Kitabı oku: «Хозяин Медведь-горы, или Тайна последнего Артефакта», sayfa 5
Когда-то в детстве я видел этот фильм и охотно сфоткался сейчас на его фоне, стоя у настоящей большой бронзовой пушки сбоку от парусника-ресторана. За ней виднелась деревянная лесенка, по которой можно было подняться в ресторан на его верхней палубе. Я хотел было зайти туда, но Мишка сказал, что мне там всё понравится, я захочу посидеть за столиком и так далее, а мы сейчас просто прогуливаемся, и у нас нет времени.
– Зайдём в эту “Эспаньолу” в следующий раз, – пообещал он и почти потащил меня вниз на пляж в проход мимо палаток с курортными товарами против потока полуодетых, загорелых курортников, выходивших с пляжа к набережной.
Мы спустились по наклонной асфальтовой дорожке к городскому галечному пляжу с его открытой взору широкой панораме моря и побережья. Пляж здесь был гораздо больше, шире и длиннее, чем в Массандре. Тем не менее, заходящее солнце уже не было видно отсюда, и народ стоял на узкой полоске пляжа, пытаясь, как подсолнухи, поймать и впитать в себя последние лучи дневного светила, стоявшего низко над горами. Я посмотрел на свои “Candino” – было уже полседьмого вечера.
Видневшийся далее справа участок пляжа уже находился в тени от зданий, стоявших вдоль прибрежной зоны выше пляжа. Но многие курортники продолжали купаться в желтоватой, непрозрачной воде на мелководье у берега – эта прибрежная часть ещё была освещена солнцем, так же, как и Массандровский пляж, выделявшийся контрастным солнечным пятном за белой башенкой маяка на противоположной стороне бухты. Мишка сказал, что купаться надо утром, до 11 часов, потом сделать перерыв и прийти на пляж уже к 16 часам. Только вот вода к этому времени будет уже вот такого цвета – он кивнул в сторону моря. А утром – прозрачная и чистая…
Пройдя по узкой плиточной дорожке сбоку вдоль широкого пляжа с многочисленными небольшими зонтиками и тентами над ней, мы обходили в тесном проходе выносные столы со стульями и креслами многочисленных мини-кафешек, и я глазел с любопытством на какие-то, восточного типа, питейные заведения и чайханы с “персидскими” низкими диванами, покрытых коврами и пледами, где можно было сидеть, забравшись с голыми ногами. Мне всё здесь было интересно для обозрения и ознакомления – невольно, я сравнивал увиденное с восточными улочками подобных морских курортов в Турции, понимая, что их нельзя сравнивать— маленькая Ялта с её глянцево-красивой набережной и уютными пляжами великолепна своим живописным ландшафтом у подножия гор и её столь благоприятными природно-климатическими условиями. А весь этот сопутствующий туристическо-курортный антураж был вроде естественного дополнения ко всем её красотам. И эти простые забегаловки и полукустарные витринные прилавки со снедью и разливным пивом на вынос, (где лежали на прилавке готовые чебуреки, пирожки, рыбная сушеная и копченая мелочь) и, радовавшие взгляд выложенные на продажу аппетитные, копченые, с сочно – жёлтыми боками балыки разных черноморских рыб, (а какой запах!), были для меня своеобразной экзотикой и кулинарно интересны мне.
Тут же, на виду у всех, в огромном, вогнутым, латунном чане, готовился плов (узбекский или какой – не знаю, но повар был азиатского вида). Блюдо уже было в завершающей стадии готовки – рис уже почти сварился в кипящем, темно-морковного цвета вареве – смеси воды, жира и подсолнечного или хлопкового масла. Аппетитный запах приготовленного в нём мяса со специями будоражил аппетит в радиусе 5 метров и уже с десяток “пляжников” в плавках и купальниках, стояли рядом у невысокой стенки, отделяющей в этом месте пляж от зоны пищепитейных заведений, намереваясь отведать это чудо местного кулинарного искусства. Здесь же, в следующей забегаловке с очередной витриной готовых морепродуктов, можно было купить отварных, бледно-розовых, мелких черноморских креветок, а также чёрных, с сине-металлическим отливом копчёных мидий, и вареных, сушеных и копченых рапан и сушёной – “провисной” – мелкой, жирной ставридки к пиву.
