Kitabı oku: «Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы»

© Черенин О. В., 2014

© ООО «Живем», 2014

* * *

Посвящается другу Александру Наговицыну, павшему при выполнении воинского долга

Предисловие

В 1920–1930-е годы разведывательные аппараты основных европейских государств были крайне малочисленными в сравнении с разросшимися в военные и послевоенные годы их преемниками. Так, например, в основном органе внешней разведки СССР – Иностранном отделе ОГПУ по штатному расписанию 1933 года числилось 110 человек, причем численность агентурных работников, находящихся за рубежом, была чуть больше половины¹.

В военной разведке ситуация была примерно аналогична.

Их противники в Германии могли противопоставить несколько десятков профессиональных разведчиков, основные усилия которых были равным образом распределены на Западе (Франция, Великобритания) и Востоке (Польша, страны Прибалтики и СССР). Но качественные характеристики спецслужбы никогда не определялись численностью ее штатов. Они определялись профессионализмом сотрудников и, соответственно, агентурного аппарата, состоящего у них на связи.

Так, военная разведка Веймарской республики, а позже нацистской Германии, за счет использования своей зарубежной агентуры, надо признать, добилась впечатляющих успехов в освещении военного и экономического потенциала своих противников. Ее достоянием стали внешнеполитические и военные планы ведущих европейских держав и США в критические периоды истории: ремилитаризации Эльзаса, аншлюса Австрии, Мюнхенских соглашений и т. д. Вклад Абвера в осуществление внешнеполитических и военных планов Гитлера был значительным, тем более что его кадровый состав вплоть до 1936–1937 годов всегда отличался малочисленностью.

Активная контрразведывательная деятельность ведущих мировых спецслужб способствовала тому, что кадровый состав и частично агентура противника были во многом известны. Например, для профессионалов разведки СССР и Германии никогда не было тайной, что так называемые легальные резидентуры английской разведки традиционно скрывались под прикрытием консульских отделов дипломатических представительств Великобритании за рубежом. Хрестоматийной является творчески спланированная и несколько авантюрно реализованная операция контрразведки Абвера по разгрому английских агентурных сетей, замыкавшихся в своей работе на консульство Великобритании в Гааге.

На практике перечисленные обстоятельства приводили к тому, что сотрудники многих спецслужб знали своих противников, что называется, «в лицо». В этом нам не раз придется убедиться по мере обращения к истории конкретных агентурных операций и их участникам – героям нашей книжки. Это нужно учитывать при обращении к событиям, имеющим отношение к описываемым эпизодам агентурной борьбы.

Обращаясь к заявленной теме, мы ставили перед собой прозаические задачи. Во-первых, ознакомить русскоязычного читателя с деятельностью некоторых неизвестных или малоизвестных сотрудников зарубежных спецслужб, имена которых вошли в историю международного шпионажа как исключительно эффективных профессионалов. Во-вторых, продемонстрировать читателю на конкретных примерах, что на основе имеющейся источниковой базы на сегодняшний день однозначные толкования исследуемых в области специальной деятельности сюжетов просто невозможны.

При выборе героев повествования автор руководствовался личными пристрастиями, обусловленными интересом к персонам незаурядных профессионалов разведки: майора Жихоня, капитана Незбжицкого, капитана 2-го ранга Протце. Их жизнь и практическая деятельность позволит нам «окунуться» в мир довоенного шпионажа как явления, оказавшего большое влияние на развитие межгосударственных отношений Польши, Германии и СССР. Находясь в эпицентре политических событий того времени, они прямо или косвенно воздействовали на характер решений, принимаемых руководством спецслужб и правительствами своих стран.

Кроме того, их примеры позволяют расширить наши знания и представления об основных направлениях специальной деятельности разведок Польши, Германии и Советского Союза накануне Второй мировой войны, описать, насколько это возможно, ход и последствия важнейших разведывательных операций, инициаторами и участниками которых, в силу занимаемого служебного положения, были наши герои. Этим объясняется также желание автора не ограничиваться написанием простых биографических очерков, а на их основе представить связную картину агентурного противоборства в довоенной Европе.

