Kitabı oku: «Охота на Лань. История одной одержимости», sayfa 5

Нет, она его, она только ему принадлежит.

– Слышишь? – спросил он тихо. – Ты только моя. Моя!

Рука, протянутая к Мадонне, сжалась, словно пыталась ухватить край Ее одежд.

Джованна проснулась в своей постели, рывком подскочив, тяжело дыша, прижимая к груди простыню. Рубашка прилипла к вспотевшей спине. Ей снился кошмар. Сейчас напугавшие ее образы растаяли в памяти, оставив лишь липкое и неприятное ощущение, что ей угрожает опасность. Потом она вспомнила, как под утро вернулась к себе в спальню. И вскочила: нельзя прохлаждаться в постели, Валентин уезжает сегодня, нужно каждую возможную минуту, каждый вдох и выдох провести с ним.

Когда она была одета, Валентин вошел и сел у ее ног, крепко сжимая в ладонях ее руки, говорил с сестрой, пока служанки расчесывали длинные волосы Джованны и заплетали косы, которые после укладывали на голове. Валентин уже был одет по-дорожному, не хватало только шляпы и плаща. Он целовал ей кончики пальцев, смешил ее историями, а она плакала сквозь смех. И время от времени с любовью гладила его красивое лицо, проводила по бровям, носу, заглядывала в его темные, с зелеными вкраплениями карие глаза. Было невозможно представить, что они расстаются так надолго.

– Пиши мне, пиши каждый день, даже если это будет просто описание погоды. Мне важно слышать, как подходит к нашему дому посыльный. Мне важно знать, что ты видишь там, вдали от меня.

– А ты пиши мне ответы. Тоже каждый день. Я вернусь, как только выясню побольше о твоем женихе и улажу торговые дела отца. Сестрица, милая, не хочу оставлять тебя такой грустной.

– Я стараюсь веселиться, ты же видишь, – слеза скатилась с кончика ее носа и капнула ему на руку. – Ты только вернись, Валентин.

– Вижу, у вас тут уже озеро из слез, – в дверях появился Лоренцо. Средний брат, как всегда, был богато одет, легкий румянец горел на его щеках. – Не бойся, Джованна, уж мы развлечем тебя, так что и не заметишь, как пройдет месяц. Ты же не одна остаешься, прекрасная плакса, – он подошел и поцеловал ее в лоб. – Отец зовет.

Семейство Альба собралось в кабинете отца. Синьор Альба крепко обнял Валентина.

– Возвращайся, как выполнишь все, что нужно. И прошу, береги себя.

Он провел рукой по щеке сына. Совсем еще мальчик, даже щетины нет. В глазах жажда приключений: он впервые уезжает так далеко от дома. Синьор Альба хорошо знал эту жажду. Стоит только отпить, как входишь во вкус. Его оперившийся птенец готов покинуть родительское гнездо. Готов самостоятельно принимать решения. Готов стать мужчиной.

Он посмотрел на своих сыновей: осторожного и сдержанного Джакомо, легкого и страстного Лоренцо, пытливого и любопытного Валентина. Все трое разные, каждый по-своему привлекателен.

– Береги мои чертежи и проекты, – просил Валентин Джованну.

Дочь рыдала уже навзрыд, улыбалась дрожащими губами, крепко обнимала брата, ее сердце разрывалось от тоски. Но однажды она покинет отчий дом и перейдет в дом мужа. Для нее это расставание – репетиция расставания со всеми родными. И отцу было жаль ее. Но такова судьба благородной девушки. Он не мог держать ее возле себя вечно, как бы ни хотелось.

Вместе они вышли из дома.

– Поговори с Раулем Торнабуони без свидетелей. Выясни, какой он. Мы сделаем официальной новость о помолвке, только если ты убедишься, что Джованна будет счастлива с ним, – напомнил синьор Альба сыну, отведя Валентина в сторону.

– Да, отец.

– И не совершай глупостей. По тебе будут судить о всей нашей семье, – синьор Альба благословил его и поцеловал. – Езжай. Доброго пути.

Джованна бросилась Валентину на шею, он тоже плакал, расставаясь с ней. Отцу пришлось расцепить их, и дочь горько рыдала у него на груди, обвив его руками, пока Валентин садился на лошадь.

