Kitabı oku: «С точки зрения чудовища», sayfa 4
День обещает быть забавным.
Надо отдать Исабель должное: она не смотрит на столовые приборы как на диковинку. Даже следует моему примеру и чинно разворачивает салфетку у себя на коленях. Мелех, дурак, все боялся, что на нее упадет еда и обычно уходил с пятном соуса на штанах.
Я ловлю себя на мысли, что как будто вернулся в далекое прошлое. Ткань на стенах зала, конечно, выцвела и истрепалась, но я и Агнес стараемся держать используемые комнаты в чистоте. Так что стол и полы были натерты до блеска, посуда в серванте недавно очищена от пыли, стекла вымыты, и даже картины выглядят как-то… светлее. Мы давно уже не зажигаем свечи в люстре, а уж процесс снятия с нее паутины превращается в настоящее приключение. Странно, но мне нравится мысль о том, что наш обед выглядит так, будто в моей жизни ничего не произошло.
Я ожидаю, что холодная телятина с брусникой и картофельный суп произведут на Исабель впечатление. Вчера мне не спалось и я до поздней ночи готовил, забивая мысли и воспоминания. Но Исабель, поморщившись, отодвигает от себя тарелку с первым и, прожевав кусочек второго, сплевывает его в салфетку. Ну хоть не обратно в тарелку.
– А что-то еще у тебя есть? – спрашивает наглая девчонка, делая такое лицо, будто ожидала королевский ужин из двадцати блюд.
– Это не очень… съедобно, – добавляет она, видимо решив ужалить мою гордость как можно сильнее.
В самом деле, глупый виконтишка распушил хвост перед деревенской девкой. Хватило бы с нее лука с хлебом. Да что я вообще делаю?!
Лицо Винсента стало злым.
– Что, твой желудок не привык к таким деликатесам? – наклонился он через стол к Исабель.
Девушка облизнула губы.
– В твоем супе не хватает соли и трав. Он пресный. А мясо такое жесткое, что его невозможно жевать, – ответила она, вжавшись в спинку стула. Тарелка просвистела мимо левого уха Исабель и врезалась в сервант, чудом не разбив стекло.
– Пошла вон! – заорал виконт, вскакивая с места и пиная ногой соседний стул.
Девушка схватила со стола нож и выставила его перед собой.
– Ты что, совсем дурная? – остановился Винсент.
Исабель отступила к двери.
– Я не хотела обидеть вас… тебя. Но лучше, если я буду говорить правду, так? Тогда ты сможешь верить мне. Твой обед не плох для того, кто… кто раньше никогда не имел дела с кухней. Но я могу подсказать, как сделать его лучше.
– Винсент пригладил ладонью волосы.
– Почему ты думаешь, что мне важно тебе верить?– спросил он мрачно.
– Потому что иначе мы не сможем проводить целый день вместе, – твердо ответила Исабель.
Виконт покачал головой.
– Опусти нож. Если бы я хотел сделать тебе больно, тарелка попала бы в твою голову, – Винсент помассировал себе висок. – И вообще, Мелех никогда не жаловался.
Исабель наконец-то положила нож на стол.
– Отец очень боится обидеть кого-либо, – уклончиво ответила она.
– Знаешь, сейчас тебе лучше уйти домой, – виконт отвернулся. – Будем считать, что твое первое знакомство с Лозой состоялось. Я буду ждать тебя завтра, с самого утра, – добавил он сухо.
Исабель, еще не привыкшая к скачкам настроения Винсента, зачем-то неловко поклонилась. И выскользнула за дверь.
Пройдя пару шагов девушка остановилась и оглянулась.
– Мне жаль, – пробормотала она. – Мне правда, жаль…
Исабель набрала в грудь воздуха.
– Завтра утром отец как раз уезжает. Могу я немного задержаться? – крикнула она.
– Катись к дьевону, – устало отозвался виконт.
Арел приходит, когда я почти заканчиваю отмывать суп с пола и собираю все осколки.
– Ленно сказал, вы хотите видеть меня, господин, – прислоняется мужчина к дверному косяку. Я вижу то, чего не замечал раньше: загорелое лицо Арела прорезали неглубокие пока что морщины.
Как быстро он состарится? Придет ли кто ему на смену?
