Kitabı oku: «Странные жители странного города», sayfa 2

Родительский день

Возвращаясь с АЭС из ночной смены, он встретил в трамвае Юльку.

– Ты куда?

– Домой. Папа будет ругаться – солнце всходит, а я еще не в могиле.

Шуточки у нее… Хотя пора бы уже и привыкнуть – она всегда так мрачно шутила.

– Тебя проводить?

– Пойдем.

Он не знал, где она живет, и сегодня надеялся это исправить. Они вышли из трамвая и вправду двинулись в сторону кладбища. Он хотел было сказать, что это уже не смешно, но вовремя вспомнил, что сегодня родительский день.

– Еще далеко?

– Порядком. Надо поторопиться. Отец велел быть дома с первыми петухами, а я задержалась.

– Прекрати, уже не смешно.

Несмотря на кажущуюся веселость она заметно нервничала, наверно не любила кладбищ. Шли очень быстро. Ее щеки были бледны, светлые хвостики подпрыгивали в такт шагам. Она спросила его о работе. Он первый год работал на электростанции, и ему нравилось.

Они все шли и шли. Ему уже начало надоедать.

– Говорят, что сегодня души умерших могут повидать своих родственников. Ты в это веришь, Юля?

– Я это знаю. Хотя, почему собственно, только сегодня?

– Не знаю. Не я это придумал, да и не верю я в это.

– Ничего, это не надолго.

– Что не на долго?

– Твое неверие.

– Нет, это на всю жизнь. Я убежденный материалист.

– Посмотрим. Кстати, мы уже почти пришли.

Юля поздоровалась с шедшей навстречу женщиной, кивнула семье, собравшейся у двух памятников, но ответили ей почему-то только двое, стоявшие в стороне; улыбнулась обогнавшим их солдатам. На их погонах он увидел буквы СА. Странно, ведь теперь на погонах рядовых буквы РА… Еще он заметил, что они как-то странно на него посмотрели.

– Я вижу, у тебя здесь много знакомых.

– Больше, чем ты думаешь.

– Неудивительно. Ведь сегодня весь город здесь.

С ними поравнялась высокая девушка в черном. Что-то странное было в ее бледном лице, но он не понял что. Вместо приветствия она строго спросила:

– Юля, почему ты задержалась?

– Я объясню позже.

– Хорошо, а теперь поторопись.

Девушка остановилась у одной из могил. Ему показалось, что на памятнике ее фотография, но это только показалось. Наверно, пришла к матери или сестре, отсюда сходство.

– Почему она сказала, что ты задержалась? Разве сюда можно опоздать, ведь покойники не разбегутся?

– Нет, опоздать сюда нельзя, можно только прийти слишком рано.

– До первых петухов?

– Нет, слишком молодым.

– Лично я не хотел бы здесь оказаться ни молодым, ни старым.

– Зря. Здесь хорошо.

– Повторяю для особо одаренных: уже не смешно!

Его всегда удивляло, как странно в ней сочетаются легкий характер и мрачный юмор. Он хорошо помнит, что сразу обратил на нее внимание в день, когда они познакомились. Он загляделся на нее, и она, заметив это, подошла и представилась. Юля никогда не была застенчивой…

Вдруг он понял, что ее нет рядом с ним. Он окликнул ее. Ответа не было. Он огляделся и увидел ее светлые хвостики и зеленую куртку вдалеке среди памятников. И он пошел к ней, лавируя между надгробиями, а она все удалялась и удалялась. Несколько раз он окликал ее, но она не отзывалась. Потом он потерял ее из виду, но продолжал идти вперед, пытаясь догнать.

Вдруг он обо что-то запнулся и, потеряв равновесие, упал, ухватившись рукой за какой-то памятник. Он поднял глаза: памятник был старый, весь покрытый ржавчиной, но фотография хорошо сохранилась. Он сразу узнал ее лицо. С фотографии улыбалась Юля. И под фото две даты с разницей в шестнадцать лет.

20.04.2004

Баянистка

«Говорил Боян и Ходына…»

«Слово о полку Игореве»

Она была баянисткой, играла прекрасно, и почти не переставая. Целыми днями во дворе с превосходной акустикой звучала музыка. Прохожие заслушивались, а соседи настолько привыкли, что не обращали внимания.

Ее тонкие пальцы не уставали, а мозг помнил бесчисленное множество мелодий. Она никогда не повторялась. Практически никогда. Музыка лилась и лилась, не ограниченная ни временем, ни пространством: баянистка играла всегда и везде. Когда ее соседи засыпали, она еще играла, а, когда просыпались, – уже играла.