Немаловажным мотивом обращения к биографиям Жихоня и Незбжицкого было также наличие и доступность источников. Так получилось, что, в силу определенных обстоятельств, вызванных сохранностью архивных фондов довоенных польских спецслужб, польская историография внесла значительный вклад в изучение их истории и их отдельных представителей.

Как правило, работы польских историков хорошо фундированы, содержат значительные по объему сведения по конкретным операциям и отдельным эпизодам агентурного противоборства. Значительная их часть, имея прямое отношение к работе польской разведки против Советского Союза, расширяет наши представления о характере противостояния разведок и контрразведок Польши и СССР.

Обращение к биографии Незбжицкого как одного из организаторов работы 2-го отдела Главного штаба Войска Польского на советском направлении вызвано тем, что в российской историографии относительно мало внимания уделено истории противоборства польских и советских спецслужб. И это несмотря на то, что в межвоенное двадцатилетие два соседних государства постоянно находились в состоянии «холодной войны», а противоборство их разведок и контрразведок по степени накала и понесенным потерям не имело аналогов во всей предвоенной Европе.

Советская внешняя (ИНО ОГПУ, ГУГБ НКВД) и военная (Разведывательное управление) разведки все межвоенное двадцатилетие рассматривали Польшу как одного из потенциальных противников, вооруженный конфликт с которым мог вспыхнуть в любой момент. Соответственно, на разведывательное изучение будущего противника были брошены серьезные силы и средства. Поэтому нам кажется несправедливым, что такому важному направлению специальной деятельности исследователями не уделено должного внимания².

Разведка по причине своей специфики и последствиям крайне персонифицирована. Каждый успех или поражение имеет, по большому счету, свое имя. Иногда они становятся достоянием общественности, но чаще всего надолго, если не навсегда, сведения об этих успехах и поражениях будут «похоронены» за крепкими дверями ведомственных архивов. Этим также вызвано обращение автора к названным персонам, так как, в силу сложившихся обстоятельств, источники, отражающие их профессиональную деятельность, за рубежом уже прочно вошли в научный оборот, но, к сожалению, малоизвестны или вовсе не известны русскоязычному читателю.

Так получилось, что зарубежная историография довоенных разведок, включая советскую, обогащенная поистине огромным массивом документальных свидетельств и авторских работ, по их вводу в научный оборот оставила далеко позади себя российскую историографию предмета. Складывается парадоксальная ситуация, когда за рубежом, в рамках национальных историографий, история советской разведки подчас изучена лучше и качественнее, чем в самой России.

В этой связи трудно не согласиться с выводами участников научной конференции по истории отечественных органов безопасности о необходимости количественного и качественного пополнения источниковой базы предмета³.

А пока же при описании отдельных сюжетов агентурного противоборства в довоенной Европе без версий и гипотез никак не обойтись.

Любую гипотезу, относящуюся к тематике деятельности и истории спецслужб, можно и нужно рассматривать, какой бы невероятной она ни казалась на первый взгляд. Но только непременным условием такого анализа должно быть наличие хоть каких-нибудь документальных свидетельств, доказывающих или опровергающих исследуемую версию. Пусть они напрямую не относятся к предмету исследования, пусть фрагментарны, но они должны как минимум дать возможность исследователю точно сформулировать вопросы, касающиеся существа проблемы. Ведь, как известно, правильно поставленный вопрос – половина ответа.

При описании эпизодов тайной войны в предвоенной Европе мы не ставили перед собой задачу дать ответы на такие вопросы, относящиеся к исследуемым сюжетам. При существующей источниковой базе, несмотря на большой объем свидетельств, сегодня это вряд ли возможно.

Поэтому сразу хочется предупредить читателя, что при описании некоторых разведывательных операций мы будем вынуждены ступать на «зыбкую» почву догадок и предположений, обусловленных самим характером специальной деятельности в целом и недостатком достоверных источников, которые могли бы пролить свет на некоторые тайные страницы истории.

В ней будут участвовать многие знаковые фигуры международного шпионажа тех лет, судьбы которых причудливым образом переплелись на поприще тайной войны и которые прямо или косвенно повлияли на исход многих эпизодов агентурного противоборства между спецслужбами европейских стран, включая СССР.