– Папа, папочка, дай мне поехать с ним, – просила она.

Задыхаясь от боли сестры, Валентин вылетел галопом со двора. Он знал, что теперь боль всегда будет в его сердце до того момента, как сестра снова не окажется в его объятьях.

Обернувшись на миг, он охватил все свое семейство, запечатлел в своей памяти их лица: отец улыбается и машет ему свободной рукой, обнимая другой Джованну. Лоренцо подмигивает и улыбается, Джакомо прощальным жестом поднял руку, словно знамя войска. Его маленькая армия. Валентин улыбнулся и поехал прочь, уже мечтая поскорее увидеть их снова.

В сумерках Лоренцо Альба подъехал к вилле Кареджи. Окна светились уютно, приглушенно, запах запеченных на жаровне мяса и овощей в переплетении с дымом был сладок. Вечерняя прохлада проясняла мысли. Лоренцо спрыгнул с коня, перебросил поводья мальчику-слуге, который, видимо, работал на конюшне. Лоренцо не терпелось войти, но в то же время он робел. Это было его третье посещение Платоновской академии, но первое в статусе приглашенного графом делла Мирандола. К тому же сегодня был особенный для кружка день – 7 ноября, симпосион в честь дня рождения и смерти Платона. Граф, пригласив его вместо Валентина, объяснил, что будет праздник и философские беседы, приедут все, кто обычно собирался там в течение года в разное время. Лоренцо чувствовал себя ребенком, допущенным к ужину со взрослыми. Он снял перчатки, входя в дом, отдал плащ, меч, перчатки слуге. Наверху уже слышались голоса, кто-то говорил, повышая голос, потом прозвучал другой, но слов было не разобрать.

– Вы как раз вовремя, беседа только началась.

Слуга провел его наверх, Лоренцо устремился вслед за ним, не чувствуя под ногами лестницы.

Оказавшись в зале, он сперва огляделся в поиске знакомых лиц. Лоренцо Медичи сидел в кресле, положив одну ногу на скамеечку. В свете факелов и двух каминов на его лице особенно выделялись массивный и сходящийся к острому кончику нос, квадратная выпирающая челюсть и темные глаза, горящие от удовольствия. Возле Великолепного сидел Анджело Полициано; Лоренцо посещал его лекции и знал его как блестящего преподавателя и поэта. Красная куртка Анджело невероятно подходила его смуглой коже и прямым черным волосам. Он был серьезен и слушал внимательно собеседников.

Лоренцо увидел среди слушателей пару друзей, но они стояли у стены, а ему сегодня полагалась скамья за столом: слуга жестом пригласил его присесть и наполнил ему кубок.

Здесь был и Алессандро, художник, что рисовал Джованну и Валентина; Лоренцо кивнул ему, тот поклонился.

Выступали Марсилио Фичино, основатель Академии, воспитатель Лоренцо Медичи, знаменитый в Италии мыслитель, и Джованни Пико делла Мирандола, оба одеты были в длинные одежды, которые подчеркивали их статус мыслителей и ученых мужей. Фичино был стар, лицо изрезано морщинами, а Пико молод и невероятно хорош собой. Они были словно Время, старое и мудрое, и Настоящее, пылкое и новаторское. Марсилио Фичино только закончил говорить, Лоренцо не все поймал, пока входил и осматривался, но речь определенно шла о преемственности знаний и наук.

– Что скажешь, Пико, стоит ли прислушиваться к голосам древних мыслителей? – Фичино повернулся к Пико. Тот кивнул.

– Предубеждения ограничивают нас, не дают с полной свободой и незамутненным разумом окунуться в мудрость другого. Человеку свойственно слишком легко отвергать правоту тех, кто жил до него, так дети отрицают правоту родителей и часто бросают им бессмысленный вызов в силу своего юношеского противоречия.

– Что же, Джованни, ты предлагаешь? Смотреть в рот иудею, арабу, греку? Язычникам, что были до христианства? – Лоренцо поискал взглядом вопрошающего из числа слушателей, но не нашел. Он повернулся к Пико, ожидая увидеть гнев на его лице, но тот спокойно воспринял вопрос, с уважением к собеседнику. Молодость философа нисколько не мешала его умению держаться на диспутах. Легкая улыбка играла на его губах, но отвечал он серьезно.

