Kitabı oku: «Моя жизнь. От зависимости к свободе», sayfa 3

Родное гнездо

Ушконыр

Следующую после вводной главу автобиографической книги я назвал «Родное гнездо». Это понятие, особенно близкое душе казаха. «Что видел в гнезде, то и будешь делать, когда вылетишь», – гласит народная поговорка. При сооружении юрты на притолоке делают гнезда, чтобы вставить в них унины. Когда довольствуются своим бытом, казахи говорят: «Скот при себе, душа в гнезде». Малую родину, край, где человек родился, любовно и возвышенно называют родным гнездом. Как и для каждого человека, для меня мое родное гнездо – земля предков и родительская семья. С этого и начну рассказ.

Я родился 6 июля 1940 года в ауле Шамалган Каскеленского района Алматинской области, в горной местности. Мой жизненный путь начался в юрте чабана. До пяти лет меня редко возили в аул, расположенный в предгорной низине.

Когда речь идет о происхождении каждого человека, о среде, где он вырос, в обязательном порядке повествуется о его малой родине. Поэтому, думаю, уместно продолжить рассказ о своем детстве с описания родного края. Ведь каждый человек прежде всего дитя природы. Наука давно доказала, что в процессе формирования человека и личности участвует и климат, и ландшафт. Местность, где я родился, – горы. А место, где стал джигитом, гражданином, – степь. Не будет преувеличением сказать, что высота гор и широта степи оказали сильное влияние и на мое мировоззрение, и на характер. Считаю, что в первую очередь я в долгу перед землей, перед красотой родного края. Не зря говорится: «Рай земной – Жетысу». В этом краю, граничащем на востоке с Джунгарским Алатау, на западе – с грядами Каратау, протекает семь рек, почему он и называется Жетысу (семь вод). Но о каких именно реках идет речь, люди говорят по-разному. Одни ученые утверждают, что это Лепсы, Баскан, Саркан, Аксу, Буйен, Каратал, Коксу, другие вместо Баскана и Саркана называют Аягоз и Или; трудно сказать, где здесь правда. Казахи считают число семь священным, поэтому в название «жеты су» они, видимо, вложили в целом понятие «священные реки». Как бы ни было, воды здесь очень много. А где ее много – благодатна земля. У нас до самых вершин гор густые леса, у подножия – зеленые жайляу.

Особый уголок этого замечательного края – жайляу Ушконыр. Говорят, для каждого его родная земля – рай, так и для меня на земле нет краше гор Алатау и жайляу Ушконыр. Это великий дар Всевышнего. «Ушконыр находится в ложбинах Алатау, // Там, где остались следы моего отца. // Шумно разливается Каскасу, распускаются цветы, // Вольно пасутся архары на склонах», – поется в песне «Ушконыр», написанной на мои слова. Перечитывая свои интервью разных лет, я нашел одно, в котором сказано: «Я изъездил весь мир, побывал во многих странах. Повидал много мест на земле, где я был очарован красотою природы. И все-таки никакое чудо света не заменит мне края, где я родился и вырос, – родной казахской земли и того заветного уголка на земле, где в три холма, в три лощины вздымается к величественным Пестрым горам – Алатау благодатное щедрое пастбище Ушконыр. Потому что там прошло мое детство. Там родина моих желаний. Там жилище моих грез».

Многие люди восхищались особенной красотой Ушконыра. Один из них – великий казахский писатель Мухтар Ауэзов. В 1948 году им написан очерк «На жайляу Ушконыра», который начинается словами: «Ослепительное, яркое солнце гор взошло, радуя всех. Когда смотришь с высоты, горизонт кажется бескрайне расширяющимся. Мы сидим на вершине, где, как говорят, в небе парят лишь орлы. Воздух чист, кругом полное безмолвие. Чем выше, тем тишина становится абсолютной. Природа как бы демонстрирует свою мудрость. Все высоты окутаны долгой тишиной. Видимо, все великое существует без крика и шума. Похоже, на всех, кто признает или не признает его силу, оно одинаково смотрит спокойно, равнодушно. Этот край называется жайляу Ушконыра. Выше расположены Ушконыр, Еки Нар, Тулькули-сай. Ниже журчат три родника. На склонах раскинулись широкие участки Сат-жайляу, Каскасу, тучные пастбища. Обильными травами радуют глаз луга, они называются Большой Дегерес, Малый Дегерес. Перевалы Жанама, Каратау, Акшокы ведут в кыргызскую сторону. Недалеко расположены жайляу Енсу, Жасылколь, общие для казахов и кыргызов. Хотя сами обосновались на высоком жайляу, на прохладном перевале, колхозники, беседовавшие с нами, по-особому хвалят Жасылколь».

