Kitabı oku: «Забытое слово», sayfa 13
Мысль о том, чтобы поступить в университет, овладевала мною со страшной силой. На подготовительное отделение я поступила играючи, но, чтобы стать студенткой, требовались деньги, знания и удача.
Деньги и знания еще как-то можно получить, а вот удачу…
Когда я думала о том, что удача отвернется от меня, я приходила в ужас. Я считала себя недостойным человеком, грешницей, а свои усилия измениться – мизерными; поэтому Бог, которого я понимала как абсолютный справедливый закон, вполне может не дать мне пойти по тому пути, который я для себя наметила.
Однажды меня занесло в церковь. Вообще-то меня иногда туда заносило. Мне казалось, что разрешение всех вопросов лежит если не там, то где-то рядом. Мне казалось, что люди воцерковленные знают что-то, что недоступно моему пониманию, но если я это все тоже узнаю, то непременно спасусь для будущей жизни, в которую я всегда верила. И каждый раз, когда я оказывалась в церкви, я всеми силами старалась проникнуться духом благочестия, вникнуть в происходящее в надежде раскрыть тайны, но мне это не удавалось. Священник читал что-то, чего я никак не могла понять: если бы это были нормальные русские слова, то я, пожалуй, поняла бы, но так это было для меня невнятное бормотание. Меня угнетали старушки, бившиеся лбом об пол, угрюмые, похоронные одеяния прихожан, их шиканье на плачущих и голодных детей, ожидающих причастия. Угнетало бесчисленное количество святых: их было так много, что я никак не могла выбрать, перед кем поставить свечу…
Но я была слаба и искала силы. Поэтому и заходила иногда в церковь. Так вот, однажды я услышала, как священник, читая проповедь, сказал о том, что люди, желающие безвозмездно помогать другим, могут обратиться к нему, и он поможет исполнить их желание. В тот момент у меня зародилась мысль: дать обет. Если я поступлю в университет, я приду к этому священнику и попрошу работы на благо других людей. Я буду в течение месяца уборщицей, санитаркой, няней, кем угодно. Только бы Бог помог поступить в университет.
После такого решения я как-то внутренне успокоилась.
Нельзя вперед мне забегать,
Иначе мысли не поймать,
Иначе обольщусь мечтой,
И выстрел будет холостой.
А если в цель не попаду,
Боюсь, потом с ума сойду.
Но верю: цель достигну я,
И сохранит Господь меня.
Как-то раз меня, Катю и Аню отпустили с занятий пораньше. Мы все возвращались домой на пятичасовом поезде, и раньше этого времени поезда не было. И тут Аня и я проголодались. Как ни странно, у нас оказались деньги, которые мы могли потратить, и мы решили посидеть в кафе, тем более что на улице стоял собачий холод. Катя после некоторых колебаний пошла с нами. В кафе я и Аня заказали мясной салат и чай с булочкой, а Катя – стакан сока. Я недоуменно посмотрела на нее:
– Кать, ты что, есть не хочешь?
– Не хочу.
– Я не верю. Может, у тебя с желудком что-то? – спросила Аня.
– Да нет.
– Так в чем же дело? – пристали мы к голодающей.
И первой догадалась Аня:
– Пост?
Катя кивнула.
– И ты всегда его соблюдаешь? – поинтересовалась я.
– Да. И мои родители тоже.
Мы сразу от нее отстали и стали есть свои салаты.
Съели, попили чай, посидели еще немного, а потом Аня взяла свой поднос и понесла в угол с надписью «Использованная посуда».
А я, уловив момент, дотронулась до рукава Катиной кофты и полушепотом попросила:
– А помолись за меня, чтобы я поступила.
– Ты сама можешь это сделать, – вскинула удивленные глаза Катя.
– Я знаю. Но я не очень хорошая. А ты очень. Он тебя услышит. Ладно?
Катя нерешительно кивнула.
После этого случая мы очень редко с ней говорили, и между нами установилась немая недоуменность-недосказывание.
– Надя, – как-то начал канючить Костик. – Зачем тебе сдалась эта учеба? Я тебя так редко вижу! Субботы пропадаешь, воскресенье – отдыхаешь, на неделе – учишься. Да еще и с подружкой тебе зачем-то надо гулять. Неужели я хуже подружки? Я устал без тебя!