Пальцы слушались ее даже в состоянии сильного опьянения, в котором она пребывала довольно часто. И тогда она пела. Голос ее был чист и высок. Она сидела у открытого окна или на подоконнике, свесив ноги во двор, (а жила она на четвертом этаже), играла на баяне и пела, пела о любви песни, которые до этого никто нигде не слышал. Песни дивной красоты. Влюбленные девушки слушали их и плакали, не влюбленные – мечтали о любви, а тупые скучающие домохозяйки вызывали милицию.

Впрочем, милиция по этому адресу уже давно не выезжала, а если и выезжала, то для того, чтобы послушать ее пение. Один молодой милиционер в чине сержанта, однажды, послушав ее, стал приходить к ней вечерами и приносить цветы. Обычно она открывала дверь, забирала букет, закрывала дверь и никогда с ним не разговаривала. Тогда он садился на ступеньки и слушал, как она играет.

Он был симпатичный. Я даже была влюблена в него… А она все играла и играла…

Впрочем, бывали случаи, когда вызвать милицию не помешало бы. Например, когда она валялась на клумбе и пела под баян песни, шокировавшие взрослых и учившие детишек новым словам… Но, почему-то, именно в тот день милицию никто не вызывал. Однажды, видимо, будучи в ударе она спела песню, которую можно было бы озаглавить «Наш двор»… Жители двора узнали о себе и друг о друге много нового… А сантехник дядя Миша даже перестал нецензурно выражаться. Понял, наверное, что лучше, чем у нее все равно не получится.

Но, такие случаи были скорее исключением, чем правилом. Обычно, она пела о любви, изредка останавливалась, смотрела в небо и шепотом говорила: «Я пою для тебя, любимый… Для тебя…»

Местные бабули-сплетницы, оккупировавшие самую длинную лавочку во дворе, часто и бурно обсуждали ее, хоть это и было нелегко, ведь она не делала ничего нового, только играла, иногда пела и практически не менялась внешне.

На вид ей было лет 35—40, достаточно стройная для своего возраста, лицо круглое, миловидное, впрочем, ему не помешало бы немного косметики, для придания большей выразительности; неизменная сложная высокая прическа с декоративными шпильками – жемчужинками, неизменные джинсы и несколько футболок, почти незаметных из-за баяна.

Она не здоровалась со старушками, и, после того, как она в очередной раз проходила мимо них с независимым выражением лица,, они бурно обсуждали ее, обогащая биографию баянистки новыми фактами.

«Послушайте, что я вам про нее расскажу,» – говорила самая старая и больше всех интересовавшаяся чужими делами сплетница, совершенно не умевшая хранить тайны. Правда, старушка страдала провалами в памяти и по неволе хранила главную тайну баянистки: она веселила гостей на первом дне рождения сегодняшней бабушки, (а отмечали его 70 лет назад), она же разучивала с ней и другими малышами их первые песенки, под ее музыку она с одноклассниками и одноклассницами танцевала во дворе…

Баянистка поселилась в их доме незадолго до рождения главной сплетницы двора. И никто не мог рассказать, как давно она живет в нашем городе. А чего уж точно никто не знал, так это того, что она не всю жизнь играла на баяне. До того, как изобрели баян, она играла на гуслях и так же, как сейчас приговаривала: «Я пою для тебя, любовь моя… Для тебя…» И смотрела в небо так же, как жены и матери рыбаков смотрят на море: не покажется ли знакомый парус…

20.08.2004

Исчадие Ада

Прозвенел звонок, и ученики, быстро и шумно собрав вещи, покинули класс.

Учительница притворила дверь и открыла окна, впустив теплый осенний воздух. Потом она поставила чайник и достала печенье из мешочка на полке.

Вскоре подошла ее подруга Катя, прозванная учениками Катюша, с намеком не на нежность характера, а на военную технику.

Сегодня им многое нужно было обсудить.

Ну, как?

Ты о чем?

Ни о чем, а о ком – о твоей новенькой.

С ней все в порядке.

А как ведет себя?

– Нормально. Курит, грубит, прогуливает, уроки не учит. По сравнению с Адой – просто ангел. Я думаю, мы поладим.

– А кто такая Ада (Катя первый год работала в этой школе и не знала никого с таким именем)?

– Моя бывшая ученица. Вчера встретила ее, так она даже не поздоровалась, впрочем, как обычно. Не буду скрывать: я даже рада, что она ушла из школы. Без нее стало гораздо спокойнее.

Что, так плохо себя вела?

Не то слово, но не в этом дело.

А в чем же?

