Kitabı oku: «Любовь сквозь века», sayfa 2
Радушка….Вот, оно что! Обмерла Любань. Не ждала она, что оживет эта забытая любовь, и боль ее отступившая, вернулась с такой силой, что ей захотелось кричать, да ломать все, что под руку подвернется: Вот, в чем дело! Как я раньше не поняла. Действительно, девчонка напоминала разлучницу– и волосы смоляные, и глаза пусть не зеленые, а таким же огнем горят– загадочным, и горда не по годам, все соседки ее княжной маленькой в шутку величают. Похожи, очень похожи. Только Милана очень добрая, для нее любовь свою дарить, да нежность, как воды испить. Тихая, робкая, ее доченька.
Плакала Любань горько, за любовь свою неразделенную, жизнь зря потраченную, казалось ей, давно она все слезы выплакала, а они все лились и лились из глаз потоками. Перегорела в ту ночь в ней вся любовь к Михасю. Уважение осталось, все же отец детей ее, да горечь и сожаление, что не совладала она с собой, когда молодой была. Может и встретила бы того, кто полюбил бы ее. К Милане с того дня отношение женщины изменилось, насколько отец не мог налюбоваться дочкой, настолько мать не могла ее видеть, все в ней ее смущало и не нравилось. Чем старше становилась девочка, тем более необычной и непохожей на других детей она была. Задумчивая, мудрая не по годам, как и отец на ходу могла выдумывать и рассказывать всякие небывалые истории малышам. Что не попросишь, все сделает. Вроде и мала еще, а уже должна и дом подмести, и матери с обедом помочь, но все норовила, улучшить момент и сбежать в лес. Там было ее царство, какая -то невиданная сила, берегла девочку в лесу. Собираясь за грибами да ягодами, местные кумушки брали с собой Милану, зная, что девчушка обязательно выведет их на богатую поляну, и еле донесут они полные лукошки до деревни.
Сегодня, все в их доме было, как обычно, та же горечь от невнимания и нелюбви мужа пронзала Любань насквозь. Она смотрела ему в спину, первый раз волной закипела ненависть к нему, и злая радость от того что, постарел он, осунулся, хотя с виду, все еще был сильным, полным жизни мужчиной, но прожитые годы, полные забот и труда давали о себе знать.
День шел своим чередом, и Любань вздохнув, занялась, хозяйством. Набежали дети, в избе стало шумно, не до думок и горестей. Одному пирожок, другому подзатыльник, жизнь вернулась в привычное русло.
Глава 5
Лютый вошел в деревню. Утро было студеным, срывался мелкий снежок. Вскоре, стужа отступит, но пока еще рано, еще зимняя пора –навье время. Люди косились на чужака. У какой– то дородной бабы Лютый спросил о том, где ему найти старшин. Баба указала на избу в самом центре деревни и спешно скрылась. Такая реакция людей была привычна для Лютого, значит, у бабы есть здравый смысл и инстинкт самосохранения, усмехнулся своим мыслям ведун.
Войдя во двор к старшине, Лютый оглядел справное хозяйство и зашел в избу. На лавке сидел старик, с виду больной и немощный, но это была лишь видимость.
– Кто таков будешь?
– Здрав будь хозяин. Зови меня Лютый. Я жрец Темного. Помните еще про Требу ему? Не забыли ? Ваш черед отдать причитающееся.
Старик не поморщился и не пошевелился, поманил пальцем мальчонку, которого не заметил поначалу Лютый: Ну, ка дите, беги зови бабку Славию, да дядьку Никиту.
– Ты ведь ни к одному, ко мне пришел? Так ведь Лютый? Мы ждали тебя. Славия увидала еще вчера твой приход и девочку, которую ты решил забрать. Ты помнишь ведун, треба только тогда треба, когда отдана от чистого сердца, добровольно?
– Никто вас неволить не станет, но и ты старик вспоминай, что бывает с теми, кто не отдал требы.
– Помню, Лютый, помню, еще те времена, и не спорю с тобой. Ты проходи, садись – не побрезгуй моим стариковским обедом. Отдохни с дороги. Ты к нам ненадолго, надо думать. Решение примем, да пойдешь себе дальше.
Вошла бабка Славия, за ней крепкий мужичонка с куцей, всклокоченной бородой.