– А я устала с тобой! – огрызнулась я.
– Ах, так! – встал в позу Костик. – Между прочим, я простил тебе твое вранье, а ты себя так ведешь!
– Какое вранье?
– Такое! Кто сказал, что пойдет в гости к Варе, а оказался в гостях у Нины?
Нина – та самая подружка Вари, с которой она познакомила меня после приезда из Бузулука. По натуре боец, Нина крутилась как белка; сумела купить жилье недалеко от института, где я работала, и одна воспитывала дочь – уже второклассницу. Был случай: Нина легла в больницу, и за дочерью некому было присмотреть. Я прожила с ее дочкой две недели, и после этого мы с Ниной стали лучшие подруги. Я частенько к ней заходила, мы пропускали по стопочке, я помогала ее дочке в учебе, и все были довольны.
– Ну и что? Варя тоже хотела зайти к Нине, просто у нее что-то не получилось, – я пожала плечами. И вспомнила, как Костик в тот день словно бешеный прискакал к Нине и начал уговаривать меня пойти с ним. Чтобы не ругаться при ней, я пошла с Костиком. А после Нина сказала мне, что если так дело пойдет, то он скоро и к унитазу ревновать меня станет.
Нина была права.
С каждым днем управлять Костиком становилось все труднее. И куда девался тот тихий, «заученный» мальчик?
– Зачем тебе эта учеба, – начинал он в который раз. – Вот я встану немножко на ноги – сыграем свадьбу. Я начальником стану – вот увидишь. Я тебя обеспечу. Бросай все это. Тем более не сегодня-завтра забеременеешь.
Глупый, неосведомленный Костик. Бросить надо. Только не учебу, а его.
Но я не могла найти зацепку, оправдание для себя, чтобы бросить Костю. «Мы в ответе за тех, кого приручили», – так, кажется?
Я не могла найти в нем недостатка.
Назойлив? Любит. Ревнив? Любит без ума. Против учебы? Скучает.
А вот во мне что хорошего?
Совершенно случайно зашла как-то в церковь. Когда я раньше в нее заходила, то сначала подходила к большой старой иконе «Спас Нерукотворный». Мне казалось, он смотрит ласково. Но в прошлом году, я слышала, избили сторожа и украли многие иконы, в том числе и «Спаса». На их места повесили новенькие репродукции. Нарядно. Народу было человек десять. Я встала где-то сбоку, в уголок, и заметила, что рядом священник исповедовал старушку. Закончив беседу с ней, он накрыл ее седую полулысую голову краем своей ризы и дал отпущение грехов. Старушка радостно расцеловала его руки и куда-то исчезла.
Священник вопросительно уставился на меня.
– Вы на исповедь?
– В некотором роде. А просто поговорить с вами можно?
– Подойди.
Я подошла к нему вплотную.
– Грешна?
– Да. Я и сейчас грешу. Я нечаянно сюда зашла. Но, раз так получилось, можно совета спросить?
– Спрашивай.
– Меня человек любит, очень хороший. Очень правильный. Предлагает замуж за него выйти. Я не вижу в нем никаких недостатков, и все же не люблю. Он мне не противен, я с ним доброжелательна, но нет у меня к нему любви как к мужчине. Что мне делать?
– А ты представь, что ты выйдешь за него замуж и родишь ребенка. И твой ребенок увидит, что ты не любишь его отца. Как ты думаешь, что он будет испытывать? Запомни: дети за родителей отвечают. И если родитель упрямо идет по греховному пути, то расплачиваться за его грехи будут его дети.
– А если я знаю, что детей не будет?
– Это только Бог знает. Человек предполагает.
– Спасибо. Поняла.
Я кивнула и, не оглядываясь и не дожидаясь конца службы, вышла.
Вскоре мои сомнения разрешились.
В один из понедельников, вместо того чтобы идти в школу, Даша слегла в постель с температурой тридцать девять. Вечером того дня мы с Костиком договорились, что я прихожу к нему в гости. Телефона домашнего у Костика не было, следовательно, если б я ушла, то позвонить и справиться о самочувствии Дашеньки было бы неоткуда. Поэтому, встретившись с Костей на работе, я сказала, чтобы он меня не ждал, и объяснила причину.