– Человек становится свободен только тогда, когда принимает суждения других, не отрицая их, а изучая. Полагаясь на свою волю и свой разум, он становится великим, когда обладает всем, что было сказано до него.

– Так кого же ты поддерживаешь? Согласен ли со мной, что в Платоне есть общие идеи с христианством? – нетерпеливо спросил Фичино.

Учитель спрашивал ученика? Лоренцо Альба с интересом наблюдал за беседой, несмотря на то, что понимал мало. Но манера держаться собеседников, внимание, с которым слушали их остальные, так что во время пауз становилось слышно, как потрескивает огонь, – все это завораживало его. Он знал, что находится сейчас в святая святых мысли и мудрости, его юношеское сердце наливалось счастьем и восхищением перед участниками. И да, теперь он видел, что Джованни Пико делла Мирандола отличался от всех мудростью более высокой. Все вокруг обсуждали одну-две идеи, настаивали на своем, словно собаки вырывали кость друг у друга. Он же пытался охватить все, в сияющем взгляде его читалось счастье от возможности это сделать.

– Я не хочу сражаться за право и господство одной идеи, одной школы, – он обвел собеседников сверкающим взглядом. – Подлинная цель философии не в сражении, а в мире.

– Эх, не зря мы тебя зовем князем Согласия⁴, – рассмеялся Лоренцо Медичи. – Браво, Пико!

– Выпьем за Пико! – раздалось со всех сторон.

– Я хочу произнести слова, – повысив голос, угомонил возгласы Лоренцо Медичи, поднявшись с кресла, – которые наш князь Согласия сам написал, потому что они отражают сущность его и любого другого истинного философа.

Пико делла Мирандола с любопытством слушал Великолепного, на его губах играла легкая улыбка. Голос у хозяина Флоренции был не слишком приятен, но говорил он всегда так хорошо, что все прислушивались.

– «Творец сказал Адаму: ты сам определишь для себя свою природу, исходя из своей собственной свободной воли, во власть которой Я поместил тебя. Мы не сделали тебя исключительно земным или небесным, смертным или бессмертным для того, чтобы ты, будучи своим свободным творцом и создателем, придал себе ту форму, которую посчитаешь наилучшей». Так вот я считаю, что вы, мой любимый граф, выбрали себе участь быть бессмертным.

– Как и вы, Великолепный, – Пико поднял кубок.

– Меня будут помнить по моему рангу, а вас – по вашей мудрости.

– Каждый человек на протяжении своей жизни совершает подвиги: он делает выбор, кем ему быть. И способность стать кем он ни пожелает – вот высочайший дар, данный нам. Дело не в ранге, дело в подвигах, в выборе.

Так легко Пико перевел внимание на Лоренцо Медичи, и все присутствующие не могли не признать величие Великолепного. Столько удивительных вещей совершил он в процессе своего становления, борьбы за власть и покровительства искусствам, столько невероятных поступков, что каждый согласился с философом. И задумался о себе.

– Так что же является предназначением человека? – спросил Анджело Полициано. – Поиск истины, а не обладание ей? Конечна ли возможность познания?

– Она бесконечна, – Пико усмехнулся и оглядел всех присутствующих. – Знание – бесконечно. Человек также может достигнуть бесконечности, встать на одну ступень с бессмертием. Нам с вами предстоит еще увидеть много интересных открытий, как и поколениям после нас. Но познание дано лишь тем, кто стремится к нему. Без этого стремления человек становится животным и опускается на много ступеней ниже.

– А любовь, она делает человека низшим или высшим созданием?

Этот вопрос задал один из художников, совсем еще юноша, кажется, его звали Микеланджело.

– Любовь может быть разной, – Пико прошелся по залу в задумчивости. – Любовь к Богу, философии, истине, любовь к размышлениям и знаниям делает человека небесным созданием, любовь к деньгам и власти – низшим.

– А любовь к женщине? – настаивал вопрошающий.