Первым заговорил хозяин дома: Кого выбрал на требу Темный?
– Милану,– был короткий ответ.
– Почему мы должны отдать ее тебе, Лютый? Где доказательство, что ты жрец Темного?
– Славия, ведь ты видела меня еще вчера в чаше с водой, и я тебя видел. Предначертанное свершится, хотите вы того или нет. Не уйдет со мной Милана и деревни вашей не станет. Эту зиму пережили, хорошо, а дальше, как Силы рассудят. День вам на решение, не решите, пойду к ее родителям сам.
– Девочка больна, -промолвила Славия.
Лютый усмехнулся: болезнь ее поправима, поболит да пройдет. Я слово свое сказал, черед за вами,– ведун встал, и не говоря ни слова, вышел из избы.
Собравшиеся переглянулись.
– Что делать будем? Пошли к отцу Миланки, к Михасю. Девчонку надо отдать, вот и весь сказ.
– Ой, Никита как у тебя просто все, не твою же Катерину забрать решили.
– Полно тебе Славия, полно, сказали бы Катю отдать, пришлось бы нам с матерью с дитем прощаться. Ничего не поделаешь. Жить все хотят. Треба Темному, по справедливости, как издавна заповедано, да дедами велено. Перечить не след. Отдавали до нас и нам суждено.
– Твоя правда Никита, так было всегда, не нам нарушать закон. Пошли к Михасю.
Все трое поднявшись с лавки, вышли за порог. Никто из них не обратил внимания на Петра. Мальчонка жался за печкой, сидел тише мыши, чтобы не выгнали: Миланку, его Миланку решили отдать этому бородачу. Да зачем это? С кем же он Петр будет теперь играть, с кем в луга весной бегать, а летом у ручья валяться, и слушать ее чудные сказки, про красавиц, воинов отважных, русалок да мавок полуденных. Милей всех других ребят была Петру соседская девочка. Как в лес с ней давеча сходил, так вообще решил, что всегда только с ней играть будет, вон храбрая какая и добрая, никогда его не обижала.
Петр со всех ног бросился к своей подруге: Поди, как всегда, сидит на пригорке с куклой, да на опушку лесную смотрит, а то, может, опять в лес собралась. Надо предупредить, чтоб не ходила. Мужик там этот страшный, схватит и все, и не увидит Петр больше никогда Миланы.
На пригорке Миланы не оказалось.
– Точно, в лес подалась! Надо выручать, пропадет ведь. Петр бежал к лесу, сердце мальчонки выпрыгивало из груди. Подружку закадычную жалко конечно, да только в чащобе страшно, и мужик там тот: Ну, и пускай страшно, и пускай мужик! Петр поднял валяющуюся палку. Он– Петр тоже не лыком шит, дед летом его драться учил, теперь Петр с любым деревенским мальчишкой легко управлялся. Показал дед ему пару секретов.
– Не отдам Милану – моя! – подумал так, да и сам себе удивился.
Тропинка привела Петра к той поляне, на которой они вчера с девочкой стояли да пререкались. В свете дня поляна уже не казалась Петру такой страшной, а лес непроходимым буреломом. Вдалеке вился дымок, потянуло костром: Значит там этот дядька –Лютый. Вдруг и Милана уже у него? Не отдам, пусть, что хочет со мной делает, не отдам, – паренек покрепче сжал в ручонке палку.
– Не меня ищешь? А, парень?
Петр резко обернулся, на него смотрел Лютый. Стоял и улыбался.
– Зачем тебе Милана, а дядька? Ты, почто пришел к нам? Кто тебя звал?
– Верно, говоришь малец, никто не звал. Только ни в чьем приглашении я не нуждаюсь. Прихожу, куда хочу и беру, что пожелаю. Запомни это парень и никогда на моей дороге, тем более с палкой, не становись. Я и наказать могу. После этих слов ведуна, палка из рук Петра выскочила, будто живая, и отлетела на несколько саженей вперед, да сама собой пополам сломалась. Петр только открыл рот от удивления, а Лютый засмеялся.
– Понял парень, теперь, кто я? Или добавить тебе? Беги к мамке лучше, негоже в такую пору по лесу шнырять, недоброе, может выйти. Лютый повернулся к ошалевшему Петру спиной и зашагал в лес.