Не выдержав соблазнительных запахов и ароматов копчёностей, я решил попробовать золотисто-коричневых рапан, и мы притулились к одному из таких мини-прилавков по-быстрому вкусить под кружку разливного, холодного пива аппетитно пахнувшие местные рыбные деликатесы.
Минут через пятнадцать Мишка начал меня торопить на выход с пляжа, говоря, что у нас сегодня большая вечерняя программа. По его лицу я видел, что ему и самому было комфортно находиться здесь также, как и мне. Вокруг нас хотя и было несколько скучено и мимо, чуть не задевая, постоянно проходил пляжный люд в плавках и купальниках, но сама вот эта какая-то особенная атмосфера ощущения беспечного отдыха и “расслабона” в этом пляжном мирке неуловимо объединяла всех нас – загорелых или бледных, как я, – гостей курорта, приехавших в Ялту именно для этого пляжного отдыха, насыщенного морем, солнцем, прогулками, развлечениями и порой “нездоровым” образом жизни. Я был не прочь и дальше продолжить мое знакомство с местной черноморской кухней под отличное крымское пиво, но мой друг настойчиво тянул меня на выход.
Уже идя дальше в узком проходе между теснивших друг друга чебуречными и шашлычными с правой стороны от нас, Мишка оглянулся, словно прощаясь с этим уютно-домашним пляжным мирком кафешек, чайхан, баров, пивных и закусочных на все вкусы, активно зазывавшим к своим столикам и прилавкам проходящих мимо людей.
– Да, – выдохнул он с каким-то сожалением в голосе, поясняя затем, что всё это аляповатое наследие перестроечных времен подлежит сносу по городской программе благоустройства припарковой зоны и территории Приморского пляжа и это самодеятельное, почти не облагаемое налогом, “полуподпольное” розничное кулинарно-съедобное изобилие местных даров моря и всяких, чуть ли не домашнего изготовления, морских деликатесов, исчезнет, как вот этот дым от мангала, – он бросил взгляд на шпажки жарившегося, вкусно пахнувшего уксусом и луком, шашлыка из баранины, над которым “колдовал” загорелый худой татарин-шашлычник.
– Говорят, что сделают трёхуровневую набережную, – задумчиво проговорил он. – Ломать – не строить. Хотя, – он недоговорил, словно задумавшись о чём-то, показывая мне дорогу.
– Ну, пусть сделают, чтобы было не хуже, чем на Массандровском пляже, – сказал я, проходя, затем, вдоль тесного прохода мимо туалета с входом вниз, как в подвал, куда вела длинная, грязновато-выглядевшая, серая лестница. – И попросторнее, с качественной инфраструктурой. Там-то всё так культурно и, даже, красиво. Здесь и сравнивать не с чем!
Поднявшись зигзагом по деревянной коричневой лестнице с перилами наверх по крутому прибрежному склону, я почувствовал едкий дым, шедший откуда-то снизу, и невольно оглянулся назад. Сверху все эти “чебуречные” шалманы и кафешки были закрыты листами железа с самодельными вентиляционными трубами, воткнутых там и сям на этих крышах “общепитовских” забегаловок, откуда и шёл неприятный запах. Их не было видно с набережной, поскольку всё заслоняла зелень деревьев и кустов тамариска, росших на крутых земляных склонах над береговой полосой с левой стороны. А справа часть склона была уже очищена от растительности и строительного мусора уже снесённой части подобных строений внизу – там виднелась длинная, забетонированная стройплощадка с досками и арматурой – реконструкция Приморского пляжа, оказывается, уже началась.
Мы вышли опять на верхнюю набережную. Оглянувшись назад к морю, глядя на белую вывеску с названием какого-то кафе внизу – «Аквамарин».