Автор благодарит профессора Российского государственного университета им. И. Канта Ю. В. Костяшова за содержательные рекомендации и информационную помощь.

Вводная часть

В научно-популярной литературе и публицистике, посвященной истории специальных служб, давно уже прижились такие понятия и образные выражения, как «крот» и «троянские кони», отражающие использование в разведывательной и контрразведывательной деятельности спецслужб института агентов-двойников как одного из самых эффективных средств борьбы со своими противниками. На образном русском языке, понятном всем кинолюбителям, аналогом этих понятий является уже плотно вошедшее в обиход выражение – «засланный казачок». Когда оно произносится, всем вспоминаются незабываемые образы героев советского кинематографа, запечатленные в трилогии о неуловимых мстителях, и образ самого «засланного казачка» – Даньки.

Официальный же язык практиков от спецслужб, то есть язык, на котором в документальном виде отражаются ход и результаты проводимой ими работы, далек от такой образности и оперирует более конкретными понятиями, такими как «агент-наводчик», «агент-вербовщик», «агент внедрения», «разработка» и т. д.

В многочисленных публикациях на тему деятельности спецслужб бросается в глаза не всегда оправданное употребление авторами отдельных понятий и специфических терминов, обусловленное подчас уже сформированными в общественном сознании стереотипами и уводящее читателя в сторону от существа исследуемых вопросов. Как риторический прием (автор этих строк сам им пользуется, не стараясь, впрочем, «злоупотреблять») такое употребление вполне уместно, но не совсем уместно, если вкладываемый в такие понятия смысл имеет мало общего с реальной практикой специальной деятельности.

Для пояснения сказанного приведем самый простой пример. Понятие «разведка» во многих публикациях имеет в большинстве случаев расширительное толкование, особенно в уже ставших «притчей во языцех» формулировках типа «разведка доложила точно» или, возьмем «смягченное» выражение, – «разведка установила» и т. д.

Так и представляется огромное здание где-нибудь на Тирпицуфер или Лубянской площади, где в тиши кабинетов трудятся многочисленные аналитики и направленцы, во всех подробностях и деталях осведомленные о проводимых по всему миру важных разведывательных операциях, результаты которых их коллективными усилиями через некоторое время будут доложены первому лицу государства. На самом деле число участников и самих операций и лиц, имеющих отношение к полученной информации в штаб-квартире разведки, всегда было небольшим.

Попробуем приблизительно подсчитать их число на примере стандартной агентурной операции так называемой «легальной» резидентуры, действующей, например, под дипломатическим прикрытием в описываемый нами период. Отдельно оговорим, что содержание агентурной информации, равно как и данные на ее источник, будет доступно еще меньшему кругу лиц. Также укажем, что в данном примере речь идет о конечном ее «продукте», своеобразной квинтэссенции всех проводимых агентурных и аналитических мероприятий – итоговом документе за подписью начальника разведслужбы, направляемом в высшие государственные инстанции. При этом в расчет не берем копии такого документа, передаваемые в другие заинтересованные службы и взаимодействующие органы.

Итак, агент – источник информации, кадровый сотрудник разведки, у которого этот агент находится на связи, заместитель (помощник) резидента по направлению работы (если резидентура многочисленна), сам резидент и шифровальщик, производящий первичную обработку (зашифровывание) информации. Без первоисточника всего получается максимум четыре человека, осведомленных во всех деталях о существе операции в самой зарубежной резидентуре. Курьеры, связисты в данном случае в расчет не берутся, так как в их руки попадает уже обработанная для направления в Центр (запечатанная в дипломатические вализы или зашифрованная) информация.

