Kitabı oku: «Соня, уйди! Софья Толстая: взгляд мужчины и женщины», sayfa 3
К.Б./ Давайте! И, быть может, получится так, что «скромные» взгляды Софьи Андреевны на женский вопрос, на положение женщины в мире интересуют большее количество людей на земле, чем взгляды Толстого. Я имею в виду просто женщин.
Глава вторая
Жених и невеста
Сватовство поручика
П.Б./ История сватовства Толстого к Сонечке Берс мне напоминает пьесу XVIII века, причем с комедийным оттенком. Если бы ее написал, например, Мольер, он непременно назвал бы ее «Разборчивый жених». Сюжет пьесы вкратце был бы такой. Поручик в отставке, помещик и родовитый граф поставил себе непременной целью жениться. Но поскольку он высокого о себе мнения, то найти невесту, которая отвечала бы всем его крайне завышенным требованиям, трудно, практически невозможно. И вот он «отказывает» одной, второй, третьей… При этом все невесты – юные создания, а жениху уже за тридцать. Граф вхож в дом придворного медика, где живут три сестры. Две – на выданье, одна – еще ребенок. Этот ребенок будет в нашей пьесе вроде резонера. Она будет азартно следить за происходящими событиями и комментировать их, а зритель будет смеяться и умиляться ее наивным репликам, помня, что устами ребенка глаголет истина.
В какой-то момент граф решает остановить свой благосклонный взор на этих сестрах. Но кого же он выберет? В семье гоф-медика уверены, что, конечно, старшую. Во-первых, так положено, чтобы первой замуж выходила старшая сестра. Во-вторых, она вполне соответствует графу, который мнит себя еще и большим писателем, а старшая – постоянно читает умные книжки, ведет с графом умные разговоры… При этом она хотя и красива, но холодна. Тем не менее она убедила себя, что полюбила графа и ждет от него предложения. Она начинает много времени проводить перед зеркалом, к приходу графа прихорашивается, а младшенькая, резонер, над ней посмеивается вместе со зрителем. Но тут, как на грех, в графа влюбляется средняя сестра. Она понимает, что шансы ее невелики, потому что все в семье готовятся к сватовству графа к старшей сестре, да и в «обществе» об этом уже ходят слухи. Но средняя сестра не так проста, как кажется вначале. Она в семье вроде Золушки, на нее падает основная часть хозяйственных забот, но мы же помним, кто из трех сестер одержал победу над принцем в сказке о Золушке. Только вот доброй феи нет, и средней сестре приходится действовать самой, впрочем, в союзе с младшей сестрой, которая не любит старшую и любит проказничать.
Финал пьесы понятен. Граф сходит с ума от средней сестры, мучается, ревнует к ее кавалерам и, наконец, делает предложение, будучи уверенным, что ему откажут. Но она говорит: «Разумеется, да!» Занавес. Мораль: не родись красивой и умной, а родись счастливой.
Как вам такая пьеса?
К.Б./ Знаете, а мне нравится! Пьеса прекрасна. А уж если прибавить к ней современную хореографию… Вас ждет успех! Но у меня с историей сватовства Толстого к Соне другая ассоциация.
Помните тот момент, когда «плененный» граф, оставшись наедине с Соней, решается написать ей фразу мелком на столе начальными буквами? А она по какому-то вдохновению прочитывает с ходу эту фразу целиком. Это, собственно, и есть тот момент, когда «разборчивый жених» понял, что попал в яблочко. Мне это напоминает сюжет из «Гарри Поттера». Главный герой не подозревал до поры до времени, что умеет разговаривать на парселтанге – магическом языке змей. Со стороны иногда он выглядел сумасшедшим, уговаривая какую-нибудь змею о чем-нибудь. Пока не столкнулся с человеком, который тоже знал этот язык. И оказалось, что это знание настолько редкое, что связывает людей, которые обладают им, особой близостью. Даже если эти люди – враги. Так вот, мне кажется, что Лев Николаевич и Сонечка вдруг поняли в тот момент, что они говорят на парселтанге, и от судьбы не уйдешь – такое встречается один случай на миллион.