Я решаю, что стоять на коленях перед слугой не совсем правильно и поднимаюсь, отодвинув от себя тряпку.
– Что ты скажешь про Исабель? – начинаю я издалека.
– Честная девушка и любящая дочь, – отвечает Арел, не задумавшись.
Я киваю.
– А еще?
– А больше ничего. Я мало с ней общался. Умная она. Слишком умная, я бы сказал. Моему сыну такую не надо, – хмурит брови Арел.
«Скорее, это ей твой сын не нужен», – чуть было не отвечаю я, но сдерживаюсь. Какого дьевона мне вздумалось заступаться за Исабель?
– Ты помнишь ее мать? – задаю я волнующий меня вопрос.
Арел чешет заросший бородой подбородок.
– Чего ж не помнить. Красивая была женщина, – на губах слуги появляется мечтательная улыбка. – Артисткой была бродячей. Скрипачкой. Поговорить с ней всегда приятно было. Выслушает внимательно, совет по делу даст. Или просто улыбнется так, будто богиня обласкала. Очень мы удивились, когда она за Мелеха выйти замуж согласилась.
– Почему? – продолжаю допытываться я. Марел редко говорил о невестке. Я даже не помню ее имени, Марел называл ее «жена сына».
Мелех же пришел ко мне после ее смерти, и у меня не было ни интереса, ни желания говорить о его жене.
– Так говорю ж, красавица, – Арел говорит это так, как будто красота матери Исабель все объясняла.
– На нее мельник наш глаз положил – деньги у него уже тогда водились, собой хорош. А она только хвостом махнула. А Мелеху ответила согласием. Боги весть почему.
– Как ее звали?– я решаю, что надо, наконец, восполнить пробел.
– Лисавет, – Арел не произносит, пропевает это имя. Я только хмыкаю. Бродяжка по имени Лисавет – претенциозно.
– Обидно, когда необычная женщина умирает от простуды, – говорю я. – Ей подошло бы что-то более изящное.
– Странно, что вы сказали это, господин,– удивляется Арел. – Знахарка клялась, что ее травы должны были поставить Лисавет на ноги, а она сгорела в один день. Утром еще знахарка была, а вечером Лисавет стало хуже. Да как хуже, прости боги, я этого зрелища в жизнь не забуду. Скорченная она была, как будто ее крутили в разные стороны. И кровь на губах, – слуга размашисто сотворяет оберегающий знак.
– Мелех тогда совсем обезумел, выбежал из дома, звал на помощь. Да только никто из нас ничем помочь не смог. Даже Киана.
Меня как под дых ударяет.
Отпустив слугу, я сажусь рядом с суповым пятном и повторяю про себя слова Арела, чтобы их смысл хорошенько дошел до моего сознания. Мама травы любила и уважала. Она часто позволяла мне проводить с ней время в оранжерее в Больших Ключах, и даже трогать книги, которые она выписывала из разных стран.
Один из ее атласов был полностью посвящен ядовитым травам. Среди красочных гравюр особенно привлекли мое внимание пять, расположенных в середине атласа. Травы, которые, как пояснила мать, можно было найти чуть ли не за порогом дома. Если знать, где именно искать. В шесть лет мысль о том, что самый безобидный цветок может таить в себе опасность, будоражила мое воображение. Не одну ночь я провел, представляя себе печальную учесть тех, кто по незнанию прикоснулся к смертельным растениям.
Позже, когда мать пояснила, что сами по себе те травы опасны лишь в определенных дозах, сочетаниях и способах приема, я успокоился.
Но гравюры запомнил, и когда выучился читать не поленился вернуться в библиотеку и прочесть описания под ними.
Интересно, почему красавица Лисавет решила отравиться, и где она, больная, взяла ягоды «вороньей смерти», любящей прятаться в лесу, в низинах, укрывшись от света толстыми широкими листьями?
Я не удивлен, что Исабель думает, что Лисавет умерла от простуды – кто скажет такую правду ребенку.
Но знахарка… знахарка должна была понять, что к чему. Наверное, согласилась не выносить сор из избы.
Жаль не узнать, какой именно сор.
Было бы… было бы интересно. Возможно, когда Мелех вернется, я потревожу его душу этим вопросом. А пока я иду выбрасывать осколки. Надо же, Исабель оказалась не так уж и не права. Только с предметом, которым я в нее швырнул, ошиблась.
