Kitabı oku: «На 127-й странице. Часть 1», sayfa 12
Сцена 44
Первый ужин на корабле и вечер после него показались Терезе очень приятными, но все быстро переменилось. Ночью она проснулась от головной боли. Ее сильно тошнило, и вскоре весь ужин был извергнут из ее организма самым неподобающим образом.
«Наверное, я чем-то отравилась», – подумала Тереза.
Она вызвала стюарда, который пришел сонный и весь какой-то помятый. Тереза попросила его привести судового доктора. Стюард кивнул и ушел.
Доктора пришлось ждать долго, словно ему надо было прийти к Терезе не из каюты, расположенной на «Пасифике», а с какой-то окраины Сан-Франциско.
Судовым доктором оказался сухонький, пожилой мужчина, которого еще не назовешь стариком, но который уже давно перешагнул рубеж среднего возраста. Он молча и как-то небрежно осмотрел Терезу: оттянул веки, заглянул в рот, потрогал ладонью лоб и зачем-то постучал по спине. Потом посмотрел в ванну, куда отправился ужин Терезы и наконец заговорил:
– Не переживайте, мисс Одли. Это – не отравление. И вы не одна такая.
Из объяснения Тереза поняла, что причиной ее недомогания является морская болезнь. Питер О’Хара, отвечающий в «Метрополитене» за политику, экономику и географию, перед ее отъездом что-то говорил об этой напасти, но тогда она не приняла его слова всерьез. Почему-то она посчитала, что морская болезнь, о которой предупреждал Питер, опасна только во время шторма. Но сейчас океан был спокоен. Только небольшие волны бились о борт корабля. Об этом Тереза и спросила судового врача.
– Некоторые ученые считают, что это происходит из-за того, что человеческий мозг запутывается, – снизошел до объяснения доктор. – Вот посмотрите, вы лежите в постели, и мозг полагает, что никакого движения не может быть. Вы же спите. А что происходит на самом деле? На самом деле корабль качается на волнах, и вместе с ним качается мозг человека. Не понимая, что происходит, мозг начинает мстить человеку тошнотой и головной болью.
– Что же мне делать? – спросила Тереза.
– Соблюдать диету и спать. Как правило, пассажирам становится легче через несколько дней.
– А как быть с ужином? Я купила абонемент на ужин на десять дней.
Доктор только пожал плечами.
– В качестве диеты рекомендую бульон. Наш кок специально готовит несколько разных бульонов. Кроме того, если у вас есть имбирное или мятное масло, то для облегчения головной боли мажьте этим маслом виски.
Объяснения и рекомендации по лечению обошлись Терезе в один доллар. Он вздохнула, а потом, борясь с головокружением, все же записала этот расход в специальный блокнотик для будущего отчета для главного бухгалтера «Метрополитена», мистера Гительсона.
Судовой доктор поблагодарил за деньги, предложил звать его, если будет худо, и распрощался.
Ночь прошла сумбурно. Терезу продолжало тошнить. Она подходила к иллюминатору, открывала его, и прохладный морской воздух приносил некоторое облегчение. Под утро она оставила иллюминатор открытым, а сама легла в постель, и ей удалось, наконец, заснуть.
На второй день тошнота уменьшилась. Наверное, по причине пустого желудка. А имбирное масло, которое нашлось в косметичке Терезы, слегка уменьшило головную боль. Терезе подумала, что раз свежий воздух приносит облегчение, то хорошо бы было выбраться на палубу. Так она и поступила.
Она надела одно из своих новых платьев, причесалась и вышла на палубу.
«Наверное, от меня за милю разит имбирным маслом,» – подумала она, но опасения были напрасны.
Палуба, предназначенная для пассажиров первого класса, была пустынна. Только ближе к ее краю, близко к друг другу, стояли миссис Донахью и мистер Деклер. Слишком близко к друг другу. Они рассматривали какой-то рисунок, закрепленный на небольшом этюднике. Увиденное почему-то было неприятно для Терезы. Она не стала подходить к ним и перешла на другую сторону палубы. Внизу, на прогулочной палубе для пассажиров третьего класса было более многолюдно. Кроме того, от этой палубы тянуло каким-то неприятным, сладковатым запахом. Тереза вновь почувствовала тошноту, а головокружение усилилось. Ей пришлось вернуться в каюту. Она немного постояла у открытого иллюминатора и легла в постель. Как-то не так она представляла себе путешествие по океану.
