Kitabı oku: «Русские поэты. Предсказанный уход», sayfa 5
Спасти Есенина, достояние республики
У Есенина было немало знакомств среди советской элиты, многие ему симпатизировали, заступались, когда поэт-скандалист попадал в очередную неприятную историю, пытались помочь в плане здоровья.
Валентин Катаев писал в книге «Алмазный мой венец»: «Королевич (прозвище Есенина. – О.Ш.) был любимцем правительства. Его лечили. Делали все возможное. Отправляли неоднократно в санатории. Его берегли как национальную ценность. Но он отовсюду вырывался» (публикация 1978 года).
Известно письмо, направленное 25 октября 1925 года Христианом Раковским1 шефу ОГПУ Феликсу Дзержинскому:
«Дорогой Феликс Эдмундович!
Прошу Вас оказать нам содействие – Воронскому2 и мне, – чтобы спасти жизнь известного поэта Есенина – несомненно, самого талантливого в нашем Союзе.
Он находится в очень развитой стадии туберкулеза (захвачены и оба легкие, температура по вечерам и пр.)3. Найти куда его послать на лечение не трудно. Ему уже предоставлено было место в Надеждинском санаториуме под Москвой, но несчастье в том, что он вследствие своего хулиганского характера и пьянства не поддается никакому врачебному воздействию.
Мы решили, что единственное еще остается средство заставить его лечиться – это Вы. Пригласите его к себе, проберите хорошо и отправьте вместе с ним в санаториум товарища из ГПУ, который не давал бы ему пьянствовать. Жаль парня, жаль его таланта, молодости. Он еще мог дать, не только благодаря своим необыкновенным дарованиями, но и потому что, будучи сам крестьянином хорошо знает крестьянскую среду. Зная, что Вас нет в самой Москве, решили написать, но удалось это сделать только с дороги – из Себежа.
Желаю Вам здоровья. Крепко жму руку.
Х. Раковский».
На документе резолюция Дзержинского: «Т. Герсону (секретарь, управляющий делами ГПУ. – О.Ш.) – м.(может) б.(быть) Вы могли бы заняться?»
Ниже пометка Герсона: «Звонил неоднократно – найти Есенина не мог».
Это была последняя попытка властей спасти «национальное достояние». Но, думается, разыщи Герсон Есенина, после «воспитательной беседы» на Лубянке тот бежал бы сломя голову подальше, ища, где сокрыться. У поэта и без того чудовищно развилась мания преследования – всюду мерещились чекисты, милиционеры, соглядатаи, жаждавшие его кровушки. Бегать и прятаться Сергею Есенину было не привыкать, причин хватало. После письма Раковского до смерти ему оставалось ровно два месяца.
Охота на Есенина
Есенин много ездил по городам и весям – с выступлениями, поэтическими вечерами, просто в силу охоты к перемене мест. Побывал в Евпатории, Ростове-на-Дону, Таганроге, Новочеркасске, Ташкенте, Харькове, Оренбурге и много еще где.
Но с августа 1923 года, когда он вернулся в Москву из Америки и пути их с Айседорой Дункан разошлись, начинается черная полоса с настоящей охотой на поэта органов правопорядка, травлей в газетах. Ему приходится укрываться в лечебных учреждениях, уезжать из Москвы, чтобы избежать судебного преследования.
А ведь в том же году Есенин познакомился с Львом Троцким (встречу устроил Яков Блюмкин). Кажется, они друг другу понравились. Троцкий, считавший себя большим литератором современности, «демон революции», как его называли, высоко оценил Есенина-поэта. Более могущественного покровителя трудно было представить – второе после Ленина лицо в партии и государстве, председатель Реввоенсовета, народный комиссар по военным делам РСФСР, в руках сосредоточена огромная власть. Одного его слова было бы достаточно, чтобы от Есенина отстали.
Однако известно более чем о десятке уголовных дел, возбужденных против Есенина в тот период. Ему инкриминировали дебоши, хулиганство, пьяные драки, а самое страшное – антисемитизм. Эта статья появилась в УК РСФСР благодаря декрету, подписанному В. Лениным еще в 1918 году, и сулила до двух лет лишения свободы, а при некоторых обстоятельствах (погромы, издание литературы, разжигающей межнациональную рознь) и высшую меру. Среди партийной и советской элиты через одного были сплошь представители известной национальности; ругань в адрес вождей уже сама по себе являлась преступлением, а если вождь еврейских кровей – преступлением двойным.