– Я скажу об этом, когда узнаю лучше, – отшутился Пико. – Пусть в ваших сердцах, друзья мои, преобладает высшая любовь. Любовь к мудрости.

Он выпил из бокала, подошел к Лоренцо Альба, похлопал его по плечу в качестве приветствия и сел рядом с ним. Марсилио Фичино начал речь об астрологии.

– Верите ли вы в судьбу, Лоренцо? – тихонько спросил его Пико.

– В предопределение и рок? – переспросил Лоренцо.

Пико кивнул.

– Не знаю. Я не задумывался над этим. Мне проще полагать, что на все Божья воля, чем действовать, как вы говорите, думая, что я могу сам быть творцом своей судьбы.

– Не надо, Лоренцо, не верьте пассивно. Что движет вами каждый день?

– Любовь к женщинам, – усмехнулся Лоренцо, – жажда знаний, желание видеть свою семью счастливой и обеспеченной.

Пико улыбнулся. Он слушал Фичино, но время от времени бросал на Лоренцо взгляд, полный любопытства. Лоренцо заерзал на скамье, вспомнив о своей собственной шутке про любовь Пико к мужчинам.

– Женщины… Я слышал, вы имеете у них успех.

– Да, это несложно. Гораздо труднее добиться любви мудрости.

– Или красоты… Что для вас красота, Лоренцо?

– То, от чего замирает от счастья сердце. Гармония. Нечто, что заставляет думать о Боге.

– Хмммм… возможно…

– Вы так не думаете, граф?

– Я изучаю этот вопрос. Я ищу ответ на него. Красота может вызывать в человеке чувство божественного, как вы говорите. Но может пробуждать и низкие страсти: жажду обладания, полного подчинения, вычисления секрета красоты при помощи разрушения. Что если один и тот же объект открывает в нас обе стороны? И не понять, какая победит в итоге. Вы когда-нибудь испытывали такую черную страсть, что подобна помутнению разума? Мне было бы интересно изучить кого-нибудь с таким чувством.

– Увы, мой граф, я не испытывал его. Я счастлив, когда красота поворачивается ко мне лицом, но если же она отворачивается и уходит прочь… я просто ищу другую красоту. В этом мире столько прекрасного.

– Я вижу, вы говорите о женщинах, – засмеялся Пико делла Мирандола.

Лоренцо смутился.

– Я думал, вы тоже.

– Эта темная страсть возможна и в науке. Каббала, которая так увлекала меня всегда, вдруг показала свою темную сторону. И я не решаюсь изучить ее. Мною движет страсть подчинить ее своему разуму, но я не решаюсь.

Они говорили еще долго, Пико выступил еще раз, с толкованием создания мира в философском ключе. Потом были разговоры, обсуждения, споры, а затем и пир, который закончился глубоко ночью. Гости разошлись спать, все еще обсуждая поднятые темы. Лоренцо давно не испытывал такой эйфории от собраний. Его жажда знаний получила в этот вечер такую подпитку, что он захмелел от нее больше, чем от выпитого вина.

Пико распрощался с Лоренцо, поднялся к себе. Его душа разрывалась между благостным настроем от проведенной беседы с друзьями с легким опьянением от выпитого вина и темной, липкой, неудовлетворенной стороной своего существа, которое до сих пор пряталось в глубине души, а сейчас, в тишине и молчании, снова расправило свои щупальца. Он мучился от страсти. Разумом он понимал, что стремится к падению, стремится к животному своему низкому состоянию, против которого сражался всегда. Но притяжение к Джованне было слишком сильным.

Он схватил в гневе хрустальный кубок, грохнул им по столу, отколол осколок от основания и вонзил себе в палец. Но кратковременная физическая боль не спасла. Выступившая капля крови напомнила губы Джованны, их сочность, и он слизнул солоноватую каплю. Ему хотелось сесть на лошадь, помчаться во Флоренцию, залезть к ней в спальню, овладеть ею, убить любого, кто встал бы на пути.