Я не хочу думать, почему я вообще сорвался впервые за столько лет. Просто обещаю себе, что больше этого не произойдет.
Глава 4
– Нет, все-таки это неправильно! – Мелех в который раз поставил корзину на пол и принялся вытаскивать из нее вещи. – Не могу я оставить тебя тут одну. Не могу и не оставлю! Все, точка.
– Папа, пожалуйста, не надо снова начинать этот спор, – Исабель ласково взяла отца за руку.
– Первый день с Винсентом прошел неплохо, я справлюсь.
Я хочу, чтобы ты выздоровел и вернулся ко мне. Ты обещал, что долго-долго будешь рядом со мной, помнишь? Когда мама умерла.
– Помню, – гончар вздохнул. – Все никак не привыкну, что ты выросла и теперь заботишься обо мне. А ведь это я должен следить за тем, чтобы в твоей жизни все было безопасно и спокойно. Какой же я отец?
Исабель обняла Мелеха.
– Самый лучший на свете. Вот увидишь, время пройдет быстро, и ты снова будешь дома, здоров и полон сил, – прошептала она, стараясь не расплакаться.
Исабель и Мелех поднялись задолго до рассвета, чтобы собрать вещи гончара и еще раз проверить, все ли нужное взято с собой. Мелех не переставал говорить, что его отъезд – большая ошибка, и все порывался выложить вещи обратно и пригрозить Исабель отцовским наказанием, если она сейчас же не признает, что он прав.
Исабель обнимала отца, хмурила брови, топала ногой, извинялась, снова складывала вещи и не переставала рассказывать, как она ждет возвращения Мелеха – здорового и полного сил.
Разлука с отцом походила на кошмар, в котором она оставалась одна, перед двумя могилами, и никак не могла вспомнить ни лица матери, ни отца. Осознание внезапного одиночества, беззащитности перед остальным миром, было так мучительно, что Исабель просыпалась в слезах и крике. И с облегчением прислушивалась к могучему храпу отца в соседней комнате.
Входная дверь скрипнула.
– Исабель? Мелех? – звучный голос освященника разнесся по дому.
– Скажу Желю, что ты скоро будешь готов, – Исабель торопливо положила обратно в корзину любимый жилет отца.
Освященник стоял возле входа, вертя в руках один из кувшинов, которые недавно закончила расписывать Исабель. Узор, опоясывающий его, был сложен из бутонов розы. Начинаясь от донышка, он оплетал ручку кувшина и распускался букетом у горлышка. Освященник провел пальцем по одному из бутонов.
– Нравится? – улыбнулась Исабель, подходя к Желю. Тот поставил кувшин обратно на стол
– Да, нравится. Некоторые вещи здесь почти так же хороши как в городских лавках. Конечно, не стоит ожидать изящности от деревенской посуды, но твоя идея расписывать ее столь проработанными узорами – интересна. Хотя тебе не хватает мастерства.
Девушка сделала вид, что слова ее вовсе не задели, и окинула Желя задумчивым взглядом. Освященник был высоким, худым, подтянутым и жилистым. Ряса шла ему: его высокому лбу, серым глазам, тонким губам, резко очерченным скулам. Вся фигура Желя, казалось, говорила окружающим: я есть слово богов и проводник ваш на пути к божественному свету. Рядом с Желем каждый ощущал себя так, будто боги смотрят именно на него, и даже заносчивый мельник никогда не медлил снять шляпу, проходя мимо освященника.
До Желя в приходе служил пожилой освященник, низкорослый, толстый, добродушный человек. Любитель выпить лишку на праздник ( а порой и вне оного), был нрава нестрогого и, в общем-то, сквозь пальцы смотрел на прегрешения своих прихожан. Жель оказался другим, с ним приход преобразился, службы стали куда как интереснее и проникновеннее, но и обличения Желя жалили и грозили недовольством богов куда как больше, и куда как суровее.
Поговаривали, что во время обучения в семинарии Аски, Жель оказался втянут в нехороший конфликт, включающий в себя старшего освященника, девицу легкого поведения, растраченные деньги прихода и одного не в меру ретивого правдоруба-семинариста.
