Kitabı oku: «Слепые отражения», sayfa 2

Вот только Верес-старший молчать не собирался. Загорелось в нём обычное нудное планирование будущего для преемника. И он завёл знакомую песню об образовании. Вот Вадим в одиннадцатом. Через десять минут экзамены и выпускной. Ещё немного – институт. Первый курс, потом второй…

К стеклу с улицы прилипали капли дождя. Машину потряхивало, а капли кривило и утягивало вниз. Главу же семьи Верес несло дальше и дальше. Вот уже дошли до званий, которые Вадим непременно получит, если больше, чем чуть-чуть, постарается и напряжётся.

Внезапно мимо проскочила грузовая фура с надписью «Спелые решения» и крупными тремя красными яблоками на забрызганном грязью боку. Следом ещё одна, копия первой. Вадим оживился. Разве может рефрижератор везти яблоки? Мороженные, если только. Позади плёлся третий грузовик. Парень наблюдал за ним в зеркало заднего вида. Почему-то не очень спешил третий «Спелый» со своими насквозь промёрзшими фруктами за коллегами. Нелепо как-то всё это было. Он улыбнулся сам себе.

– Смешно тебе, Вадим? – хмыкнул отец. – Со мной не поделишься? Вместе посмеёмся.

– Пап, а что такое «Спелые решения»? – протянул Вадим, протирая ладонью запотевшее стекло пассажирской двери.

И тут грузовик с прицепом, который ехал вслед за ними, резко занесло и развернуло поперёк трассы. Вадим не сразу понял, что это не умелый манёвр водителя с яблоками за спиной, а потеря управления. Завертело «Спелого», что ещё минуту назад безмолвно тащился позади – теперь он настойчиво сигналил.

Запоздало Вадим понял, что наблюдает происходящее не в боковое зеркало, а в слепую стекляшку в руках, с которой чёрная ткань сползла, и оно отражало настолько яркую и чёткую картинку, что холодок меж лопаток пробежал: разве такое возможно?

Впереди резко застопорилась вторая яблочная фура, со скрежетом снеся легковушку перед собой. В висках застучала кровь, и Вадим испуганно глянул на отца, а тот ударил по тормозам. Резанул ухо мерзкий лязг. Машину дёрнуло. Ремень безопасности откинул Вадима назад и прилепил к сиденью. Успел папа вовремя остановиться. Успел… Переглянулись с отцом. Вадим прикрыл глаза, расслабленно выдохнул, непроизвольно крепко обнял облезлое зеркало и прижал к себе. И его окатило ужасом: ведь неуправляемый грузовик по-прежнему позади них!

– Папа, он за нами! – закричал Вадим. – Он…

В ту же секунду оглушающий грохот оборвал его голос, стихийный бросок вперёд вышиб из него воздух, скрип разорвал ушные перепонки, удар в голову отключил сознание. И взамен обещанному пару минут назад безоблачному будущему пришли яблоки.

Яблоки… Яблоки… Почему яблоки?..

Холодный дождь захлёстывал в салон и бил по щекам Стеклянное крошево, бывшее недавно лобовым стеклом, развалилось на бардачке, прилипло к одежде и мерзко копошилось на лице. Ремень безопасности вдавливал пришедшего в себя Вадима в сиденье так сильно, что теперь душил и ломал грудь. Не в силах повернуть голову, он наощупь искал кнопку, чтобы отстегнуться, а пальцы не слушались и соскальзывали. При этом другой рукой он как мог прижимал к себе слепое зеркало. Отец просил подержать, и Вадим подержит, сколько сможет. Правда, он ног не чувствовал, словно их и не было. Не понимал, что с ним, почему дышать так тяжело, что мешает выбраться на улицу. И где папа… С каждой секундой видел всё хуже, будто краски вокруг медленно выкачивали в неизвестность, а взамен внутрь автомобиля, где они с отцом сидели, вливали непроглядную черноту, глубже и глубже вдавливая Вадима в удушье.

– Папа… – прохрипел он, уже почти не управляя собой. – Папа…

Но никто не ответил. Зато прямо перед собой он вдруг так чётко увидел заляпанные грязью красные яблоки, что вмиг вспомнил всё случившееся и дёрнул головой к отцу, но тотчас снова лишился чувств.

