Kitabı oku: «Недомолвки», sayfa 5

7.

Во втором часу ночи я лежала без сна и наблюдала, как по потолку бегут дорожки света от проезжающих по улице машин. Сон не шел. Закрывая глаза, я видела родные черты Тёминого лица – мягкую волну волос в том месте, где встречаются ключицы, мелкие морщинки в уголках его глаз, широкие ладони с крепкими пальцами и то, как он всегда немного наклоняет голову, когда смеётся. Все в нем завораживало. Бессознательно, я наблюдала и изучала малейшие черты его характера и привычки долгие годы. Впитывала их с каждым вдохом и все равно оставалась слепа. Мы всю жизнь знакомы, через всякое прошли, и теперь Тёма готов просто отказаться от меня, даже не объяснив причины. Это наполняло душу бешенной смесью гнева, боли и отчаянья, которые мешали мне дышать.

Не выдержав, я встала, собралась и вышла в холодную ночь. Мне хотелось оказаться там, где все знакомо и никому до меня нет дела. Небольшой кабачок в старой Риге, на узкой улочке за ратушей, был идеальным местом для этого. Я с тоской осознала, что это местечко – «Сын старого мельника» – мы нашли с Тёмой далекие шесть лет назад, когда я только переехала от родителей, и мы гуляли всю ночь по случаю моего новоприобретенного статуса независимой женщины.

«Сын старого мельника» – уютный, скрытый от туристов, но безумно популярный, благодаря своей аутентичной, выдержанной в духе старины атмосфере, бар со стенами из каменной кладки, деревянными балками на потолке и огромными канделябрами над головой. Пиво здесь подавали только местное, деревянные столы украшали толстые свечи и пиалы с орешками, а пахло копченым мясом и травами.

Войдя внутрь, я отряхнула налипший всюду снег и прошла к бару. Приближалось восемнадцатое число¹, и небольшое помещение было украшено по этому случаю с особой тщательностью: сам хозяин родом из Кулдыги², поэтому в интерьере преобладали ленты с характерным для Курземе³ орнаментом. Белые свечи на столах аккуратно повязаны красными лентами, а к орешкам прибавилась брусника – крупная, темная, при одном взгляде на которую во рту скапливалась слюна.

Скинув куртку, я заказала горячее вино и осмотрелась. Народу было немного, час поздний: в основном местные и несколько туристов. И еще какая-то компания в дальнем углу, скрытом тенью от потолочных балок и резных панелей так, что рассмотреть лица не было возможности.

Я пила, слушала тихую музыку и вой ветра за окном, а голоса в баре то стихали, то вновь взмывали ввысь, подобна морским волнам. И впервые за эти две изматывающие недели мне было тихо.

А потом я услышала знакомый смех – из того самого затемненного угла, – и вздрогнув, обернулась. Сердце подпрыгнуло к желудку и застучало в два раза быстрее, когда я поняла, что не обозналась: вот же он, жив-здоров, и все пальцы вроде на месте, так что вполне мог бы и на телефонный звонок ответить. Я замерла, сжав похолодевшими ладонями бокал и тупо уставилась на Артема. И словно почувствовав мой взгляд, он дернул головой и повернулся, оглядел зал и тоже замер, когда наши взгляды пересеклись. Улыбка сошла с его лица, в глазах вспыхнуло удивление.

Не знаю, сколько мы так сидели, словно пойманные в ловушку, не в силах отвести глаз друг от друга. Ни один из нас ни сказал и слова. Мы не двинулись с места, радостно приветствуя друг друга, как сделали бы всего четырнадцать дней назад – в прошлой жизни. И все же это было подобно разговору – яростному, честному и беспощадному. Взгляд Артема горел пламенем упрека и невысказанной боли, а еще тоской – такой глубокой, что она казалась древней и почти живой. А я просто хотела, чтобы он знал, как я скучаю, как я люблю его и, похоже, всегда буду любить. Что бы там ни было, он будет моей вечностью. Голоса увядали, блики огоньков от свечей танцевали на стенах, а мы словно таяли в густом, напоенном пряными ароматами воздухе.