– Ну, не умрет же она без тебя! – сказал он мне в ответ.
И тут я увидела его недостаток: он любил только себя. Он любил и меня, но как игрушку, которая нужна ему, любимому. Он был жестокий человек, который, если ему надо, по головам пойдет.
Все это пролетело в моей голове в одну секунду. И как я оказалась права! Я тогда еще не знала, что когда он получит научную степень, то наплюет на всех, кто подставлял ему плечи; что будет «славить» меня на каждом перекрестке; что будет добиваться увольнения моих подруг… Я еще не знала, что, когда зайду к нему после ссоры, увижу его мать Тамару Ивановну, ползающую на коленках с половой тряпкой после инсульта. Я еще ничего этого не знала.
В тот момент я лишь смутно поняла, что ему наплевать на мою сестру, на меня, на всех.
Я была готова расстаться с ним в тот момент и уже хотела этого, но он впился в меня словно клещ, обвивая мнимой заботой о моем благополучии.
И я мучилась с ним еще полгода.
В итоге мы расстались очень плохо: пришлось послать его нецензурными выражениями и не раз, прежде чем он понял, как я устала от его общества. Все было очень скучно и некрасиво, но я извлекла урок, который должна была извлечь еще на примере связи с Захаром: фальшь в близких отношениях между мужчиной и женщиной неприемлема.
Испытания
До вступительных экзаменов оставался месяц. На работе я училась, дома училась, по ночам читала книги. Я загнала себя до такой степени, что казалось, мир разрушится, если не поступлю в университет.
Когда ложилась спать, то загадывала вопрос: «Поступлю ли я в вуз?» – и мне снился причал на набережной в областном центре. Несколько раз я раскладывала карты, и по ним выходило стопроцентное достижение цели. Но все это не успокаивало меня.
Почти каждый раз, когда я приезжала по субботам на занятия, я встречала в коридоре «всю из себя» Ирину Родионовну.
– Надежда Николаевна, – говорила она мне, – еще не поздно внести нужную сумму. Подумайте! Если вы заплатите, то вам может хватить и двадцати баллов из тридцати возможных! А так ваши шансы ничтожны.
– У меня нет денег, – вежливо отвечала я и проходила далее по коридору на занятия.
В день, на который был назначен первый экзамен – по литературе, – пошел сильный дождь. После того как я сошла с поезда и добралась до трамвайной остановки, вид у меня был такой, словно на голову мне вылили ведра два воды (ведь зонта я, естественно, не взяла). Мой макияж был смыт бесследно, а прическа обвисла и прядями прилипла к щекам. Но все это придало мне сил: народные приметы гласили, что дождь, заставший в дороге, – к благоприятному путешествию.
Первый экзамен сдала словно в горячке, набрав за него максимальное количество баллов – десять.
Следующий экзамен, сочинение, был назначен через два дня.
Дали несколько тем. Я выбрала одну. Начали писать. Писали все сразу в чистовик, так как времени на переписку не было. Когда половина сочинения моего была уже написана, какая-то женщина подошла к доске, где были написаны темы, и, извиняясь, сказала: «Вот в этой теме (показала на мою) здесь следует поставить запятую». От этой запятой немножко менялся весь смысл.
Я как сумасшедшая продолжала строчить, по ходу редактируя направление мысли. Цитируя стихи, неправильно поставила знаки препинания.
За этот экзамен получила восемь баллов. Для меня это был почти провал. Теперь мое поступление зависело от случая. Даже если я наберу на следующем экзамене десятку, мое поступление зависит от результатов и кошельков других абитуриентов.
После этого экзамена я приехала домой в подавленном состоянии. Поела, взяла учебник русского языка и прилегла.
Времени было около восьми вечера.
Раздался дверной звонок. Я не пошевелилась. Спустя две минуты в комнату вошла мама:
– Надь, к тебе Варя.
– Мам, позови ее сюда.
– Она хочет, чтоб ты на площадку вышла.
Я кивнула, нехотя встала и вышла в подъезд. Там стояла сияющая – иначе не скажешь – Варя.
– Привет! – радостно провозгласила она.