П.Б./ Я с вами поспорю, но чуть позже. А пока рассмотрим ситуацию всерьез.
Вернувшись в 1856 году с Крымской войны после падения Севастополя, где он находился до последнего дня осады и видел горящий город, Толстой по пути в Ясную Поляну решает навестить подругу своего детства Любовь Александровну Берс. В раннем детстве Лёвочка был влюблен в Любочку, но свою любовь проявил весьма странным образом. Рассердившись на что-то, он столкнул ее с балкона дома в Ясной Поляне.
Итак, май 1856 года… Толстой вместе со своим приятелем Константином Иславиным, родным братом Любови Александровны, приезжает к Берсам. Берсы в это время живут в селе Покровском под Москвой, на своей постоянной летней даче. По какой-то причине в доме нет прислуги, и гостям прислуживают три сестры. Старшей Лизе – тринадцать лет, средней Соне в конце лета исполнится двенадцать, младшей Тане в октябре будет десять. То есть ни одна еще не невеста.
Девочкам очень весело, а с другой стороны – они впервые чувствуют себя «взрослыми». Они сами накрывают стол гостям, один из которых – герой Севастополя, известный писатель, автор «Детства» и очерков о Севастополе.
Жили мы на даче, в Покровском Глебова-Стрешнева. Мы уже пообедали, когда вдруг видим – идут к нам пешком дядя Костя и Лев Николаевич…
– Ну, девочки, кто дежурная? Давайте нам с Лёвочкой обедать, – сказал дядя Костя…
Мы побежали с сестрой Лизой в кухню. Почтенная старая кухарка наша, прожившая всю жизнь в нашей семье, Степанида Трифоновна, уже сняв свой беленький чепец и фартук, ушла к себе наверх и лежала на высокой перине и еще более высоких подушках. Мы не смели ее беспокоить. Сами подожгли дрова, разогрели обед и сами же служили своим любимым гостям.
– Славные девочки, – говорил Лев Николаевич. – Как хорошо накормили нас.
Он видимо любовался нами, и это придавало еще более радости нашим трудам.
(С. А. Толстая. «Моя жизнь»)
Кстати… Слово «видимо» в XIX веке означало не «наверное», то есть не выражало сомнение, а носило как раз утвердительный смысл. «Видимо любовался» – значит, буквально было видно, как Толстой ими любуется.
Толстой в дневнике пишет об этой встрече коротко: «Обедали у Любочки Берс. Дети нам прислуживали. Что за милые, веселые девочки». Он их еще не различает. Просто «милые девочки».
И вот я хочу задать вам, Катя, один деликатный вопрос. Понятно, что Софья Андреевна не могла об этом написать в силу определенных этических границ, в которых была воспитана. Я не говорю о Тане. Но двенадцати- и тринадцатилетние девочки, Лиза и Соня, могли испытывать в отношении взрослого, 27-летнего мужчины какие-то чувства, выходившие за рамки детского восприятия?
К.Б./ Безусловно! Одно то, что Софья Андреевна ставит слово «любовался», свидетельствует, что она на это обратила внимание и что это ей было приятно. Кстати, у Т. А. Кузминской этот случай описан более развернуто и оканчивается так: «Темнело, было уже поздно. Наши гости простились и уехали в Москву, оставив нас нагруженными разными впечатлениями». Чувствуете разницу? Что происходит в голове у девочки, которая не озабочена тем, какое она производит впечатление? Там происходит оценка всего относительно себя: «мне было хорошо», «оставили нас нагруженными разными впечатлениями». А у Сонечки: «любовался нами». Значит – хотели произвести впечатление, и получилось, значит – смотрел и оценил, задержал взгляд. Это уже женская кокетливость и ожидание мужского внимания.
Здесь еще вот что интересно! Лев Николаевич был близким другом матери и даже, как вы говорите, в детстве был влюблен в Любовь Александровну. О-о-о! Что за счастье понравиться мужчине, который был влюблен в твою мать! Вы ведь знаете теорию взаимоотношений детей и родителей противоположного пола? Психологию девочек, которые, как только входят в сознательное детство, пытаются всячески переключить внимание отца с матери на себя? И вот мужчина, взрослый, да еще и друг детства матери! Просто «комбо» – два фактора в одном!