Но он понимал, что это невозможно. Оставалось лишь поддаться черному желанию, откинуться на кровать и, глядя на бархатный потолок балдахина, рисовать и рисовать в воображении сцены, в которых Джованна, белая кожа на алом бархате покрывала, рыжие волосы, прикрывающие наготу, раздвигает перед ним ноги. Он застонал, судорожно схватившись за ткань покрывала. Еще три недели. Может, предложить брак завтра? Может, не ждать?

Он перевернулся на живот, сполз на колени перед кроватью и стал молиться. Он молился о том, чтобы мудрость не покидала его, чтобы жажда знаний не иссякала, чтобы ему отдали в жены Джованну Альба, и этот кошмар закончился.

Глава 6
Карнавал

«Сестрица, любимая моя, бесконечно, бескрайне мной обожаемая! Как же я скучаю по твоей улыбке! по твоим тяжелым косам, по смеху! Генуя еще не знает, каким сокровищем будет обладать. Все еще пахнут морем ее улицы и площади, все еще носятся толстые чайки, наглые и бесстрашные, над портом. Генуя спит и не знает, что скоро ты пройдешь по ее улочкам и вдохнешь соленый воздух. И за тобой потянется, как шлейф за королевой, аромат цветов Флоренции!

Я надеюсь, что совсем скоро! Послушай, сестренка, что я скажу тебе: не знаю никого, кто бы больше подходил тебе в мужья, чем Рауль Торнабуони! Он красив, умен, обаятелен, и в нем я вижу брата, так близок он мне стал всего за несколько дней. Я уверен, он не обидит тебя никогда, благородство кипит в его крови. В его взгляде я вижу мечтателя, который привык осуществлять свои проекты. Ты не представляешь, чего добился он в свои двадцать лет: под его руководством целый флот, семья Торнабуони ведет торговлю с дальними землями, полными странных верований и историй. Он показывал мне вещи, привезенные из разных странствий, рассказывал про культуры столь далекие, загадочные, что с трудом верится в их существование… его можно слушать бесконечно! Я жадно ловлю каждое его слово и мечтаю когда-нибудь также подняться на палубу корабля и отправиться в путешествие! Ты будешь смеяться: я рассказываю ему о тебе, а он не верит, что ты так хороша! Он говорит, что не может быть никого прекраснее меня, что превзойти это значило бы бросить вызов самому Богу. А когда я рассказал, что ты задира и училась вместе с нами военному делу, он и вовсе расхохотался. Он не верит, но, когда увидит тебя, поймет, что я не преувеличил ни разу. У него есть любовница, у кого из свободных и благородных нет? Но я уверен, он забудет о ней, увидев тебя. Внебрачных детей нет, он не беспечный гуляка, как наш Лоренцо, несмотря на его очарование и легкое отношение ко всему, что не имеет связи с морем.

Иногда он здесь, говорит со мной, смеется, а я чувствую, что его мысли на корабле, можешь ли поверить? Я говорю ему, что лучшей спутницы, чем ты, ему не найти. Ты умна, легка на подъем, можешь защитить себя. Но он отшучивается тем, что жены обычно ждут моряков в портах.

И все же… я понимаю его. Он окружен женским обществом: в их семье одни сестры и кузины, и все, как клуши, глупы. Торнабуони выдают их по очереди замуж, они толстеют и рожают детей каждый год. Рауль говорит, через пару месяцев приедет его кузина Катарина, которая, он уверен, мне понравится. В чем я сильно сомневаюсь: если она такая же, как остальные, я могу понять, почему Рауль проводит в море большую часть времени.

Отец его строг и сух, но они приняли меня довольно тепло. Мне вручили столько подарков для тебя, что не знаю, как увезу все. Они рады создать предприятие с нашей семьей, но они и вполовину не представляют себе, что за сокровище получат.

Целую тебя крепко и обнимаю, жизнь моя. Завтра Рауль обещал взять меня на корабль, мне не спится от предвкушения. Время здесь пролетает так быстро, если бы не тоска по тебе, я бы совсем не заметил, как проходят дни. Напиши мне про карнавал. Когда ты получишь это письмо, он, должно быть, уже закончится.

Валентин».