Получателем дипломатической почты либо радио– (телеграфного) сообщения в центральном аппарате разведки является так называемый «направленец», то есть сотрудник центрального аппарата, отвечающий либо за конкретную страну и расположенные в ней резидентуры, либо за линию работы. В его обязанности входит вся техническая организационная работа Центра по руководству зарубежными разведывательными аппаратами в стране их пребывания. Для направления в руководящие инстанции он готовит итоговые документы в виде различного рода сопроводительных записок к оригиналам агентурных материалов, сводки, делает «редакторскую правку» агентурных сообщений и т. д. В обратном направлении он направляет санкционированные его руководством директивные указания по работе с агентом, высылает оценки ранее полученным информационным сообщениям, дает советы и, если необходимо, вносит коррективы в ход операции и т. д.

Первой такой руководящей инстанцией является начальник отдела (сектора), отвечающий за организацию деятельности в разведываемой стране (группе стран), который и докладывает итоговые документы либо заместителю начальника разведки, либо ему самому. Вот и получается, что число лиц, причастных к конкретной разведывательной операции, конечным итогом определенного этапа которой является доложенный в инстанции документ, не превышает десяти человек. Поэтому, когда мы пользуемся выражением типа «разведка доложила», мы должны отдавать себе отчет, что речь идет не о всем ее аппарате, а об относительно небольшой группе ее сотрудников.

Разумеется, когда начальник разведывательной службы докладывает или направляет руководству страны обобщенные документы по важным военным, военно-политическим, политическим и другим проблемам, число участников, задействованных в перечисленных мероприятиях, заметно возрастает, как возрастает и степень противоречивости содержащихся в таких материалах сведений.

Это вполне объяснимая ситуация, обусловленная множеством субъективных и объективных факторов, в обиходе выраженная поговоркой «сколько людей, столько мнений». В нашем случае мнения людей – это «мнения» добывающих сотрудников и аналитических служб разведки, основанные на той части информации, которая им стала доступна в ходе выполнения служебных обязанностей.

В этой связи второй пример демонстрирует, насколько высока степень ответственности любого должностного лица, имеющего отношение к подготовке столь важной информации.

Всем исследователям истории советских спецслужб известен доклад начальника советской военной разведки генерал-лейтенанта Голикова «Высказывания (оргмероприятия) и варианты боевых действий германской армии против СССР» от 20 марта 1941 года. Нам не известно, в какой степени сам Голиков приложил руку к составлению этого доклада, но автором, скорее всего, он не является.

Напомним вкратце содержание этого важного документа, который до сих пор еще неоднозначно оценивается исследователями. Мы тоже возьмем на себя смелость прокомментировать некоторые положения доклада, имея целью не критический анализ всего столь важного для понимания мотивации действий Сталина накануне войны документа, с точки зрения объективности содержащихся в нем сведений, а всего лишь попытку с формальной точки зрения оценить его структуру и методику составления. Этот небольшой пример также даст нам возможность еще раз обратить внимание на необходимость критического осмысления документов советской разведки, введенных в научный оборот в последнее двадцатилетие.

В преамбуле доклада Голиков пишет, что «большинство агентурных данных, касающихся возможностей войны с СССР весной 1941 года, исходит от англо-американских источников, задачей которых на сегодняшний день, несомненно, является стремление ухудшить отношения между СССР и Германией. Вместе с тем, исходя из природы возникновения и развития фашизма, а также его задач – осуществление заветных планов Гитлера, так полно и “красочно” изложенных в его книге “Моя борьба”, краткое изложение всех имеющихся агентурных данных за период июль 1940 – март 1941 года заслуживают в некоторой своей части серьезного внимания»⁴.

В сфере функционирования государственных институтов, где средством управленческой деятельности является документ, призванный письменно зафиксировать решение компетентной инстанции, существуют определенные универсальные «правила» подготовки такого рода информационных материалов. По содержанию в упрощенном виде эти правила сводятся к ясности и объективности излагаемых в нем данных. По форме же эти правила выглядят следующим образом. Во вступлении (преамбуле) излагается положение (тезис), требующее доказывания. Далее перечисляются все данные по существу излагаемой проблемы, имея целью «доказывание» или подтверждение исходного тезиса. И последней, завершающей частью документа является его выводная часть, подводящая своеобразный итог всему вышеизложенному. С точки зрения следования этим «правилам», более противоречивого документа советской разведки, доложенного Сталину, трудно отыскать.