– Его уже снесли пару лет назад, а вывеска осталась, – Михаил добавил с энтузиазмом в голосе, что он надеется, что всё сделают затем лучше, чем было.
– Ведь и этого парка здесь не было раньше, а был, так называемый, Желтышевский пустырь – пустующие земли с самосевом и кустарниковыми зарослями. Принадлежал этому купцу сотню лет назад вместе с участком этого берега и обрывистым, каменистым пляжем. Он хотел осваивать эти земли, но здесь же, в конце 19-го века, произошёл огромный оползень с разрушением части дач и приусадебных участков тогдашней местной знати вблизи побережья.
– Эта территория, – он показал рукой дальше в сторону парка, – является давней оползневой зоной. И многие годы эти земли не осваивались по этой причине. Да и вообще, из-за неудобства застройки на этих землях: пересеченной местности, овражков, понижений и подвижек береговых склонов являлся трудно-осваиваемой зоной. Абразионный оползень, одним словом, – с озабоченностью в голосе проговорил Михаил.
– Это, вроде, так же, как и та гостиница с тем рестораном, где потом построили жилые апартаменты “Эдинбург”? – вспомнил я пояснения Мишки о подобном оползневом участке на другой стороне Ялты у Массандровского пляжа.
Михаил кивнул головой.
– Ну да. Он же местный. Эта тема актуальна для него, – понимал я внутренние переживания Михаила за его родной город.
Для меня, эта тема была, в общем, малоинтересна, чтобы спрашивать у него насчёт того купца и тех, дореволюционных, времён в истории Ялты.
– И здесь, так же, как и на Дарсане, – он махнул рукой в сторону набережной, – ялтинцы высаживали с 1947 по 1952 год тысячи деревьев и кустарниковых роз. Завезли плодороднейшей дерновой земли с Ай-Петри и жёлтого песка из-под Севастополя для прогулочных дорожек. Спланировали аллеи, дорожки, теневые площадки и цветники. Обсадили растениями и разбили городской парк, преобразовав окружающий ландшафт.
Мне трудно было представить себе “дикий” берег на месте Приморского пляжа, как и неосвоенные, заросшие кустарником и мелколесьем, земли, здесь, в этом самом парке нынешней красавицы Ялты. Тем более, что всё вокруг меня никак не напоминало о былой неустроенности этих территорий и, лишь теперь, после Мишкиных слов, я задумался о том, что всё это видимое растительно-цветочное изобилие здесь, как и по всему городу, было следствием давних целенаправленных усилий и огромного труда жителей этого солнечного города, направленных на озеленение и благоустройство этих земель, плоды которых воспринимаются их нынешними потомками и вот такими приезжими, вроде меня, как нечто само собой разумеющееся.
– Значит, строить высотки здесь нельзя? – полуутвердительно спросил я.
– Сейчас применяются новые технологии. С углубленным фундаментом и заливкой основания высокопрочным бетоном. Посмотрим, как оно будет потом, – в Мишкином голосе сквозило сомнение. – Да… Чехов бы очень удивился, увидев какой, в общем, комфортно-благоустроенной стала Ялта спустя столетие.
Отсюда, с высокой площадки на берегу, в промежутке между кустами тамариска, открывался отличный вид на море, бухту с маяком и побережье на противоположной стороне, где виднелся вдалеке кусочек Массандровского пляжа, залитого ярким жёлтым, контрастным светом заходящего солнца, зависшего на обрывистом краю горного амфитеатра.
– Но всё же, – продолжил Михаил, – для дальнейшего постоянного поддержания всей той первоначальной цветочной красоты парковой зоны, видно, не хватало средств. А потом, в перестроечные времена, последующим городским властям уже и не было дела до него, и времени. Парк, к сожалению, стал дичать и зарастать кустарником. Вроде, как стал, с виду, бесхозным. А потом его земли стали продаваться под застройку.