Типичное происшествие с Есениным, зафиксированное в милицейском протоколе: «20-го января с.г. гр-н Есенин, явившись в кафе «Домино», начал придираться без всякого повода к посетителям и кричал: «Бей жидов»… Милиционер… Громов предложил гр. Есенину следовать в милицию, на что он ответил отказом и стал оказывать сопротивление, нанося удары милиционеру, и лишь с помощью дворников был доставлен в отделение милиции. Дорогой в милицию гр-н Есенин продолжал буйствовать и кричать «бей жидов» и т. д.».
Есенина должны были наказать по всей строгости, но он в суд не являлся, исчезал. Возможно, в каких-то случаях помогали влиятельные знакомства на самом верху.
Милиция систематически задерживала Есенина и составляла на него протоколы. Но есть основания полагать, что на скандалы и драки в кабаках Есенина провоцировали специально обученные люди. Несколько уголовных дел были направлены в Краснопресненский районный суд Москвы – все они состряпаны как под копирку, события происходили по одному сценарию. Кто-то очень хотел засадить Сергея Есенина в узилище.
Кроме провокаций для инспирирования дел привлекались лжесвидетели и фискалы. 20 ноября 1923 года Есенин с друзьями и товарищами по литературному цеху – Сергеем Клычковым, Петром Орешиным и Алексеем Ганиным – зашли в столовую-пивную на Мясницкой. Обсуждали будущие издательские проекты, не забывая прихлебывать из пивных кружек. Рядом устроился невзрачный тип, вслушивался в разговор. Когда ему сделали замечание, выскочил на улицу и немедленно вернулся в сопровождении двух милиционеров, как будто те специально ждали. «Вот эти, – указал филер на поэтов, – оскорбляли наших вождей Льва Троцкого (при рождении Лейб Давидович Бронштейн. – О.Ш.) и Льва Каменева (при рождении Лев Борисович Розенфельд. – О.Ш.), пускали антисемитские пропаганды».
Всех четверых поэтов тут же отправили в кутузку, завели уголовное дело по статье 59 УК. Газеты принялись дружно клеймить «антисемитов», Есенина – особо, требуя самого сурового приговора. Больше всех старался некто Лев Сосновский (литератор, редактор популярных столичных газет, один из организаторов убийства царской семьи, расстрелян в 1937 году). Но дело непостижимым образом развалилось и было передано в товарищеский суд Союза писателей. Товарищи писатели четверых поэтов словесно осудили, но и Сосновского тоже – за клевету и травлю Есенина.
Тем не менее травля в газетах продолжалась – «трудящиеся» требовали мягкое решение товсуда отменить и по всей строгости наказать «антисемитчика, дебошира и подкулачника». Есенина довели до нервного срыва, он укрылся в стационаре профилактория имени Шумской на Полянке.
13 февраля 1924 года Есенин попадает в Шереметевскую больницу (сейчас известную как Склиф) с серьезно травмированной рукой. Сам он рассказывал, что упал на витринное стекло и порезался осколками. Но слухи ходили, что резал себе вены, покушался на самоубийство. Однако исследователь жизни и творчества Есенина Э. Хлысталов (полковник МВД, профессиональный следователь с Петровки, 38, член Союза писателей) отыскал больничные документы, в которых записан диагноз – «рваная рана левого предплечья». Похоже, получена она была в ходе нападения на поэта. В больницу за Есениным приходили серьезные люди с наганами – арестовывать. Врач убедил, что больной в критическом состоянии и сейчас не транспортабелен. Серьезные люди пообещали вернуться к выписке и – чтоб ни-ни, никому ни слова! Но врач оказался порядочным, предупредил друзей Есенина, и те спрятали его в… Кремлевской больнице. После выписки Есенин «залег на дно».
«Орден русских фашистов»
Уже упоминавшееся кафе «Домино», в 20-х известное как «Кафе поэтов», по существу, было клубом, где часто встречались Есенин и его друзья-товарищи по поэтическому цеху. Кто здесь первый среди равных, было понятно уже по штанам Есенина, прибитым у входа к стене и цитате из его стихов. Бренд своего рода! Молодые люди обсуждали творческие дела, читали свои новые стихи, доходило и до разговоров про политику, а то и ругани в адрес большевистских вождей. А ведь и у стен есть уши…
Ближайший друг Есенина поэт, литератор Алексей Ганин, двумя годами старше его как-то в их теплой компании в шутку объявил, что большевистское правительство долго не продержится и надо подумать о новом составе, стал записывать кандидатов в министры. Есенина он «назначил» министром просвещения. Тот не на шутку перепугался, потребовал замарать его фамилию.