– Она была очень странной. Нелюдимая, она ни с кем не разговаривала (ребята даже подсчитывали, кто услышал от нее больше слов. Рекордсмен услышал три, большинство же – ни одного) и молча же била любого, чуть что не по ней. Так она быстро отучила девчонок сплетничать ни только о ней, но и при ней, а парней – нелестно высказываться в ее адрес. Те и другие обходили ее стороной, как, впрочем, и все ученики нашей школы. Когда она шла по коридору, вокруг нее всегда было свободное пространство, потоки детей огибали ее.

– И что, одноклассники терпели ее выходки?

– Нет. Однажды они пытались с ней «поговорить». После школы ее подкараулить не удавалось: она уходила раньше всех, если вообще приходила. Однажды вечером, когда она возвращалась домой, класс, почти в полном составе поджидал ее во дворе. Я не сомневаюсь, что она справилась бы со всеми, но без Люцифера ей точно пришлось бы нелегко.

– Люцифер – это ее друг?

– Да, единственный. Черный пес, похожий на водолаза, но значительно превосходящий его в размерах. Никогда больше не видела такой огромной собаки. Он всегда сопровождал ее в школу и ждал во дворе во время занятий, если она приходила. Люцифер был неагрессивен, вернее – не делал ничего без команды своей хозяйки, но его боялись и ученики, и учителя. Кстати, ты в курсе, почему Сидорчук заикается?

– Нет, но теперь догадываюсь.

– Правильно, он заикается с того вечера. Тогда во дворе он первый шагнул к ней. Люцифер бросился на защиту своей хозяйки. Я не знаю, что там произошло, но Сидорчук лежал в нервном отделении.

– А уколы от бешенства сделали?

– Нет. Люцифер здоров, да и не кусал он его, только напугал очень.

– А откуда ты все это знаешь? Неужели ученики рассказали?

– Да, это обсуждала вся параллель, Ада же вела себя так, будто ее это все не касается. На следующий день она явилась в школу, как ни в чём ни бывало. И одета была, как обычно, во все черное, футболка со скелетами, косынка с черепами, та же жуткая музыка в плеере (она однажды дала мне послушать, так неделю кошмары снились), то же выражение злой тоски на лице.

– Слушай, я так и не поняла, что же в ней такого необычного? Она, конечно, не такая, как все, но почти в каждом классе есть такой человек.

– Я не рассказала тебе самого главного. Она еще более не такая, как все, чем ты думаешь.

– И в чем это выражается?

– Там, где она находилась, постоянно что-то взрывалось, разбивалось или загоралось. Я не ставила опыты в этом классе с того дня, как взорвались все колбы, пробирки и мензурки (в большинстве которых была вода). Я чудом успела закрыть лицо. Руки сильно изрезало осколками. В ее классе постоянно лопались лампы, трескались стекла, взрывались или падали с подоконников цветочные горшки, загорались легко – и не очень воспламеняющиеся предметы (наш журнал горел раз пятнадцать, не меньше). И, что самое плохое, никак не докажешь, что это делает она.

– А почему ты решила, что это она?

– А кому больше? Я давно заметила, что все это происходило, когда она злилась (учитель на нее кричал или с одноклассником дралась). Недаром ее прозвали Исчадие. Я вздохнула с облегчением, когда она ушла.

– Переехала?

– Нет, как жила недалеко от школы, так и живет. Однажды ее сбила машина. Она долго болела, а, когда начала выздоравливать, пришла ее мама и забрала документы. Сказала, что Ада не хочет сюда возвращаться. Странно, сколько раз хотели ее отчислить, а тут сама ушла. Я так и не узнала почему. До этого видела ее несколько раз. Она была, как всегда, с Люцифером, иногда – с мамой и выглядела очень подавленной. Странно, обычно она веселела, стоило ей выйти из школы…

…Учителя не знали, что все это время они были не одни. Рая, пухленькая блондинка, которую все любили за веселый легкий характер, задержалась, перекладывая учебники на подоконнике, и, услышав имя Ады из-за неплотно прикрытой двери, подошла поближе и прислушалась. Потом она, стараясь не шуметь, прошла по пустому коридору, спустилась во двор.

Дойдя до небольшого пустыря и убедившись, что никто ее не видит, она взглядом подожгла кучи сухих листьев. Ей стало легко. Оказывается, никто не знает о ее способностях. Она так боялась, что все поймут, кто это делает, но ей так хотелось хоть как-то помочь Аде, а высказаться не хватало смелости.

Правда у Ады была своя тайна, о которой никто не знал, а Рая узнала чисто случайно, а, узнав, едва не умерла от страха. Ее и раньше мучило странное предчувствие и, когда она узнала, что ей угрожает, поняла – дальше так продолжаться не может.