– Привет. Что случилось?
– Надь. Я знаю, что ты просила меня в эти дни не беспокоить, но действительно случилось нечто!
– И что же?
– Ко мне Ленька приехал!
Варя еще шире расплылась в улыбке, словно призывая меня сделать то же самое.
– И что? – почти раздраженно спросила я.
– Надя! Ведь ты мне лучшая подруга! Ты меня не бросишь! Ленька приехал на машине, с кучей выпивки и закуски и предлагает нам поехать сейчас на зеленую!
– Я вообще твоего Леньку видеть не хочу!
– Надя, он стоит на улице и ждет тебя, чтобы попросить прощенья. Он раскаивается и хочет загладить свою вину.
– Не надо ничего гладить! Не поеду.
– Кроме того, у него день рождения.
Я вспомнила, что действительно где-то в этих числах у Леньки день рождения.
– Варя, поезжай с ним. Мне подготовиться надо. У меня экзамен.
– Да сдашь ты!
– Да я сегодня почти все завалила!
– Да ладно тебе!
– Варя, я не могу.
– Надя. Ты мне друг или кто? Я не могу, чтоб между вами вражда была. Если категорически не поедешь с нами, то хоть выйди на улицу, прости его.
– Ладно, простить можно.
И мы с Варей вышли на улицу.
Там стоял не менее сияющий Ленька, облокотившись на старую иномарку зеленого цвета.
– Надюха, привет! – Ленька протянул мне руки для объятий.
– Привет. Что скажешь новенького?
– Прости меня, – Ленька отпустил руки и вроде как засмущался. – Давай забудем разногласия. На меня даже Варюшка зла не держит.
– Конечно, – не выдержала и улыбнулась я, – что на дураков обижаться.
– Ну и давай помиримся. Я ведь люблю вас. Не как девчонок, а как друзей. У меня ж, кроме вас, никого нет.
Мы с Варей переглянулись.
Ленька открыл багажник. Лежали бутылки вина и закуска:
– Надь, составь Варьке компанию. Я за рулем, пить не могу, а вы бухнете.
– Мне учить надо.
– Тебе стресс снимать надо! – закричала Варюха. – Ты от этих экзаменов совсем плохая сделалась! С людьми общаться перестала, со своей лучшей подругой! Ты мне подруга или нет? Только на два часика выехать, посидеть на бережке – не допросишься…
Короче, уговорили они меня. Я сказала маме, что мне действительно надо стресс снять, села в машину к Леньке, и мы поехали развлекаться.
Наклюкались с Варькой на каком-то бережке, и, когда стемнело, Ленька повез нас домой. На полпути машина сломалась.
– Как всегда! – крикнула я Леньке, вылезая из остановившейся машины посреди дороги. – Машина твоя, как всегда, не пойми что, и ты – тоже! Знала я, что нельзя с вами связываться! Теперь к утру не доберемся, и я завалюсь из-за вас!
Ленька вылез из машины с растерянным видом, и следом за ним – Варя, пытаясь меня успокоить:
– Леня что-нибудь придумает, не будем же мы ночевать в поле.
Я огляделась: действительно, со всех сторон нас окружали редкие кустарники и березы, за которыми простирались поля.
– Завез, – выдохнула я. – И где город?
– Там, – Ленька кивнул на далекие огни.
– И долго идти?
– Около часа. Пойдем, если хочешь. Я машину тут оставлю, завтра утром за ней с братвой приедем.
И мы пошли.
Сначала мы шли вместе, но потом я опять стала ругаться с Ленькой и, сдерживая злость на него, убежала вперед.
Я шла по безлюдной трассе, ускоряя шаг, и думала о том, что я дура, которой не сиделось спокойно дома, и о том, что мне надо успеть выспаться и повторить билеты… и вдруг ощутила сильную боль в руке.
Нечто с вонючим запахом вцепилось в меня. Я рванулась, но этот «нечто» – грязный мужик – попытался повалить меня.
Вырвавшись, я побежала почему-то в сторону редких кустарников. Он за мной. Мы пробежали метров двадцать, потом он настиг меня и, ударив в спину, повалил.