Он сказал это спокойно, без всякого осуждения или видимого сожаления – просто, как констатацию факта, рассказывая о том, что его беспокоило, как местного жителя. И закончил, в итоге, тирадой о том, что раньше на пляжах не было пивных и всяких там закусочных. Был дисциплинарный порядок и, даже, погранцы ночью освещали береговую линию здоровенным прожектором с погранзаставы после 9 вечера. Это уже потом понастроили все эти шалманы и питейные заведения, которые стали такими привычными здесь.
– Мишка, – восхитился я, – да тебе нужно книжку об истории Ялты написать, раз уж ты знаешь так много об её истории!
Ничего не говоря в ответ, Мишка лишь улыбнулся, сказав, что по рассказам старожилов, раньше, в 70–80е годы, приезжим приходилось выстаивать огромные очереди на комплексные обеды в немногочисленные городские столовые, чтобы поесть там, и народ тащил с собой снедь на пляжи, чтобы не терять времени, стоя в очередях. А на пляжах яблоку негде было упасть. Народ забивал лучшие места с утра и на весь день, чтобы не терять их, устраивали перекус, как в поезде, прямо на лежаках. К морю же шли по узким, деревянным, сворачиваемым, дорожкам или продирались с задних рядов через “тюленьи” лежбища тел. Так сказать, дикий отдых “по-советски”.
Я промолчал, слушая его саркастические замечания – меня всё устраивало сейчас в Ялте, и ворошить, копаться в том, как здесь было плохо или хорошо раньше, мне не хотелось.
– И, кстати, все, кто мог, покупали на старом овощном рынке в Ялте – сейчас там вещевой рынок – вкуснейшие пирожки с ливером, которые продавались в передвижных лотках с местного мясокомбината. По четыре копейки штука. Его потом закрыли в середине 60-х. Он был там же, на Московской, напротив овощного рынка. Там сейчас телефонная станция стоит. Мой отец до сих пор нахваливает их вкус, – продолжал он свой экскурс в прошлое Ялты.
Говоря эту и прочую информацию, он повёл меня в сторону огромной, красиво изогнутой кверху, раскидистой сосны.
Это, как я узнал от него, была пиния – “итальянка” с пышной шапкой-кроной игольчатых веток.
– Раньше, их было две, – с сожалением проговорил Михаил. Он остановился, рассказывая дальше об истории этого парка и его грандиозной реконструкции и перестройки уже в наше время, говоря, что лично его новый облик обновленного, пусть и на половину сокращённого по площади, парка, с шикарными жилыми комплексами, устраивает. Пусть и купить там жильё ему не по карману.
– Новые времена со старым сюжетом, как в чеховском “Вишнёвом саде”, – он, вроде, как, подытожил эту тему.
– И там, и здесь, – понял я его образное сравнение. – Да, впрочем, как и везде, по всей России. Новый господствующий класс. Кто с баблом, тот и на коне.
Продолжать эту ненужную мне тему я не хотел. Тем более, что у меня не было оснований для каких-то сетований и у Мишки, как я понимал— тоже. Хотя, конечно, мы оба были бы непрочь купить вот такие люксовые апартаменты, как в том жёлтого цвета, нарядно – выглядящем высотном доме, стоящим напротив нас на пригорке. Там виднелся какой-то высокий обелиск белого цвета с чьим-то барельефом. Приглядевшись, я узнал в нём всё того же вождя мирового пролетариата из канувшей в Лет’у эпохи. Невольно, я вспомнил Мишкин экспромт, который он выдал мне напротив памятника Ленину в начале набережной.
Это советское прошлое Ялты меня не интересовало, хотя и было неразрывно связано с реалиями её сегодняшнего дня. Для меня всё, что я видел вокруг, выглядело красивым и, в общем, гармоничным. Ну, правда, за исключением тех шалманов с крымской кухней, внизу, на пляже.
Неспешно, мы подошли к какому-то памятнику с потемневшей медно-бронзовой фигурой на высоком постаменте из серовато-зеленоватого, выцветшего от времени, камня.