А потом на плечо Артема легла тонкая рука с ярким маникюром, я моргнула и пузырь лопнул. Мы оба вновь оказались в реальности.

На ватных ногах и мелко дрожа всем телом, я поспешно сползла со стула и на ходу натягивая куртку, почти бегом выскочила на улицу. Несколько раз глубоко вдохнув холодный, отрезвляющий воздух и чувствуя, как глаза горят под веками из-за непролитых слез.

Далеко я не успела уйти: он догнал меня у поворота. Схватил за локоть и резко развернул к себе лицом. Какой-то миг просто стоял и смотрел, явно раздираемый желанием высказаться, и не решался, сдерживаясь.

– Привет… – наконец выдохнул он.

Меня хватило только на яростный взгляд и горький смешок, больше похожий на всхлип. Я вновь развернулась, отчаянно желая сбежать от него. Глаза жгло все сильнее, а я лучше утоплюсь, чем расплачусь сейчас при Тёме.

– Эй, постой! – опередил он меня в два шага и схватил за обе руки повыше локтя, отрезав все пути к отступлению. – Что ты тут делаешь?

– А тебе не все равно? – сквозь зубы процедила я. – Отпусти меня, я уже ухожу. Не буду мешать тебе развлекаться!

Попыталась вырваться, но не тут то было.

– Прекрати! – хмурясь, усмирял меня он.

– Не прекращу! Пусти, я не хочу здесь оставаться! Я просто хочу домой.

– Что, к нему торопишься? Школьную любовь решила вспомнить? – неожиданно горько прошипел Артём, до боли сжимая пальцы на моих предплечьях. – Никак не намилуетесь, голубки?

– Да что ты несешь? При чем тут Ваня?

– Не произноси его имя! – вздрогнув, воскликнул Тёма. – Не могу его слышать. Тошно.

Как он это произнес… Я смотрела в его налитые гневом и болью глаза, и не могла поверить. Боялась поверить. Потому что то, как он себя сейчас вел, было очень похоже на ревность.

– Я его выгнала, – тихо выдохнула я в морозный воздух. – Нет его.

– Что? – наконец-то мне удалось его удивить. Это хорошо. Удивление лучше голодного пламени ярости, которое, судя по выражению его лица, пожирает Тёму изнутри. – Почему?

– Почему ты не звонил мне, Тёма? – дрогнувшим голосом прошептала я. Мне хотелось быть храброй. Мне хотелось быть резкой, но внутри выли ветра тоски и обиды. – Почему просто пропал, не отвечал на телефон и отказался разговаривать со мной? Тот вечер… – горло свело, словно я комок бумаги сглотнула. – Мне было так плохо, а ты даже не потрудился ответить на треклятый телефонный звонок!

Тень накрыла его лицо. Артем отступил на шаг, наконец, ослабив хватку, и я моментально почувствовала себя покинутой. Мне отчаянно хотелось ухватиться за него, иначе улечу, подхваченная ветром – затеряюсь в пустых улица, растворюсь в ночи. Тёма шумно выдохнул, крутанулся на месте и сделал прочь несколько шагов; запустил ладони в волосы и замер. Мне оставалось только наблюдать. Вся его поза говорила о напряжение: жилы на шее вздулись, и в ржавом свете уличного фонаря было видно, как напряглось лицо, стала жестче линия челюсти.

Он был прекрасен в этот миг, как бывают прекрасны осенние штормы на Балтийском море – когда небо заволакивает свинцовыми тучами, вода приобретает глубокий, стальной цвет, а волны с оглушительным ревом обрушиваются на берег. Подобно стихии, Артем внушал страх и благоговейный трепет, и я стояла, боясь дышать, просто любуясь.