Стоит пройти через овраги рядом с Ушконыром, как сразу начинается ряд жайляу, называемых Карасаз, Улькенсаз, Кишисаз, Ботасаз, Кулансаз и т. д. Говорят: «Если хочешь увидеть чудо Создателя, иди в горы». Действительно, это очень замечательные места. Глаз не нарадуется. Реки Каскасу, Каргалы, Узынагаш, Каракыстак, Кастек, Жиренайгыр, Ыргайты, горы Каракия, Актасты, Сарыжазык, Суыктобе – все они свидетели многих значимых событий. Когда-то во времена джунгарского нашествия здесь, в округе Шамалгана, происходило немало сражений.

Край батыров и акынов

Такова была слава нашей родной земли, но не менее громкой была и слава ее сынов. Один из наших легендарных предков – Карасай Алтынайулы. В казахской истории много таких людей, имена которых стали кличем целого племени. Подобно кличам «Акжол!», «Бекет!», «Бахтияр!» в нашем краю на неприятеля бросались с кличем «Карасай!». Имя нашего славного предка превратилось в боевой клич после того, как в одном сражении он прорвал вражеское окружение и водрузил знамя на Суыктобе. Жамбыл воспевал его так: «Предок мой легендарный Карасай, от его мощной поступи дрожали горы и степи». Карасай – батыр древности. Он жил намного раньше «лихой годины», выпавшей на долю казахов в результате джунгарского нашествия, в первой половине XVII века был одним из руководителей казахского войска. Его имя тем дорого для казахской истории, что он участвовал в битвах, происходивших в разных регионах нашей страны. Известна крепкая дружба Карасая и Агынтая из рода аргын, они оба погибли в одном бою и были похоронены в одной могиле в Сарыарке, на холме Кулшынбай в Айыртауском районе Кокшетауского региона. В первые годы независимости на могиле двух батыров был построен мазар. Одним из образцовых примеров, который Карасай батыр показывал в своей жизни не только своим прямым потомкам, но и всем казахам, является то, что он боролся за единство народа. В народе о нем рассказывали очень много. Конкретные исторические факты свидетельствуют, что Карасай батыр отличился в XVII веке, особенно в кровопролитных сражениях 1652 года. Известны такие строки у Суюнбай акына: «Под знаменем волчеглавым // Склонялись в поклоне мы // И в битву шли величаво, // Как волки свирепы мы. // Брал в руки копье наш дед // И с именем Карасая // Спасал свой народ от бед. // В крови утопали враги // Под волчеглавое знамя. // Казыбек, Кастек были с нами, // Мы чести его не уроним, // Пусть вьется оно, величавое!»

У казахов принято знать своих предков до седьмого колена. И это не просто этническая особенность казахов. Преимущества данного принципа, то есть запрета жениться на девушке до седьмого родственного колена, доказаны современной медициной. Это одна сторона вопроса. Вторая, более важная сторона – необходимость наличия у народа тесного родственного начала. Через понятие о семи предках в каждом казахе укреплялось священное чувство, что мы дети одного рода. Известно, что каждый желает видеть в своих предшественниках только хорошее, найти в них лишь добрые примеры для подражания. Даже сама мысль о том, что последующие поколения будут оценивать их критически, призывала людей к ответственности и к деяниям, достойным похвалы. Осознание того, что мы – прямые потомки Карасай-батыра, обязывало к героическим свершениям. Я тоже с рождения воспитывался в этом духе. Тем, кто интересовался моей родословной, я бойко отчеканивал: «Карасай – Кошек – Айдар – Мырзатай – Кенбаба – Едил – Сапакбай – Назарбай – Абиш».