Подойдя ближе, это оказался памятник Максиму Горькому – пролетарскому писателю 30х годов прошлого века. Его творчество меня совершенно не интересовало, но, как-то сама собой, возникла тема советского прошлого Крыма и Ялты, и мы встали у скамейки под цветущей ленкоранской акацией, напротив памятника, разговаривая по инициативе Михаила о временах Советского Союза, периоде нахождения Крыма в составе Украины и новых временах. Мне это было совершенно не интересно – по своей натуре я предпочитаю держаться в стороне от всякой политики и, при этом, не высказывать своего мнения или отношения к “политикосу”, но я не хотел его задеть или обидеть своим невниманием или нежеланием вникать в эту тему и терпеливо слушал его. Михаил же, как будто стремился погрузить меня в те времена, рассказывая мне о советском прошлом Ялты.
– Он же был тогда ещё ребёнком, – удивлялся я его энтузиазму, – но, говорит, чуть ли не с какой-то ностальгией о тех временах. Наверно, со слов своего отца. Ну и, конечно, интересовался дополнительно этим вопросом. Может, у него хобби такое, – неожиданно предположил я про себя.
– Ты, Миша, видать, был хорошим пионером, – пошутил я с намёком.
– Скажи лучше, октябрёнком, – понял он мой намёк, улыбнувшись. – Просто, люблю я свой город и его историю. И, интересуюсь всем, что было хорошего или плохого в те времена.
Мишкин телефон неожиданно выдал громкий сигнал – ему кто-то звонил, и Мишка остановился, доставая свой сотовый. Я взглянул на мои часы – было уже начало восьмого вечера – как же незаметно-быстро идёт время, – машинально отметил я про себя.
Михаил ответил и по его голосу я понял, что у него серьезный разговор. Он сделал мне извиняющийся знак рукой, сказав, что звонит секретарша из офиса касательно срочной работы… Я деликатно отвернулся, не слушая его разговор. Осматриваясь вокруг, невольно думая о том, что здесь было раньше в те, досоветские времена в Ялте. И даже дальше, тогда, когда на месте Ялты было, как сказал Мишка, греческое рыбацкое поселение.
Солнце, столь привычно сиявшее весь день на безоблачном синем небосводе, уже стояло над краем горной гряды над Ялтой, заливая город и небо над ним кремово-жёлтыми огненными лучами света – в небе над кромкой гор застыла симфония предзакатных красочных расцветок. Словно зацепившись своим огненным краем за верхушки гор, оно освещало облака в небе над городом резким контрастным светом, подсвечивая редкие, дымчато-прозрачные облачка далеко над морем, ближе к горизонту, в нежно-розовый цвет, отражённый в недвижимой глади моря, поменявшего свой прежний синий цвет на розовую, предзакатную окраску.
Вечерело, но было всё ещё жарко – с пляжа сюда вверх потянулся народ – многие шли даже просто в плавках, а девушки – в купальниках (надо сказать, что лишь рядом с пляжной зоной).
Через минуту Миша закончил разговаривать, сказав, что наша завтрашняя (возможная) поездка куда-либо отменяется – у него появилось срочное дело (клиент), который договорился, по информации секретарши, о завтрашней встрече с Михаилом Викторовичем (а я всё Мишка, да Мишка). А ведь он серьезный юрист, работающий в адвокатской конторе, с филиалами в Симферополе и Севастополе.
После этого звонка Мишка стал каким-то серьезным и “без огонька в глазах” шёл со мной дальше. Я почувствовал перемену в его настроении и спросил, всё ли нормально. Мишка, поняв, что ему следует уделить мне больше должного внимания, сказал, что ему сейчас придется зайти в их юридическую контору на Морской улице и кое-что проверить. Таким образом, наша прогулка по Приморскому парку, закончилась, и я ознакомился только с его началом.