В изложенной Голиковым преамбуле доклада ключевыми словами и выражениями (требующими доказывания) являются:

– «большинство агентурных данных»;

– «исходит из англо-американских источников»;

– «стремление ухудшить отношения между СССР и Германией»;

– «заслуживают в некоторой своей части серьезного внимания».

Если следовать перечисленным выше правилам, то во второй части документа в идеале должны содержаться данные на эти самые «англо-американские источники» с изложением сведений, подтверждающих их стремление «ухудшить отношения между СССР и Германией». Но мы видим обратное. Из шестнадцати нижеследующих пунктов, содержащих конкретные данные на источники и характер информации, только два из них (п. 5, 10), и то с большой натяжкой, можно отнести к «англо-американским источникам».

В пятом пункте речь идет о том, что посол США в Румынии в своем докладе в Вашингтон ссылается на разговор между Джигуржу и Герингом, в котором последний говорит, что, в случае неуспеха Германии в войне с Англией, она будет вынуждена напасть на СССР.

В десятом же пункте, со ссылкой на неназванных английских и французских журналистов, говорится о переговорах между Германией и Великобританией, якобы состоявшихся в Стокгольме, где английскую сторону представлял Ллойд Джордж.

Все остальные четырнадцать пунктов фиксируют информацию, исходящую из каких угодно германских, турецких, румынских, югославских, но только не «англо-американских» источников.

Еще большую оправданность утверждению о расхождении между «тезисом» и «доказательством» вызывают слова Голикова о том, что «американские, английские и другие источники говорят о готовящемся якобы нападении Германии на Советский Союз». Еще раз обратим внимание на то, что о «других источниках» в основной части доклада, собственно, и идет речь.

В советском и российском чиновничьем обиходе всегда была хитрая формулировка в виде устоявшегося словосочетания – «вместе с тем». Ее употребление зависит от многих обстоятельств, вызываемых формой, содержанием самого документа, а также целью, задачами, стоящими перед его автором.

Эта формулировка является своеобразной границей между, условно говоря, «позитивной» и «негативной» частями документа, причем их содержание и соотношение могут меняться. Например, в стандартной комсомольской характеристике, выдаваемой комсомольцу для поступления в ВУЗ, после перечисления всех его заслуг и других объективных данных обязательно следовало указать и некие «негативные» моменты в его поведении или характере. Без этого пресловутого «вместе с тем» считалось, что характеристика отличается необъективностью и своеобразной ангажированностью.

Одним из самых показательных примеров на этот счет являются воспоминания одного советского разведчика, когда при составлении характеристики перед окончанием разведывательной школы куратор учебной группы, не найдя никакого «негатива» в характере и поведении выпускника, вспомнил, что один раз он опоздал на утреннюю физзарядку. Вот в характеристике после слов «вместе с тем» и появилось выражение, что имярек следует больше внимания уделять занятиям спортом. При составлении очередных служебных характеристик эта фраза и «кочевала» из года в год, вплоть до увольнения награжденного многими государственными наградами за успешную работу за рубежом ветерана разведки.

Или другой пример. Представим, что составляется документ по результатам какой-либо проверки вышестоящими инстанциями и нужно «утопить» проверяемого начальника. При таком раскладе «основная» (объективная) часть документа в «куцем», усеченном виде фиксирует его, условно говоря, достижения, а разделенная формулой «вместе с тем» другая часть с многочисленными подробностями описывает все его «грехи».

В нашем же случае Голиков, используя формулу «вместе с тем», решал лично для себя сложнейшую задачу соблюдения равновесия между объективностью излагаемых разведывательных данных и стремлением не вызвать неудовольствие или – хуже всего – гнев Сталина на содержание доклада. В русском языке на этот счет есть немало поговорок, применительно к Голикову гласящих, что он хотел, чтобы «и волки были сыты, и овцы целы», или другое, более жесткое выражение – «влезть на елку, и … не поцарапать».

Особый интерес представляют исходные, первичные, информационные материалы, на основании которых и составлялся доклад Голикова. Здесь мы и встречаем серьезные противоречия, вызванные неизвестно какими обстоятельствами. На этот счет мы можем только строить догадки.