Главой Минпроса тут же был объявлен юный поэт Иван Приблудный…
И снова нашлось кому донести в органы. Вскоре сам шутник Ганин будет «назначен» ГПУ главой подпольной антисоветской террористической организации «Орден русских фашистов». Компанию друзей, в которую входили поэты, литераторы, художники, врачи (да, моловшие языками, но не совершившие каких-то конкретных действий против советской власти), записали в «фашисты», злейшие враги. 11 ноября 1924 года Алексей Ганин и еще 13 человек были арестованы по инспирированному делу «Русских фашистов».
В ходе допросов Ганин тронулся умом, что подтвердила судебно-психиатрическая экспертиза. Это обстоятельство не помешало чекистам приговорить его к высшей мере. В конце марта 1925 года Ганин и еще четверо – художники братья Петр и Николай Чекрыгины, литераторы В. Галанов и В. Дворянский – были расстреляны. Трое «фашистов» получили по 10 лет лишения свободы в Соловецком лагере особого назначения (СЛОН).
А что же Есенин? Ведь он тоже должен был оказаться в списке привлеченных по этому делу. То ли каким-то звериным чутьем почувствовав нависшую опасность, то ли был предупрежден, но в начале сентября 1924 года, еще до арестов Ганина и других «русских фашистов», Есенин из Москвы исчезает. Никто не знал, кроме самых близких, что путь его лежал в Баку, где было у кого укрыться.
Восток, о сколько в этом звуке!
Восток неизъяснимо притягивал Сергея Есенина – и Кавказ, и «золотая дремотная Азия». Там он бывал неоднократно, напитывался новыми впечатлениями, там хорошо жилось и писалось (это при том, что еще шла Гражданская война и на Туркестанском фронте было горячо).
В 1921 году, с середины мая по 3 июня, Есенин гостил в Ташкенте у своего друга поэта Александра Ширяевца. Знакомство их завязалось еще до революции и переросло в большую дружбу. Настолько они стали близки, что после неожиданной смерти Ширяевца (переехавшего из Туркестана в Москву) в мае 1924 года (предполагали, что умер от менингита), Есенин стал его душеприказчиком по литнаследству и объявил: «Если я умру, похороните меня рядом с Шуркой милым». Что и было исполнено: могилы Сергея Есенина и Александра Ширяевца находятся рядом на Ваганьковском кладбище.
В Ташкенте Есенин жил в служебном вагоне (Ширяевец ютился в комнатке на нескольких квадратных метрах, негде было гостя разместить). Вагон в тупике на приколе, а Есенин – весь в движении: выступления перед публикой, знакомство с колоритными Ташкентом, Самаркандом.
Год спустя Есенин писал Мариенгофу из-за границы: «Вспоминаю сейчас о Туркестане. Как все это было прекрасно! Боже мой!» Европа, а затем и Америка поэта совсем не впечатлили, там он тосковал и маялся.
Но главная точка в восточных путешествиях Есенина – это, конечно, Баку.
Первый раз он побывал здесь в августе 1920 года вместе со своими друзьями-имажинистами Анатолием Мариенгофом и Григорием Колобовым. Последние с детства были дружны, вместе обучались в 3-й частной гимназии в Пензе.
После революции Колобов высоко поднялся по службе в Наркомате путей сообщения. Ему, старшему инспектору Центрального управления НКПС, для инспекционных поездок по Стране Советов был положен персональный комфортабельный вагон. Колосов пописывал стихи, входил в группу имажинистов, а также был членом созданной Есениным «Ассоциации вольнодумцев в Москве». Удачные обстоятельства! Особенно наличие мягкого вагона. Именно в нем Есенин приезжал в Ташкент и проживал. Этот же вагон доставил друзей в Баку. Чем они здесь занимались? Колобов инспектировал, Мариенгоф с Есениным знакомились с городом, встречались с читателями, творческой интеллигенцией. В тот приезд в Баку Есенин закончил знаковую для него поэму «Сорокоуст», в которой окончательно расплевался с «новокрестьянской поэзией». Вы, конечно, помните строки оттуда про красногривого жеребенка, который бежит за поездом, «тонкие ноги закидывая к голове»: «Милый, милый, смешной дуралей, / Но куда он, куда он гонится? / Неужель он не знает, что живых коней / Победила стальная конница?»