Дистанция огромного размера
П.Б./ А теперь представим себе Толстого и Соню в период с 1856 по 1862 год.
ОН. Поручик, помещик, родовитый граф. Участник Кавказской и Крымской кампаний. На обеих войнах мог погибнуть, особенно – в Севастополе, когда находился на 4-м, самом опасном, бастионе. Своими глазами видел сражение на речке Черной в августе 1855 года, где русские потеряли 8 тысяч человек, из них более двух тысяч убитыми. Толстой со своей горной батареей был на этом сражении, но участие не принимал, не было приказа. 30 августа он видел пылающий Севастополь и разыскивал своего товарища Колошина, который погиб в последнем сражении за город.
Это одна сторона медали. Другая – Толстой уже знаменитый писатель, автор некрасовского журнала «Современник». Его прозой восторгается главный писатель того времени Иван Тургенев, он знакомится с виднейшими литераторами эпохи – Некрасовым, Гончаровым, Дружининым, Фетом, Григоровичем и другими. После неудачи в военной карьере (дослужился только до поручика; для сравнения: его брат Сергей, нигде не воевавший, был майором гвардии) решает стать писателем. Причем, будем говорить откровенно, он видит в этом не только свое призвание, но и карьерную составляющую. Впоследствии главным грехом молодости Толстой считал тщеславие. Он прямо говорил, что хотел тогда стать «литературным генералом».
Но были и другие грехи. Карты, цыгане… И еще то, что потом мучило Софью Андреевну. Десятью днями раньше записи в дневнике о «милых девочках» он пишет: «Никогда не упускай случаев наслаждения и никогда не ищи их. Даю себе правило на веки никогда не входить ни в один кабак и ни в один бардель…» А в феврале 1856 года: «Поссорился с Тургеневым, и у меня девка».
Так что психологическая дистанция между будущим женихом и невестой в это время огромна.
…странный он (Толстой. – П. Б.) человек, я таких не встречал и не совсем его понимаю. Смесь поэта, кальвиниста, фанатика, барича – что-то напоминающее Руссо, но честнее Руссо – высоконравственное и в то же время несимпатическое существо.
(И. С. Тургенев. Письмо П. В. Анненкову 1857 года)
За последующие до женитьбы шесть лет эта дистанция не исчезнет. Тем более что Толстой в период с 1856 по 1862 год пережил многое. Он дважды побывал за границей, второй раз – основательно. Исследовал Европу, посетил Англию, встречался с Герценом. Изучил европейскую и английскую системы образования, собираясь применить этот опыт в яснополянской школе для крестьянских детей. Пережил личную трагедию: в 1860 году во французском городке Гиере на его руках от чахотки умер старший брат Николай. (До этого в январе 1856 года в Орле от чахотки умер его брат Дмитрий.) Николенька после ранней смерти отца Толстых и еще более ранней смерти матери был младшим братьям – Сергею, Дмитрию и Льву – как отец. Подростками они обращались к нему на «вы». Смерть Николеньки была страшным потрясением для Льва. По сути, именно тогда он испытал первый религиозный кризис.
Но был и другой опыт. В Ясной Поляне Толстой влюбился в замужнюю крестьянку Аксинью Базыкину, которая родила ему внебрачного сына Тимофея. Этот бурный роман он зафиксировал в дневнике, а в поздние годы описал в повести «Дьявол».
ОНА. Но и Сонечка в своем развитии с 1856 по 1862 год проделала огромный путь. За месяц до женитьбы ей исполнилось 18 лет. По законам Российской империи девушки могли выходить замуж с шестнадцати лет (как это и сделала мать Сони), юноши – с восемнадцати. С другой стороны – если девушка не выходила замуж, совершеннолетней она считалась с двадцати одного года, юноши – с восемнадцати лет. То есть физиология отдельно, дееспособность – отдельно.