Резко опустив руки, он опалил меня яростным взглядом, отчего я сделала невольный шаг назад. Артем в миг сократил расстояние между нами на нет, так, что мне даже пришлось слегка задрать голову, чтобы видеть его лицо, и ощутимо ткнул меня пальцем в грудь:

– У тебя нет никакого права жаловаться мне на этого… Нет, черт возьми! Не после того, как вы с ним… – он яростно выдохнул и закрыл на миг глаза. – Я не хочу это слушать. Не могу. Не после всего, что я… Хватит, я так больше не могу!

Он вновь шагнул прочь от меня, лишая воздуха и раздирая душу. Мне так хотелось остановить его, но из головы испарились все, до единой, мысли.

– Он женат, – зачем-то сказал я. Артем дернул головой, ошарашенно уставившись на меня.

– Что? – глупо переспросил он.

– Он женат. Я случайно узнала. Поэтому и прогнала. Но он не желал оставить меня в покое. Присылал цветы, даже домой заявился, устроил скандал и подрался с соседом. Жена соседа полицию вызвала, – всхлипнула я. Слезы уже текли по щекам, обжигая холодную кожу, а я их почти не чувствовала. Внутри что-то оборвалось, и я не могла остановить поток слов, боясь, что если замолчу, то уже никогда не смогу заговорить с ним вновь. – Сказал, что все эти годы не мог меня забыть. Что едва увидев, понял, что это его второй шанс и он его не упустит. А еще сказал, что от жены ушел. А у них ребенок, маленький совсем… Но я не знала, не хотела быть в это впутанной! Он словно испачкал меня, замарал в своей лжи, и я не знала, как отмыться. И ты не брал трубку! Почему, будь ты проклят, ты не брал трубку? – я на миг зажмурилась: все не то. Слова не те, не важные. Открыла глаза и посмотрела на Артема: глаза в глаза. – Ваня не моя первая любовь. Я вообще не уверенна, что когда-то его любила. Он просто… – я судорожно вдохнула. Мне отчаянно надо больше воздуха, больше смелости. А Артем все продолжал смотреть на меня с таким странным выражением лица, пока в глубине его карих глаз тлел огонек. – Это должен был быть ты! Ты, а не кто-то другой! Тот, кто провожал меня домой, грел своим дыханием озябшие пяльцы на морозе, целовал в тени клена у крыльца жаркими летними вечерами. Это должен был быть ты! Потому, что я любила тебя с тех пор, как ты впервые взглянул на меня; задолго до того, как мы стали взрослыми. Но я всегда была не достаточно хороша для тебя и это меня убивает. А теперь уже все не важно, ты знаешь, что я чувствую и можешь катиться с этим знанием к черту!

– Какая же ты дура… – выдохнул Тёма. – Мы оба.

И прежде, чем я осознала, что происходит, уже второй раз за этот месяц, оказалась прижатой к каменной стене, и больно ударилась затылком. Голова отозвалась тупой болью, но я едва это заметила.

Когда Артем коснулся моих губ своими, он сделал это очень нежно, очень осторожно. Дотронулся до соленой кожи на щеках, и я закрыла глаза. Его пальцы чуть дрожали. Наверно, именно это стало для меня последней каплей: то, как он нерешительно остановился в миллиметре от моего лица, порывисто вздохнул и меня обдало теплым дыханием с примесью мяты и виски. Он боялся поверить – я это знала – и потому сама притянула ближе такое родное лицо с яркими, выразительными глазами. Артем вновь поцеловал меня: в этот раз более настойчиво, тягуче-сладко. Когда он распахнул на мне куртку и пробрался под майку, словно белая вспышка полыхнула в голове – и не было больше ледяного ветра, Вани, темной улицы вокруг. Ничего небыло. Только его руки и теплое дыхание, и я существовала только в тех местах, где его пальцы касались моей кожи.