Когда Вадим вновь очнулся, то не сразу разобрался в происходящем: всё как в тумане было, во сне, не с ним, а с другим человеком. Он лежал в машине скорой помощи. Хоть и слегка размыто, видел, а вот пошевелиться не мог совсем. Ещё боль в ногах была такой нестерпимой, что он, не переставая, неконтролируемо стонал. Врачи непонятно что говорили ему, спрашивали о чём-то, спорили между собой, куда-то везли. Трясло сильно. Потом была темнота, из которой так неожиданно проявился белый потолок и бегущие по кругу слепящие лампы, что Вадим то и дело зажмуривался, пытаясь справиться с подкатывающей дурнотой. И дурнота отступилась, сменившись приступом лихорадочного бреда, когда он метался из стороны в сторону, теряя те немногие силы, что ещё у него оставались.

– Папа… где же папа?.. – твердил он в горячке. – Вместе же были…

Никто не откликался, а сам он то и дело терялся в странных сумерках. И ему снова и снова виделись осколки зеркал на стенах незнакомого разорённого подвала с чёрными мотками паутины по углам. Так много мерещилось ему этих странных стекляшек – запачканных, неухоженных и настолько старых, что Вадим в них даже не отражался. Когда же он, находясь в очередном глубоком беспамятстве, только попытался покинуть зеркальный склеп, незрячие осколки словно ожили, со звоном повалились на пол и секунду спустя сгрудились у двери, настолько угрожающе ощетинясь вверх каждый личным заточенным остриём, что Вадим, измотанный и слепотой, и враждебностью этих стёкол, взмолился:

– Чего вы все от меня хотите? Я не понимаю! Давайте, покажите мне уже хоть что-то! Или выпустите! Слышите, отпустите меня!

И Вадима и в самом деле отпустили. То есть он так подумал, когда услышал собственный сиплый крик и пришёл в себя. Голос его тотчас оборвался. Перед ним оказалась стена, выкрашенная до потолка в голубой цвет. Он лежал на невероятно жёстком матрасе, провалившись затылком в неудобную подушку. Оказался укутан в одеяло, но почему-то под ним изрядно продрог. Грудь ему зачем-то сдавили до того туго, что дышалось неестественно тяжело. Ещё раскалывалась голова. Не переставая ныло левое плечо, подёргивая судорогами лопатку. А пальцы рук настолько сильно сжались в кулаки и заиндевели, что не разгибались.

Он, без сомнения, находился в двухместной больничной палате. Может, ему, конечно, всё это только казалось, но рядом с его постелью стоял не кто иной как директор школы, в которой Вадим учился – Павел Петрович Фрей. Ну конечно, ведь это именно ему нужно было подарить зеркало.

– Где же?.. Зеркало, где это зеркало?.. – дрожащей правой рукой Вадим впервые попытался сам себя ощупать, правда сил ему ожидаемо не хватило и вышла жалкая возня. – Я же обещал… И где… папа…

– Выжил… Выжил… – чудился ему словно глубоко простуженный сиплый голос мамы.

Тёплые ладони осторожно повернули его голову на бок, и наружу из него вырвался болезненный, не стон даже, выдох, и он увидел именно маму. Лицо её осунулось, опустели серо-голубые глаза, подрагивали губы и подбородок. Мысли его, которые до этого момента с немалым трудом плелись и путались, теперь помчались без оглядки, нагоняя друг друга и скорбно утверждая: «Исправить необратимое невозможно». Вадим же не верил им, гнал прочь и всё силился спросить, что происходит – не выходило.

– Мама… – наконец просипел он.

Мама в ответ разрыдалась и спряталась носом в трясущейся ладони. Другой она бережно гладила его по волосам, по лицу, по плечу. Она то и дело истерично всхлипывала, и солёные капли катились градом по щекам. Жутко так и горько. Страшнее ни до, ни после он ничего не слышал и не видел.

– С возвращением, Вадим, – уронил Фрей, и в самом деле стоявший у изголовья его кровати, и чуть подёрнул губами в подобии улыбки. Вышло тяжко и тошно.

– Что… что со мной? – совсем растерялся Вадим. – Где я?

– Ты выжил, сынок, – прошептала мама, а её руки осторожно перебрались ему на лоб.

– Папа где?..

– Ты выжил… Ты выжил… – не переставая плакать, повторяла мама, словно не слышала его вопроса. – Ты выжил, Вадим.