Подробностей никто в Малой Долине не знал, однако отношения между Желем и духовенством в Аске и впрямь были натянутыми.
Возможно, еще и потому, что предприимчивый Жель в первый же год службы в приходе отписал Верховному Освященнику, что нехорошо, когда приход, в котором сохранились ценнейшие трехвековые статуи богов искуснейшего мастера, находится в таком плачевном состоянии.
То ли Жель был крайне убедителен и настойчив, то ли Верховный Освященник и впрямь беспокоился о каждом приходе, но он лично нанес визит в Малую Долину, проникся увиденным, и значительная сумма денег проплыла мимо главного храма Аски прямиком в скромный деревенский приход.
На остаток средств Жель организовал кружок при приходе, где занимался с детьми. Учеников было крайне мало – родители полагали, что в деревне больше пользы в том, чтобы ребенок помогал по дому или отцам в работе, чем слушал про непонятную ботанику с хеографией.
Исабель любила приходить слушать рассказы освященника, он знал о мире, пожалуй, даже больше, чем ее мать. Жель же, найдя в девушке пытливый ум и внимательного слушателя, проявил к ней внимание и даже взял на себя труд оценивать ее достижения в росписи посуды.
– Что-то не так? – освященник заметил, что Исабель не сводит с него взгляда.
Девушка очнулась от раздумий.
– Хотела сказать спасибо, что взялся проводить отца до города, – ответила она. – Для меня это очень важно. Конечно, отцу неловко было просить тебя об этом, но он так болен, что мне страшно, если он поедет один.
Жель подошел ближе.
– Я знаю, – спокойно ответил он. – Твоя дочерняя любовь – образец искренности, – освященник взял Исабель за руку. – Я удостоверюсь, что твой отец устроился в лечебнице как надо, прежде чем вернусь.
Ладонь Желя была тяжелой и неожиданно горячей. Исабель моргнула и осторожно высвободила руку.
– Ты ведь ходила в дом виконта, не так ли? – поменял неожиданно освященник тему. Исабель, помедлив, кивнула.
– И что ты скажешь? – Жель вперился в лицо девушки испытующим взглядом.
– Я взялась помогать на кухне и по дому, – соврала Исабель.
– Значит, ты не видела виконта? – продолжил допытываться Жель.
– Нет, мне это ни к чему, – зачем-то снова соврала девушка. Взгляд освященника смягчился.
– И не надо. Старость тоже бывает порочна, – Жель снова взял руку Исабель в свою.
– Ты честная и чистая девушка, Исабель, и я думаю, я могу быть спокоен: порочность поместья не коснется тебя. И все же… какие бы слухи не ходили, прошу тебя, помни: зло бывает в разных обличьях.
Исабель смутилась.
– Я пойду, проверю, как отец, – пробормотала она и поспешно вышла.
Мелех сидел на самой большой корзине, сосредоточенно глядя перед собой и бормоча дорожный заговор богине Ирсе. Мужчины обычно обращались к Ярсу, но гончар считал, что женщина всегда охотнее откликнется на просьбу даровать благополучное возвращение к своим близким. Исабель подождала, пока отец произнесет последние слова и осенит себя знаком и присела перед ним на колени.
– Жель ждет тебя, – девушка погладила гончара по плечу. – Ты выпил травы, которые дала Киана?
Гончар кивнул. Исабель помедлила.
– Жель спрашивал меня о Винсенте. Я сказала, что не видела виконта, – сказала она тихо. – Жель знает правду о виконте?
Гончар потеребил заусенец на пальце.
– Не знаю, дорогая. Наверное, освященнику полагается знать все, но… не пойми меня неправильно… раз уж ты соврала, то пусть будет так.
Исабель кивнула.
Гончар хлопнул себя ладонями по коленям и поднялся на ноги.
– Ну… пора что ли? – неуверенно спросил он.
– Пора, – эхом отозвалась Исабель.
Я просыпаюсь еще до рассвета. Сердце бьется в груди тяжело и часто, и я делаю несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться.
Мне снился огонь. Я стоял, обхватив голову руками, и думал о том, что дом, который мне так дорог, горит.
Я молил потемневшее небо о дожде.