Тем не менее восемнадцать лет – это серьезный возраст для девушки XIX века. Тогда раньше умирали, но и раньше взрослели. Напомню факт, который скорее всего покажется оскорбительным современной женщине. «Старухе-процентщице» в «Преступлении и наказании» Достоевского – 60 лет. Она – «старуха».
Восемнадцатилетняя Сонечка – это девушка, которая уже пережила любовное увлечение другом своего брата Саши кадетом Поливановым. Она даже была с ним тайно помолвлена. Она имеет опыт няньки с маленькими детьми. Она сдала экзамены, и у нее диплом домашней учительницы. Она написала повесть «Наташа», которую прочитал и оценил Толстой.
Как вы думаете: кто за шесть лет проделал бо́льший путь в развитии, Сонечка или Лев Николаевич? Мне кажется, что Соня. Она как бы «нагнала» графа.
К.Б./ Сонечка в эти годы идет своей дорогой. С тринадцати до восемнадцати лет – переходный период, со всем безумством гормонов и атакующих моральных вопросов. Это время перехода из беззаботного детского сна в тревожную подростковую бессонницу. Время строительства воздушных замков и первые посягновения на них реальности. Девочка физически формируется, приобретает навыки, знания, она «накапливает свой капитал». Все девочки в этом одинаковы – они в этот период «накопители» заряда на будущую жизнь.
Но что их может роднить со взрослым мужчиной, переживающим смерть родных, свои собственные страсти и последствия серьезных проступков? С мужчиной, который уже отчасти растратил свой заряд? Скажем так, Сонечка в это время еще плавает в детском бассейне, на мелководье, но мечтает перейти во взрослый бассейн. А Лев Николаевич давно во взрослом бассейне и скучает в нем. Кто какой душевный путь прошел? Но в одном они шли похожими путями – оба изучали жизнь, людей, их поступки, анализировали их и литературно перерабатывали. На этой дорожке Сонечка немножко ближе была к Льву Николаевичу, чем на остальных.
Анатомия истерики
П.Б./ Пытаясь разобраться в самосознании юной Сони, я не могу понять ее гипертрофированного представления о «чистоте». Ну, то есть головой я это могу понять, но не могу до конца в это поверить. Мне это видится чем-то болезненным, ненормальным. С другой стороны, я не исключаю, что все это она выдумала, но сама в это поверила как в реальное переживание.
В ее воспоминаниях есть два места, когда она бросается на кровать и рыдает в голос, так что матери приходится ее урезонивать. Один момент – когда Толстой сообщает Берсам, что проиграл на китайском биллиарде тысячу рублей и поэтому вынужден продать повесть «Казаки» издателю М. Н. Каткову. (Между прочим, тысяча рублей за повесть – недурной в то время гонорар. Достоевскому Катков платил меньше.) Услышав это, Соня говорит: «Как? Выходит, что вы проиграли свое сочинение?» И «разрыдавшись, убежала в свою комнату, где продолжала горько плакать».
Что такого страшного произошло? Какая связь между литературным значением повести «Казаки» и проигрышем на биллиарде? Упомянутый Достоевский проигрывал не то что гонорары, но и авансы под еще не написанные романы, и его молодая супруга Анна Григорьевна не падала на кровать и не билась в истерике. Когда она вышла замуж за Федора Михайловича, ей было 19 лет. Однажды в Бадене он проиграл в рулетку все свои вещи и вещи своей жены. И даже обручальные кольца.
В предыдущем разговоре вы сказали, что Соня Толстого пожалела в ситуации с «Казаками». Не пожалела, а строго осудила!
Ну, ладно. Поверим, что у Сони было такое высокое представление о своем литературном кумире, что она не могла перенести того, что он «проиграл свое сочинение». Он ведь действительно был ее кумиром. Она чуть ли не наизусть знала повесть «Детство», во всяком случае точно помнила наизусть такие строки:
Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства! Как не любить, не лелеять воспоминаний о ней? Воспоминания эти освежают, возвышают мою душу и служат для меня источником лучших наслаждений…
После молитвы завернешься, бывало, в одеяльце; на душе легко, светло и отрадно; одни мечты гонят другие, – но о чем они? Они неуловимы, но исполнены чистой любовью и надеждами на светлое счастие…
Вернутся ли когда-нибудь та свежесть, беззаботность, потребность любви и сила веры, которыми обладаешь в детстве? Какое время может быть лучше того, когда две лучшие добродетели – невинная веселость и беспредельная потребность любви – были единственными побуждениями в жизни? Где те горячие молитвы? где лучший дар – те чистые слезы умиления? Прилетал ангел-утешитель, с улыбкой утирал слезы эти и навевал сладкие грезы неиспорченному детскому воображению.