Я упала на влажную траву и ударилась лицом о какие-то камешки. Он навалился на меня сзади. «Будет синяк», – подумала я, и тут меня охватила ярость: «Из-за какого-то придурка буду сдавать экзамен с синяком!» Я сняла с ноги туфлю, повернулась к мужику лицом и, когда его косматая вонючая голова склонилась надо мной, изо всех сил ударила его в висок длиннющим каблуком с железной набойкой.
Он как-то сник, но меня из рук не выпустил. Я попыталась ударить еще раз, но он успел перехватить руку. «Ему не больно, потому что он сильно пьян», – подумалось мне.
– Что ж, – сказала я вслух и засмеялась. – Предупреждаю, я неделю назад начала лечение от сифилиса. А еще я по-маленькому хочу.
– Врешь ты все, – с тревогой в голосе сказал мужик.
– Вот и проверим.
Мужик тяжело дышал, и, казалось, силы держать меня покидали его.
Я опять сделала попытку вырваться. Он удержал меня, но кроме этого сделать уже ничего не мог. То, что я не боюсь, ошеломило его.
– Надя! – вдруг раздалось где-то. – Надя! Куда ты делась?
– Я здесь! – громко закричала я, и мужик как-то сразу обмяк.
Прошло несколько секунд, и сверху раздался Ленькин голос:
– Мужик! Ты че, в натуре?
Ленька пнул его в бок; он свалился с меня, отполз метра на два, вскочил на ноги и побежал.
Ленька с Варей взяли меня под руки и подняли. Рукав блузки был порван.
– Он что-нибудь сделал? – со страхом спросила Варя.
– Нет. Спасибо.
Я отряхнулась и пошла к дороге, поддерживаемая Варей и Ленькой.
Пройдя метров двадцать, я заревела. Они стали утешать меня, и я взяла себя в руки.
Минут через сорок мы были в городе, а еще через полчаса я была дома. Вымылась, выспалась и весь следующий день учила русский язык.
А на следующий день, утром, я, вся красивенькая и опрятно одетая (кстати, синяк не появился), приехала в областной центр сдавать последний экзамен.
Я ответила на все вопросы доставшегося билета без запинки, но одна из тетенек в комиссии спросила меня что-то еще. Это сбило меня с толку, и ответ был путаный. Все тетеньки, входившие в комиссию, переглянулись, и та, которая спросила, сказала: «Девять баллов». Я, как в тумане, вскинула голову и сказала: «Мне этого мало». Тетенька пожала плечами. Не успела я осознать ее реакцию, как другая тетенька, подряхлее и поавторитетнее, громко отчеканила: «Я хочу этой девушке поставить десять баллов». И ей никто не возразил. «Иди, иди, – сказала она мне. – Десять баллов».
Ни результаты, ни кошельки других абитуриентов не помешали случиться чуду: я поступила в университет!
Катя и Аня, с которыми я училась на подготовительном, тоже поступили. Аня – на исторический, Катя – на филологический, только дневной. Но для этих девчат поступление в университет было закономерностью, для меня же – случайностью.
Итак, я стала заочной студенткой первого курса филологического факультета. В первый день зачисления нас, будущих филологов, собрали в холодной аудитории, поздравили, сообщили дату начала сессии и, обрисовав перспективы, попрощались. Не веря своему счастью, я вышла в числе других студентов из аудитории и тут же натолкнулась на Ирину Родионовну. Она мельком взглянула на меня и хотела пройти мимо, но я перегородила ей дорогу:
– Я поступила, Ирина Родионовна.
– Да?
– Да.
– Поступить мало, надо еще и учиться! – фыркнула она и пошла дальше.
Ну что за женщина! Впрочем, я всегда остаюсь ей благодарной за то, что свернула мою дорогу на филологию.
Выйдя из университета, я медленно поплелась на вокзал. Я знала, что если не побегу, то опоздаю на поезд, но мне хотелось на него опоздать.
Когда я дошла до вокзала, поезд ушел, и в моем распоряжении была куча времени. На улице казалось чрезвычайно тепло после холодной аудитории, светило солнце, и несказанно хотелось жить. Я купила бутылку пива, открыла ее, села на лавочку. Потом достала плеер, позаимствованный на время у Леньки, надела наушники и отхлебнула из бутылки. Развеселая музыка лилась мне в уши, но мне было ни грустно, ни весело.