Пронзительный женский крик разорвал воздух, и я запоздало вспомнил о дурочке, которая пообещала сидеть тихо и не выходить из комнаты. Неужели даже огонь не заставил ее нарушить обещание?
Я вижу побелевшее лицо Поля, кто-то кричит, что надо принести ведра и бежать к пруду.
Я не шевелюсь.
Я знаю, что мой дом сгорит, я помечен неудачами и болью, я проклят с тех самых пор как гроза унесла жизни моих родителей.
Женский крик повторяется, но я не сделаю ни шагу. Я не готов платить своей жизнью за чужую глупость. Может быть, однажды окажется, что моя жизнь чего-то и стоит. К входу, навстречу пламени, кто-то бежит.
Селис.
На несколько мгновений я ощущаю ревность – чудовищную, невыносимую ревность и зависть.
Никто из тех, кто рыдает рядом со мной, из тех, кто охает, кто взволнованно кидается от одного к другому, – ни один не пошел бы в огонь ради меня.
Равно как и я ради них.
А этот безумец бежит вперед, словно знает заветное слово, которое убережет его от смерти.
Я поднимаю глаза к небу. Я прошу великих и равнодушных богов о снисхождении. Пусть чья-то мольба не останется не услышанной. Пусть вера окажется оправданной.
Проходит несколько мгновений и небо ворчливо отзывается раскатами грома.
Я задерживаю дыхание, боясь спугнуть чудо.
Первые капли падают мне на голову, а затем поток воды обрушивается вниз, гася пламя.
Но я знаю, это чудо было сделано не ради меня.
Боги видят, кто я.
Солнце уже начало пригревать, когда Исабель наконец-то отправилась к Винсенту. Неопределенность (а, точнее, определенная грубость) их прощания беспокоила девушку, заставляя гадать, будет ли Виконт зол на ее опоздание или же проявит понимание. Странность заключалась в том, что со вчерашнего дня, каждый раз, когда Исабель думала о виконте, ей становилось тревожно.
Исабель сама не смогла бы точно определить, в чем была причина тревоги. Возможно, в том, что нечто неправильное было в сцене за обедом, и эта неправильность колола девушку, заставляя вновь и вновь возвращаться в мыслях к тому разговору. Вспоминать свои слова, выражение лица Винсента, его жесты, его тон.
До того момента Исабель было искренне все равно, как она выглядит перед Винсентом и как он воспринимает сказанные ей вещи. Виконт был фигурой, максимально удаленной от ее мира, от ее жизни, от ее желаний и фантазий.
Но сейчас отчего-то ей мучительно захотелось, чтобы виконт встретил ее с улыбкой.
Исабель сбавила шаг, а затем и вовсе остановилась.
– Но это же глупо, – сказала она самой себе вслух.
И сама же ответила:
– Ну и что? Мало ли что ты думаешь? Делай, как хочется.
Завершив таким образом диалог, Исабель свернула с дороги в поле, и, раздвигая руками колосья, отправилась на поиски васильков, чтобы собрать для виконта букет.
Васильки очень подходили к глазам Винсента.
Складывая цветы один к одному, Исабель замечталась о том, как мимо проедет высокий всадник на черном как ночь коне. Он остановится, увидев занятную картину: девушка с тонким станом среди золотистых колосьев. До него донесется песня и, заинтригованный, всадник спешится. Когда он окликнет Исабель, та смутится, но обходительность и вежливость не оставят сомнений в серьезности его внимания и намерений…
Где-то в середине робкого объятия с воображаемым всадником, Исабель очнулась от фантазий и обнаружила себя стоящей, открыв рот. С букетом васильков, прижатым к груди и горячей от солнца макушкой. Исабель приподняла юбку и бегом помчалась к поместью.
Умываясь, точнее, пытаясь смыть с себя ночной кошмар, я думал о том, что скоро снова увижу Исабель. Мне представилось, что мы могли бы позавтракать яблоками, сев под дубом на берегу пруда. Отчего-то я вспомнил стихотворение Бейлека, «Лето моего детства», одно из первых, которые я прочел. Разумеется, Исабель не могла слышать о нем, но мне стало интересно: понравилось бы оно ей?
Со смерти Марела я ни с кем не обсуждал литературу. Да и Марел, надо признать, дьевона в ней не понимал. Так, поддакивал вежливости ради, да морщил лоб, силясь понять, что именно привлекло меня в том или ином произведении.