Есенин почувствовал, что не все ладно при новой власти с воспевавшейся им любимой деревенской Русью.
О, электрический восход,
Ремней и труб глухая хватка,
Се изб древенчатый живот
Трясет стальная лихорадка!..
Хорошо им стоять и смотреть,
Красить рты в жестяных поцелуях, –
Только мне, как псаломщику, петь
Над родимой страной «аллилуйя».
Оттого-то в сентябрьскую склень
На сухой и холодный суглинок,
Головой размозжась о плетень,
Облилась кровью ягод рябина.
Оттого-то вросла тужиль
В переборы тальянки звонкой.
И соломой пропахший мужик
Захлебнулся лихой самогонкой.
Август 1920 г.
Но торная дорога в Баку для Есенина проложилась благодаря знакомству, быстро переросшему в дружбу (заметьте, со сколь многими он знакомился и сходился на короткой ноге; дружить надо уметь, а у Есенина просто талант на это был!), со вторым секретарем ЦК компартии Азербайджана и по совместительству главным редактором газеты «Бакинский рабочий» Петром Чагиным, приехавшим в Москву по партийным делам. Знакомство произошло в феврале 1924 года в гостях у Василия Качалова, актера МХТ. Салон, не салон, но в этой квартире часто собирались люди искусства, литераторы, поэты. «Дай, Джим, на счастье лапу мне, такую лапу не видал я сроду» – это из стихотворения Есенина «Собаке Качалова» (весна 1925 года): «Хозяин твой и мил и знаменит, / И у него гостей бывает в доме много, / И каждый, улыбаясь, норовит, / Тебя по шерсти бархатной потрогать».
Есенин и Чагин понравились друг другу, поэт с интересом слушал рассказ партийца и главреда о красотах Баку, о романтике нефтяных вышек, о больших делах и харизме Сергея Мироновича Кирова, бывшего в ту пору первым секретарем ЦК компартии Азербайджана. Есенин очень проникся и весьма был рад приглашению Чагина приехать к ним. Петр даже намекнул, что мечта Сергея – побывать в Персии, которая Иран, вполне исполнима. До этой будоражившей воображение поэта страны всего несколько часов хода на катере по Каспию…
Приглашением Чагина Есенин воспользуется через семь месяцев, в сентябре 1924-го, когда, как мы уже говорили, он был вынужден бежать из Москвы, спасаясь от судебных преследований и расправы.
Старый «друг» Яша Блюмкин
В начале сентября Есенин прибывает в солнечный Баку, но не отправляется с вокзала немедленно к Чагину, а селится в лучшей, с претензиями на роскошь, гостинице «Новая Европа» в № 59. И тут нос к носу сталкивается в ресторане с давним знакомым Яшей Блюмкиным. Ба, какая встреча! Им есть о чем поговорить, что вспомнить – об общих московских знакомых, имажинистской вольнице, о славных попойках в поэтических кафе, о том, как в 20-м году Блюмкин, матерый авторитетный чекист, вытащил Есенина из застенков ЧК (на Лубянку скандалиста и хулителя власти Есенина забирали дважды).
Яков Григорьевич Блюмкин – интереснейшая и довольно зловещая фигура в советской истории, роман о нем (разумеется, авантюрный) перекрыл бы по объему прилепинские 1000 книжных страниц. Уроженец Одессы, Блюмкин участвовал в Гражданской войне на Украине, в 1918-м совместно с небезызвестным Мишкой Япончиком сформировал из лихих одесситов и сознательных бандитов 1-й Добровольческий железный отряд для борьбы с белыми. Якшался с махновцами. Примкнул в левым эсерам, партия которых тогда сотрудничала с большевиками.
Руководители партии в мае 18-го года направили Блюмкина в ВЧК – заведовать отделом по борьбе с международным шпионажем. Вскоре он уже заведующий отделом по наблюдению за охраной посольств и их возможной преступной деятельностью. Ну и доохранялся: 6 июля того же 1918 года Блюмкин явился в посольство Германии, предъявил поддельный документ с поддельной подписью Дзержинского и убил там посла Мирбаха. Это послужило сигналом к вооруженному мятежу левых эсеров против советской власти и большевиков.