Эти строки Сонечка вписала в свой дневник, а Лиза это прочитала и написала на обороте страницы: «Дура». Собственно, в этот момент, думаю, и была решена ее участь. Не она, а Соня станет женой писателя Льва Толстого.
Но был и еще случай, когда Соня устроила истерику.
Когда мне было 15 лет, приехала к нам гостить двоюродная сестра Люба Берс, у которой только что вышла замуж сестра Наташа. Эта Люба под большим секретом сообщила мне и сестре Лизе все тайны брачных отношений. Это открытие мне, все идеализирующей девочке, было просто ужасно. Со мной сделалась истерика; я бросилась на постель и начала так рыдать, что прибежала мать, и на ее вопросы, что со мной, я только одно могла ответить: «Мама́, сделайте так, чтоб я забыла».
(С. А. Толстая. «Моя жизнь»)
Понимаете, я не могу прочувствовать то, что переживает девочка в 15 лет. Но все подростки однажды проходят эту «инициацию» со слов старших мальчиков или девочек, или каким-то другим образом, что-то случайно увидев, подслушав… Но никто к пятнадцати годам не верит в аистов, детей приносящих. И насколько я помню себя и своих друзей, всё, что «про это», вызывает у подростков жгучий интерес. Почему Лиза не впала в истерику? Почему у Тани в воспоминаниях нет ничего про истерику?
Я не то что не верю Софье Андреевне, но чувствую: тут есть какая-то засада. Дочь врача, мать постоянно рожает. И, конечно, не в перинатальном центре, а дома с акушеркой. Допустим, девочек в это время отправляют гулять (с лакеем «в каске с шишаком», как вспоминает Софья Андреевна). Но они же не дурочки! Вот прямо она в 15 лет ничего «про это» не знала.
Нет, я верю, что с ней была истерика. Но у меня закрадывается очень серьезное подозрение, что тут дело не в «чистоте». С ее психикой не все было в порядке. Или это какая-то очень странная особенность ее внутреннего мира, которая потом будет постоянно в ней проявляться, станет лейтмотивом ее Дневника и серьезной проблемой для ее мужа. Это при том что после женитьбы такого ригориста по части нравственности, как Толстой, надо еще поискать. Но пока не будем касаться этой сложной темы, мы говорим о юной Сонечке.
Вы со мной не согласны?
К.Б./ Мне кажется, вы сделали один типичный для всех мужчин вывод: истеричность – признак ненормальности, отклонения от здоровой психики. Такой прямой связи не существует. Женскую склонность к истерикам следует рассматривать в комплексе всего поведения женщины и окружающих ее обстоятельств.
Для начала я бы разделила ваш вопрос на две составляющие. Первая – ее представление о «чистоте». Вторая составляющая – чрезмерная восприимчивость, которая становилась причиной истерик.
Сюжет с рассказом родственницы о тайнах брачных отношений занимателен с разных сторон. Нет ничего странного, что в мемуарах не зафиксирован такой важный для девочек этап столкновения с «нечистой» женской реальностью, как начало «циклов» – слишком интимно, и разговаривать об этом не между девочками считается неприличным. Но это то, что действительно повергает девочек в шок и физиологически превращает их в женщин, существо, способное к репродукции. Я думаю, Сонечка к пятнадцати годам уже вполне понимала, что к чему в этой сфере жизни. Ее зацикленность на «чистоте» была завязана на порушении идеалистических представлений об отношениях между мужчиной и женщиной. Она была из тех девочек, которые фокусируются на душевной стороне взаимоотношений. Нравиться хотелось – но нравиться «со стороны». Чтобы любовались, делали комплименты. Но Сонечка росла в семье, где нравы строились на религиозных основах. Понятие о сохранении невинности мысли и тела культивировалось – даже письма писать кавалерам после шестнадцати лет нельзя. И вдруг осознать, что секс при вступлении в брак становится обязательным элементом жизни… Понимаете – обязательным, а не добровольным. Это разрыв шаблона! Проблема Сони еще в том, что она была… немного сказочницей. Она иногда верила в то, что рисовало ей воображение. И в этом идеальном мире, которым она грезила, между мужчиной и женщиной не было ничего «животного», были гармония душ и нежность легких касаний.