Я спускаюсь на первый этаж и выхожу на заднее крыльцо кухни. Ханна уже пришла, и я здороваюсь с ней кивком.
Исабель все еще нет.
Я вспоминаю, что она говорила что-то о Мелехе и об его отъезде. Наверняка он уехал с рассветом, так где же носит Исабель?
Я иду к пруду. Вода чиста и холодна, а солнце начинает пригревать, и мне приходит в голову, что было бы неплохо искупаться.
И скидываю с себя одежду и обувь, шевелю пальцами ног, которые щекочет трава, и с разбегу ныряю. Вода не просто холодна, она ледяная. Я стучу зубами и делаю заплыв вдоль берега, чтобы согреться.
Интересно, эта рыбина покраснеет, если увидит меня голым? Нет, я знаю, как поведет себя простая деревенская девка. Но Исабель – что почувствует и что сделает Исабель?
Откроет рот как карп? Равнодушно отвернется? Взвизгнет? Дьевон, теплая ли кровь течет под ее кожей, или она так же холодна, как эта вода?
Исабель все нет. Мое настроение портится с каждой секундой. Мне кажется, я попал в ту же ловушку, в какой уже был однажды.
Я позволил себе замечтаться о чем-то простом, забавном и искреннем. Я забыл, что в моей жизни все иначе, и удовольствия, которые я могу позволить себе, не связаны с искренностью.
И никогда не были.
Я мог бы выйти из воды и погреться на траве, но это значило бы признать, что я вообще сунулся в пруд ради того, чтобы посмотреть на лицо Исабель, когда она меня увидит.
Выходка в духе детской шалости, а я не ребенок.
И купаюсь я потому, что мне жарко.
Я продолжаю плавать, стараясь не стучать зубами от холода.
Винсента Исабель нашла у пруда. Точнее, стоящим по пояс в воде. Скрестив руки на груди, виконт мрачно наблюдал за приближающейся девушкой. Исабель аккуратно обогнула разбросанную по траве одежду и, стараясь не смотреть на виконта, остановилась у кромки воды.
– А что это за полынь у тебя в руках? – скупо спросил виконт двинулся к берегу, покусывая посиневшие губы. Исабель отвела глаза в сторону и продолжала старательно смотреть на воду все то время, что Винсент подбирал с земли одежду.
– Это васильки. Я собрала их для тебя, – отозвалась Исабель.
Винсент, одевающий штаны, запутался в ткани и запрыгал на одной ноге, пытаясь сохранить равновесие.
Справившись с непослушной одеждой, он застегнул пуговицы и поднял рубашку.
– И поэтому ты так задержалась? – спросил виконт, кашлянув.
– Я провожала отца. И я… замечталась, – решила ответить честно Исабель.
Позади нее раздался сухой смешок.
– Можешь поворачиваться, скромница.
Исабель послушно обернулась и протянула Винсенту букет. Как ни странно, тот не зашвырнул его в ближайшие кусты, и не бросил на землю. И даже не сказал ничего злого.
Исабель показалось, что виконт растерялся, но ощущение это было мимолетным.
– И о чем же ты замечталась? – поинтересовался виконт. Мокрые волосы облепили его лицо, и Винсент раздраженно собрал их в хвост, перевязав лентой.
Исабель, которой всегда не хватало внимательного слушателя, раскраснелась.
– Я подумала, что по дороге мог бы проехать всадник. Знатный юноша, которого обучали разным интересным предметам, и который знает множество интересных вещей. Он бы увидел меня и остановился. Он… он захотел бы увезти меня в город, и отец смог бы открыть там лавку. Он оказался бы умным, добрым, внимательным, и…
Виконт громко расхохотался.
– Что не так? – осеклась Исабель.
Винсент постучал пальцем по лбу.
– Теперь я вижу, ты не рыбина, ты дура. Даже если знатный всадник соблазнится твоими сомнительными прелестями, ваша история закончится прямо там, в поле.
Исабель нахмурилась.
– Идем, я проголодался, – скомандовал виконт, не обращая никакого внимания на ее хмурый вид.
– Если ты опять швырнешь в меня тарелкой, я кину что-нибудь в ответ, – храбро заявила Исабель, упираясь руками в бока.