Петр стоял столбом и не верил в произошедшее: Как палка могла вырваться из его руки, да еще сама собой пополам переломиться? То, что он повстречал колдуна, Петр уже понял. Только, зачем ему Милана? Мальчик понуро побрел к дому. Не сможет он спасти своей подруги, не тягаться ему с ведуном черным. Отдадут ее в услужение Лютому, и ничего он– Петр не поделает. По лицу мальчика лились слезы, замерзая на ресницах, а он плакал все горше и горше.
В избе Михася семья собралась ужинать. Михась сидел во главе стола и строго смотрел на семейство, только глаза его улыбались, и каждый за столом понимал, что отец в хорошем настроении и принес каждому из леса подарок. Любили отца дети. Одна Милана, по– прежнему, лежала на печи, тихо, как мышка и не хотела спускаться. Мать ее и не заставляла, пусть оклемается, а ну ка, утром горела, что уголек из печи, а к вечеру и следа лихоманки нет, понятное дело капризничает дите. Малая еще. Пусть полежит, погреется.
Дверь в избу отворилась, вошли трое– баба Славия, Никита да дед, что по праву считался старейшиной в деревне и принимал решения.
– Дому вашему мир да добро, хозяева.
Вся семья обернулась к вошедшим.
– Здравия и вам добрые люди. Заходите, к столу подсаживайтесь. Любань засуетилась, чтобы и места всем хватило и еды, на гостей она в этот день не рассчитывала, хорошо, и каши побольше, запарила и караваев несколько спекла, как знала, что гости в дом придут. Гостю, как известно, всегда рады. Гостю-место. Троица уселась за стол. Потянулись обычные в таких случаях разговоры, про житье– бытье, дотянут ли жители до весны, сколько припасов осталось, да про подготовку к пахоте. Только не клеился разговор сегодня, гости были хмурые.
– А ну ка, ребята, поели уже, так и нечего рассиживаться! Или я работы вам мало с утра задала? Мне помощники завсегда нужны. Давайте, воды скотине принесите, да соломки подбросьте.
Дети нехотя встали из-за стола, им было ясно, что не будет отец сказок сказывать и гостинцев не даст. Мать суровым взглядом проводила детей.
– Ну, Славия, что стряслось? Первой, не выдержала молчания старейшин– Любань. С чем в дом к нам пришли мрачней тучи?
Михась хотел было прикрикнуть на жену, не говорят так со старшими, да глянув на деда, на его сдвинутые к переносице брови, да поджатые губы, понял, что беда в деревне.
– И правда, дед не томи, права Любань, говори, как есть, что стряслось? Беда какая?
– Как сказать, Михась, как сказать. С одной стороны беда, с другой радость.
– Бывает разве так?– удивилась Любань. Чтобы беда с радостью одной дорожкой шли, да в одну дверь заходили.
– Всяко, Любань бывает, всяко, – неторопливо растягивая слова, ответила Славия. Чужак к нам в деревню пришел. Жрец Темного.
– Кто пришел?
– Жрец Темного,– ответил дед. Молодые вы еще, мало повидали, традиции забыли. Про требы богам вы четко помните, когда надо чего, или праздник, а вот про Темного многие и не упомнят уже, не чтут его как раньше, требы не приносят. Хотя и требы у него не простые-мудреные. Расскажу. Темный он и есть темный. Нет на земле, грани между добром и злом, светом и тенью, жизнью и смертью, все рождается, чтобы умереть. Переплелись меж собой навь и явь, не может одно без другого. Царство Темного –Навь, там он заправляет, властвует, но как и другие боги людей не обижает, учит своему ремеслу– ведовству значит. Ведовство это не обычное, не, как у Славии нашей. Колдовство его сильное: и от смерти откупить знает как, а то и бессмерным сделать, и власть дать может, и мором за ослушание погубить. Служат ему девы, обучают тех дев ведуны-Жрецы. Был обычай стародавний, коли пришел Жрец в деревню, отдать ему, что попросит, а просили такие ведуны всегда одно -девочку для обучения ремеслу древнему. Девочку выбирал всегда ведун сам, забирал из отчего дома, и больше тех дев никто не видел. Такая вот треба.
– Ой, всплеснула руками Любань,– Дед, почто сказки страшные такие сказываешь? Как так, на требу дите?