Пока мы шли до “Морской”, публики на набережной прибавилось, чуть ли не вполовину больше, за счёт притока народа с городских пляжей. Пробираясь сквозь толпу, мы прошли мимо очередного артиста-музыканта, лет сорока, в белой рубашке с короткими рукавами, выдававшего соло на трубе под музыкальное сопровождение из звуковых колонок, установленных рядом с ним у пустой скамейки. Напротив него стояла большая, коричневого окраса с белым пятном, собака, периодически отрывисто лающей под мелодичные звуки трубы – собака была явно музыкальной – она начинала хрипло гавкать, глядя на трубача, заслышав новую мелодию. Проходящую публику это очень веселило и удивляло и, похоже, вот такое необычное поведение пса и было главным хитом всего этого музыкального выступления. Толпа, собравшаяся напротив трубача, фоткала и снимала на видео это занятное представление. Периодически, из толпы выходил очередной даритель и клал купюры в 50 и 100, и даже нехилые 500 рублей в коробку, стоявшую в паре метров от музыканта.
Да… это был явно успешный симбиоз человека и животного, которых объединила любовь к музыке (шучу). Но для собаки, как мне думается, эта “сотрудничество” означало надежное, ежедневное кормление (так что, как мне думается, эта уличная собака нашла своего спонсора в его лице).
Постояв в толпе и послушав реально хорошее “соло” на трубе в его исполнении, мы пошли дальше – Михаил поторапливал меня с извиняющим видом.
Продираясь сквозь нарастающий людской поток, мы вышли на большую открытую площадку, где не было чугунной балюстрады ограждения верхней набережной от её нижней части. Отсюда, вниз по её центру шли ступеньки короткого спуска к морю через каменную террасу с длинными деревянными сидениями по обеим изогнутым сторонам. Там виднелось много сидящих людей, отдыхающих прямо у моря. Мишка тянул меня дальше, но я остановился, с любопытством глазея на невесть откуда взявшиеся здесь белые телескопы. Двух – и трёхметровые в длину стволы с линзами толще, чем та пушка у “Эспаньолы”, они вызывали у прохожих любопытство и желание взглянуть хоть разок через окуляр в глубину космических далей. Я был здесь, в этом городе, таким же любопытствующим курортником, как и тысячи прочих людей, выбравших Ялту для своего летнего отдыха.
И мне всё здесь было интересно и, как и эти телескопы, порой удивляло с естественным желанием рассмотреть всё получше. Откуда они здесь взялись и как их сюда доставили, мы с Мишкой не видели, но ещё час назад их здесь не было. С заходом дневного светила за кромку гор, небо с той стороны небосклона всё ещё пылало жёлто-кремовым светом в то время, как в его всё ещё голубоватой, прозрачно-спокойной дымчатой глубине со стороны моря показались первые, ещё почти незаметные, звёздочки – их было пока что всего несколько светящихся пятнышек на предзакатном небе, но они служили отличной мишенью для этих трубообразных астрономических диковин, явно не ожидаемых здесь, среди этого мельтешения людской толпы, далёкой от астрономии. Тут же рядом стоял зазывала —“астроном” в колпаке звездочёта. Он предлагал совершить экскурсию по небесным объектам и Луне, которая уже незаметно проявилась бледным круглым пятном на далёком размытом горизонте над морем, словно выплыв из его сероватой глади.
Напротив телескопов, на той же площади с фонтаном, видневшимся вдали у больших, красивых платанов, уже открывался другой, прозаический, силовой аттракцион— нужно было провисеть на узкой перекладине над двухметровыми штангами 150 секунд. Наградой победителю был “Айфон” 7 модели.
– Нехило, – подумал я и остановился, чтобы посмотреть, кто же получит заветный мобильник.
За участие в представлении нужно было отдать 500 рублей в руки парнишке, который объяснял желающим условия конкурса. Один за другим претенденты, среди которых были и сильные на вид мужчины, жилистые подростки и просто “любители”, с огромным сожалением, разжимая ладони, пружинисто падали на ноги вниз. За пять минут, что я наблюдал за этим “конкурсом”, никто из соискателей так и не смог провисеть больше этих самых 150 секунд. Удивительно, что такой внешне лёгкий физический конкурс оказался таким трудным для всех его участников.