– Вычту из твоего заработка, – равнодушно ответил Винсент с удовольствием замечая растерянность на лице девушки.
– Господин! – со стороны дома к ним бежал Ленно, с перекинутым через плечо полотенцем.
– Господин! – запыхавшийся юноша поравнялся с Винсентом и приветливо улыбнулся Исабель.
– Ханна спрашивает, подрезать ей Висконти или нет, – выпалил Ленно.
– Ты так торопился, чтобы спросить меня об этом? – вскинул бровь виконт. Юноша сделал круглые глаза.
– Вы же знаете Ханну. Если я немедленно не сделаю то, что она просит, она подрежет что-нибудь мне.
Виконт поджал губы, раздумывая.
– Ты хотела посмотреть розарий, – кивнул Винсент в сторону дома. – Пойдем, покажу.
Виконт прошел мимо парадного входа и обогнул сгоревшее правое крыло. За ним, петляя, шла выложенная камнем дорожка, упирающаяся в невысокую стену с аркой посередине. В воздухе запахло розами.
Исабель, еще не успевшая увидеть эту часть поместья, вертела головой по сторонам.
– Не думала, что поместье такое большое, – протянула она, задержавшись взглядом на цепляющимся за стену диком винограде. Пострадавшее крыло снова вызвало в ее воображении сцену пожара. В воздухе запахло дождем, хотя на небе не было ни облачка.
– По сравнению с владениями моего дяди и моей семьи – это ерунда, – хмыкнул Винсент. – Видела бы ты фонтаны в Больших Ключах. А аллеи, а оранжерея. Вот там было на что посмотреть.
– Я видела фонтан в городе, – ответила Исабель. – Мне понравилось.
– А я хотел бы сегодня переночевать в деревне, – вмешался Ленно. Они как раз остановились у арки и юноша, смутившись, опустил голову.
– У меня там… подруга и… в общем.., – Ленно вконец оробел.
Винсент хлопнул парня по плечу.
– Не узнаю тебя, Ленно. Обычно ты не краснеешь, когда говоришь о своих подружках.
– Это особенное, – пробормотал Ленно. Винсент кивнул.
– Ну да.
– Правда! – вскинулся парень. Мы ничего такого. Мы просто рядом побудем, пока все спят. Без посторонних.
Винсент его уже не слушал.
– Проходи вперед, – кивнул он Исабель. – Я покажу тебе лучшую часть поместья.
Исабель послушно прошла через арку.
– Великие боги! – ахнула она.
Роскошные розы росли рядами до самой живой изгороди, зелеными стенами обозначавшей границы розария. Необычайно крупные – алые, белые, темно-красные, бледные – они гордо возвышались на толстых, шипастых стеблях. Каждая – воплощение совершенства.
В центре розария рос пышный белый куст, возле которого с садовым инструментом стояла Ханна.
Исабель, зачарованная, опустилась возле алой розы и приблизила лицо к ее чашечке.
– Розовые лепестки – как самая нежная ткань, – пробормотала она. – Самое прекрасное, что я когда-либо видела в своей жизни.
Винсент пристально посмотрел на Исабель. В руках он все еще держал васильки, казавшиеся совершенно неуместными среди роскоши розария.
– Господин… – Ханна склонила голову и покосилась на Исабель. – У Висконти появились поникающие ветви. Я могу сделать срезы, чтобы побеги снова пошли вертикально. Но вы не любите, когда я лишний раз трогаю куст.
– Вот и не трогай, – Винсент нежно прикоснулся к одному из цветков Висконти. – Срезай отмершие и больные.
– Как скажете, – женщина замялась. – Еще кое-что… Сегодня, когда я забирала для вас окорок, я встретила освященника.
–Желя? – спросила Исабель. Виконт повернулся в ее сторону.
– Твой знакомый?
Исабель чуть заметно смутилась.
– Жель для всех знакомый, он же освященник.
Ханна кашлянула.
– Он спросил, почему я покупаю окорок, если у нас своя скотина. Я ответила, что это не для меня, а для вас, что вы любите хорошо прокопченное мясо и что у Новеля окорок всегда хорош. Да и плачу я за него из ваших средств. И знаете, что он спросил?