– Не сказки Любань, не сказки. Хотел бы, да так выдумать не смогу. Всю правду тебе обсказал. Я и сам обычай этот видел, когда мальцом был. В той деревне откуда я родом, отдавали соседскую девочку, ведуну в обучение. Родители ее только рады были – рот лишний от них уходил, и им почет до старости. Знали все, коли взял Темный из деревни один раз , то больше не придет, и деревня будет в сытости и довольстве жить, и семья из которой ребенка забирали, процветать начнет, забогатеет, не прервется их род. Радовались все. У девчонки судьба одна из всех, не каждой такое счастье выпадет– знания получить тайные, ведуньей стать, да я уж подробностей не знаю дела этого, да нам и не надобно. Вот только Жрец этот, Лютый, его кличут, Милану вашу выбрал.
В избе воцарилась тишина. Михась побледнел.
– А если я не отдам ему дочку?
– Тогда Михась беда самая что ни наесть и приключится. На всю деревню нашу, на все роды, и на твой род Михась, на твою семью. Или ты взаправду думаешь, что если не отдашь девочку, Темный не найдет способ взять? Треба, должна быть добровольной, но Темный потому и Темный, что дорожкой кривды идет, коли выбрал, не отступит.
– Не отдам я кровинку свою! – заплакала Любань.
– Цыть, ты мать, не реви. Не отдаем, вот наше последнее родительское слово. Кончен разговор,– Михась поднялся из-за стола.
– Пойми, Михась, сегодня не отдашь, а завтра сам просить Темного будешь, чтобы взял,– тихо сказал Никита.
– Как так?
– Вот так. Сгорит к примеру изба твоя, да скарб весь, да скотина, да по деревне мор начнется. Сам тогда, просить станешь, чтобы ведун Милану забрал. Али смотреть будешь, как твои дети замерзают да с голода пухнут? Хуже всего, что каждый в деревне знать будет, почему лихо в семьях приключается, почему скотина дохнет, да зерно не родит. Я понимаю, Славия понимает, что дите, не причём. Думаешь, все такие понятливые будут? Не забьют Миланку с тоски или с горя ополоумев? Вот, о чем подумай Михась, и ты Любань мужика своего вразуми. Что вы девочке дать сможете, теплую печь, каравай, а как заневестится, Петра-пастушка в женихи? У нее другая судьба сложиться может, ни одна Жрица еще пропадом не пропала. Люди сказывают, в богатстве, шелках, почете живут, потому, как знания у них древние и силища такая, что простому смертному не понять.
– Не отдам, и весь сказ. Завсегда я гостям рад, да сегодня, не до разговоров мне. Никого сроду с порога своего не гнал, а вас и видеть не хочу. Подь дед с глаз моих, подь, а то с собой не совладаю.
– Ладно, Михась, ты понятное дело, сгоряча все это сказал. Знаю, мужик ты хороший, умный, зла на тебя не держу. Подумай, что к чему. Утро вечера мудренее. Лютый дал ночь на раздумье. Чтобы ты не решил, мы никому не скажем, зачем Лютый пришел в деревню, но сам знаешь, шила в мешке не утаить. Лютый в случае отказа, молчать не станет, ославит ваш род на всю деревню, да не только на нашу, и в поселеньях ближних и дальних слух пойдет, про отказ Темному. Ты должен понимать, что съехать тебе придется со всем семейством. В наших краях тебе и Милане жизни не дадут. Пошли мы, ночь на дворе, а вы хозяева думайте.
– Что будет Михась, что будет? Любань кусала губы, чтобы не кричать в голос. Что делать нам? Давай, отдадим Миланку, а то быть горюшку, -и женщина заплакала, уткнувшись в рушник. Плакала Любань, а сама не знала от чего слезы льет– то ли от радости, что нелюбимая, непонятная ей девочка наконец– то уйдет, то ли от злости на себя, что не жалеет, не любит собственного ребенка.
Муж, погладил жену по голове, чего отродясь не бывало: Не плачь Любань, не плачь, все обойдется. С этими словами вышел Михась в сени и пошел к лесу. Любань бежала за ним, поняла, что к Лютому муж собрался.
– Стой Михась, стой!
– Ступай в дом Любань, ничего я ему не сделаю, поговорю только. Ступай.