За весь день Тереза выпила миску бульона и чашку чая. Все остальное время она лежала в постели. Пробовала что-то писать или читать, но от этого тошнота только усиливалась. Она снова возвращалась в постель. Так и прошел первый день ее путешествия.
На второй день ни тошнота, ни головная боль никуда не делись, но стали как-то привычней. Тереза боролась с ними сном, походами к иллюминатору и втиранием в виски имбирного масла. Ближе к вечеру в дверь неожиданно постучали, и мальчишеский голос сообщил, что ей пришло письмо от мистера Деклера.
«Надо же,» – подумала она. – «На «Пасифике» есть своя почта».
Письмо Терезе понравилось. Вежливое и интересное. Тереза подумала, что такое письмо вряд ли смог бы прислать ей кто-нибудь из ее прошлых знакомых. Нет, вежливых людей среди них хватало. Многие из них хвалили ее публикации в журнале. Но Терезе всегда казалось, что это происходит, потому что она женщина. Женщина в журналистике была в диковинку. Примерно, как собака, которая в цирке ходит на задних лапах. Ходить то на задних «лапах» все могут, но это же собака. Такой собаке можно и похлопать. Поэтому Тереза уже не один раз подумывала начать подписываться мужским псевдонимом, чтобы посмотреть на реакцию читателей. Пример Авроры Дюпен, подписывавшей свои романы как Жорж Санд, был свеж и заразителен. Но против этого насмерть стал главный редактор «Метрополитена». Автор-мужчина, пишущий на женские темы, на его взгляд, было явным перебором.
Слова Деклера показались ей искренними еще и потому, что он прислал сюжет своей сказки и просил совета. Вряд ли человек стал бы просить совета в таком деле у того, чьи литературные способности были бы сомнительными.
Сам сюжет сказки Терезе понравился. Ей даже немного стало обидно, что не она придумала его. Сказка Деклера чем-то напоминало ее собственные сказки. Героиней была также девочка-подросток. Также в сказке оживали предметы и вещи, которые в обычной жизни ожить не могли. Но ее героиня была слабой и беззащитной. Это умиляло и выдавливало из читателей слезу. Предметы, которые оживали в сказках Терезы, были очень умными и предусмотрительными. Это давало им возможность и помогать маленькой героине, и поучать ее. У Деклера все было по-другому. Его героиня тоже была слабой девочкой, но храброй и решительной. Не зря говорят, что Fortes fortuna adiuvat* (* судьба помогает смелым. – Примечание автора). Наверное, поэтому домик Элли, девочки из сказки Деклера, упал не просто так, а придавил собой злую волшебницу. Отличались и спутники Элли. У каждого был свой недостаток, который их угнетал. Странно, но именно наличие таких недостатков делало спутников Элли похожими на людей. И наоборот, если бы Деклер присвоил бы им какие-нибудь чудесные свойства, как это он предлагал за ужином в капитанском салоне, то эти персонажи стали бы приятными, милыми, но куклами. А читать про живых людей всегда интересней, чем про куклы.
И еще было нечто в сюжете Деклера, что тронуло Терезу. Это – дорога из желтого кирпича. Много лет назад, скитаясь по дорогам войны вместе с отцом и матерью, она видела такую же дорогу перед собой. Пусть она была не из желтого кирпича, а пыльной, поросшей травой и кустарником на обочинах, но они были похожи. Эту дорогу надо было пройти, чтобы в конце найти покой и уют. "Какая она счастливая, эта Элли!" – подумала Тереза. – "Она храбрая и решительная. У нее есть друзья, цель и даже дорога, по которой надо идти, чтобы выполнить задуманное. И какая она, Тереза, несчастная! Одна-одинешенька, океан вокруг и головная боль с тошнотой".
Сцена 45
А с другой стороны Американского континента, через другую «соленую лужу», называемую Атлантическим океаном, спешил другой корабль, «Виктория». В одной из своих кают он вез ценного пассажира, Еву Полански, редактора «Нью-Йорк пост», которая смело отправилась в кругосветное путешествие по следам героев Поля и Жюля Вернов.
Еве тоже было плохо. Атлантический океан был спокоен, только небольшие волны бились в борт корабля. И все же большая часть пассажиров «Виктории» страдала от морской болезни. В их число попала и Ева Полански.
– Твою мать, – выругалась Ева, очередной раз в приступе рвоты согнувшись над шикарной медной ванной, стоявшей в ее каюте. – Твою мать.