В голове вертелись обрывки мыслей, главными из которых были «не может быть» и «что дальше».
Я жизнь люблю.
Люблю всему назло.
Пусть говорят,
Что мне частенько не везло.
Я думаю совсем иначе.
Всему свой срок.
И если плохо мне,
То это значит,
Что преступила я порог,
За коим следует удача.
А дальше… дальше надо было учить английский, учиться вообще, и главное – копить деньги на две сессии в год, чтобы два месяца жить в дорогом незнакомом городе. Кроме того, я должна выполнить обет. С него и начну, как только приеду домой. Пока есть время.
Через день после вечерней службы я подловила священника, выходящего из церкви. Объяснила ситуацию. Он сказал:
– Пойдемте со мной.
И мы пошли в какую-то деревянную двухэтажную пристройку рядом с церковью. У входа в нее стояло человек десять. Священник, я и эти люди поднялись на второй этаж и зашли в узкую комнату, посреди которой стоял стол, окруженный табуретками. Священник пригласил всех сесть. Все старались подсесть к нему поближе, а мне хотелось расположиться как можно дальше от него. В результате я оказалась с торца стола и прямо напротив священника.
– Итак, – начал он, – здесь собрались люди, которые желают стать ближе к жизни святой церкви, воцерковиться, так сказать. Вам, естественно, многое еще неясно, и вы желали бы получить ответы на свои вопросы…
Я была легко одета и давно замерзла. А тут мне показалось, что в комнате невыносимо холодно. Так холодно, что трудно и колко шевелить ногами под табуреткой. Я вся съежилась и сделала над собой усилие, чтобы не застучать зубами.
«Можно ли ходить в церковь без платка?» – робко спросила одна женщина. «А я в пост, так получилось, мяса съел, и что мне теперь делать?» – спросил следом за ней худощавый мужчина. А толстая женщина напротив него всхлипнув, посетовала, что похоронила сестру без отпевания, и поинтересовалась, какие муки на том свете их всех ждут.
«Что за бред? – подумалось мне. – Как люди могут спрашивать такую чушь? Они, вероятно, никогда не читали Нового Завета».
Зубы мои стали стучать все отчетливее. Священник начал длительно и путано отвечать, пряча снисходительную улыбку. Потом ему стали задавать вопросы еще глупее, а он все отвечал, отвечал…
Прошло где-то около часа. Я терпеливо ждала, когда закончится эта комедия, и он мне конкретно скажет, в каком месте я могу послужить на благо их церкви.
А он, так как я сидела у него перед глазами, вдруг обратился ко мне с предложением:
– Девушка, спросите и вы, что вам непонятно.
Я сбросила с себя холодный озноб и, стараясь сказать как можно внятнее, произнесла:
– Да нет, мне все понятно.
– И что именно? Вы читали Евангелие?
– Да. Я поняла, что посты, платки, брюки – это не имеет никакой ценности перед Богом…
Я умолкла. Все взгляды устремились на меня.
– Что ж, – священник посмотрел на часы, – простимся до следующей недели. Мир всем.
Люди по очереди подходили к нему, целовали ручку и уходили.
Осталась я одна. Он молчал.
– Так как насчет меня? – тихо спросила я. – Я хочу поработать где-нибудь, где вы хотите, в течение месяца.
– А ты где сейчас работаешь?
– В институте.
– И компьютер знаешь?
– Да. У меня даже документ есть.
– И печатать умеешь?
– Да. У меня неплохой разряд секретаря-машинистки.
– Вот что, – священник подошел ко мне и взял за плечо. – Ты неглупая девушка, но недостаточно грамотная. Вот если бы ты под нашим руководством изучила Библию, то мы бы… в смысле церковь, могли предоставить тебе неплохую и даже очень хорошо оплачиваемую работу. Подумай об этом, соглашайся и приходи на следующее занятие.
Я вздохнула:
– Заманчиво. А просто поработать уборщицей где-нибудь вы мне дадите? Без изучения Библии.
– Нет. Нет и нет. Сначала вы должны Богу, а уж потом – людям.
Он убрал руку с моего плеча.