Глава 6
В лесу, на удивление, было светло, что днем. Небо было усыпано звездами, они горели и искрились, отражаясь в сугробах, освещая запоздавшим путникам дорогу.
– Меня ищешь, Михась? Сказать хочешь чего, али просто так пришел? Лютый, вышел из-за раскидистого дуба.
Ведун был на пол головы ниже Михася, да и в плечах не так широк, но Михась понимал, что сила Лютого иная, не как у простого человека, не справиться с ним в обычном бою.
– Верно, мыслишь Михась, не одолеть тебе меня, никак не одолеть. Да и ты не биться пришел. Сказывай, зачем я тебе понадобился? Что хочешь, знать? Вижу, любишь ты дочь свою, так, как мало кто любить может, потому ничего не утаю. А то, пойдем со мной на поляну, что я облюбовал для ночлега, там и огонь горит жаркий и кулеш подоспел. Лютый развернулся и направился по проторенной тропинке к своей поляне.
– Твоя правда ведун, у огня нам разговоры разговаривать будет веселей, – с этими словами, Михась, пошел следом за колдуном.
Лютый сел у огня, рукой указывая место рядом с собой. Михась, не заставил себя упрашивать, присел к огню, и тот час небольшой костерок разгорелся с силой пожарища, осветив лесную чащобу ярким светом.
– Это, чтоб нам с тобой не замерзнуть. Разговор долгим будет.
– Почему ты выбрал мою дочь? Почему выбрал Милану?
– Выбираю не я, выбирает Темный. Глянул на твою девочку и понял, что суждено ей стать Жрицей. Я долго искал, очень долго. Твоя дочь особенная, ты и сам не мог этого не заметить .Один взгляд чего стоит, маленькая, что птичка, а взгляд здорового мужика насквозь прожигает. Лес девчонка твоя любит и знает, разговаривать с ним умеет, народец лесной ей помогает. Суждено ей стать ведьмой, тут и спорить тебе со мной бессмысленно. Да, только я не просто ведунью-знахарку из нее сделаю. Станет она Жрицей, многое узнает, многое сможет. Про нее будут говорить, ее будут слушать, да ослушаться не посмеют. Князья в ноги упадут, богатствами одарят, коли того пожелает. И тебе Михась и роду твоему почет и уважение. Соглашайся! Нет, у тебя иного выбора. Старейшины тебе рассказали, что будет в случае отказа. Кара придет незамедлительно, и если бы только тебе Михась, если бы только семье твоей. На весь род проклятье перейдет, на всех потомков твоих. Не будет вам счастья. Вот еще, что скажу напоследок. Девочка твоя с даром родилась, слышит она, что вы, не слышите, видит, что вы не видите, не сдюжить ей с силой этой в одиночку, не сдюжить. Такой силой уметь надо пользоваться, наставник ей нужен, кто сам ведает и знания передаст, иначе погубит себя девка. А чтобы слова мои кривдой да напраслиной не казались, покажу я тебе одну сказку. Видишь, не расскажу, а покажу.
Лютый взял котелок, зачерпнул несколько пригоршней снега, как только снег растаял, превратился в воду, Лютый зашептал заговор. Смотри Михась, смотри внимательно.
Вода пошла рябью, показался силуэт, с каждой минутой он становился отчетливей, образ в воде оживал на глазах. На Михася смотрела Рада, его Рада, молодая, задорная.
– Здравствуй Михась, здравствуй любимый. Помнишь меня, помнишь свою Радушку? Вижу, не забыл. Что же ты так скоро женился? Не успела тропинка зарасти, по которой отец меня увез, как ты жену в свой дом привел и детишками обзавелся. Что же не догнал нас тогда? Клялся любить меня до самой смертушки, говорил, что ветру на меня пахнуть не дашь, что жизнь я твоя. Все врал ты мне, все врал. Ждала я тебя Михась, ждала, что нагонишь отца, да отберешь меня. Рада заплакала.
Михась, ошарашено смотрел в воду. Он не верил своим глазам. Рада, живая, здесь на поляне. Смотрел и не мог вымолвить ни слова.
Лютый провел рукой над водой , изображение исчезло, так же быстро, как появилось.