Тошнить уже было нечем. Голова кружилась. Прежде чем лечь в постель, она налила из кувшина в чашку воды и жадно ее выпила.
В дверь постучались.
– Кто там? – из последних сил сдерживаясь, спросила Ева.
– Это я. Луи де Бриемм, – мужчина за дверью вежливо представился. – Мадемуазель Полански, не желаете прогуляться на палубе. Вечер просто превосходный.
Это уже было слишком.
– Твою мать! – высказалась в дверь Ева.
Американские ругательства ей нравились. А то все «пся крев, пся крев».
– Какая в жопу палуба?! Какой в жопу вечер?! Я сейчас себе весь желудок выблюю! – Ева давно так легко и свободно не ругалась. Если бы не тошнота и головокружение, то, наверное, она от этого даже получила бы удовольствие.
– Если хотите мне помочь, сходите за судовым доктором. Пусть выпишет мне какую-нибудь микстуру, иначе я помру.
За дверью послышались торопливые, удаляющиеся шаги.
"Четров Джозеф," – помянула нехорошим словом главного редактора «Нью-Йорк пост» Ева. – "То в психушку отправит меня собирать материал для статьи, то в это гребанное кругосветное путешествие. Долбанный урод, вернусь, я разберусь с тобой".
Ева горестно вздохнула. До конца путешествия оставалось еще много дней, а поквитаться с этим хитрожопым евреем хотелось уже сейчас.
Сцена 46
По утрам, я начал на палубе делать зарядку. Делал я ее в форме первого ката, которое когда-то давно выучил, занимаясь карате. В те времена как-то не делили карате по школам и названиям. «Ты чем занимаешься? Карате». Это уже потом появились названия сетокан, кекусинкай и другие. А тогда для нас, советских граждан все стили карате были на одно лицо. Так и с ката. Называли просто, это – первое ката, это – второе ката. Так они и сохранились у меня в голове. Если делать ката спокойно, плавно, без фиксации ударов, то оно очень хорошо подходит для моей цели: проснуться, нагрузить ноги, потренировать координацию, подышать.
Так я и делал. «Медленно подтянуть заднюю ногу к центру, ноги полусогнуты, одна рука на поясе, другая вытянута. Вместе с движением ногой вперед выношу вперед и руку с пояса,» – проговариваю я про себя. Это удар, но я делал его плавно. И еще. В ключевых точках перед сменой направления движения, после удара рукой я делал мах ногой, имитируя удар. В ката этих движений нет. Но ноги у Деклера тяжелые, растяжка никакая, поэтому я и ввел в свою утреннюю разминку махи ногами. Может быть, будет хоть какой-нибудь прогресс.
В первый раз, начав делать свою зарядку, почувствовал, что кто-то за мной наблюдает. Не иначе, как с мостика, потому как пассажиры все еще болели по каютам, а матросам – некогда, они делом заняты. Палуба, на которой я занимался, находилась за капитанским мостиком. Другими словами, капитан или кто там, смотрели на меня вместо того, чтобы смотреть вперед. «Хорошо, что здесь айсбергов нет, а то так и врезаться недолго. Ладно, пусть смотрят. Мне не жалко».
На зарядку я надевал, пошитые мне китаянкой, куртку и штаны. Телу не жарко, движения свободные. Ноги в теннисных туфлях, которые я купил еще в Сан-Франциско, легко скользили по деревянной палубе корабля. Вдох, нога подтянулась к центру, медленный выдох, двигаюсь вперед, удар рукой и мах ногой. Задержка дыхания, смена направления, вдох и все сначала.
Ката я делал до тех пор, пока хорошо не пропотею. Останавливался, любовался взошедшим над морем солнцем, делал несколько глубоких вздохов и выдохов с наклоном вперед. Красота!
– Мистер Деклер, – меня все же окликнули с мостика. – А что это вы такое делали?
Это капитан выглянул с мостика.
– Если позволите, я расскажу об этом за ужином, – предложил я.
Хотелось побыстрее ополоснуться, да и время нужно было, чтобы придумать что рассказывать.
– Хорошо, – согласился он. – Тогда вечером с вас интересный рассказ, а то я вас сначала за ханьца принял.
Я кивнул головой и направился в каюту. Ну, да. Это я про себя говорю «китайцы, китайцы», а здесь их ханьцами кличут.
С Генрихом пока мои планы не реализовались. Его по-прежнему мучила морская болезнь. Выполнив мое поручение с письмом к Терезе Одли, он вернулся весь зеленый и с холодным потом на лбу. Я даже испугался и вызвал судового доктора.