Джованна отложила письмо Валентина в сторону. После него пришло еще два, брат писал о ее женихе с таким искренним восхищением, что она вдруг испугалась, что Валентин не вернется, что Рауль Торнабуони украдет у нее брата, увезет в очередное свое приключение. Каждое упоминание о нем разжигало все большую неприязнь к суженому. Джованна сама не могла понять, почему ее не радует, что Валентину понравился ее нареченный. Наверно, в глубине души она надеялась, что Рауль разочарует его, помолвка не будет доведена до конца, и Джованне не нужно будет расставаться с семьей и Флоренцией. Генуя, соленый воздух, море – любое упоминание о городе, в котором ей предстояло жить, будило раздражение. А еще…

Еще был Пико делла Мирандола. Нет, она не влюблена в него, Джованна прекрасно понимала, что любить незнакомца, по сути лишь образ – глупо, довольно слышала она насмешек от Лоренцо о юных девах, вздыхающих по брату и ищущих с ним встречи. Но Пико ее заинтриговал. Он прислал ей свои статьи, интересные книги… Он словно ждал от нее ответа, хотел поговорить. И Джованна однажды, с разрешения отца, написала ему. Спросила про непонятные места в одном трактате. И получила ответ так скоро, что сама удивилась: чтобы написать такое подробное объяснение, Пико пришлось потратить не один час. И ей было приятно его внимание. Он один, помимо ее семьи, воспринимал Джованну не только как красавицу. Медичи, в конце концов, использовали ее лишь как натурщицу для картин и украшение балов. И только Пико по-настоящему говорил с ней. Говорил о философии, о религии, о науках. Без снисходительного тона, а как с равной. И это не могло ей не нравиться. Пока она читала его объяснения, сердце так и подскакивало от счастья: он правильно истолковал ее не очень решительные вопросы, ведь она не знала, воспримет ли он всерьез ее письмо.

Но, похоже, Валентин очарован Торнабуони, и Джованне придется забыть о Флоренции, покинуть семью, начать жизнь на чужбине. Какой будет эта жизнь? Уж точно не такой, как дома.

Сегодня Лоренцо фехтовал с ней в паре, а Марко заменял Валентина в паре с Джакомо. Сможет ли она продолжать тренировки, будучи замужем? Что-то подсказывало ей, что нет. В семье, где все женщины занимались только воспитанием детей и сплетнями, она задохнется и погибнет. Валентин не видел этого, а Джованна читала между строк: Рауль запрет ее в доме, заставит рожать детей каждый год, а сам будет путешествовать и наслаждаться жизнью. Зачем дали ей столько воздуха и воли, столько знаний и умений, если она превратится в матрону, в еще одну клушу, как говорит Валентин? Даже брат потеряет к ней привязанность, потому что она окажется ограничена домом, а перед ним распахнется весь мир.

Как смириться с этим, Джованна не знала. Поэтому вся ее пылкость и ярость выливались на голову Лоренцо, она билась на тренировках так, будто и в самом деле защищала свое право быть свободной. Но потом занятие заканчивалось, и вынужденное оцепенение захватывало ее душу. Она словно заковывала себя в панцирь заранее, приучала себя к смирению. Яркое пламя ее души привыкало гореть послушно и ровно в границах домашнего очага.

Карнавал начался с самого утра. На площадях расставляли палатки со съестным и выпивкой. Сколачивали помосты для выступлений, белые флаги с красной лилией развевались повсюду на ветру. В городе было оживленно и шумно. И чем ближе шло дело к вечеру, тем больше ряженых выходило на улицы города, закрывая лица масками. Сегодня все дозволено. Сегодня не поймешь, где господин, а где слуга. Сегодня те, кто скрывается под масками добропорядочности, показывают свое истинное лицо сладострастия, похоти и обжорства. Сегодня день пошлых песен, танцев, абсолютно бесконтрольного прелюбодеяния.

Джованна, Лоренцо и Джакомо вышли в масках, свои длинные косы девушка спрятала под плащ. Возле дворца Сеньории⁵ они должны были встретиться с Марко, чтобы вчетвером повеселиться на более официальной части карнавала и увидеть шествие.

Привычный город преобразился. Маски были повсюду, украшенные позолотой и страусовыми перьями, толпа пестрила яркими и нарядными одеждами. Повсюду хохот и грохот, музыка, песни и вопли. Смех, словно вышедший из берегов Арно, затоплял город.