Выжил только Вадим.

Глава 3. Кто-то собирает осколки

– Верес! – встряхнул его за плечи Артём и неумело выдернул не только из отражений, но и из горьких воспоминаний. – Что с тобой? Где ты?

В ногах противно закололо, и Вадим вздрогнул. Он поперхнулся глотком воздуха и закашлялся. Потом попытался снова раздышаться, но не смог. Сидя на коленях, он скорчился, ткнулся лбом в мокрый бетон и обхватил шею руками, жадно хватая ртом воздух, а секунду спустя плюхнулся на живот. Ему не было больно, нет, он не мог перевести дыхание.

Рядом жался к стене осколок старого зеркала. Это всё оно – поломанное стекло. Мстило людям за предательство, и сегодня отыгрывалось на Вадиме, стремясь, в наказание навсегда запереть его в отражении. Ему же выйти пора было. Потому он завалился на бок, протянул к стекляшке руку и из последних сил требовательно прохрипел:

– Отпусти!

Секунда, и он вдохнул, но сильнее закашлялся. Потом перевернулся на спину и уставился в грузное небо. Воздух был холодный и колкий, бетон жёсткий и кривой. Отпустили его отражения, и на том спасибо. Полежал так ещё минут пять, сосредоточился: над ним нависал ошарашенный Артём. Он стоял вполоборота и придерживал рукой Алису, чтобы она не подходила близко. Вадим осторожно приподнялся на локтях, после резко сел и принялся рывками отряхивать перепачканную куртку. Радовало, что внутренний голос ещё с утра настоял на чёрной. Ведь Вадим собирался выгулять новую жёлтую. Вот бы знатно вывозился, а так даже и не все пятна заметны.

– Боитесь меня? – выговорил он друзьям, бросив затею привести в порядок рукава куртки, больше всего пострадавшие при выходе из отражения.

– Вовсе нет, – заявила Алиса, бесстрашно выглянув из-за плеча брата, и попыталась обойти его, но тот её не пустил.

– Это, что с тобой такое было, Верес? – обеспокоенно протянул Артём.

– Поговорили мы, – прыснул Вадим, медленно встал и отряхнул теперь ещё и джинсы, продолжая глубоко дышать.

– С кем? – непонимающе уставился на него Артём, то и дело оглядываясь на сестру.

– Вот с ним, Артём. – Вадим сердито бросил рукой в сторону осколка у стены. – Ты сам как думаешь, с кем?

– Верес, я… – неуверенно начал Артём.

– Что, я? Что, Тёмыч? – хоть и терпеливо, но совсем не дружелюбно говорил с ним Вадим. Он вроде и старался держать себя в руках и не грубить друзьям, но выходило плохо. – Что непонятного? С отражениями я говорил, ясно теперь? Или и дальше не догонять будем? Зачем вы с сестрой меня позвали? Вы же знали кто я? Так или не так?

– Успокойся, Вадим, – вступилась за брата Алиса, наконец отодвинув его на второй план, заправляя при этом растрёпанные пепельно-русые волосы под капюшон куртки. – Мы просто испугались.

– Я заметил, Алис, – пробурчал он, пристально глядя на неё. – Меня.

– Мы не тебя испугались, Вадим, а за тебя, – поправила она. И внезапно приблизившись, назидательно ткнула кулаком ему в грудь. Что его не просто не мало удивило, а озадачило. – Это совсем другое.

– Спасибо за беспокойство, – тотчас взяв себя в руки, отозвался он, при этом изобразив подобие натянутой улыбки. – «Другое» того не стоило.

– А что с тобой такое случилось? – вернулся в разговор Артём, раздражённо пнув ногой пакет с мятыми жестяными банками, через который он чуть не упал, когда сестра дерзновенно выпихнула его из беседы. – Припадки? Или паралич?

– Это плата, Тёмыч, – пояснил наконец Вадим.

Чего возмущался на Артёма с Алисой, он и сам не знал. Не они же его держали в отражении и не отпускали назад – в обыденность. Он шмыгнул носом и резко потёр лоб. Потом расшвырял и без того непослушные волосы, тут же медленно пригладил их.

– За беседу по душам отражения требуют платить, – нарочито спокойно продолжил он, а самого изнутри колотило раздражением. – Собой платить. Я заплатил.