Наш регион почитают как край батыров и акынов. Видимо, не зря говорится в народной песне, что «В Екее пятьдесят баксы, восемьдесят акынов, // Ездят они на хороших скакунах. // Под звуки кобыза и домбры // Часто устраивают праздничные торжества». Суюнбай, которого Ауэзов называл «золотым стержнем жетысуских акынов», и Жамбыл, по определению Горького, «Гомер ХХ века», являются гордостью всего казахского народа. С детских лет мы боготворили Жамбыла, знали наизусть его творения. Конечно, так делали все казахи, но все же он особенно близок к нам, поскольку родился недалеко от нашего аула, у подножия гор Алатау. Наверное, никто из казахов в новое время так не прославился, как Жамбыл. Его имя не сходило с уст людей. И совхоз, и колхоз, и школа носили имя Жамбыла. Этим именем были названы и город, и область. Не говоря о его известных стихах, включенных в книги, учебники, взрослые часто упоминали о его айтысах. Его поэтическое мастерство действительно было непревзойденным.

Сам я не отношу себя к числу людей, наделенных поэтическим даром. Да, бывает порой, что чувства, волнующие душу, перевожу на язык стихов. На некоторые из них даже сложены мелодии. Мои помощники собрали мои стихотворения и издали отдельной книгой. Многие певцы исполняют песни «Моя Родина» (музыка Бекболата Тлеухана), «Ушконыр» (музыка Алтынбека Коразбаева). Есть у меня и свои песни. Самая первая называется «Шубарат». В 1973 году по моей инициативе в Темиртау были приглашены несколько человек из редакции газеты «Социалистік Қазақстан», все областные собкоры. Банкетом, организованным для журналистов, руководил я сам и тогда исполнил под домбру свою песню «Шубарат». Журналист Уахап Кыдырханов, находившийся в тот момент там в служебной командировке, позже опубликовал в печати следующие слова этой песни: «Алатау – родная земля, родина моя. // Скучаю по нежному ветерку. // Да, в почете я в милой Сарыарке, // Но родной край разве забудет джигит?!» Песня «Шубарат» родилась в долгие годы моей работы в Темиртау, Караганде, когда скучал по родной стороне. Я писал: «Шубарат у подножия Алатау, // Там, где находится Шамалган. // Хоть нашел я любимую в Сарыарке, // Родная земля, всегда я сердцем с тобой!» Поэтому рассматриваю ее только как проявление своего настроения. По возможности стараюсь читать поэтические сборники. А что касается влияния предков, то надо сказать о том, что в наши детские годы в ауле каждое празднество, любой той не проходили без айтыса. Причем зачастую это принимало весьма динамичный характер, между делом исполнялись песни, кюи. Правда, о танцах не помню.

Хотя, если человек не занимается литературой, что мешает ему писать стихи? Какой казах не обладает таким свойством? Мастерами изложения своих мыслей в стихотворной форме были мой отец Абиш и мать Альжан. Они являлись простыми сельскими тружениками, но на тоях, даже дома, часто переходили на рифмованную речь. Лично мне эта способность, кажется, передана от родителей. Особенно моя мать была веселым, открытым, острым на язык человеком. В любой ситуации она, что называется, не лезла за словом в карман. Никогда не сетовала на какие-либо недостатки в доме, довольствовалась тем, что есть, была добродушной. И петь умела удивительно. Любой той в ауле не начинался без нее, всегда ждали ее прихода. Сверстники отца тоже часто вспоминали о его способности импровизировать. Мой одноклассник Садуакас Есимбай написал книгу воспоминаний о нашем детстве. В ней он пишет: «Наш отец Абиш особенно был мастером айтыса. Многие его выступления я видел и слышал лично. На тоях вместе с Альжан апай они всегда завершали празднество исполнением “той бастар”, высказывая хозяевам благодарность, примешивая шутки по поводу отдельных выходок гостей, тем самым задавая веселый, задорный настрой». Сверстники моих родителей тоже дружили с юмором, были творческими людьми, умели сочинять стихи на ходу.

