Однако просто необходимо было устроить директору хорошую встряску. Все, что он говорил, звучало вполне правдоподобно, вот только Саре хотелось выманить его из зоны комфорта – ей казалось, профессор Грунд чувствует себя слишком вольготно и со своего директорского поста видит в ней рядового сотрудника, от которого надо поскорее отделаться.

– Почему вы обгрызли ноготь до крови?

В глазах профессора мелькнула растерянность – Сара это заметила, хотя он сразу заморгал, сделав вид, будто у него болят глаза от быстро меняющегося освещения.

– Эта история может получить неприятные последствия, инспектор. Вам, так же как и мне, прекрасно известно, что долгие годы о «Гёустаде» ходила дурная слава. Одна из моих задач – создать больнице достойную репутацию, продолжив дело своего предшественника. А сегодня, выйдя из самолета, я узнал, что к нам приехала полиция, и с ужасом подумал, что инцидент наверняка будет предан огласке. Несколько броских заголовков в газетах – и все наши усилия пойдут прахом. – Он взглянул на обкусанный ноготь и пожал плечами. – Согласен, для директора психиатрической клиники это не лучший способ справиться с переживаниями, но все мы люди, в конце концов. У каждого свои слабости, верно?

Сара не знала, как отнестись к такому ответу, но продолжать разговор на эту тему уже не было сил. Так или иначе, придется ехать в управление, писать рапорт, а потом остаться наедине с собой и со своей собственной драмой. При мысли об Эрике она почувствовала, что сейчас опять начнется паническая атака, и уже собиралась распрощаться с директором, но в этот момент в наушнике прозвучал голос Тобиаса Ловструда:

– Инспектор Геринген!

– Слушаю вас.

Судмедэксперт говорил быстро и озабоченно, и сразу стало ясно почему. Выслушав его, Сара тоже занервничала.

– Поняла, сейчас спущусь.

Достав из заднего кармана рацию, она связалась с офицером Нильсеном и попросила его подойти к кабинету директора.

– Какие-то проблемы? – встревожился Грунд.

Сара, не удостоив его ответом, вышла в коридор дожидаться полицейского. Через минуту светловолосый гигант уже был на месте, и, приказав ему глаз не спускать с профессора до новых указаний, она поспешила на первый этаж.

* * *

Когда Сара в бахилах и перчатках снова вошла в палату, Тобиас и двое криминалистов уже уложили труп на каталку и собирались застегнуть патологоанатомический чехол.

– Надеюсь, вы не ошиблись, – сказала Сара.

Судмедэксперт поблагодарил криминалистов за помощь, и те разошлись паковать свое оборудование.

– Я делаю выводы, только когда не сомневаюсь в предпосылках, инспектор. Мне самому не верится, но таковы факты: тело жертвы сюда перенесли.

Сара машинально взглянула туда, где недавно сидел мертвый старик.

– Почему вы так думаете?

– Потому что расслабление сфинктера мочевого пузыря post mortem⁵ произошло в другом месте. Можете сами убедиться: штаны жертвы пропитаны мочой, но ни на полу под ним, ни где-либо еще в этой палате следов мочи не обнаружено. А судя по пятну на штанах, лужа должна была натечь приличная. Старик умер не здесь. Его сюда принесли через несколько минут после смерти.

Сара выхватила из кармана парки рацию.

– На связи инспектор Геринген. Всем офицерам полиции приказ никого не выпускать из больницы и никого не впускать. Офицер Дорн, вызовите подмогу, надо усилить охрану места преступления. Офицер Нильсен, оставайтесь с директором, не отходите от него ни на шаг.

В наушнике затрещало, и раздались голоса:

– Офицер Дорн. Вас понял.

– Офицер Нильсен. Вас понял.

– Офицер Сольберг. Принято.

Сара снова взглянула на судмедэксперта:

– Вы проверили следы удушения? Это пальцы жертвы, как и утверждает надзиратель?

Тобиас приподнял подбородок мертвеца, чтобы лучше была видна шея.

– Вот эти отметины – от мизинца и указательного пальца правой руки. Если бы его душил кто-то другой, синяки были бы расположены иначе. Он действительно…

– Пытался сам себя задушить голыми руками, – подхватила Сара. – Но кто-то мог убить старика, а потом инсценировать суицид, прижав его руки к шее, чтобы остались отпечатки.

– Замысловато, но возможно. Однако доказать это вряд ли удастся – криминалисты сказали, на теле пациента нет никаких следов, кроме этих. Ни на руках, ни на шее. Так что версия весьма маловероятная.

У Сары в голове закружились вопросы. Прежде всего требовалось ответить на главный: если тело жертвы переместили, значит, хотели что-то скрыть, но зачем тогда было вызывать полицию? Она вспомнила слова Дорна о том, что санитары и надзиратель пребывали в смятении, когда приехал патруль. Все трое суетились и мямлили, как будто… Внезапно она поняла: надзиратель поднял тревогу по глупости. Он не должен был этого делать, потому что другие сотрудники больницы собирались скрыть смерть пациента. Вот почему показания Гроста изменились к моменту приезда офицера Дорна.