Это она взглядом толкнула Аду под машину. Иначе было нельзя. Потому, что Ада либо убила бы ее, не осознавая, что делает, либо узнала бы, кто Рая на самом деле, и неизвестно еще, что лучше. У нее не было другого выхода, но, несмотря на это, Раю мучило чувство вины.

Рая задумалась и перестала себя контролировать. Ее глаза стали хвойно-зелеными, зрачок вытянулся, как у кошки, со страшным металлически звуком выскочили когти. Она вздрогнула, пришла в себя и тут же превратилась в прежнюю Раю. Нервное напряжение вылилось наружу диким жутким хохотом. Сквозь смех она сказала: «Вы немного ошиблись: Исчадие не Ада, исчадие – Рая.»

10.06.2004

Два возвращения

Саша была очарована Атомным Городом. Она бродила по нему целыми днями, не зная усталости, вечером засыпала мгновенно, и ей снились черные, уходящие в небо деревья и большие золотые листья на зеленой траве. Город не отпускал ее даже во сне.

Потом она вернулась домой, в свой Сумеречный Город, который любила, но в котором не было больших деревьев. Они по-прежнему снились ей по ночам, она просыпалась и видела за окном море огней.

***

Шел дождь. Было темно. Огней в Сумеречном Городе стало больше, чем обычно: они отражались, преломляясь в лужах, соперничая со звездами, скрытыми за тучами.

Саша шла по обочине дороги, навстречу движению. Ей было хорошо. Она любила дождь. Задумавшись, она не заметила машины, выехавшей из-за угла. Позже водитель сказал, что не видел ее.

***

Ее памяти уже две недели. Сейчас она заново знакомится со своими старыми друзьями, слушает когда-то любимые записи, пытаясь хоть что-нибудь вспомнить. Она подолгу гуляет по городу и, несмотря на то, что нетвердо помнит, где живет, всегда находит дорогу домой. А по ночам ей снятся высокие черные деревья и кружащие золотые листья. Это зов Атомного Города, который она не помнит.

***

Прошло два месяца.

Поезд, наконец, остановился. Саша снова оказалась в Атомном Городе. Ей предстояло заново познакомиться со своей подругой, живущей здесь. В кармане лежала бумажка с адресом, но Саша про нее забыла. Она была уверена, что знает, куда идти.

Девочка шла через старый парк. Черные деревья по-прежнему стремились в небо, но желтых кружащихся листьев не было, их заменили ярко-зеленые. Саша остановилась и оглянулась по сторонам, улыбнулась, потом обняла большое черное дерево и посмотрела вверх на переплетение веток, листьев и неба. Она снова стала собой. Атомный Город вернул ей память.

07.04.2004

Небожитель

Закат отгорел и погас. Зажглись звезды. Было очень тихо.

Тишину нарушил резкий звук, похожий на выстрел, будто кто-то пинком открыл дверь. В небе открылся люк, оттуда до земли протянулся яркий луч красноватого света. По лучу стал спускаться темный силуэт.

Его появление не осталось незамеченным, пусть заметил его только один человек во всем городе.

Девушка сидела на крыше своей высотки с гитарой и смотрела, как сумерки поднимаются со дна города, и окутывают его. Она была над городом и его огнями. Сейчас она отложила гитару и наблюдала за небожителем. Его походка была легка, одет был во все черное, длинные волосы и напряженно-спокойное выражение бледного лица, отмеченного чем-то зловещим.

Она на несколько секунд отвела взгляд и не заметила, что он тоже на нее посмотрел и улыбнулся. У него были очень длинные клыки.

Она все также заворожено смотрела; немного не дойдя до земли, он легко спрыгнул с луча. Его шаги эхом разносились по пустому двору. Вскоре она потеряла его из виду.

– Да… Ад, наверное, перенаселен, если такие живут на небесах. Явно не ангел, хотя симпатичный. Но, кто же он?

Они снова встретились утром, когда она вышла в рассветный двор. Они долго смотрели друг на друга. С его рук капала кровь. Ее нервы не выдержали… Она лежала в обмороке недолго, но когда очнулась, его уже не было рядом.

– Кто он? – подумала она.

Следующей ночью она узнала кто он, но это была ее последняя ночь на земле.

30.04. 2004

На границе

Девушка шла вдоль полотна железной дороги, походка ее была легка и стремительна, шаг тверд. Одета она была в черное, пышные рыжие волосы были распущены. Она шла в полном одиночестве, никто не видел ее, только подобная ей, увидев ее издалека, тонкую, с ветром в солнечных волосах, подумала: «Может, это я?».