Семейная жизнь с Львом Николаевичем усугубила это представление. В дневниках он яростно осуждал половые желания и культивировал мысль о греховности секса, а в жизни был пылким любовником, получавшим наслаждение от физической близости с женой. Она много раз отмечает это в Дневнике и не понимает, как такое возможно. Она считает это признаком лицемерия. Она не права, но это другой вопрос. У них разные психотипы. Это противоречие в жизни с Толстым ее совсем запутало. Надо любить секс или ненавидеть его? В итоге Софья Андреевна выбрала этот вопрос «чистоты» в качестве своего знамени в борьбе с мужем, которое несла всю жизнь.
Теперь об истериках. Что такое истерика? Это – море слез, резкость движений, в каком-то смысле «глухота» к происходящему вокруг. Так защищается внутренний мир, когда он переживает что-то важное. Он отгораживается от внешнего мира, чтобы завершить некий внутренний процесс. У кого-то состояние истерики происходит вообще молча, а у кого-то вот так, как у Сони, – с рыданиями. Но в этом нет ничего ненормального для ребенка, для девушки. Это – не признак будущих психологических проблем. Такие девушки, как Соня, – эмоциональные натуры, которые потому и способны служить другим людям, заботиться о них, что их душевная материя как сверхчувствительная фотобумага.
Если бы в жизни Сони, особенно в первые годы замужества, был кто-то, кто сказал бы: «Сонечка, с тобой все в порядке, это естественная реакция психики», – то в будущем у семьи было бы намного меньше проблем. Но никто так не сказал, поэтому Сонечка думала о себе, что она дурная, внутри нее копился, как сегодня бы сказал любой квалифицированный психолог, «хронический стресс», который со временем стал причиной многих неврозов.
П.Б./ Пожалуй, я с вами соглашусь, хотя, как большинство мужчин, не выношу женских истерик. Мы иногда преувеличиваем какие-то вещи. Например, знаменитый «арзамасский ужас» Льва Толстого. Закончив «Войну и мир», он в 1869 году поехал в Пензенскую губернию с надеждой прикупить недорогое имение. В гостинице в Арзамасе ночью его настиг необъяснимый ужас. Самое страшное в нем было то, что этот ужас не был ничем мотивирован. Все вроде бы было хорошо: закончил огромный роман, собирается имение новое купить. И вдруг страшно! Господи, каких только умных концепций этого «арзамасского ужаса» не создали впоследствии! А я вам скажу: это была типичная «паническая атака», связанная с переутомлением, с отъездом из дома, где он сидел почти безвыездно, да мало ли еще с чем. Признаюсь, со мной тоже был такой «ужас», только не в Арзамасе. И что? Уверен, что у многих бывали подобные «ужасы». Полно людей, которые сидят на антидепрессантах и транквилизаторах. Но в XIX веке их не было.
Так же и с истериками Софьи Андреевны. У Толстого, кстати, тоже они бывали. Люди XIX века вообще были более эмоциональны, чем люди XX и уж тем более XXI века. Например, мужчины не стыдились при встрече бросаться друг другу на грудь и рыдать, натурально рыдать! Толстой с детства и до старости был «плаксой», боевой офицер, прошедший две войны!