Но где же старик умер?

– План действий меняется, – сказала Сара судмедэксперту. – Чтобы сэкономить время, сделайте все приготовления для токсикологического анализа прямо здесь, пока мы ждем машину для перевозки, а как только тело окажется в лаборатории, приступайте к вскрытию, я даю разрешение. Результаты нужны как можно скорее. И не забудьте заняться шрамами на лбу – постарайтесь узнать о них побольше.

– Постараюсь.

Сара снова включила рацию.

– Офицер Дорн, где сейчас находятся двое санитаров и ночной надзиратель?

– В старом секторе B. Выйдите из сектора А, и направо.

– А директора вы не арестуете? – поинтересовался Тобиас.

На подобные вопросы Сара никогда не отвечала, но судмедэксперт был ей симпатичен.

– Во-первых, я не уверена, что Ханс Грунд в курсе этой инсценировки. А во-вторых, он очень умен и, если все же замешан в убийстве, едва ли быстро расколется. Слабое звено нужно искать среди его сотрудников.

Сара вышла из палаты. На обратном пути по коридору она ускорила шаг и неожиданно заметила, что температура воздуха повысилась, как будто в больнице все отопительные приборы включили на максимум. Пришлось снять парку и подвернуть высокий ворот свитера. У выхода из сектора А уже трудно было дышать, она махнула электронным пропуском по считывающему устройству, шагнула в открывшийся проем и чуть не столкнулась с офицером Дорном, отпрянув в последний момент.

– Инспектор, вы хорошо себя чувствуете? – озабоченно нахмурился он.

Не похоже было, что ему жарко, значит, тревожное состояние, которое она пыталась подавить психическими средствами, проявилось физически – ее бросило в жар не от причуд отопления. Сара с сомнением подумала, уж не переоценила ли она себя, взявшись за расследование сразу после того, что случилось между ней и Эриком. Чтобы скрыть смятение, она отвернулась, заправляя за уши непокорные волосы.

– Где свидетели?

– Каждый из троих в отдельной палате дальше по тому коридору. Офицер Сольберг их сторожит.

Сара свернула в указанном Дорном направлении.

Стены в старом секторе B были выкрашены в противный грязно-зеленый цвет, местами краска облупилась, на полу лежали клубы пыли, отчетливо пахло плесенью. Офицер полиции Сольберг оказался совсем молоденьким; он стоял посреди коридора с грозным видом, заложив руки за спину.

– Кто где? – лаконично спросила Сара.

– Санитар Элиас Лунде в первой комнате. Леонард Сандвик во второй. Аймерик Грост, ночной надзиратель, в третьей, – отрапортовал Сольберг.

Один из этих троих, а скорее все трое были замешаны в перемещении трупа. Зачем им это понадобилось? Хотели скрыть медицинскую ошибку, как Сара уже сказала директору, и действовали по своей инициативе? Или выполняли распоряжение Ханса Грунда? С какой целью?

Поблагодарив офицера Сольберга, она быстро проанализировала ситуацию. Несомненно, слабым звеном в этой троице должен оказаться ночной надзиратель. Старшие товарищи ему, конечно же, объяснили, что он совершил большую ошибку, преждевременно позвонив в полицию, и наскоро сочинили байку для протокола. Сейчас он наверняка уже взвинчен до предела и лихорадочно пытается увязать то, что наболтал по телефону, с тем, что ему велели говорить прибывшим полицейским, в более или менее логичный рассказ. Вероятность того, что парень расколется, очень высока.

Сара без стука вошла в третью комнату. Молодой человек лет двадцати пяти с короткими кудрявыми волосами сидел за пластмассовым столиком, обхватив руками голову. Неожиданное вторжение заставило его вздрогнуть; на Сару уставились настороженные круглые глаза.

– Имя, фамилия, возраст? – отрывисто произнесла она, усевшись напротив на ржавый металлический стул и рассматривая юное, еще не совсем оформившееся лицо.

– Э-э… Аймерик Грост, двадцать шесть лет.

– Я вас слушаю.

– Ладно… А с чего начать?

Сара пожала плечами.

– Ну, это… – заговорил Аймерик, – в общем, сегодня ночью на экране видеонаблюдения я заметил, что происходит какая-то ерунда – один пациент, тот, который умер, вцепился себе в горло обеими руками и орет. Ну, то есть крика не слышно было, но рот разинут. А потом он так разинутым и остался. Я подумал – трындец старику. Позвонил санитарам – они не ответили. Набрал директора, а он недоступен. Тогда… ну, я слегка запаниковал и решил следовать инструкциям, как нас на курсах учили. Позвонил в полицию и сказал, что видел, как у нас один пациент наложил на себя руки. Ну, он ведь держался руками за шею, понимаете? – Парень замолчал, ожидая реакции инспектора, но не дождался и, гулко сглотнув, подытожил: – Вот.