– Понимаешь теперь Михась, что к чему. Кем может стать твоя дочь, чему ее могу научить? Ты свою жизнь сломал, жизнь Любани загубил, не счастлива она с тобой, еще молодая баба, а уж глаза выплакала, что старуха скорбная на мир смотрит. Жены своей ты не уберег, любви и радости ей не дал, так, хоть дочке помоги. Обычно, Жрецы уводят девочек подальше от родного дома, а я рядом с вами оставлю, да видеться с ней позволю. В лесу этом будет жить. Не потеряешь дочь, как Раду потерял. Уйдет она от вас, когда сама того пожелает, или когда Темный ее позовет. Решайся. Обдумай все до утра. Коли завтра согласишься, дам ей время до прихода весны, с вами пожить. Видишь, Михась добрый я. Теперь ступай, и моя доброта имеет границы.
Михась встал и пошел пошатываясь, что медведь. Рада, его Рада, только, что была рядом с ним, упрекала, что отказался он от нее. Верно, Лютый сказал, загубил он свою жизнь, и Радину загубил, и Любани сломал. Почему тогда не поехал он за беглецами? Почему, так быстро матери поверил, что с другим Рада уехала, а отец ее сбежал от стыда да срама? Теперь с Миланой, дочкой любимой расставаться приходится. Как с ней расстаться? Она единственная, кто его понимает, кто так похож на Радушку.
Как только Михась исчез из вида, Лютый добавил снега в котелок, поставил снова на огонь, вода заполыхала, закрутилась, и на этот раз в водном отражении появилась рыжеволосая ведьма.
– Ну, как тебе Лютый я в образе несостоявшейся невесты? Хороша, правда? Хоть бы мужик, не загнулся по дороге. Ты хранителя к нему приставь. Вишь, как распереживался.
– Ничего ему не сделается. Ты Морина, и правда, хороша! Иногда, жалею, что зарубил тебя.
– Опять ты об этом! Только я забуду, так, ты не смолчишь, напомнишь.
– Если бы не ты, жил бы я другой жизнью, человеческой, не скитался по белому свету, не маялся.
– Сам во всем виноват. Негоже, ночами по лесам за девками гоняться. Сидел бы в избе, носа своего не высовывал в навий час, когда нежить по миру без стеснения бродит, жил бы тогда жизнью человеческой.
Лютый, сжал кулаки.
– Не серчай Лютый, – ведьма потупила глаза, – Я ведь только отражение, Тень, дух бесплотный. Ты и сделать мне уже ничего не можешь. Говори зачем звал ? Что тебе от меня надо?
– Ты, Морина, Жрица последняя, после тебя я ни одну деву так и не смог обучить, посмотри на девчушку. Что скажешь?
– Нашел, таки? -глаза Морины, загорелись недобрым огнем. Все еще хочешь от меня избавиться. Знаешь ведь, как только новая дева станет Жрицей, я не смогу приходить в Явь.
– Морина ты приходишь сюда на один день в году. Что тебе от этого дня?
– Лютый, а ты не понимаешь, что я чувствую, когда по жилам кровь горячая бежать начинает, когда сердце бьется, когда мир вокруг красками цветет? Хочешь отправить меня навсегда в навь? Разве нам плохо вместе? Я оживаю на день в году, ты странствуешь, обрел знания. Что тебе до той-прежней жизни? Как ты мог ее прожить? Что увидеть? В драке бы тебя зашибли, или князь осерчал, да на кол посадил. Сколько ты уже живешь, Лютый, сколько? Сто лет, сто пятьдесят? Все кого ты знал, за Калинов мост ушли, а ты жив, и сила твоя растет день ото дня, множится. Жаль, слышать богов, так и не научился, но ведь есть я. Я всегда тебе помогаю, и так мало прошу? Один день. Все остальное время, я твоя прислужница. Зачем нам кто-то еще?
Лютый внимательно посмотрел на отражение в воде.
– Морина, многие девочки погибали. Не ты ли поспособствовала? Твоих рук дело?
– Моих, Лютый, моих. Ты глуп и слеп и мог обо всем догадаться раньше. Я жить хотела, ты убил меня, а теперь думаешь, что добровольно уйду в Навь? Ошибаешься. Умрет каждая, кто попытается занять мое место. Береги свою Милану и без присмотра не оставляй. Не убережешь – пеняй на себя. Пока новую Жрицу Темный не принял, Жрица есть и буду я.
