Kitabı oku: «Автонизм», sayfa 6
Ефим нервно уминал пряники. Максим рассмотрел его: напротив сидел самый простой, простецкий человек, форменная чёрная куртка была ему мала, в уголках рта белели пряничные крошки. Такому нельзя было доверить жизнь.
– Никакого риска, Мак, ребята с золотыми ручками. Поставят мотор, съездим, заработаем – и назад.
– Ты занимался гонками раньше?
– Я умею, – самоуверенно ответил Ефим.
– Откуда запчасть?
– Оттуда, – рассмеялся Ефим, потом унял смех. – Нелегально, да, но проблем не будет.
– Сколько заработаем?
– Много. Знаю, где играют по-крупному. Есть заначка, поставлю.
– Где твой предыдущий автонизм? – спросил вдруг Максим.
Лицо Ефима подёрнулось, как флаг на ветру, он поник:
– Я разбил машину.
Максим закивал, переведя взгляд на стену. Ефим поспешил добавить:
– То был не человек, старая модель, машина.
– Иначе ты бы сидел… – продолжал кивать Максим.
В коридоре шелестели шаги, кто-то сипло разговаривал и смеялся.
Ефим отряхнул руки, поставил рядом с чайником кружку, повёл в гараж.
Рабочая неделя обещала быть мерзкой.
***
В гараже царил полумрак. Жёлтые лампы мерцали. Двое механиков звенели железом у стола и переговаривались на языке жестов. На синей балке крана под потолком качался огромный крюк.
Максим стоял перед двигателем на тележке и старательно доедал двойной сэндвич. Двигатель – ком из цилиндров, трубок и гаек – был огромным.
– Успей до того, как меня раздрючит вот этим, – поймал Максим взгляд Ефима. Тот курил, подбадривал:
– Я же сказал. А что сказано ментом, то не вырубишь топором! За сегодня соберут, за субботу сгоняю, в воскресенье всё вернём на место. Ты ешь, ешь. И выпей штуку для запаха в салоне, что-нибудь свеженькое…
Часы Максима засветились зелёным. Он проглотил капсулу ароматизатора и лёг на платформу, белый как полотно.
– Если что-то пойдёт не так, скажи Гульбез… – начал было он.
Но Ефим даже слушать не стал:
– Ну-ну, что это за настрой?
Краем затухающего сознания Максим, кажется, вновь уловил от Ефима пивной аромат.
***
Темнота тянулась долго. Было холодно, у темноты впервые был запах, металлический, солоноватый. Максим открыл глаза, закашлялся, заметался. Сел, поднявшись из мутной воды, пополз по холодному песку выше по берегу, повалился в гнилую бурую полынь. Он понял: очнулся на речном берегу. По ощущениям – стояло раннее пасмурное утро, но солнца нигде не было.
– На помо… – выл кто-то наверху, за краем обрыва. Выл, растягивал слова, закашливался до рвоты. Ветер обрывал фразы.
По песчаному склону, густо поросшему болотницей, тянулись к реке две параллельные линии – следы от шин.
Максим окончательно пришёл в себя. Он поднялся, опершись на плотный речной песок руками, покачиваясь, побрёл вверх по склону. Джинсовка продувалась насквозь, плотнела, замерзая. Правая рука запуталась в рукаве и натянула его. Максим вытащил подвёрнутый манжет, а вслед за ним высунулась ладонь. С покрасневшей от холода кожей, пока чужая, но живая, зеркально похожая на левую. Максим уставился на неё и запнулся, переступив ногами.
Он в ужасе осмотрел себя, ощупал голову, тело, ноги. Всё было на месте, всё было как прежде. Только теперь обмылок правого плеча продолжался неведомо откуда взявшимся предплечьем и кистью.
Навстречу из-за стеблей конского щавеля поднялся побелевший Ефим, зарёванный, с глазами-щёлками. Он отирал ладонями глаза, нос и непрерывно подвывал:
– На по-о-омощь… На по-о-омощь…
Он остановился, когда увидел Максима, зажмурился, ещё и ещё раз. А потом зачастил сквозь слёзы:
– Я думал, ты всё… Думал, разорвало тебя там… Боялся смотреть… Я выпил на обратном пути: хотелось-то выиграть… А потом прямо в реку… И всю ночь тут… Время обращения вышло, я боялся смотреть… Я убил тебя…
Максим взглянул на Ефима с жалостливой улыбкой и вдруг рассмеялся:
– Ты всё просрал. Опять!
Ефим смотрел растерянно: сначала на улыбку Максима, на одну его руку, затем на другую, его взгляд становился всё более удивлённым.
– А где же тогда двигатель? – спросил он, растягивая слова.
Максим, всё так же смеясь, показал ему правой рукой средний палец:
– А вот где!
Он развернулся и пошёл прочь.
***
Правая рука остановила попутку. Потом она долго лежала на раме открытого окна, по ней пробегали блики, по ней скользил ветер и поднимал редкие волоски. Правая рука держалась за автобусный поручень, потом нажимала кнопку пешеходного перехода…
Правая рука делала всё это не сразу. Она не слушалась, она промахивалась и ударялась, собирала первые в жизни ссадины и синяки. Ей было по-живому больно.
Максим думал купить Гуле букет: держать его за спиной правой рукой, пока Гуля не удивится трюку, но не встретил нигде цветочных киосков.
В подъезд удалось попасть, придержав дверь за вышедшим человеком – правая рука справилась, она быстро училась.
Максим барабанил в квартиру двумя руками. Гуля открыла не сразу, сонно выругалась:
– Что тут делаешь в семь утра?
– Я смогу держать плакат! – Максим зашёл в квартиру. – И кофе с телефоном, и… Смотри, смотри!
– Чего? – Гуля не сразу заметила. – Погоди, это как?!
– Я не знаю, не знаю… – Максим поднял перед лицом обе руки и заплакал.
