О, стонать тебе, земля родная, Прежние годины вспоминая И князей давно минувших лет! Старого Владимира уж нет. Был он храбр, и никакая сила К Киеву б его не пригвоздила. Кто же стяги древние хранит? Эти — Рюрик носит, те — Давыд, Но не вместе их знамёна плещут, Врозь поют их копия и блещут. (Слово о полку Игореве)
В лесных чащобах за Волгой народец живет, богобоязненный, трудолюбивый. Живет, не тужит, добра наживает, горшки обжигает да токает, чай не боги. Тысячниками прозывается, за зажиточность. Полей-то своих нет, вот и приходится валенки валять, да пароходы сплавлять.
Леса заволжанина кормят. Ложки, плошки, чашки, блюда заволжанин точит да красит; гребни, донца, веретена и другой щепной товар работает, Волга под боком, но заволжанин в бурлаки не хаживал. Последнее дело в бурлаки идти!
Отчего ж работный народец-то такой? Аль не оттого ли, что староверный во многом? И семьи по правилу – муж голова, жена ему голубушка, хозяюшка, а дети отрадные – будет кому тысячи-то передать. И сродственников множество, и всех поди накорми. Но кормят же, никого не оставят.
Родные дочери тоже на возрасте были: старшей, Настасье, восьмнадцать минуло, другая, Прасковья, годом была помоложе. Только что воротились они в родительский дом от тетки родной, матери Манефы, игуменьи одной из Комаровских обитель. Гостили девушки у тетки без мала пять годов, обучались божественному писанию и скитским рукодельям.
Но скоромно ли живут? Нет уж, дудки. Каждый тысячник миллионщика за пояс заткнуть желает. Те, что в приказчиках, мечтают о хозяйском месте, о золоте да жемчуге перекатном. Ради такого и дочь родную не грех замуж продать, всё едино – либо в девках сидеть у отца на шее, либо за мужем как сыр в масле кататься, пусть муж-то и друг отца с младых ногтей. А если уж и так, и так свет невестушке не мил – спасаться останется только в скиту, в черницах, у сродственниц игумений, али со своим капиталом в их монастырь.
Опять же в писании сказано: « Всяка душа власти повинуется»… Чего ещё?... За непокорство не хвалю его, за гордость проклятую, а, что говорить, - человек добрый. Он ведь, сударыня, - если по правде говорить, только страх на всех напускает, а сам-то вовсе не страшен, не грозен… ну, а любит, чтоб боялись его…Как вздумает кого настращать, и не знай чего насулит, а потом ничего не сделает… Добро ещё, пожалуй, сделает… Вот с начальством – тут уж другое дело…
Человек хоть и сущь богобоязненный, да грехам и потаканиям подверженный. Чаёвничать любит, по 5-6 стаканов, да с добавочкой, с сиропчиком, а сиропчик тот не простой – коньячный. За девками побегать милое дело, да и девки-то не против, не берегут девичьей чести, а если слюбятся с милым, так уходом и свадебку сыграют, супротив воли родительской. А то и грех совершить – к ведьме сходить за зельем.
Искушение!...Ох, это искушение!... Придет оно – кто в силах отвратить его?.. Царит, владеет людьми искушение!.. Кто против него? Но что ж это за искушение, что за бес, взволновавший Манефину кровь? То веселый Яр – его чары… Не заказан ему путь и в кельи монастырские, от его жаркого размымчивого дыханья не спасут ни черный куколь, ни власяница, ни крепкие монастырские затворы, ни даже старые годы…
Вот только и честь есть у заволжского народа. И упорство, трудолюбие, вера истая и глубокая. Пусть не у каждого, пусть через испытания проходяща, но есть вера-то. Настоящая, древняя, что ни вырубить топором, ни огнем не пожечь.
Люди мы, Василий Борисыч, простые, живем не ради славы, а того только испытуем, како бы вечное спасение восхитити. Потому бумаге и чернилам повести о наших преподобных не предаем…
Только вот супротив царской власти новообращенной тяжело держаться. Кто в лес, кто по дрова, аки головы склоняют, повинуются, переходят в новую веру христианскую. И так много страданий, буйств и радостей в душе, что выплескиваются все они через край из человека, вырываются с песней, с притопом в радостные дни, с воем в горестные.
Ой, Дид Ладо! На кургане Соловей гнездо свивает, А иволга развивает!.. Хоть ты вей, хотя не вей, соловей, - Не бывать твоему гнезду совитому, Не бывать твоим деткам вывожатым, Не летать твоим деткам по дубраве, Не клевать твоим деткам белотурой пшеницы! Ой, Дид Ладо! Пшеницы!
Эпилог: «В лесах» книга несомненно интересная, полная этнографических описаний, исторических событий, на фоне которых живут герои. Затронута важная тема 19 века – борьба со страрообрядцами. Мельников – Печерский осуждал последнее, и это произведение обличительно. Староверы показаны в невыгодном свете, с такими изъянами, как пьянство, распутство, стяжательство, воровство. Нелицеприятная картина вырисовывается. Но можно ли однобоко показать то, что присутствовало на русской земле как до Крещения Руси, так и до сих пор встречается повсеместно? Не думаю, потому и книга видится многогранной, объемной не только по количеству страниц (и здесь уместно сравнение с «Войной и миром», которое неоднократно упоминается в отзывах разных лет), но и по личностным качествам героев. Они как будто живые, настоящие, ощущение, что можно открыть архивы и найти о них упоминания. Пожалуй, в каждой деревне за Волгой можно с легкостью было найти своего Патапа Максимыча, пьяного Никифора, своего Стуколова. А в соседнем скиту (да и монастыре новообращенном)- матушку Манефу, а под боком у нее Марью Гавриловну.
Прочитано в рамках «Долгой прогулки – 2018», команда «Читаем за еду».
«В лесах» kitabının incelemeleri, sayfa 3