– А если они тебя убьют, отражения эти? – пожал плечами Артём, стянув-таки свою нелепую шапку с ушами с пепельно-русой макушки, как и у сестры, на затылок. – Возьмут, и расправятся с тобой за вторжение в них. Возможно же такое?

– Не исключено, – с досадой выдохнул Вадим и обернулся к одинокому стеклу, которое, как и прежде, пялилось на хмурые тучи.

– И нестрашно тебе? – заволновалась Алиса, потирая озябшие ладони и перебегая взглядом с брата на друга и на то зеркало у стены. – Вдруг в следующий раз не отпустят?

– Не нагнетай, Алис, – отрезал он. – Без вас разберусь, если что не так пойдёт. Сам.

– Может, не стоит больше так… – предложил Артём.

– А ты, Тёмыч, думал каково это с отражениями говорить? – перебил его Вадим, разведя руки в стороны. – Легко и просто? С беззаботной улыбкой вошёл в чужое прошлое, побродил там, посмотрел, увидел, чего хотел и вернулся в реальность в едином свободном порыве? Не так всё. Я сквозь отражения прохожу, а они в ответ меня наизнанку выворачивают. Такие дела.

Он терял терпение, и крепиться, чтоб не выплеснуть на ребят несдержанность, становилось всё сложнее. Потому он замолчал недолго. И только после намного спокойнее добавил:

– Может, отражениям тоже больно, как и мне, кто ж знает. Только они позволяют мне входить и выходить. Показывают, что прошу. И подсказывают, когда находят того, о ком я спрашиваю. Стоит, Тёмыч, оно того стоит, поверь.

Все смолкли. Артём надуто сопел, подпирая спиной недожаренных на вертеле не то дьяволят, не то козлов на стене позади себя. Алиса, горделиво вздёрнув подбородок, рассматривала речные виды, совсем не борясь с ветром и не пряча локоны под капюшон. Вадиму и единого взгляда её зелёных глаз больше не досталось. Обиделась, наверное.

– Что там про Кирилла, – на долгом выдохе протянул Артём, – здесь он или…

– Нет, не здесь, – прервал его Вадим. – Нужно в город.

Задел он Артёма с Алисой, сам понимал. И хотя они знали, что Верес-младший умеет говорить с отражениями, но тому, как именно происходят такие беседы, свидетелями ни разу не были. Растерялись, похоже, брат с сестрой, когда увидели, что он сознание потерял, испугались, когда конвульсии начались. Вадим ведь не удосужился до нового сеанса общения с отражениями, рассказать друзьям, что и как именно с ним произойдёт, бездействовать им или бросаться на помощь. Бывает, он стоит и не шевелится пару минут, словно под гипнозом: глаза раскрыты, зрачки расширены, почти не дышит. Иногда кровь из носа хлещет, что не остановить. Или он, как слепой, идет на ощупь и не отзывается на оклики. А когда Вадим выходит из отражений, почти всегда с ним случаются такие болезненные судороги, что не отличишь от эпилептического приступа.

Со стороны, наверное, это жутко и неприязненно выглядит, ему же изнутри иногда бывает ещё страшнее, когда отражения не отпускают. Сегодня как раз и произошло у него невероятно сложное погружение в чужое прошлое с полной потерей себя среди живых. Не успел Вадим обсудить с ребятами возможные подробности собственного входа в отражения и выхода их них, увлёкся поиском ответов, отключился, забыл обо всех и обо всём. После возмущался на Артёма с Алисой за их непонятливость и неспособность проникнуться его чувствами и болью, когда стекло долго не отпускает. Он был слишком уж холоден с ними, не отрицал, но и оправдываться не собирался. Кивнул в сторону моста и пояснил:

– Нам в город. Я покажу, что мне показали, и где показали. Оттуда и начнём.

Нужно было торопиться, и Вадим первым шагнул на полуразрушенные ступени лестницы изнанки набережной, поднялся чуть вверх, обернулся и протянул руку Алисе, которая шуршала позади. Она на удивление не отказалась и ухватилась за его ладонь, хотя её поджатые губы однозначно давали понять – он не прощён за свой чересчур резкий тон при общении с ней. Когда же она шагнула вверх, то оступилась, пошатнулась назад и тут же и его за собой дёрнула. Он сильней потащил её на себя, притянул близко, чтоб уж наверняка не свалилась в реку, и осторожно приобнял за талию.