Лютый с размаху пнул котелок, тот пролетел над огнем и упал далеко в лесу. Вода пролилась в костер, зашипела. Изображение исчезло в пламени, а хохот Морины все звучал над поляной. Как можно быть таким глупцом? Столько лет скитаться и не понять, насколько хитра и расчетлива Морина. После ее смерти, прошло немало времени, прежде чем он понял, кем стал, осознал и смирился со своей новой ролью и новой жизнью. Понемногу, к нему стали приходить знания. Он получал их во сне, как только от усталости смыкал глаза, приходили образы, слова заговоров, древние символы и руны. Он просыпался и понимал, что может управлять огнем, или знает, как остановить кровь, может создать защитный оберег, вызвать дождь. Многим премудростям научился Лютый. Одно было ему неподвластно– он не слышал богов, не слышал Темного. Редко очень редко, сам Темный оставлял ему знаки, которые он в силах был понять, но большей частью Лютый оставался слепым и глухим к посланиям хозяина. Ведун разбирал лишь зов пути, ощущая его – вставал и шел, на поиски новой девы. Этот зов был бесконечным, таким же бесконечным и страшным, как и жизнь Лютого. Одним днем, ведун разжег костер, поставил воду для похлебки, ему страстно захотелось с кем– то поговорить, излить душу, рассказать, как он устал, как не хочет такой жизни. Вспомнил Морину, ее глаза, лицо, губы, огненные волосы, тонкий стан, случайно глянул в воду и увидел женский силуэт, чем сильнее было воспоминание Лютого, чем ярче он себе представлял женщину, тем четче становился образ в воде, картинка ожила.
– Здравствуй, сокол мой, – сказала в тот раз ему ведьма. Долго мы не виделись! Как ты без меня? Скучал, или ничего, привык?
Морина дала Лютому обещание, что станет для него посланницей от Хозяина. Нет ее больше в мире явьем, но и в Навь она окончательно не ушла. Стала бесплотной тенью, и как Темного слышала, так и продолжает слышать, и сможет оказать Лютому услугу. Взамен, ведун даст ей один день в году, когда она будет возвращаться в тело красавицы, и сможет вдоволь нарезвиться и накуражиться.
Так они и жили. Лютый искал дев. Ведьма помогала ему, где– советом, где– знаниями, а иной раз звал ее Лютый поговорить, хоть и одичал он давно, но особенно в стужу зимнюю, хотелось ему тепла человеческого, да голос нежный девичий услышать. Больше он ни на что рассчитывать не мог, не мог позволить себе слуга Темного, дом, жену, детей, хозяйство, обычные радости и заботы. Лютый все еще оставался человеком, и пусть душа его огрубела , а нет-нет, да и подумается: если найду Жрицу Темному, может отпустит меня? В такие дни звал он Морину, звал, и не догадывался, что мстит она ему, мстит за свою смерть. Если бы не она, Лютый бы давно нашел и воспитал подходящую деву, но, Милану он ей не отдаст, убережет..
– Враги Морина мы отныне, слышишь меня – враги! Не вставай на моем пути, уничтожу! – ответом Лютому был лишь протяжный волчий вой.
Глава 7
Михась шатаясь, не помня себя, добрел до дома, присел на крыльце. В избе было темно, лишь слабый огонек горел в окошке. Любань ждала его. Как в глаза ей смотреть, что говорить, мужчина не знал. Как жить ему теперь, зная, что все могло сложиться иначе? Другая женщина могла стать хозяйкой в его избе, матерью детям– та, с которой он бы и в огонь и в воду, та, которую любил больше жизни своей. На крыльцо вышла Любань. Глянула на мужа, присела рядом.
– К колдуну в лес ходил?
– Ходил, Любань.
– Говорил с ним?
– Говорил.
– Что порешили? Что с Миланой?
– Не спрашивай меня жена ни о чем, нечего мне тебе сказать. Только знай, Милану я не отдам никому.