Например, в 15-м пункте доклада читаем: «Руководитель восточного отдела министерства иностранных дел Шлиппе сказал, что посещение Молотовым Берлина можно сравнить с посещением Бека. Единомыслия достигнуто не было ни в вопросе о Финляндии, ни о Болгарии. Подготовка наступления против СССР началась значительно ранее визита Молотова, но одно время оно было приостановлено, так как немцы просчитались в своих сроках победы над Англией. Весной немцы рассчитывают поставить Англию на колени, развязав тем самым себе руки на Востоке».

Эта часть пункта основана на агентурном сообщении «Альты» (Ильзы Штебе), направленном в Москву резидентом Разведывательного управления «Метеором» (Н. Д. Скорняковым) 4 января 1941 года⁵.

При сравнении этого агентурного сообщения «Альты» с 15-м пунктом доклада сразу бросается в глаза, что важнейшая часть сообщения в доклад попросту не попала. А там сказано, что «“Альта” запросила у “Арийца” подтверждения правильности сведений о подготовке наступления весной 1941 г. “Ариец” подтвердил, что эти сведения он получил от знакомого ему военного лица, причем это основано не на слухах, а на специальном приказе Гитлера, который является сугубо секретным и о котором известно очень немногим лицам».

А ниже приводятся дополнительные доводы в подтверждение первичной информации «Арийца» и процитированные в пункте 15-м доклада.

Таким образом, получается, что проблема заключается в правильной расстановке акцентов. Немного пофантазируем на этот счет. Представим себе, что автор доклада, формулируя пункт 15-й, написал бы примерно следующее: «От немецкого источника поступило подтверждение ранее полученной им информации, исходящей из информированных военных кругов, о подготовке на основании секретного приказа Гитлера наступления Германии на СССР весной 1941 года». А дальше – оставшаяся часть 15-го пункта. Читатель, наверное, согласится, что в таком виде акценты были бы правильно расставлены и по форме документа, и по существу информации.

То же самое можно сказать о самой преамбуле доклада Голикова. Если поменять местами положения преамбулы, разграниченные формулой «вместе с тем», а к утверждению об «англо-американских» источниках добавить всего одно слово «возможно», то акценты в докладе можно было бы признать более правомерными, если не по существу, то по форме уж точно.

Само структурное построение этого документа, как и отбор для него конкретных фактов, также не может не вызывать многочисленных вопросов. Почему, например, самая важная информация о возможных планах нападения Германии на СССР, как написано в докладе «вероятных вариантов действий», оказалась в его середине, без каких-либо попыток текстуально или по смыслу выделить ее среди остального «информационного мусора», и без того затуманивающего содержание доклада. Причем, в свою очередь, из трех возможных вариантов реальный план «Барбаросса», представленный в вольном изложении на основании сообщения «Альты» от 28 февраля 1941 года, также не выделен как наиболее вероятный⁶.

Часто в работах по истории советской разведки усилиями их авторов она выглядит как цельный, эффективно действующий организм, а ее деятельность описывается только в «мажорной тональности» как путь от успеха к успеху. Информация, добываемая по разведывательным каналам, отличалась точностью, своевременностью, актуальностью. Агентура приобреталась не иначе, как в высших эшелонах военного командования, спецслужб, руководстве государств. Сотрудники разведки представлены как высокие профессионалы, а их начальники исключительно как прозорливцы, просчитывающие развитие ситуации на много ходов вперед, и т. д.

Особенно такая «мажорная тональность», на наш взгляд, неуместна, когда исследуется такая важная и болезненная тема, как деятельность советской разведки накануне Великой Отечественной войны. Кроме исследования частных проблем, работы по этой тематике призваны ответить на главный вопрос: выполнила ли она, а если выполнила, то в каком объеме, свой долг и профессиональную обязанность перед государством в освещении хода подготовки Германии к нападению на Советский Союз в июне 1941 года.