Судовой доктор только развел руками. Мол морская болезнь и слабый организм подростка. Прописал питаться бульоном, который Генрих и так пил, и спать. Пообещал, что через несколько дней наступит улучшение. И вообще сказал, что в первом классе только я и миссис Донахью не страдаем от морской болезни.
– Почему так? – поинтересовался я.
– Всегда и в любой сфере жизни можно встретить уникумов, – был его ответ. – Вот вас не берет морская болезнь. А у нас на корабле служил матрос, у которого никогда не было похмелья, сколько бы не выпил.
– Не может быть! – позавидовал я. – А почему был?
– В прошлом плавание за борт выпал. Вот так! – назидательно сказал доктор, взял плату за свой визит и откланялся.
Так и прошло несколько дней. По утрам я занимался своей зарядкой на палубе. Пассажиры потихоньку оживали. Иногда по утрам я видел одну-две бледных, не очень хорошо причесанных женщин, а иногда и детей, которые не уверенно ступали по палубе. Сначала они косились на мои экзерциции, а потом привыкли. Я стал для них частью пейзажа, а может быть, они просто посчитали мои «рукомашества» и «дрыгоножества» чудачеством эксцентричного английского аристократа. Как там было на самом деле, не ясно, но друг другу мы не мешали. Пару раз видел миссис Донахью с ее этюдником, но она меня демонстративно не замечала. Тереза Одли на палубе так и не появлялась.
После зарядки и водных процедур я ввел за правило беседовать с Генрихом. Если нам суждено, сколько не знаю, но быть вместе, то мне хотелось бы, чтобы он следовал определенным правилам, к которым я сам привык. В первую очередь рассказал ему про гигиену. Под лозунгом «ну, ты же хочешь быть доктором?» я рассказал ему про ужасных, невидимых глазом существ, которые появляются из грязи, набрасываются на человека изнутри и вызывают различные болезни. На мое удивление, Генрих слушал с интересом и очень внимательно. Может быть, он примерял то, что только что услышал от меня, на болезнь и смерть своей матери. Не знаю, я не стал его расспрашивать. Утренними беседами дело не ограничивалось. Каждый вечер перед сном я просил его рассказать, что и как он понял из моих рассказов. Порой из этих ответов Генриха я узнавал для себя много нового.
Работать языком приходилось и за ужином. За неимением других развлечений мои утренние занятия привлекли всеобщее внимание. Мне пришлось придумать историю, как в САСШ я повстречал старика японца, который и обучил меня этим «рукомашествам» и «дрыгоножествам». На вопрос «Зачем?». Я отвечал сначала коротко «А захотелось!», а потом длинно, что мол я путешественник, а значит нацелен узнавать все новое.
Но просто так от меня не отстали. Как только в капитанском салоне появился новый «едок» – промышленник, Джеймс Томсон, то вопросы посыпались на меня вновь. А на сколько это благородно биться ногами? А почему я не стою боком, как боксе? А почему я так широко шагаю?
В конце концов, я попросил у стюарда бумажную салфетку и карандаш, и принялся записывать все вопросы, пообещав ответить на следующий день. На следующий день, когда меня спросили, а где мол ответы, то я лишь развел руками.
– Господа, ответы получились такими длинными, – сказал я с серьезным видом. – Что я решил написать целую книгу об этом. Если вы сообщите мне свои адреса, то, как только эта книга выйдет из типографии, я сразу ее вам направлю.
После этого я принялся за еду и в тот вечер меня уже никто не отвлекал от этого занятия. То ли обиделись, то ли переваривали сказанное мной.
Сцена 47
Однажды, придя утром заниматься на палубу, я обнаружил, что у меня появился партнер. Ну, как партнер? Просто еще один пассажир первого класса решил заняться физкультурой. Правда, это был не пассажир, а пассажирище. Одного взгляда на него мне было достаточно, чтобы у меня в голове зазвучала мелодия «Выходят на арену силачи, не ведая, что в жизни есть печаль…». Выше меня, грудная клетка раза в два шире моей, мощные руки. Ноги, бугрящиеся мускулами, были коротковатыми, но от этого казались еще более монументальными. Вместо брюк у него было надето эластичное сероватое трико, а сверху было то, что мое время женщины называли «боди». Боди было черного цвета. Наверное, для этого времени такой наряд был обычным. Но я еле сдержал улыбку. Из-за того, что туловище было слишком мощным, голова этого человека казалась неестественно маленькой. Комичности, на мой взгляд, добавляли жиденькие, прилизанные волосы и усики с задранными вверх концами. Рядом с великаном стояли две гири. Думаю, что веса в них было не менее 36 килограмм. Почему я так уверенно говорю? Двадцати четырех килограммовые гири я видел и даже одно время ими пользовался. Так вот, эти были побольше.