– Да, Михась, я знаю это. Любишь ты ее, пуще всех любишь. Только девчонка эта тебе и дорога, а мы для тебя, как и не существуем. Скажу тебе Михась, один раз скажу. Иссушил ты меня своей нелюбовью, сердце мое так исплакалось, изболелось, что перегорело к тебе все. Зачем ты на моем пути повстречался, зачем я пошла за тебя? Знала, ведь, что без Рады своей не сможешь жить, видела все, да любила тебя так, что затопила меня эта любовь, что река по весне. А жизнь вон как сложилась, пусто у меня теперь на сердце. Ждала от тебя хоть одно словечко ласковое, хоть один взгляд. Не дождалась.
– Зачем, ты так Любань? Разве обидел я тебя хоть раз за всю жизнь?
– Да лучше б обидел ты меня, лучше б избил, отругал, чем твое молчание сносить, да видеть, что не люба я тебя, не желанна! Засыпать и ждать, что ты во сне снова Раду звать будешь. Жизнь такая короткая Михась, такая короткая. Оглянуться не успела я, как пролетела она, что птица, да вся мимо меня. Горько, то, как горько. Женщина тихонечко заплакала.
– Ступай в избу жена, студено на улице. Я этот разговор забуду, и ты не вспоминай, жить будем, как жили, не плачь, не рви ни свое сердце, ни мое. Не до обидок сейчас промеж нами. Важное надо решить. Что не люблю я вас, это ты зря. Все мои дети мне дороги одинаково. Никого бы я не отдал. С этими словами, мужчина поднялся и вошел в избу, за ним тихонько вошла жена. Разговоры разговорами, да негоже детишек будить да тревожить.
С тяжелой головой лежал Михась, сон не шел. Надо было принять решение. Мог он говорить, сколь угодно, что не отдаст Милану, да понимал прекрасно, что наказание за отказ будет суровым. И семью может погубить и всю деревню. Какая судьба ждет дочь рядом с ним? Заневеститься, выскочит замуж, за пастуха какого или пахаря, вот и вся ее судьба. Милана на других не похожа, тонкая, нежная, тяжелый труд не для нее. С Лютым вся ее жизнь изменится, может и впрямь, с князьями знаться будет, так размышлял Михась, да не заметил, как уснул.
По богатому торгу идет девица, смоляные волосы заплетены в тугую косу, синие глаза, что звезды сияют, тулупчик на точеной фигуре подбит горностаем, на ногах сапожки тонкой работы, на узких запястьях позвякивали браслеты.
– Батюшка, глянь на меня, как я тебе, хороша ведь? Глаз не отвести.
Сон переменился. Над тяжелым деревянным корытом, в котором запаривались всякие очистки для скотины, склонилась худая, изможденная женщина. Руки ее были в мозолях, спина перетянута теплым платком, женщина еле передвигалась по маленькой избенке, с трудом выполняя домашнюю работу, только синие, что небо глаза выдавали в ней прежнюю Милану.
– Ох, батюшка, тяжко мне! Забери меня, забери!
Сон изменился вновь, показывая лесную поляну и чистый ручей. У ручья, что-то нашептывая и сжимая в руках посох, замерла девчушка. Она взмахнула рукой, и вода из ручья столбом взмыла ввысь, водяной поток все поднимался и поднимался, расплылся по небу облаком и пролился дождем. Дождь лил повсюду, да только не трогал девочку, над ней светило яркое солнце, она стояла и улыбалась, довольная своей работой. А глаза –синие, родные, любимы глаза.
– Моя девочка, моя Миланка,– подумал Михась во сне.
Над полыньей склонилась женщина, рядом с ней были детишки, она озябшими руками выполаскивала белье. И смотреть на нее не надо было Михасю, чтобы понять, что это Рада.
– Здравствуй, Михась, давай поговорим напоследок. Больше не потревожу тебя, ни в видениях, ни во сне. Не сложилось у нас с тобой, не вышло, видать боги так распорядились, не суждено нам с тобой было парой стать, да любиться.
Михась, внимательно слушал женщину, запоминая каждую черту любимого лица.
– Судьбу можно изменить. Отдай девочку, в услуженье. Отдай любый мой, и тогда сможешь просить у Темного, что пожелаешь.
– Что же мне просить, Радушка? Все есть у меня. Ничего не надобно. Только б дети были здоровы да счастливы, в благополучии бы жили. Коли уж моя жизнь не склеилась, не сложилась, пусть бы у них все ладно. Более и не надо мне ничего. Я хоть и простой мужик, да понимаю, что такое у Темного просить нельзя.