Исследователи этой проблематики давно уже разделились на два противостоящих в своих выводах лагеря, назовем их условно «апологетами» и «критиками». Первые считают, что советская разведка свой долг перед страной выполнила, вторые же, признавая ее несомненные успехи, склонны более критично относиться к исходному тезису о том, что «разведка доложила точно». Причем обращает на себя внимание то обстоятельство, что лагерь «апологетов» представлен в основном бывшими руководителями и сотрудниками советских спецслужб и их органов (Павлов, Кирпиченко, Соцков, Корабельников, Голиков), что, кстати, невольно вызывает вопрос: не обусловлены ли их выводы простым и понятным желанием защитить «честь мундира», а не стремлением найти истину, тем более что поводов для такого суждения они сами дают множество.

Так, большинство исследователей истории предвоенной советской разведки ориентированы лишь на изучение информационной составляющей критериев ее эффективности. Другими словами, какого качества и насколько получаемая по каналам разведки информация удовлетворила потребности ее конечных получателей на всех уровнях властной вертикали? Никто не спорит, что это – важнейшая и главная обязанность всех субъектов разведывательной деятельности. Но, изучая эту проблематику, нельзя упускать из виду другую, не менее важную, проблему мобилизационной готовности разведки к войне, напрямую связанную с результатами ее деятельности уже непосредственно в годы войны, особенно на ее начальном этапе.

После обрушившихся на разведку репрессий, когда большая часть кадровых разведчиков двух основных ее ветвей была либо уничтожена, либо подверглась аресту или увольнению, ее аппарат, по существу, пришлось создавать заново. Руководство военной и внешней разведок и соответствующие их подразделения предприняли максимум возможного в тех условиях, чтобы восполнить кадровые потери. Но совершенно ясно, что полностью решить эту проблему не удалось. Особенно это касается зарубежных разведывательных аппаратов.

Много фактических данных указывает на то, что не только в самой Германии, но и в ряде других европейских стран к началу войны мобилизационные мероприятия завершены не были. Это привело к тому, что после нападения Германии на Советский Союз наиболее ценные и проверенные на практической работе агенты остались без связи. Какой ущерб делу разведки на начальном этапе войны это принесло, можно проиллюстрировать одним примером.

Одной из наиболее результативных предвоенных резидентур внешней разведки была берлинская. К февралю 1941 года на связи у ее сотрудников находилось восемнадцать агентов («Старшина», «Корсиканец», «Брайтенбах», «Август», «Цопот», «Юн», «Экстерн», «Чернов», «Старик», «Лесовод», «Эразмус», «Фильтр», «Франкфуртер», «425», «Хайдерсбах», «Винтерфельд», «Лицеист», «Венера»)⁷. Как минимум на двоих из них («Старшину», «Корсиканца»), в свою очередь, замыкалось не менее двадцати субисточников, также являвшихся поставщиками ценной разведывательной информации.

В опубликованных источниках нет ни одного упоминания о том, что работа с этими агентами была продолжена после начала войны. При этом разовый контакт резидента военной разведки Гуревича (Кента) с Шульце-Бойзеном можно рассматривать только как одну из судорожных попыток восстановления связи с агентурой, оставшейся без связи. Да и сам факт обращения руководства внешней разведки к своим военным коллегам за помощью твердо указывает на его неспособность своими силами решить проблему связи.

Эта проблема вплоть до 22 июня 1941 года была самой больной и так до конца и нерешенной. Сегодня нам известно, что, несмотря на активную работу В. Короткова, плановые мероприятия по созданию нелегальных резидентур во главе с Харро Шульце-Бойзеном («Старшина») и Арвидом Харнаком («Корсиканец») завершены не были. Подготовка к переходу на радиосвязь велась усиленными темпами, но обеспечивать группы Шульце-Бойзена и Харнака действующими радиопередатчиками Короткову пришлось уже в экстремальных и драматических условиях кануна войны. Не зная всех обстоятельств дела, мы не вправе осуждать советского разведчика и его руководителей. Но сформулировать вопрос о несвоевременности их действий, повлекших за собой фактическое прекращение агентурной деятельности нескольких десятков человек в самый ответственный период вооруженной борьбы с Германией, наше право. То же самое относится к парижской и венской резидентурам внешней разведки.