Ладно, у всех свои «недостатки». Вот я, например, китайцем вырядился. Я слегка наклонил голову, чтобы поприветствовать великана, и начал выполнять свой утренний комплекс. За прошедшие дни я уже научился не обращать внимания на окружающих и полностью погрузился в контроль движения и дыхания.
Когда я закончил зарядку, я с удивлением увидел, что вокруг собралось больше пассажиров, чем обычно. То ли морская болезнь пошла на убыль, то ли их внимание привлек великан, то ли и первое, и второе сразу.
Я собирался покинуть палубу, когда ко мне подошел великан.
– Не хотите попробовать настоящие мужские упражнения, – вместо приветствия сказал он.
– Предлагаю сначала познакомиться, – ответил ему я.
Его предложение было не особо вежливым, но этот великан, несмотря на свою комичность в моих глазах, вызывал у меня симпатию. Поэтому я решил не поднимать вопрос о правилах хорошего тона.
– Меня зовут Деклер. Энтони Деклер.
– Великодушно простите. Аллар Менье, – слегка наклонил голову он и тут же спросил, что-то на французском.
– Нет, я не француз, – ответил я. Фамилия Деклера уже пару раз вводила в заблуждение, тех с кем мне приходилось знакомиться. – И, к сожалению, я не говорю на французском.
– Жаль, – сказал Менье. – Было бы здорово встретить соотечественника.
– Так, что насчет поднятия гирь, – он снова вернулся к первоначальной теме.
Этот большой человек явно хотел покрасоваться перед публикой. Гири даже на вид казались тяжеленными. Я собрался было вежливо послать господина Менье куда подальше, но потом вспомнил, как легко отжимался от пола Деклер.
Я подошел к гирям, ухватился правой рукой за одну из них, чуть приподнял и сразу опустил. Со стороны окружающих нас женщин послышались смешки.
Вес гири не показался мне чем-то невероятным, и я решил рискнуть.
– Сколько раз мне надо поднять вашу гирю, чтобы удовлетворить ваше любопытство? – прямо спросил я Менье.
Тот с сомнением посмотрел на меня, а потом сказал:
– Поднимите три раза.
Три так три. Я подошел к гире с простым намерением сделать то, что меня просят и не больше, но смешки все же меня задели, и я решил немного похулиганить.
Я поднял гирю, прижал ее к животу обеими руками. Потом меня качнуло в сторону группки, стоящих на палубе женщин, откуда и слышался смех. Словно не в силах остановиться, меня понесло в их сторону. Что тут началось! Визг, отчаянные попытки разбежаться. На месте осталась только одна миссис Донахью. Испуганной она не выглядела. «Поговорить, что ли?» Но задуманное надо отрабатывать до конца. Меня качнуло в обратную сторону, и я, смешно перебирая ногами, вернулся на то же место, с которого стартовал. Поставил гирю на палубу, присел. «Так, давай делай толчок ногами и подхватывай движение рукой». Нет, не зря я поверил в возможности Деклера. Гиря тяжело, но поднялась вверх. Раз. Бросил гирю вниз, чуть удержав внизу, чтобы не разгромить палубу. Снова толчок ногами, потом рука. Два. Только бы гиря не выскользнула из руки. А сердечко-то забилось. Вновь повторил последовательность «ноги-рука». Три. Оставляю гирю на палубе. Подошел к Менье и протянул руку.
– Спасибо за сыгранный матч, – и собрался было уходить, когда ко мне подошел невысокий мужчина в сереньком костюме.
– Очень, очень хорошо, мистер Деклер, – он приподнял свой котелок. – Позвольте представиться. Меня зовут Дэниел Картер. Я менеджер Аллара Менье. Вот моя визитная карточка.
– Это же почти готовый номер! – искренне восхищался он. – Даже я сначала купился. Если надумаете начать карьеру в цирке, обращайтесь.
Я посмотрел на менеджера. Вроде бы говорит серьезно. Какие оказывается у меня способности! В этом мире я нарасхват: маркетолог для аптекаря, телохранитель для путешествующей журналистки, а теперь еще и клоун в цирке.