Так, отвлекаясь и стараясь не задерживаться, мы дошли до уже знакомой мне часовни, к которой, оказывается, и выходила эта самая улица “Морская”, которая круто поднималась отсюда вверх к “не-туристической” части Ялты. Прямо тут же, напротив этой часовни, мы наткнулись на очередную группу уличных музыкантов. Мишка широко улыбнулся, разведя руками. “Это – Ялта!” – говорил его красноречивый жест.
Идя вверх по Морской (оказалась удивительно короткой улицей), я оглянулся назад на набережную, видневшуюся отсюда в проходе между невысокими домами с полоской моря за бухтой. Водная гладь незаметно для глаз уже поменяла свой цвет в тон неба, окрашиваясь огромным хамелеоном в светло-серый цвет.
Подойдя к 4х-этажному дому старой, очевидно, ещё дореволюционной постройки, Михаил открыл ключом кодовый замок на видавшей виды огромной деревянной двери. Сам дом когда-то был несомненным образцом лучшей местной городской архитектуры начала 20 века— вверху виднелись красивые цветные барельефы, но вид полуразобранных балконов на четвёртом этаже, не внушал доверия. Сейчас, по словам Мишки, он был в процессе консервационной реставрации. И их контора съедет отсюда в следующем году после окончания аренды помещения в более комфортабельное здание. Второй этаж этого здания занимали разные конторки и фирмочки, в том числе и юридическая контора моего друга. Он предложил мне зайти с ним внутрь здания, сказав, что, мол, познакомит меня с их новой секретаршей.
– И Веронику свою забудешь, – пошутил он, повернувшись ко мне, жестом приглашая следовать за собой.
– Да отстань ты от меня с этой Вероникой! – сказал я ему благодушно, и остался стоять на улице.
Как бы то ни было, но образ этой “белоснежки” опять растревожил моё сознание. “Почему я так запал на эту девушку? Её глаза? Фигура? Аура..?
Наваждение какое-то – я тряхнул головой, словно стараясь избавиться от её прямо какого-то колдовского образа. А тут ещё Мишка со своими подколками! Я уж и сам был не рад, что рассказал Михаилу о своём неудачном знакомстве с ней в автобусе.
Пока Михаил был занят делами, я решил позвонить по сотовому родителям в Москву. Ранее днём я отослал маме сообщение, что прибыл благополучно в Ялту, но ответа от неё так и не получил. Похоже, связь барахлит здесь, и точно – я дозвонился до мамы, и она сказала, что ничего не получала от меня, а на её телефонные звонки автоинформатор сообщал, что “абонент недоступен”.
Я так отвлекся, разговаривая с мамой, а потом с отцом, что не заметил момента, как мой друг вышел из здания и подошёл ко мне и затем передал привет моим родителям, (а они – соответственно – ему и его родителям).
По его довольному лицу я видел, что он не зря зашел в свою контору. Оказалось, что их молоденькая секретарша напутала и дала Михаилу Викторовичу заказ на работу, который предназначался его коллеге-адвокату, и тоже Михаилу. Мишка, естественно, не был в курсе договоренностей между тем клиентом и его коллегой и думал, что этот срочный заказ нужно брать в работу с утра. Но всё разрулилось благоприятным для меня образом – мы же собирались завтра поездить по местным достопримечательностям.
– Только я – Брагин, а он – Бранин, – смеясь, сказал Михаил. – Нас часто путают, когда звонят к нам в офис.
Разговаривая, мы спускались вниз на набережную и Мишка, достав свой сотовый, кому-то позвонил – я не прислушивался к его разговору, заворожено смотря на всё ту же видимую полоску моря за маяком, которое, словно впитало в себя предвечерние серые краски, растворив их в своей потемневшей, ставшей свинцово – матовой, поверхности.