– Ну, ты даёшь, Верес! – хмыкнул Артём, резво обогнав неуклюжую пару. Дурацкая шапка его совсем свалилась с головы, при этом ещё туже затянув узел у подбородка, и теперь болталась за плечами, как запасной вязанный парашют.

– Я помогаю Алисе подняться по этому подобию лестницы, – неприступно отозвался Вадим, стараясь сохранить невозмутимое лицо и сдержаться от смешка. – И только.

– Это понятно, – не успокаивался Артём, поглядывая на руки друга на талии сестры. – Я так и подумал.

– Идёмте уже, – отмахнулся от него Вадим.

***

Полчаса пути по угрюмому городу, который с самого утра мок от ноябрьской измороси, и ребята оказались на месте. Вот и перекресток, который недавно показало обиженное зеркало. Впереди серела пустынная улица: высились старые пятиэтажные дома, теснились друг к другу магазины с яркими вывесками. И почти не было людей.

Вадим с опаской осмотрелся, нет ли поблизости грузовика с яблоками на капоте. Потыкал на всякий случай носком кроссовка разметку на асфальте – нет, он не лип к ней, и это хоть немного успокаивало. Потом оглянулся на удивлённых друзей, и они вместе прошли пешеходный переход и сразу наткнулись на окна.

Окна, их оказалось здесь до того много, и они настолько разнились, что в первое мгновение Вадим потерялся в раздумьях о том, в каком из них найдётся самое качественное отражение. Одни из них явились легкодоступными у самой земли: заляпанные грязью по верхушки рам, со сколами и трещинами, безликие и одинокие. Другие – важными, с чистыми стеклами, белоснежной отделкой, стильными шторами или модными расцветками жалюзи внутри. Устало вздохнув, Вадим всё никак не мог решиться, к какому окну обратиться, и наконец понуро глянул на собственное отражение почему-то именно в гордом. Стряхнув с макушки мелкие капли дождя, он оглянулся на друзей. Втроём остались они посреди улицы, что лениво тонула в мокрых сумерках. И даже остановка общественного транспорта оказалась безлюдна.

Но уединение грозило вот-вот завершиться – вдалеке показалась пассажирская маршрутка. Вадим кинулся к ближайшему окну-недотроге. Видело, о чём он спросит – покажет, плату возьмёт и выпустит. Не видело, промолчит бесплатно. У него с отражениями общение устроено так: почти всегда взаимопонимание без причинения вреда и увечий друг другу. Просчёты случались, конечно, иногда, но мелкие и не губительные для обеих сторон. Промахи он списывал на собственную неопытность: неумелое, порой, обращение с отражениями. Поражениями надолго не разочаровывался, разрешал сам себе иногда ошибаться. Минусы изредка допускались, но сегодня отрицательные происшествия зашкаливали и придавливали безысходностью.

Едва он дотронулся до стекла, как иссохшие капли дождя прилипли к коже и противно заскрипели.

– Ну, давай же, давай, – настоял на своём Вадим. – Покажи мне, что Кирилл видел последним. Впусти!

И отражения показали быстро, но нечётко. Мутная картинка: силуэт человека, которого в деталях не разглядеть, и две смазанные ладони. Платы с Вадима не взяли. Он только руки запачкал о чумазое окно. Похоже, стекляшки сделали ему скидку за неясный образ – уценили подсказку. Он же выиграл только и сохранил себя.

– Вадим, тебя не смущает, что на нас с любопытством оглядываются прохожие? – тихо сказала Алиса и коснулась его пальцев на стекле.

Ну нет, только не сейчас. Он глянул на девушку хмуро. Она осталась на месте, по-прежнему нарушая его личное пространство. А ему вдруг так сильно захотелось высказать ей новых колкостей, что сдержался он только после того, как вспомнил, что ведь и так был не слишком дружелюбен на набережной. Потому он терпеливо объяснил:

– Нет, не смущает, Алис. Мне нет до них никакого дела.

– Другого ответа от тебя, Верес, даже и не ожидал услышать, – рассмеялся Артём. Он стоял у окна рядом, подпирая плечом кирпичный выступ здания.