Девушка перешагнула через несколько рельсов, (кажется, их было четыре или больше). То была граница, и она пересекла ее.

Город, в котором она жила, стоял в степи, и все свободные ветра знали его.

Железная дорога кольцом окружала город и была, одновременно, границей со степью. За железной дорогой не стояло ни одного дома.

Железную дорогу, а в месте с ней и город регулярно обходил Пограничник. Никто никогда не видел его вблизи, и издалека мало кто видел. Никто не знал, кто он. Его считали хранителем города. Про него ходили жуткие легенды. Им пугали детей.

Дом, в котором жила девушка, стоял у самой границы. Девушка жила на 12-м этаже и видела из окна бескрайнюю степь и бесконечное небо, видела закаты небывалой величины и красоты, опускала глаза и видела железную дорогу с бегущими поездами, а ночью – яркие огни вдоль нее. А еще она часто видела Пограничника.

В любую погоду обходил он границы города, а рядом с ним – его верный пес.

Однажды, гуляя в степи, девушка видела Пограничника издалека, правда, но не настолько далеко, чтобы нельзя было разглядеть. И она разглядела: на вид ему было чуть больше двадцати, высокий, широкоплечий. Лицо приятное: высокий лоб, широкие скулы, волевой подбородок, глаза большие, ясные, а улыбка (да, да он улыбнулся ей) – гагаринская. Одет он в форму российских пограничных войск, а на поводке не собака, как ей раньше казалось, а белый волк с ярко-зелеными глазами. Когда он увидел девушку, то резко рванул поводок в ее сторону, но Пограничник придержал его и спокойно двинулся дальше.

Сегодня Пограничник лишь на секунду промелькнул в ее мыслях и унесся куда-то с порывом дикого ветра.

Город остался далеко позади. Перед ней была степь, и было небо. Ветер летел низко над травой, пригибая ее. Небо здесь было выше, чем в городе, облака ближе и больше. Ветер дул сильный, порывистый, но не холодный. Облака были серо-синими и серо-фиолетовыми. Скоро будет дождь, быть может, даже гроза. Странно, но девушку не пугала перспектива остаться в степи во время грозы. Сейчас ее ничто не пугало и не волновало. Она думала обо всем и ни о чем и шла вперед.

Она смотрела в небо. Ее синие глаза, неяркие, но пронзительные словно отражали его. Ее глаза не были похожи на голубое небо, но удивительно гармонировали с грозовым. Лицо было бледное и в бледных же веснушках. Черты лица были тонкими и нежными. Она была словно ангел с грозовыми глазами. Впрочем, грозовым в них был только цвет.

Девушка шла, не оглядываясь, и не видела, что город за ее спиной превратился в сине-серую стену и зажег огни. Там уже почти наступила ночь, по степи же еще только разлетались с ветром легкие сумерки, и пасмурный день стал лишь чуть-чуть темнее.

Ее любимое дерево билось на ветру. Она издалека увидела его четкий, быстродвижущийся силуэт. Гуляя по степи, девушка всегда навещала дерево. Это было едва ли не единственное дерево на много километров за чертой города. Девушка любила сидеть на его ветвях и смотреть на облака в раме из иголок (это была сосна). Но сегодня забираться на бешено качающееся дерево ей не хотелось.

Когда-то мама рассказывала ей, что одинокое дерево – это дерево Сатаны, и ни в коем случае нельзя садиться ни только на него, но и под него – злой дух не потерпит вторжения в свои владения. Тогда она, конечно, не поверила, но сегодня присутствие злого духа в дереве было трудно оспорить, и, похоже, он или танцевал, или делал утреннюю зарядку вечером. Сегодня дерево было одержимо.

В траве около дерева лежал человеческий череп. Он был белый, чуть светящийся в темноте, в пустых глазницах – яркая чернота, словно пристальный взгляд, клыки – загнутые и длинные, очень длинные.

Девушка вряд ли до конца осознавала, что это череп. Черепов принято бояться. Она не боялась, но и не питала особой любви. Также она не задумывалась, как он здесь оказался, где скелет, чей это череп: мужской или женский (а череп был женский) и почему он малость странноват. Тем не менее, она всегда с ним здоровалась. Поздоровалась и сегодня.

Вдалеке показался автомобиль. Она вряд ли увидела бы его, если бы не яркий дальний свет фар, четкие лучи которого протянулись далеко во тьму. Только сейчас девушка поняла, что уже стемнело, и ей стало страшно. Нет, она не боялась ни ночной степи, ни приближающейся грозы, просто она почувствовала чью-то руку на своем плече. Превозмогая страх, обернулась. То был Пограничник.

31.07.2004