– Радуйтесь, жители Флоренции!

Джованна повернула голову на громогласный вопль. Навстречу им двигалась телега с группой людей в костюмах скелетов. Они плясали, дразнились и делали неприличные жесты, а толпа, расступаясь, смеялась. Говоривший скелет стоял на возвышении здесь же, на телеге, и держал поднятым зажженный факел.

– Радуйтесь! Веселитесь! Посмотрите на нас: мы мертвы и обглоданы червями, но мы были такими, как вы! А вы станете такими, как мы! Сейчас мы мертвы, но скоро мы увидим вас мертвыми! Ахахаха! Так что помните, любезные: пока черви не растащили вас по кусочкам! Счастья хочешь? Счастлив будь нынче! Завтра – неизвестно!!! Грешите, дети мои! Грешите сегодня! А завтра замолите свои грехи!

Их встречали смехом, аплодисментами. Скелеты исполняли танец, делали вид, что совокупляются в разных позах, что вызывало новый взрыв веселья.

Джованна почувствовала, как Лоренцо крепко взял ее за руку.

– Пойдем скорее!

Она охотно последовала за ним.

Но куда бы они ни пошли, везде было веселье, суета, обжорство, песни, хохот, грохот барабанов и похоть. Флоренция сбросила оковы благонравия, выплескивала на улицы все, что сдерживала до сих пор. Уже завтра все будут снова достопочтенными и набожными. Карнавал был похож на вскрытие гнойного нарыва, очищение для дальнейшего закрытия и исцеления раны.

– Марко не увидит нас и не узнает, – Джованна шла между Лоренцо и Джакомо. Уличные продавцы заманивали прохожих сладким и выпивкой, но они не торопились соблазняться: впереди еще много времени.

– Мы встанем на ступенях дворца или рядом с ними, так мы условились.

Пробиться к лестнице Сеньории было непросто, но они это сделали. Отсюда с возвышения было лучше видно яркое разноцветье толпы. Веселая музыка продолжала играть на площади, то и дело проходили мимо них группы ряженых.

Джованна отвлеклась на очередное шествие барабанщиков. Когда чьи-то цепкие пальцы сомкнулись на ее руке, она испуганно дернулась. Повернувшись, увидела сгорбленную седоволосую старуху. Та была вся в черном, на голове повязан яркий тюрбан. Старуха улыбнулась ей, словно оскалилась, зубов у нее оставалось мало, и это лишь дополняло пугающий образ.

– Я хочу погадать тебе, красавица.

– Благодарю вас, но…

– А почему бы и нет, сестрица? Марко еще не видно, – Лоренцо положил серебряную монету в протянутую ладонь старухи.

– Сними перчатку.

Джованна, укоризненно посмотрев на брата, сняла перчатку и протянула руку гадалке. Та ловко перевернула кисть ладонью вверх и заскользила неровным ногтем по линиям судьбы, шепча какую-то непонятную чепуху.

– Холм Венеры, а линия короткая, а здесь еще влияние неизвестного…

Потом старуха замолчала.

– Поторопись, прекрасная ведунья, – иронично произнес Лоренцо. – Кажется, я вижу Марко.

– В доме твоем будет смерть, в постели – слезы, в любви обретешь то, чего желаешь, чтобы снова потерять. Волком завоешь в отчаянии, в горе будешь раненой…

– Прекрати, дура старая! – Лоренцо выдернул руку сестры у гадалки. – Убирайся отсюда, пока я тебя не столкнул с этой лестницы. Костей не соберешь, дрянная и злая баба!

Джованну трясло. Лоренцо потянул ее прочь от хохочущей ведьмы.

– Отрасти клыки и когти, стань львицей! – крикнула она девушке вслед. – Только когтями и клыками сможешь раздобыть себе счастье!

– Не слушай эту полоумную, Джованна! Она увидела твою белую нежную кожу и от злости чуть не лопнула. Не верь ей! Забудь, она говорит это всем подряд!

Джованна гнала из памяти слова старухи, но не могла: все еще скользил ее корявый палец по ладони. Она потерла руки, чтобы прогнать неприятное ощущение.