Пауза затягивалась. Аймерик поерзал на стуле, который в ответ противно заскрежетал.

– Господин Грост, я настоятельно советую вам сказать правду. Мы имеем дело с тем, что все больше и больше походит на замаскированное убийство, поэтому должна вас предупредить: если вы к этому причастны и если выяснится, что вы солгали полиции, самые лучшие годы жизни вам придется провести в тюрьме.

– Я… я рассказал все как было! Честное слово, ничего не выдумал!

– Как отнесся директор к тому, что вы позвонили в полицию?

– Он сказал, я правильно поступил, хотя, по его мнению, толку от этого никакого, потому что у пациента был обычный инфаркт.

– Вас угрозами заставили солгать мне?

– Что?! Я не лгу, клянусь вам! Почему вы так говорите? – Парень вскочил из-за стола, изображая праведный гнев. – Я честно рассказал, что видел! И я не идиот! Вы хотите, чтобы я в чем-то признался, но я ничего плохого не сделал!

– Ладно, ладно, Аймерик. Вы правы, извините меня. Постараюсь вас больше не злить, – улыбнулась Сара, довольная, что довела уровень нервозности свидетеля до нужного градуса.

Молодой надзиратель перевел дух и плюхнулся на стул в полной уверенности, что худшее уже позади.

– Буду с вами откровенна, Аймерик, – продолжила Сара доверительным тоном, – я подозреваю во лжи вовсе не вас, а санитаров Элиаса Лунде и Леонарда Сандвика. Мне кажется, они вас обманули… и полицию тоже.

– Ну, тут уж я не знаю. Не могу вам сказать.

– Конечно… А вы не замечали в их поведении ничего странного? Вы же сидите в комнате с экранами видеонаблюдения и знаете обо всем, что происходит по ночам в больнице. Может, вам на глаза попадалось что-то такое…

– Я тут недавно работаю, а эти санитары не всегда дежурят ночью. Но вообще я ничего подозрительного не видел.

– А с пациентом, который умер, вы были знакомы?

– Нет… Знаю только, что его тут называют Четыре-Восемь-Восемь из-за шрамов на лбу.

– И вы никогда не заходили в палаты к больным?

– Только не к тем, кого держат в секторе C, туда соваться опасно.

«В секторе C». Сара затаила дыхание. Профессионального опыта ей хватило, чтобы не выдать свою реакцию на только что услышанное от Аймерика. Сам он, похоже, пока не заметил своей ошибки.

– А что, в секторе C пациенты такие уж буйные, несмотря на лечение?

– Ну, так про них говорят.

– А сколько их там, в секторе C?

– Их… – Аймерик Грост вдруг осекся и, смертельно побледнев, уставился на Сару. В глазах парня был страх. Он понял, что проговорился: предполагалось, что пациент 488 умер в палате сектора A. За страхом последовала паника. Аймерик вскочил, бросился к двери, но она оказалась запертой.

Сара, поднявшись, молча подошла к нему.

– Клянусь, я ничего не сделал, – забормотал молодой надзиратель. – Это они велели мне соврать. Но я не знаю, что там произошло на самом деле! Ничего не знаю!

Сара достала из заднего кармана наручники и надела их парню на запястья.

– Весьма сожалею, Аймерик. Офицер Сольберг!

Надзиратель разрыдался. Сара, передавая его из рук в руки вошедшему полицейскому, сказала:

– Назовите мне номер палаты пациента Четыре-Восемь-Восемь в секторе C.

– Я… я не знаю…

– Аймерик, поздно юлить. Так или иначе вы пойдете под суд. Вопрос только в том, насколько суровым будет приговор. Чем больше вы мне сейчас расскажете, тем лучше для вас.

– Кажется… кажется, старик был в палате C32, недалеко от Янгера. Но он мог умереть из-за того, что с ним делали в другом месте.

– В смысле?

– За ними с Янгером приходили каждую ночь. Они кричали, что не хотят никуда идти, но их утаскивали силой. Может, старику стало плохо там, куда их отводили. Только вот я не в курсе, на том этаже нет камер.

– Кто приходил за Янгером и стариком?

– Не знаю, я должен был выключать видеонаблюдение в секторе C в определенное время. Пожалуйста, поверьте, я больше совсем ничего не знаю! Вы скажете судье, что я сотрудничал со следствием?

Сара коротко кивнула в ответ и обратилась к Сольбергу:

– Отвезите господина Гроста в Главное управление и заключите под стражу. Я потом его еще раз допрошу.

Она стремительно вышла из комнаты, на ходу вызвав по рации офицера Нильсена и приказав ему вместе с директором прийти к сектору C. Затем туда же отправила криминалистов, попросив снова распаковать оборудование.

Закончив отдавать распоряжения, Сара почувствовала, что совсем выбилась из сил, и на несколько секунд прислонилась к стене коридора. Ее вдруг охватила слабость, ноги отказывались идти дальше. Она попыталась собраться с духом: «Нельзя впадать в истерику… Только не сейчас!»