Скажу просто: в то время не было психотерапевтов. Это сейчас ходить к психотерапевту не более странно, чем посещать стоматолога. А в XIX веке – какие психотерапевты? Психиатров-то не было. Во Франции были, а в России в середине XIX века – еще нет. Я этот вопрос внимательно изучил, когда писал книгу о Елизавете Дьяконовой. Вот у нее были реальные проблемы с психикой, но никто в России тогда не мог ей помочь.
А история с сыном Толстого Львом Львовичем? Его настигла многолетняя депрессия, он похудел до 37 килограммов и напоминал «мешок с костями». И никто в России не мог его вылечить. Русские врачи прямо сказали Софье Андреевне: он умрет, будьте к этому готовы. Но… вылечил шведский врач Вестерлунд, на дочери которого Лев и женился. Сегодня в Швеции проживает более 150 прямых потомков Льва Львовича и его жены Доры.
Но любопытно, как реагирует мать на истерику Сони по поводу «Казаков». Строго! «Твое какое дело?» То есть для нее главное, что дочь повела себя на людях неприлично, разрыдалась, убежала. Так нельзя! А представим себе: пошла бы она делиться своими проблемами, связанными с тем, что мы с вами деликатно называем «инициацией», со священником. Знаете, что бы ей сказал простой батюшка? «Не твоего ума дело! Выйдешь замуж, муж тебе все объяснит. Будешь слушаться мужа, в рай попадешь. Не будешь, попадешь в ад!» Вот и вся была бы «психотерапия».
К.Б./ Да! Это была большая проблема того времени – что со своими «проблемами» и пойти-то некуда. Зато какое мемуарное и дневниковое наследие мы теперь имеем! Клад для современных специалистов и простых читателей.
Жениться! Жениться?
П.Б./ О будущей невесте поговорили, давайте вернемся к жениху. Соня очень многого о нем не знала…
Толстой до решения жениться на Соне был чрезвычайно разборчивый жених. И это был единственный из братьев Толстых, кто с пятнадцати (!) лет мечтал о женитьбе. Интересно – да? Соня в 15 лет впадает в истерику, узнав, что будет с ней после венца, а Лёвочка в 15 лет уже мечтает о женитьбе. Старший брат Николай – закоренелый холостяк. Второй по старшинству – Сергей – живет гражданским браком с цыганкой Марией Шишкиной. Дмитрий – в некотором смысле почти юродивый, живет в Орле с выкупленной проституткой (прототип брата Константина Лёвина в «Анне Карениной» – Николай Лёвин). У сестры Маши – семейная драма. Ушла от мужа, Валериана Толстого, с четырьмя детьми из-за того, что он был страшный развратник. «Я не желаю быть старшей женой в вашем гареме!» В результате за границей влюбилась в больного иностранца Виктора де Клена, уехала с ним в Алжир, родила внебрачную дочь Елену, вернулась в Россию и вынуждена была делать вид, что это не ее дочь, потому что по понятиям того времени это было нравственным преступлением. Крестили Елену братья, Сергей Николаевич дал ей свое имя в качестве отчества – Елена Сергеевна. Потом она вышла замуж за юриста Ивана Денисенко, жила в Новочеркасске и с матерью практически не общалась, была в обиде на нее. А Мария Николаевна ушла в Оптину пустынь, стала духовной дочерью старца Амвросия, потом его ученика Иосифа и закончила дни в Шамординском женском монастыре схимонахиней.
Вот такие «семейные» истории были у братьев и сестры Толстого. Поэтому все надежды возлагались на Лёвочку. И это важный момент! В сущности, в его лице оставался единственный шанс на законное продолжение рода Толстых по линии этой семьи. (Были ведь и другие Толстые, в том числе и знаменитые – поэт Алексей Константинович Толстой, потом появится Алексей Николаевич Толстой, советский писатель.)
Особенно на этот счет хлопотала сестра Маша. Когда Толстой был за границей, она пыталась сосватать ему племянницу вице-президента Академии наук княжну Екатерину Дондукову-Корсакову. Она писала ему: «Хоть бы кто-нибудь из нашего семейства был счастлив (в семейной жизни. – П. Б.)!» Но… неудачно!