– Покажи, куда шёл Кирилл, – нервно прошипел Вадим и почти упёрся носом в стекло, больше не обращая внимания на ребят.

Только отражение, только тусклое изображение.

– Впусти.

Внезапно его плеча снова коснулась чья-то ладонь. Да что же опять? Вадим замер и помялся. Не Алиса, сразу понял. Когда же обернулся и увидел морщинистую женскую руку, вмиг накатила на него такая волна отвращения, что он резко отшатнулся к стене.

Перед ним стояла незнакомая женщина преклонных лет, которые вовсе не мешали ей выглядеть эпатажно: яркий макияж и маникюр, синее платье чуть ниже колен, короткая красная кожаная куртка, красные лакированные туфли, такого же цвета стильная шляпка и красный набалдашник на тонкой трости для ходьбы в руках.

Выждав пару секунд, он глянул на друзей – Артём стоял напротив, косясь на пожилую даму, и молчал. Алиса только растерянно отрицательно повела головой.

– Кто-то собирает осколки, мальчик! – тем временем напористо произнесла женщина.

Она так жадно поедала светло-карие глаза Вадима своими мутноватыми голубыми, что его подёрнуло от возмущения. А престарелая леди вдруг сильно сощурилась, приведя в движение морщинки на изрядно потрёпанном временем лице, и заявила:

– Кто-то собирает осколки! Запомни это и будь предельно осторожен. Ты говоришь с отражениями, верно? И он тоже. Ты мешаешь ему. Ты опасен и для него, и для его зеркала. Ты раскроешь все его тайны и разрушишь настоящее, если намеренно разворошишь прошлое. Он не допустит этого и избавится от тебя. Безжалостно избавится. Береги себя, мальчик! Береги в себе себя!

Вадим снова обернулся к Артёму, а тот лишь скомкано пожал плечами на его молчаливый вопрос. И вздрогнул, когда Алиса неожиданно затараторила ему на ухо:

– Вадим, Вадим!

Да что ж опять-то. Он и без того не понимал происходящего, а его то и дело отвлекала именно Алиса. Он даже не успел и с мыслями собраться, не то, чтобы хоть что-то ответить эпатажной старушке, как она резво засеменила вдоль тротуара, бубня в трубку модного смартфона нечто неразборчивое. Потом села в подъехавшее такси. Хлопнула ярко-жёлтая дверка с шашечками на боку, гул мотора, и машина со странной особой внутри затерялась в транспортном потоке.

– Вадим, – взволнованно произнесла Алисы и собралась сжать его пальцы в своих, но он не разрешил и резко высвободился. – Что такое осколки?

Если б он только знал. Однако он впервые о них слышал. Может, гениальный программист Артём Арофьев встречался с осколками на просторах интернета, и непременно поможет ему, но тот отрицательно мотнул головой.

По спине пробежал холодок, и Вадим снова бросился к стеклу. Время уходило. Что-то здесь было не так. Да всё не так! Не мог обычный ученик пусть и не самой обычной школы вот так запросто взять и сбежать в неизвестность. Не мог без разрешения администрации и директора покинуть учебное заведение круглосуточного пребывания, забыв прихватить тёплые вещи, когда на улице глубокая осень. Обратно не вернулся, дома так и не появился. Его ищут вторые сутки полиция, волонтёры, представители школы, но без толку. Что произошло? Сбежал?

Лучшим решением виделось вновь попросить подсказки у отражений, и Вадим так и сделал. Ведь, чтобы поговорить с ними, ему и требовалось всего-то коснуться рукой любого зеркала, обычного стекла или воды, уверенно настоять, чтобы впустили, и уже там, по ту сторону реальности в чужом прошлом, задав интересующий вопрос, разгадать увиденные намёки. Конечно, немаловажно, чтоб после беседы его быстро отпустили в настоящее, иначе переизбыток чужих воспоминаний из стекляшек мог забрать его рассудок. Вот только разве всё предусмотришь.

– Кирилл, – требовательно произнёс Вадим, перебирая по стеклу пальцами. – Куда ты шёл? И зачем? Где же ты? Покажи мне. Впусти!

Неожиданно в носу защипало, разболелся затылок, веки склеились и почему-то не разлеплялись, дышать не получалось вовсе – Вадим задохнулся.

Ну конечно, это ведь отражения впустили его. А потом заговорили.