– Возле дворца Медичи дают спектакль из «Божественной комедии», – пробился в ее мысли спокойный голос Марко. Она даже не заметила, когда он появился. – Почему бы нам не начать оттуда?

Пробраться сквозь толпу оказалось сложно, но в конце концов они пересекли площадь и направились ко дворцу Медичи.

Братья и Марко весело переговаривались между собой, Лоренцо всячески тормошил Джованну вопросами, чувствуя вину за то, что дал старухе напугать сестру.

И постепенно предсказание старухи стало забываться. Джованна отвлеклась на фигурки из жженого сахара, на представление, где разыгрывалось путешествие Данте по Аду. Ни девушка, ни ее спутники не заметили, что от самого их дома за ними шел человек в черной маске и черном плаще. А теперь он встал рядом с ними, перевернул плащ и накрыл плечи ярко алой материей.

Пико делла Мирандола, весь в белом и с золотой маской на лице, взирал на толпу возле театрального помоста на крыльце дворца Медичи. Он знал, что Джованна с братьями здесь, в городе, на гулянии. Но как найти их? Он проснулся сегодня с мыслями о ней. Карнавал показался хорошим способом оказаться рядом с девушкой, может, даже дерзко пригласить на один из уличных танцев, ведь сегодня возможно все. Джованна и не узнает, что это был он. Но как опознать ее?

Внезапно развернувшееся алое полотно в толпе зрителей привлекло его внимание. Кто-то держал некоторое время красную ткань над головой, а потом опустил ее на плечи. Пико уже потерял интерес, как заметил рядом лицо второго врача Лоренцо Медичи – Марко Венедетти. Уж очень оно было характерное: худое, с уходящим в сторону длинным носом и печальными большими глазами. А рядом с ним – три маски, все закрывают лица лишь наполовину.

Пико почувствовал, как сердце пустилось вскачь. Рыжая борода у одного, юношеская щетина у другого (эту улыбку он успел запомнить, пока общался с Лоренцо Альба), а рядом – женщина, и хоть волосы ее убраны под плащ, а лицо наполовину скрыто маской, теперь он знает – это его Лань.

Торопиться было некуда. Вальяжно, медленно, смакуя каждое мгновение, приближавшее его к ней, он вошел в толпу и стал подбираться к своей добыче.

Лоренцо Альба в нетерпении огляделся: ну, где же она? Он договорился пересечься здесь, во время шествия ряженых, с дочкой менялы. Она обещала ему сегодня, в карнавал, выполнить любое его желание. И Лоренцо знал, чего попросит: он так долго ее добивался, почти отчаялся – и вдруг встреча на улице, когда она шла с подругами. Девушки остановились как раз возле фокусника, развлекающего прохожих быстрыми движениями трех стопок: под одной из них должен быть шар. Подруги принялись наперебой угадывать, Лоренцо удалось подойти совсем близко к Клариче, подуть на ее затылок. Маленькие золотистые завитки выбившихся из-под чепца волос дрогнули, дернулась и она, но он успел поймать ее за локоток.

– Прекрасная Клариче, когда же сжалитесь надо мной?

Она чуть обернулась к нему.

– Если угадаете, выполню ваше желание на карнавал.

Она кивнула на фокусника. Лоренцо подмигнул ему и украдкой показал флорин. Этого было достаточно, чтобы шар оказался именно там, куда он указал. Клариче покраснела, бросилась прочь с подругами. Лоренцо простоял напротив ее дома два часа. Он видел, как время от времени отодвигалась занавеска: Клариче проверяла, здесь он или нет. Когда же юноша готов был проклясть красотку за обман, из дома выбежала служанка, подошла к нему и передала записку.

И теперь они стояли у дома с гербом забытой всеми семьи на углу: на том гербе прыгал скелет, словно посмеиваясь над Лоренцо. Это место назвала Клариче в письме.

В досаде он совсем не смотрел на шествие монахов: спереди они были обычными, в рясах, а сзади с голыми задами. У некоторых вместо человеческого зада красовался ослиный хвост или поросячья завитушка: так высмеивали грехи монахов горожане. Вслед монахам раздавался хохот и шутки.