Год киллер Блюмкин находился в бегах, а потом явился с повинной в киевскую ЧК. Его приговорили к расстрелу. Но стараниями наркомвоенмора Троцкого и председателя ВЧК Дзержинского амнистировали и заменили расстрел на… «искупление вины в боях по защите революции». Далее следует стремительный взлет авантюриста и террориста Якова Блюмкина в карательных и разведывательных органах. Начальник личной охраны Троцкого, сотрудник иностранного отдела ОГПУ, наконец, резидент советской разведки в Палестине и куратор спецопераций на всем Востоке. Он же – организатор создания коммунистической партии Ирана, член ее ЦК! Штаб квартира Блюмкина (здесь он маскировался под фамилией то ли Исаев, то ли Исаков) находилась в Баку, почему они и встретились в гостинице с Есениным.
А в Москве Блюмкин тусовался с поэтами и писателями, прислушивался, присматривался, что там шебуршит творческая интеллигенция про советскую власть и вождей. В подпитии похвалялся, как собственноручно расстреливает врагов революции в подвалах Лубянки. «Хотите, устрою экскурсию? Ха-ха, шутка».
И вот этот страшный человек сидел сейчас перед Есениным, мило с ним беседовал. Что произошло дальше, доподлинно неизвестно. По одной из версий, Блюмкин приревновал поэта к своей любовнице Елизавете Горской (Розенцвейг), присутствовавший тут же. Или поэт сказал что-то оскорбительное в ее адрес. Шерше ля фам, как говорят историки и следователи. Блюмкин пришел в неистовство, что с ним часто случалось, выхватил револьвер и наставил на Есенина. Тот прекрасно понимал, что этот «приятель» запросто может его кокнуть и ничего ему за это не будет. Есенину уже случалось отводить ствол Блюмкина от жертв – безбашенный чекист однажды хотел застрелить молодого актера Игоря Ильинского за то, что тот в ресторане вытер свои грязные башмаки портьерой (возможно, это лишь байка). Блюмкин прилюдно чуть не застрелил поэта Осипа Мандельштама (не байка).
Сергею Александровичу пришлось спасаться бегством – не только из гостиницы, но из самого Баку. Он немедленно подхватился и, не предупредив Чагина, уехал в Тифлис. Совсем не смешно вышло: хотел спрятаться от московских чекистов, а нарвался на самого страшного из них…
Блюмкин, имея впечатляющий послужной список, совсем еще молодой человек, младше Есенина (вероятно, 1898 г.р., но в анкетах писал – 1900-й), а выглядел на 10 лет старше. Посмотрите на фото – ну бандитская же просто рожа с выбитыми петлюровцами передними зубами (позже вставил металлические)! Но внешность бывает обманчива, у него за ней скрывались незаурядный ум, изобретательность, способность на лету схватывать знания. Достаточно сказать, что Блюмкин самостоятельно выучил турецкий, арабский, китайский и монгольский языки, пользовался ими при выполнении оперативных заданий на Востоке.
Подозревают, что именно Яков Блюмкин участвовал в убийстве Сергея Есенина в Ленинграде в декабре 1925-го. Но он физически не мог этого сделать, поскольку находился далеко за пределами Советской России.
По данным члена Международного есенинского общества «Радуница» Льва Карохина, автора нескольких книг о Есенине, «с августа 1925 года по июнь 1926-го Яков Блюмкин со спецзаданием находился в высокогорном районе Китая». Про алиби разведчика и спецслужбиста Блюмкина также говорит писатель, историк Олег Шишкин: с середины 25-го года Блюмкин почти на год «завис» в Тибете вместе с экспедицией Николая Рериха, искавшей загадочную Шамбалу. Есть записи в дневнике Рериха, перед которым мастер перевоплощений Блюмкин поначалу разыгрывал роль ламы.
Впрочем, все это оспаривается сторонниками версии убийства Есенина.
Яков Блюмкин, верный янычар Троцкого, будет расстрелян в конце 1929 года за связь с изгнанным из Страны Советов Львом Давидовичем, встречи с ним в Турции, доставку писем с инструкциями от него. Когда Блюмкина, ненавидимого Сталиным, задерживали в Москве, он уходил от погони на автомобиле, отстреливаясь на ходу. Прямо какой-то гангстерский боевик! Стоя перед расстрельной командой, Блюмкин вдруг запел «Интернационал». Закопают террориста № 1 в какой-то яме на Ваганьковском кладбище. К Есенину туда почему-то «подселялись» многие, сыгравшие определенную роль в его судьбе.
Пока же Яша Блюмкин в ярости размахивает пистолетом, а Есенин бежит от него из Баку в Грузию, в Тифлис.