Пример для поколений

В рассказах о своем деде я в свое время ограничился констатацией факта: «Назарбай был человеком, имевшим определенную власть и соответствующую печать…» Этот человек управлял в местности, много лет был бием – судьей, разбиравшим споры по обычному праву. В книге Тортая Садуакасова «Назарбай бий и история родного края» о нем приведены конкретные сведения. Данная книга убедительно показывает, что даже в те времена документы и делопроизводство велись довольно аккуратно. В архивах сохранилась подробная информация обо всех аулах Каскеленской волости, о численности и возрастном составе населения, имеющего право голоса, о количестве скота в хозяйствах (конкретно указано количество лошадей и овец, но почему-то не подсчитаны верблюды и коровы). Например, у нашего предка Суюнбая было 70 лошадей, 200 овец. У троих братьев – Жанысбая, Жигитбая, Назарбая – в общей сложности имелось три лошади, 50 овец. Для того времени это совсем мало: получается, что на каждый дом приходилась одна лошадь и около пятнадцати овец. Судя по этому, наша династия была не из богатых. Вот почему я говорю, что я – потомок скотоводов, овцеводов.

Моя бабушка никому не отдавала печать бия Назарбая, хранила ее строго при себе. Об этом мне рассказывала мать. Сейчас та печать выставлена в столичном музее.

Бесспорно, что дед был личностью, оставившей заметный след в родном краю. В одной из своих первых книг под названием «Без правых и левых» я писал: «В последнее время мода кичиться “пролетарским” происхождением неожиданно сменилась другим поветрием: искать и во что бы то ни стало находить у своих предков “голубую кровь”. Не было ее в нашем роду никогда. Я – сын, внук и правнук чабанов, то есть вовсе не из дворян». Эта книга издана в советский период, до независимости. Дело не в том, что человек, работавший в свое время секретарем парткома, секретарем обкома, секретарем Центрального комитета, главой правительства, должен был помалкивать о том, что его дед был бием. У казахов нет аристократических титулов, переходящих от деда – к отцу, от отца – к сыну, от сына – к внуку. У грузин, например, сын князя становится князем, у англичан сын лорда – лордом. Раньше и у русских так было. Дети дворянской династии являлись дворянами, сын графа – графом. Этот обычай имеет и положительные, и отрицательные стороны. Положительное в том, что ответственность продолжать хорошие династийные традиции подстегивает человека, заставляет его быть на уровне тех высоких требований. Отрицательное – человек обретает этот титул в готовом виде, автоматически, не прилагая особых усилий. Разве можно этим кичиться? И вообще-то, если человек все время гордится лишь тем, что было в прошлом, то это может означать, что ему нечем гордиться в настоящем. Разве не так? Пусть твои предки заслужили то, что ими можно гордиться, но какое к этому отношение имеешь ты? Каковы твои заслуги? Ведь ты никак не можешь внести свой вклад в заслуги предков. Твой вклад может воплотиться в твоем потомстве. Можно гордиться тем, что вырастил достойных детей и внуков. Ну и, конечно же, надо гордиться людьми, которые трудятся ради народа. Если они представители твоей династии, то еще лучше. Но здесь чувство ответственности должно преобладать над чувством гордости. Надо думать и переживать о том: коль я являюсь потомком такого человека, то достойно ли я ношу звание продолжателя его дел? Каждый должен ковать свое счастье сам.

В моей жизни особое место занимает бабушка Мырзабала. Поскольку я вырос у бабушки, называл ее апа, а мать – женеше. Нурсултаном меня назвала бабушка. Знала ли она, что одно из упоминаемых имен в Коране – Нур, другое – Султан, или она придала больше значения содержанию этого имени, не могу сказать. В таких случаях казахи говорят: «Сам Бог вложил в уста». Наверное, так оно и было. Бабушка была верующей, совершала пятикратный намаз, соблюдала пост. Видимо, обратила внимание и на звучность имени. В эти дни в народе увеличилось количество мальчиков, носящих имя Нурсултан. Думаю, это от желания, чтобы они достигли таких же высот, а с другой стороны, оттого, что людям нравится само значение, звучание имени.