– Спасибо, – сказала я и рванула в открытые двери. Быстро сбежала на первый этаж, вышла на церковный дворик и быстрым шагом побежала за ограду. Я шла к остановке, не замечая луж, не чувствуя холода, и мне очень хотелось забыть весь этот разговор.
Когда я добралась до дома, то быстро разделась и легла в постель.
– Надя! Всего восемь часов вечера, а ты спать легла? – изумилась мама.
– Мне плохо.
И я не соврала. Мама подошла ко мне и, случайно задев мою голову, побежала за градусником. Тридцать девять и пять.
Я была «никакая» пять дней. «Должна Богу», «должна Богу…» – стучало в моей голове. Врач сказала, что я простудилась. Но я знала, что со мной. Я знала, что Бог не допустил меня к себе, и устами рядового священника сказал истину: я должна Богу. И Богу не нужны мои добрые дела – ему нужно мое сердце. Я думала, что можно спастись добрыми делами, не меняя себя. Но нет, Бог требовал измениться. И я плакала, молилась и просила Бога о помощи, и знала, что он слышит меня.
Болела я две недели. На второй неделе, в пятницу, когда мне уже закрыли больничный, после обеда раздался телефонный звонок:
– Алло! Мне бы Надежду Николаевну.
– Это я, – ответила я на голос Владислава Игоревича.
– Это Владислав Игоревич вас беспокоит.
– Я поняла.
– Как у вас дела?
– В понедельник на работу выйду.
– А в университет вы поступили?
– Да.
– Это замечательно. Я очень рад за вас.
– Спасибо.
– Надежда Николаевна… – голос Владислава Игоревича начал как-то запинаться. – А что если… То есть… А вы хотели бы сейчас прогуляться?
– Прямо сейчас?
– Ну да. Я живу недалеко от вас и через пятнадцать минут буду у вашего подъезда.
– Хорошо, – ответила я, даже не успев подумать. И положила трубку.
Через пятнадцать минут Владислав Игоревич ждал меня у подъезда с тремя гвоздиками. Ему повезло, что скамеечки при входе в подъезд давно были сломаны, иначе бабуськи раздели бы его взглядами донага.
Я вышла, поздоровалась, взяла цветы:
– Куда идем?
– Куда хочешь.
– Куда вы хотите.
Не только в этот момент, но и долгое время потом я называла его на «вы». Думаю, потому, что Владислав Игоревич был непредсказуем для меня: его вспышки страсти и нежности чередовались почти с полным невниманием и отчуждением. А я не могла быть близкой человеку, который в зависимости от своего настроения мог или приласкать, или оттолкнуть. Поэтому между нами всегда была недосказанность, дистанция, «вы».
– Я хочу подышать свежим воздухом.
– Хорошо. Только не здесь. Где-нибудь подальше. А потом можно в какое-нибудь кафе зайти.
«Подальше». Это потому, что боится случайно со знакомыми встретиться.
Я взяла цветы в ту же руку, что и сумочку, и с досадой подумала о том, что мне придется таскаться с ними целый вечер.
Гуляли мы долго и говорили долго, только все ни о чем, пустая болтовня: о погоде, о природе… о чем угодно…
Владислав Игоревич имел семью. Жена его занимала хорошую должность на главном заводе города, была самодостаточной женщиной и вела свою жизнь. Владислав Игоревич вел свою. У них было двое детей: мальчики. Один, Сережа, жил уже тоже своей жизнью, женившись «по беременности» в шестнадцать лет на женщине старше его; другой, Аркадий, своей жизни не имел, потому как ему только минуло двенадцать лет. Так как все были заняты своими жизнями и до Аркаши никому не было дела, он потихоньку сбивался с дороги: плохо учился, прогуливал школу, но, что хуже всего, – врал и воровал из дома.
Семейными проблемами Владислав Игоревич «не грузился». На волне перестройки он удачно воспользовался ситуацией: основанное им в то время при институте маленькое ООО потихоньку приносило доход. Неплохие деньги Владислав отдавал в семью, малые тратил на свои удовольствия, и жена к нему претензий не имела. Был им доволен также и Сережа, которому папа подбрасывал на житье. Был ли доволен Аркаша?.. Его об этом никто не спрашивал.