– М-м-м? – Виконт, казалось, больше интересовался общением Исабель с розами, чем словами Ханны.
– Зачем старику, вроде вас, окорок.
Винсент перевел взгляд на обеспокоенную женщину.
– Успокойся, Ханна. Наверное, он думает, что вы воруете мои деньги и покупаете еду для себя.
– Очень нам надо, – вспыхнула женщина. – Я не хочу прослыть воровкой и обманщицей.
Винсент вздохнул.
– Или же ваш Жель знает правду обо мне и намекал тебе на это. Но раз тут до сих пор не появились освященники, жаждущие поджечь мой дом, значит, все в порядке.
По правде говоря, я не уверен, что все в порядке. Но Исабель умудрилась сбить меня с толку этим дурацким букетиком, и своим восторженным отношением к розам, и я никак не могу собраться с мыслями. Жель… Жель… Да, кажется, Мелех упоминал про него. Надо будет расспросить Исабель подробнее. Но позже, все – позже. Сейчас я наблюдаю за рыбиной. Впрочем, нет. Уже не рыбина – птичка, приникшая к чашечке цветка. Была у меня книга с рисунками. Кто же ее мне подарил? Не помню… не важно. На одной из страниц была нарисована птичка, перышко к перышку, переливы от синего к алому. Крохотная, размером с мой палец, она сидела на каком-то огромном цветке с невообразимо яркими лепестками и пила из него росу.
Исабель сейчас напоминает эту птичку. Оперение, конечно, так себе, но припала к розе так, словно сейчас ее проглотит. Перемелет лепестки зубами. Дьевон, какой же я голодный!
– Что-то не так? – спрашиваю я. Птичка оборачивается и делает шаг ко мне, становясь почти вплотную. Солнечный луч вызолачивает прядь ее волос, а на носу я замечаю несколько веснушек. Почему-то мое сердце словно пропускает удар.
– Ты слышал когда-нибудь легенду о Королеве Роз? – спрашивает Исабель, глядя куда-то в сторону, мимо меня.
Я слышал и читал много легенд, мифов, историй и исследований, особенно в последние годы. Но легенды о Королеве Роз среди них нет.
Наверняка что-то из фольклора бродячего народа, то, что рассказывают вечерком на привале у костра.
– Это история о волшебном народе кейри, который селится в чашечках самых прекрасных цветов, – голос Исабель падает почти до шепота. – Говорят, что кейри владеют магией самой природы. Им подвластно все, даже смерть.
Меня охватывает дрожь. Я хочу ответить, что смерть неподвластна никому. Но ведь я – та самая насмешка над жизнью и смертью, живое подтверждение того, что боги иногда отзываются на проклятья смертных. Или, все же, не боги? Я так и не сумел ответить на этот вопрос. Никто не сумел.
Исабель продолжает рассказывать. Ее лицо преображается, озаренное внутренним светом. Мне кажется, что если прищуриться, то можно будет различить сияние, исходящее от ее кожи.
Оптический обман, разумеется.
– Много-много лет назад народом кейри правили Король и Королева Роз. Для своего дома они выбрали самый прекрасный розовый куст, росший неподалеку старинной человеческой усадьбы. Хозяином усадьбы был человек знатный, властный и практичный. Он твердой рукой вел дела в своей усадьбе, но презирал все, что было ему непонятно, неподвластно и чуждо.
Я вздрагиваю – так знакомо звучит это описание. И трясу головой. Ну уж нет. Мало ли, какие герои оседают в народных сказаниях.
Исабель заправляет выбившуюся прядь волос за ухо, и я замечаю, как тонка кисть ее загорелой руки.
И зачем мне это знание?
– У хозяина усадьбы была дочь. Одинокое печальное создание, лишенное материнской любви и ласки. Вопреки традициям того времени, отец решил дать ей прекрасное образование, больше подходящее сыну, нежели дочери. Но вот любви – любви он дать ей не мог. Ни любви, ни понимания красоты, к которой стремилось сердце девочки. У Короля и Королевы Роз не было своих детей, и они полюбили эту девочку всей душой. Нарушив правила кейри, они стали приходить к ней. Пели ей песни, рассказывали сказки, учили всему, что полагается знать маленькой принцессе кейри. Пусть даже ее названные родители помещаются на ладонь ее руки.