…Бабушка Мырзабала растила меня, до пяти лет скрывая от чужих глаз, потому что я был долгожданным, первым ее внуком. Когда кто-либо приходил в дом, она тут же клала меня животом вниз, лицом к стене. Если спрашивали: «Ходит ли ваш внук, бабушка?», она отвечала: «Бог дал одного внука, да и то слабого, немощного». До тех пор, пока я не стал по-настоящему ходить и бегать, бабушка одевала меня во все красное. Это чтобы не сглазили. Однажды на меня, одетого в красную одежду, чуть не напал с неба беркут. С тех пор меня перестали одевать в красное.

Наш аул Шамалган расположен между Алматы и Узынагашем, примерно в равной удаленности от них. Мы ездили к своим родственникам, проживавшим недалеко от аула Жамбыла, и верхом на лошади, и на арбе. По словам взрослых, Жамбыл ата тоже любил ездить верхом, огибая горные склоны. Он хорошо знал мою бабушку Мырзабалу. Тогда мне было около четырех-пяти лет, конечно, не все запомнилось. Однако по причине всеобщей известности этой личности один случай остался в моей памяти. Когда старший сын Жамбыла Алгадай погиб на фронте, мать повезла меня в Узынагаш. Помню, чтобы выразить соболезнования, к акыну приехало много людей из Алматы, из окрестных аулов. Особенно запомнилась длинная черная машина перед домом, какую я никогда раньше не видел. Мать рассказывала, что тогда рядом с акыном постоянно находились один лысый, другой полный, светлолицый человек. Позже мне сказали, что это были руководитель республики Жумабай Шаяхметов и писатель Сабит Муканов. В свое время этот мастер пера бывал и в нашем доме. Об этом я узнал только в старших классах. В ту пору в школьных учебниках было стихотворение Сабита Муканова «Колхозный аул». Последнюю строфу этого стихотворения автор написал именно в нашем доме. В то время он сочинил одно стихотворение о жайляу, но его концовка, видимо, не понравилась ему. Когда мои родители по очереди исполняли песни, писатель вдруг достал ручку, бумагу и тут же на коленях стал что-то писать. Затем он прочитал длинное стихотворение и добавил: «Последнюю строфу написал буквально сейчас, долго не получался у меня финал, а теперь просто здорово стало!»

С целью ознакомления с жизнью животноводов в аул приезжала группа писателей, с ними были и артисты. Сельчанам особенно запомнилась певица Жамал Омарова. Гостям специально поставили лучшие юрты Ушконыра. В нашу юрту попал Сабит Муканов. Я помню, как отец с восхищением говорил: «Надо же, такой большой человек, а какой скромный». Он тогда подозвал меня и моего младшего брата Сатыбалды к себе и сказал, чтобы мы поздоровались с Сабитом-ага. Еще один интересный момент. Оказывается, большое впечатление на Сабита Муканова произвела песня на русском языке, где были слова: «Вечерний звон, вечерний звон, // Как много дум наводит он». Отец перенял эту песню у русских друзей в Шамалгане.

Мой отец Абиш жил просто, скромно, трудился всю жизнь. Он и скот пас, и землю пахал, и садом занимался. Семью содержал своим честным трудом. Через год после моего рождения на нашей горной зимовке по чьему-то недосмотру произошел пожар. Борясь с огнем, отец получил ожог одной руки до самого плеча. Поэтому, когда началась война, врачебная комиссия военкомата признала его негодным к воинской службе из-за этой инвалидности и его не взяли на фронт, то есть выдали так называемый белый билет. Поскольку мы многие годы занимались пастьбой скота в горах и постоянно кочевали с места на место, в пору моего детства у нашей семьи не было даже собственного дома. Позднее мы сами построили его.

Главным качеством отца было трудолюбие. Да, я бы назвал отца самым трудолюбивым человеком. Ребенок больше перенимает от отца не его наставления, а его личный пример. Отец внушил мне самую простую, но самую святую истину – трудиться неустанно, не лениться. Только в этом случае приходит счастье. За эту истину я в вечном долгу перед отцом. Именно труд свел моих родителей, они познакомились в Ушконыре. Там в горах есть дорога, которую до сих пор называют Арестантской дорогой. Оказывается, эту дорогу строили баи, кулаки… и выселенные муллы! Среди них были и окончившие медресе в Бухаре. Моя мать как дочь муллы была выселена вместе с отцом. А мой отец был бригадиром трехсот арестантов. Мать приехала туда со стороны Шу и работала поваром. Через год после знакомства они поженились.