Спустя какое-то время Владислав Игоревич познакомил меня со своим младшим сыном. Все выглядело нелепо: Аркаша понимал, что я – любовница папы, но папа для него был, как и для меня, чужой и непредсказуемый. Аркаша молчал и вежливо мне «выкал», я «выкала» Владиславу Игоревичу. Мне было неловко и жалко Аркашу, и я предприняла слабую попытку порвать с Рушевым. Он выразил свое несогласие; мы продолжили наши встречи.
Жена Владислава узнала о нашей связи едва ли не с нашего первого свидания. Сначала, как я понимаю, она притворялась, что не знает, потом, когда поведение ее мужа стало известно всем, она стала делать вид, что ее это не задевает. В заключение она предложила снять для меня квартиру, только бы Владислав не портил репутацию супруги. Владислав любезно от предложения отказался, и мы встречались где попало.
Честно сказать, мне нужна была материальная помощь. Мне нужно было на что-то жить во время сессий, что-то есть. Мой папа хорошо выпивал, и семья нуждалась. Доходило до того, что я приглашала Владислава домой к себе, к родителям, когда их и Даши не было дома, и не ела ничего из того, что он приносил к чаю, оставляя эту еду для семьи.
Ирина Родионовна, заведующая подготовительным отделением, меня не обманула: университетского общежития не дали. Жилье приходилась искать самой. Один однокурсник, деревенский парень Василий, подсказал вариант жилья подешевле: он его «разнюхал», подарив одной слегка влиятельной женщине банки с маслом и сметаной. Василий уже работал учителем физкультуры в деревне, но хотел стать как минимум директором школы. Филологическое высшее образование этому способствовало. Последовав советам Василия, я с однокурсницей Светланой снимала жилье недалеко от центра. Светлана была родом из Казахстана и необыкновенно красива: белейшая кожа, густые черные волосы и бездонные глаза. Мать ее, русская, вышла замуж за казаха; потом он умер, но вдова с дочерью жила безбедно в собственном доме с садом до совершеннолетия Светланы. А потом они стали беженцами. Бросив дом и сад, они ночью, в товарном вагоне, покинули дружественную ранее страну. В Нижнем Новгороде Света закончила консерваторию по специальности «дирижирование», а потом приехала в заброшенную деревню работать учителем музыки. Учебных часов было мало, и Света решила поучиться на филолога. Деревенским при поступлении на заочное давались льготы. От других однокурсников Василия и Светлану отличало то, что они были примерно моего возраста, самостоятельные, целеустремленные и умудренные опытом выживания в немыслимых условиях.
– Симпатичный у тебя отец. И выглядит молодо, – оценил Василий Владислава, когда увидел его первый раз.
– Это мой любовник, – пояснила я.
Светлана ничего не сказала. Она жила с матерью в сарае и собиралась выйти замуж за хорошего электрика, у которого есть свой деревянный дом.
Когда с начала наших отношений с Владиславом прошло почти три года, он развелся с женой. После развода вскрылись такие подробности их семейной жизни, что воссоединение семьи Рушевых стало невозможным. На суде Аркадий изъявил желание остаться с отцом.
В нашем отделе института, да и не только в нашем, история Владислава получила огласку. За моей спиной стали шикать, женщины косились не со злостью, нет, – с завистью. Мужчины слащаво улыбались.
Мне захотелось покончить со всем разом: и с этой работой, и с Владиславом Игоревичем. Поставить жирный крест не только на нем, но и на всех мужчинах вообще.
Во время очередного отпуска я подала заявление об увольнении.
Владислав был и расстроен, и радостен.
Я надеялась, что не буду голодать: почти три года заочного обучения в университете давали мне право работать по специальности «учитель русского языка и литературы». Кроме того, в стране запахло переменами, как всем казалось, к лучшему: перед Новым 2000 годом президент Ельцин подал в отставку, и в марте 2000-го президентом избрали никому не известного Владимира Путина. Это была интрига! Зюганова с коммунистами знали все, эпатажного Жириновского – тоже, а про Путина не было известно ничего. В нашей области за Путина проголосовало более 60 процентов избирателей. И я проголосовала за него тоже. Измученная Россия поставила на него все. И сыграла в русскую рулетку.