Небосвод, утратив свою прежнюю, какую-то материально – плотную дневную синеву, стал нежно прозрачным в новых предзакатных красках, окрашиваясь в дымчато – розово – агатовые оттенки. В огромном, блекло-голубоватом небесном куполе, возникли, как будто ниоткуда, редкие, словно сотканные из нежнейшего шёлка, облачка, проявившиеся в виде вытянутых серо-розовых, пастельного цвета, полупрозрачных, пёрышек. Они неподвижно стояли на закатном небосклоне, сливавшемся с морем на видимом мне отсюда горизонте. Линия раздела моря и неба, чёткая днем, уже постепенно размылась, бледнея и серея, и постепенно темнела вместе с морем. Любуясь красотой неба, которое приобрело какую-то ранее скрытую от глаз объемную проницаемость, открывая взору первые, уже видимые глазу, звёздочки, я даже остановился, отстав от Михаила на несколько шагов.
– Где в урбанистическом московском мегаполисе я мог бы вот так восхититься необыкновенной цветовой трансформацией неба и моря? – восхищался я столь необычными для меня в моей московской жизни живыми, акварельно-дымчатыми красками южной природы в её переходе от света к сумеркам, принося, вместе с тем, с моря столь приятную освежающую прохладу вечернего бриза на смену дневному зною и духоте.
Мишка, между тем, закончил свой разговор и, дождавшись меня, предложил пройтись по вечерней набережной. Уже было половина восьмого вечера.
– Сейчас ты почувствуешь разницу, – как-то загадочно сказал мне мой ялтинец, и, что он имел в виду я понял, когда, выйдя “в свет” из этой тихой улочки, больше похожей на небольшой переулок, мы оказались буквально в людском потоке.
– Сколько же народу прибавилось на набережной за те двадцать минут, что мы не были здесь, – поразился я про себя.
Невольно, на ум мне пришло сравнение с часом пик в метро на Киевской. Набережная была заполнена людской рекой, и нам приходилось уже просто маневрировать в этой плотной праздной толпе отдыхающих, среди которой мы периодически натыкались на заторы, создаваемые самодеятельными уличными музыкантами, хипхоперами и одиночными артистами и теми же фокусниками. Просто какой-то смотр самодеятельных талантов.
Мы вышли на открытую площадку у часовенки, смотря сверху на морские причалы с катерами и белым маяком вдали на оконечности бухты.
Краски неба и моря постепенно увядая и темнея, сливались друг с другом в восточной стороне в сплошную тёмную “акварель”, в то время как на западной части небосклона облака были окрашены в розовый цвет с алыми клиньями света от скрывшегося за горами солнца. Мишка пояснил, что там – он показал рукой на северо-запад, Крымские горы сходят на нет, уступая место равнине, и лучи закатного солнца со стороны степного Крыма окрашивали небо в бледный, розовато-серый, дымчатый цвет, смешиваясь с ночной тьмой, наступающей с востока.
Продвигаясь в толпе людей в сторону памятника Ленину – я уже начинал ориентироваться на набережной – Михаила неожиданно увидел какой-то его знакомый и, разговаривая с ним, мы прошли в сторону скамейки в белой, ажурной беседке, почти скрытой в густой листве обвившей её зелёной глицинии и – большая удача— она как раз освободилась словно специально для нас. Мне пришлось поучаствовать немного в ненужном для меня формальном разговоре с этим его знакомым, который затем перешёл в деловую беседу, и я просто терял время, сидя рядом с моим дружком, не слушая их диалог.
Я смотрел перед собой на проходящий мимо меня поток людей, понимая, что все эти люди приехали в Ялту со всех уголков нашей огромной страны, на неделю или две, чтобы здесь отдохнуть, так же, как и я, и набережная ежевечерне превращалась летом в комфортную, прогулочную зону для многих тысяч отдыхающих, закончивших свою дневную “пляжную” программу и, после дневного зноя, собирались огромной праздно-шатающейся массой на неспешный променад здесь, как, скажем, туристы в Ницце на Английской набережной. Но насколько скучной теперь она мне казалась по сравнению с имеющимися доступными развлечениями, сконцентрированными на километровом участке её ялтинского аналога! Проходящие мимо меня люди уже были одеты в вечерний “прикид” и готовы к началу активного времяпровождения в многочисленных ночных клубах, увеселительных заведениях и ресторанах на набережной Ялты, а сама набережная уже превращалась постепенно в зону “дефиле” для прекрасной половины человечества и их спутников.