Основным занятием отца было животноводство. Если бы я сказал, что он трудился с утра до ночи, то и это было бы, наверное, неточно. Я просто не помню, когда он спал или хотя бы присел на минуту, чтобы вот так, ничего не делая, передохнуть: то дрова рубит, то выкорчевывает пни и засохшие деревья, то едет на базар что-то продавать. Поскольку воспитывался отец у русских зажиточных людей, он и земледелие знал прекрасно. Почти безграмотный человек, он был мастером скрещивать фруктовые деревья. Все приходили к нам в сад и смотрели, как на чудо, на диковинные плоды или на привитые деревья, одни ветки которых были усыпаны апортом, а другие свисали под тяжестью спелых груш. Таких яблок, которые выращивал отец, позднее я нигде не встречал. Свои любимые яблоки сорта «апорт» он умел хранить в свежем виде до следующей весны.

В прошлые времена иногда происходили невероятные события, не поддающиеся разумному объяснению. Однажды отец за одну ночь собственноручно срубил весь яблоневый сад. Почему? Потому что от нашей приусадебной земли (а было ее полгектара) отрезали сначала десять соток, потом еще… Отец очень любил свою лошадь, но и с ней пришлось расстаться, потому что содержать ее запретили – корма нужны для колхоза. А в то утро я глазам своим не поверил: отец вырубал своими собственными руками яблони. Оказалось, чтобы не платить с них налог. Есть в доме стало почти нечего: лишь чай, иногда кусочек сахара. А от единственной коровы нужно было сдавать колхозу столько масла, что самим оставался только обрат. По мнению Хрущёва, те, кто имел частное подворье, не с полной отдачей сил работали в колхозе. По его решению сократили и наш приусадебный участок (который был фактически кормильцем), и поголовье скота. Помню открытое возмущение селян по поводу таких решений.

Можно, конечно, многое объяснить, но иногда все же в голове не укладывается: черт побери, ну как при таком трудолюбии наши люди оказывались в таком положении?! Впоследствии я ездил по многим странам, познакомился с жизнью фермеров. За работу в личном хозяйстве они получают зарплату от государства. То, что произведено фермерами, принадлежит им. Тогда я подумал: мой отец с его трудолюбием в таких условиях стал бы богатейшим человеком.

И вообще, отец был человеком со светлой головой и незамутненным взглядом. Он отличался независимым нравом и не шел на поводу у других. Хотя не ораторствовал на собраниях, но четко высказывал свое мнение дома, за дастарханом. Приведу один пример.

В 1962 году я, молодой металлург, делегат комсомольского съезда, вернулся из Москвы домой. Впечатлений, конечно, масса! Буквально взахлеб рассказывал отцу и пришедшим в дом соседям о Хрущёве, о его речи перед комсомольцами страны, в которой он делал упор главным образом на радужные перспективы сельской жизни, на стирание граней между городом и селом. Гордый вниманием старших, долго заливался соловьем, не замечая, что в глазах аксакалов появился насмешливый блеск, а отец посматривает на меня с плохо скрытой укоризной. Наконец, когда я совсем распалился и стал почем зря крыть личные подсобные хозяйства и приусадебные участки, мешающие, дескать, нашему движению к светлому будущему, терпение, видимо, лопнуло.

– Хватит, сынок, этих речей мы и по радио наслушались. Ты вот что лучше скажи: неужели в Москве у всех память отшибло? Неужели опять, как в тридцатом году, хотят голодом людей морить? Сельчанин без своего надела, чабан без своего скота как перекати-поле в степи. Не обижайся, Султан (так звали меня дома), но радоваться нечему, плохую новость ты нам принес…

В правильности слов отца я полностью убедился по прошествии многих лет.