До этого у Толстого были как минимум две перспективные невесты. Первая – Валерия Арсеньева, соседка по имению, несовершеннолетняя, сирота, которой он был опекуном. Это был затяжной «роман», отраженный в повести «Семейное счастье», в дневнике и письмах Толстого к Валерии. Свои письма она попросила его вернуть перед замужеством и уничтожила их. Письма Толстого сохранились. Читая их, хватаешься за голову! Он предложил ей эпистолярно «поиграть» в мужа и жену. Как ребенок, ей-богу, но очень жестокий ребенок! Он придумал два вымышленных персонажа – Храповицкий и Дембицкая, – которые стали мужем и женой, и вот они с Валерией должны «моделировать» их семейные отношения. Что могла подумать честная девушка? Ну, понятно, что она ждала от него предложения руки и сердца. Вместо этого после долгой переписки он отправил ей вежливое, даже будто бы покаянное, а на самом деле холодное письмо, где объявил, что они расстаются навсегда, и пожелал ей счастья в будущей семейной жизни. А сам уехал за границу.
Потом была дочь его любимого поэта Федора Ивановича Тютчева – Екатерина Тютчева. И опять какой-то мучительный сюжет. Он часто бывает у Тютчевых, общается с Катенькой, а потом пишет в дневнике: «страстно желаю ее любви, а жалости к ней нет»; «плоха»; «холодная, мелка, аристократична»; «ни то, ни се»; «даже противно» и т. п. О Валерии в самый разгар их «романа» он писал так «В. мне противна». В итоге бежал и от Кати Тютчевой. Она потом так и не вышла замуж. Была фрейлиной, писательницей, благотворительницей, но семейного счастья Бог ей не дал…
В книге «Бегство из рая» я называю это «синдромом Подколесина». Как и герой гоголевской «Женитьбы», Толстой вроде хочет жениться, но боится потерять свою независимость, свою, как сегодня бы сказали, «зону комфорта». Поэтому на всякий случай «окошко» оставляет открытым, чтобы вовремя сбежать.
При этом он страстно влюбляется в замужнюю крестьянку Аксинью, настолько, что это чувство терзает его всю жизнь. Через тридцать (!) лет, в 1889 году, он напишет об этом повесть «Дьявол» и спрячет рукопись в обшивке кресла на двадцать (!) лет, чтобы жена не прочитала. (Она все-таки прочитает и устроит грандиозный скандал.) Внебрачный сын Толстого и Аксиньи – Тимофей – родится за два месяца до венчания Льва Николаевича и Сонечки.
Да что там говорить! У него были мысли и тетушке своей Александре Андреевне Толстой сделать предложение, хотя она была старше его на одиннадцать лет.
Были и другие возможные невесты. Факт тот, что не женился. Я долго размышлял: почему так вышло? И пришел к выводу, что тут дело не только и, может быть, не столько в «синдроме Подколесина». Он слишком ответственно подходил к этому вопросу. Именно потому, что понимал: он – единственный, кто может законно продолжить род своей семьи. Недаром одна из ранних его вещей называется «Семейное счастье». Он страстно хотел счастливой семейной жизни. Может быть, даже больше, чем стать знаменитым писателем.
К.Б./ Как бы Лев Николаевич ни открещивался в поздний период от «Войны и мира», «Анны Карениной» – он был великим художником! Он творил миры, в которых дышала, играла, страдала жизнь. Художнику такой величины было страшно стать жертвой неверного выбора. Его внутреннее «я» требовало совершенства самого большого для него произведения – его собственной судьбы. Желание совершенства в идеальной семье родилось из его сиротского детства. Из ощущения мелькнувшей материнской нежности – и вдруг угасшей. Из ощущения большого и решающего все отца – вдруг потерянного. Конечно, непривычно спуститься с созерцания Толстого как могучего старца и эпохальной фигуры и увидеть маленького мальчика, который впитывал жизнь как губка, у которого как на сознательном, так и на бессознательном уровне записывалось огромное количество деталей, и все окрашенные в яркие цвета. Со временем память мучила его этими воспоминаниями. Он же не создавал другой рай в своих фантазиях, он пытался реконструировать свой собственный потерянный рай.