В одной из статей я писал: «Я свой профессиональный путь начал не в кабинете, как “белоручки”, не на паркете, а в качестве рабочего-металлурга. А это – подчеркиваю – настоящая профессия! Сколько бы времени ни прошло, невозможно забыть эту трудовую школу». В данном случае речь шла о моей профессиональной биографии. Тогда как мой трудовой путь начался еще раньше, можно сказать, с самого детства. С малых лет я вырос в трудовой среде. Мне казалось, что отец не знает усталости. Не чурался и тяжелой работы. Его «автограф» остался и на дороге, которая строилась на возвышенности Ушконыра. Не покладая рук всегда работала и мать. Я удивлялся тому, что она, сделав все дела по дому, ходила помогать соседям. Трудолюбивыми были не только члены нашей семьи, но и все жители аула. Мы выросли в такой атмосфере. Если сейчас все педагогические коллективы ломают голову над организацией трудового воспитания, то в наши школьные годы это не представляло особой проблемы. Если бы в те времена кто-либо принялся с жаром доказывать необходимость воспитывать в детях уважение к труду, то его, возможно, сочли бы сумасшедшим. Ведь мы же не говорим о необходимости дышать воздухом.

…Послевоенные годы, конец 40-х и начало 50-х годов. За моей матерью закрепили один гектар земли для выращивания свеклы. Каждой семье выделялось столько земли. Нескончаемая трудная работа начиналась с ранней весны и продолжалась до снегопадов. После посевной кампании всходы на огромном поле под палящим солнцем прореживали вручную. Эта картина запомнилась мне на всю жизнь. Осенью, когда свекла созревала, ее выкапывали и очищали большим ножом, грузили и отвозили на Бурундайский сахарный завод, чтобы получить от колхоза заветную справку для получения полутора мешков сахара. Это все, что полагалось в качестве оплаты за трудодни: живыми деньгами не давали даже ломаного гроша.

А отцу, помню, было поручено возделывать пшеницу на нескольких гектарах горного склона и сдавать зерно колхозу. Созревшую пшеницу мы с отцом косили вручную. Причем ночью, при свете луны. Чтобы колосья ложились ровно, в одну сторону, к косе прикрепляли грабли. После двух-трех часов на этой работе все тело сковывала сильная усталость, спина ныла так, что выдерживать было трудно. За нами следовала мать, она вязала и ставила снопы, затем для молотьбы их возили на центральный ток колхоза. Так жили все колхозники нашего села. Такое было время.

Почему я вспоминаю все это? В ту пору, какие бы мысли ни одолевали тебя и о чем бы ты ни мечтал, жить, а точнее, выживать в колхозе можно было только благодаря приусадебному хозяйству. Если мне не изменяет память, за трудодни мы только один раз получили семь неполных мешков пшеницы. Это что-то около трех-четырех центнеров. Зерно мы привезли из колхозного центра на телеге, настроение было на высоте, почувствовали себя самыми счастливыми людьми. Все же заработанное непосильным трудом и потом – добро. Трудом добытый хлеб – самый вкусный хлеб. Но такое случалось не каждый год. Зерно выдавалось только в урожайные годы в качестве зарплаты.

Труд бывает разный. Учеба – это тоже труд. Помощь старшим – тоже труд. Трудовое воспитание детей должно начинаться с помощи по домашнему хозяйству, с хорошей учебы. В детстве мальчиков и девочек не следует чрезмерно ограждать, защищать от трудностей. Ведь ребенок не устает. Я, например, до четвертого класса учился, живя у старшего брата отца. Школа находилась в шести-семи километрах от дома. Осенью и весной даже не замечаешь, как играючи преодолеваешь это расстояние. Трудно зимой. Часов нет. Просыпаешься с пением петуха и спросонья выходишь в дорогу. Иногда то ли этот самый петух просыпался раньше времени, но, бывало, за два часа до начала занятий оказываешься в школе. В таких случаях сторож впускал в помещение, и мне удавалось еще немного поспать возле печки. Кстати, ребята рассказывали один интересный случай, связанный с печкой… Придя в школу, наш учитель увидел возле печки мирно посапывающего ученика Куатбека Бокина, над которым буквально клубился пар. Учитель испугался, подумав, что на мальчике загорелась одежда. Оказывается, когда он бежал в школу, упал в лужу, и теперь мокрые брюки от жара печи наполняли комнату паром…

После школы тоже нет покоя. Надо скот накормить, убрать за ним навоз, принести воды, выполоть сорняки в саду и огороде. Из детей я старший в доме. Кто всем этим будет заниматься, если не я? С высоты своих нынешних лет понимаю, что все это было бесценной школой жизни, школой труда. Я безгранично благодарен родителям за то, что они рано провели меня через эту школу труда.

Я – первенец моих родителей, их долгожданный ребенок. После женитьбы у родителей долго не было детей. Поэтому они специально ездили на могилу святого Раимбека, две ночи молились там, чтобы Всевышний дал им ребенка. Помню, в детстве эта могила большим холмом возвышалась на окраине Алматы. В Коране говорится, что просьбы, пожелания следует направлять только Аллаху, но в наших традициях существует и почитание аруахов. В наших краях народ особо чтит дух Раимбека.

Внук знаменитого Хангельды-батыра Раимбек – великая личность, один из предводителей борьбы против джунгар в начале XVIII века, имя которого стало боевым кличем для потомков. Почему он похоронен именно там – отдельная история. Говорят, перед смертью Раимбек завещал: «Тело мое погрузите на моего верблюда. До какого места дойдет животное и, обессилев, ляжет на землю, там меня и похороните». Верблюд после долгого пути остановился у этой большой дороги и опустился на колени. Здесь батыр был похоронен, и его могила превратилась в святое место. Люди со своими просьбами-желаниями стали приезжать сюда, ночевать, совершать молитвы.

У могилы Раимбека моей матери приснился удивительный сон. «Купалась в огромном, бескрайнем, глубоком море, – рассказывала она, – вода была кристально прозрачной. Что интересно, у меня не было никакого опасения, что могу утонуть. Плыву спокойно и вдруг замечаю на дне моря ружье из чистого серебра. Нырнула, достала его и наконец добралась до берега». Утром смотритель святого места, истолковывая сон, сказал, что ружье знаменует собой рождение сына, что он станет крепким, жить будет долго, будет ее гордостью, защитником народа. Так он истолковал символику ружья. Действительно, по воле Всевышнего на свет появился я. С детских лет наслышан об этом. Позже я много раз бывал на могиле Раимбек-батыра, отдавая дань глубокого уважения его памяти.

Моя мать Альжан Жатканбайкызы родилась в 1910 году в селе Касык Кордайского района Жамбылской области. То, что в ее документах указан 1905 год, – ошибка, говорила она сама. Происходит она из влиятельного подрода Каскарау многочисленного рода Жаныс, по поводу которого бытует поговорка: «Чего больше – представителей Жаныса или зарослей камыша?» Машхур-Жусуп писал: «Если в байге участвует лошадь Каскарау, то другим родам не видать главного приза. По сей день лошади Каскарау отличаются особой резвостью». Из этого рода вышел и прославленный батыр Отеген, прозванный в народе Двурогим Отегеном. Еще есть поговорка: «Хочешь услышать прекрасные песни – поезжай в Касык, хочешь найти невесту – поезжай в Касык». Судя по ней, из Касыка вышло много певцов и там сформировалась своеобразная традиционная среда воспитания девушек. Моя мать тоже с ранних лет выросла открытой, веселой, смелой, как бы сейчас сказали – боевой. За постоянное активное участие в тоях, всевозможных праздничных мероприятиях ее называли певицей Альжан. Когда ее старший брат Болеген возглавлял колхоз «Касык», в хозяйство приезжал «всесоюзный староста» М. И. Калинин и гостил в доме председателя колхоза. Вместе с Калининым был Ораз Жандосов, который в конце трапезы попросил «старосту» высказать традиционное бата-благословение. К удивлению всех, тот вскинул ладони и по-русски произнес: «Источник благополучия – в социализме, в колхозе, аминь!» К сожалению, через некоторое время дядю Болегена арестовали как «врага народа», в вину вменили то, что его дед был известным муллой. В те трудные годы мать вместе со ссыльными жителями аула подалась в сторону Алматы. Выше я писал, что она работала поваром на строительстве серпантинной дороги на склоне Алатау, а отец был бригадиром. Так совместная работа соединила судьбы моих родителей.