Kitabı oku: «Беглый огонь», sayfa 8

Глава 17

И что теперь? Чтобы хоть как-то прояснить ситуацию, нужно звонить в «Континенталь». Впрочем, в свете новых веяний и назначения господина Лаврентия Шекало это может быть чревато. Хотя чего бояться в этой жизни, кроме мух? А мухи – это маленькие птицы! Только умнее.

Ну да! А кто умнее мух и прочей летучей твари? Конечно Николай Николаевич Кулдаков! Я познакомился с ним в позднем отрочестве, через Круза: они вместе занимались то ли в радиомодельном, то ли в электротехническом кружке. Вообще-то, несмотря на убойную фамилию, он был классическим маменькиным сыном: рыхловатый, веснушчатый и шибко умный. Да и прозвище у него было вовсе не Кулдак, а Ника. Даже не прозвище – уменьшительное от Николай с легкой руки матушки пристало к нему пожизненно, хотя Ника уже после двадцати до красноты злился, когда его именовали именно так. Но что поделать, Ника, он Ника и есть.

Как-то он пришел к Димке в гости, попаять что-то там жутко умное и коротковолновое, уходил вечером, и угораздило его нарваться на нашенских мальчуганов, Кишку и Злыдня. Ника легкую такую проверку на вшивость профукал полностью, и быть бы его холеным щекам битыми, да Димара вовремя вышел на балкон втихарика от предков выкурить заныканный бычок – вы-скочил, вопрос разъяснил.

У меня, по правде сказать, душа к Нике Кулдакову не сильно лежала, но впоследствии я философически отнес сие к отроческому максимализму, когда трусость является наименее простительным недостатком, а крепкие кулаки – наиболее предпочтительным достоинством. Дима меня убедил: не все рождены бойцами, и при заячьей душе мозги могут быть золотыми и даже бриллиантовыми. Он – учен, ему – виднее. В тот же «Континенталь» Ника Кулдаков был пристроен по Диминой настоятельной рекомендации, быстро выдвинулся и занял пост начальника технического отдела, ставшего вскоре именоваться пышно: компьютерный центр. Вот его-то номер я и набрал. Подвиги Рембо от него я требовать не стану, а вот кое-какую информацию – пожалуй.

– Вас слушают, – раздается в трубке женский голос, похожий на скрип ножа по стеклу.

– Мне нужен Николай Николаевич.

– Извините?

– Кулдаков. Директор компьютерного центра.

– Кулдаков у нас давно не работает. Уже год.

– Да? И где он работает?

– Я не знаю. Может быть, мы сможем вам помочь? Вы по какому вопросу?

– По личному. У меня кобель неповязанный, у него – сучка породы «грэм магиструм». Каурой масти.

– Это банк.

– Очень приятно.

Вешаю трубку, не дожидаясь коротких гудков отбоя, – меня это всегда нервирует. Набираю домашний Ники. Трубку берут после восьмого гудка.

– Вас внимательно слушают, – вещает вежливый голос.

– Вероника Матвеевна, это Дронов.

– Кто? Дронов? Разве вы не уехали?

– Я уже приехал.

– И где вы были?

– В Штатах.

– О, мой Ника ездил в Штаты, по работе, и мог бы возглавить здешнее представительство довольно крупной фирмы, название я теперь запамятовала, и что же? Эта его ненормальная…

Ненормальной мама Кулдакова называла любую женщину, имевшую счастье связать себя с ее сыном.

– Эмма?

– Эмма? Нет, Эмма ушла к Конецкому. Вы же помните, Олег, что это была за девица! Но не успела эта непутевая Эмма отстать от бедного мальчика, так что вы думаете? Его тут же окрутила некая Наталия, весьма молодая и весьма эксцентричная особа. И где бы, вы думали, они сошлись? На фирме! Служебный роман с секретаршей, вы можете себе это представить? Ника ее и называет на странный манер: Натали. И эта потаскуха, я вам скажу, совершенно запустила Николеньку! Вы же знаете, с его желудком есть все эти гамбургеры… Она ничего не желает готовить! Я была у них, и – что же? Вместо нормальной еды Нике приходится кушать эту отраву, эту копченую осетрину из пакетиков! Там же консерванты! Я вам скажу: чтобы хорошо жить, нужно хорошо кушать, а хорошо кушать можно только приготовленное… Но разве эта мерзавка хочет что-то слушать? Разве она может заботиться о моем сыне? Вы можете себе представить, Олег, Ника поправился, нет, скорее погрузнел, и полнота его какая-то нездоровая! Когда он жил дома…

– Вероника Матвеевна, я могу ему позвонить?

– Нике?

– Да.

– Конечно. А вы помните Голембиовских?

– Голембиовских?

– Ну да, они ведь были наши соседи по даче. Вы же бывали с Димой у нас на даче?

– Пару раз.

– Ну, тогда вы не можете не помнить Голембиов-ских!

– Возможно… Но смутно.

– Ну как же, Стасик Голембиовский был красавец мужчина, он даже немножко ухаживал за мной, но Кулдаков, я имею в виду Николая Карповича, никогда не ревновал меня к Стасику, к Стасику вообще невозможно было никого ревновать, он был такой обходительный, но ревновать к нему женщину не имело смысла, вы меня понимаете? Так вот, его отец, Вацлав, он был тогда уже очень старый, вернее, выглядел таким, а что вы хотите, двадцать лет сталинских лагерей? Его взяли туда прямо изо Львова, в тридцать девятом, но, несмотря на это, он всегда выглядел как настоящий пан и очень любил, когда его так и называли: пан Вацлав. Он хотел на старости лет съездить на родину, в Краков, но вы же помните, сначала этот Валенса с «Солидарностью», потом Ярузельский с военным режимом… Кошмар, что творилось! Вы помните?

– Вероника Матвеевна, я…

– Да, вы правы, речь не о них. Но у Вацлава, кроме Станислава, имелась еще и дочь, Оленька, когда вы были детьми, она была еще совсем малюткой, крохой, но посмотрели бы вы на нее теперь! Преподает в консерватории, вращается в приличном обществе и не замужем. Нет, и у нее есть свои недостатки, но у кого их нет? Ольга, по крайней мере, может держать себя в обществе, играет на фортепиано и умеет готовить, представьте себе! А эта Натали? Разве она пара Нике? В конце концов, он не стриженый новый русский, он человек интеллигентной профессии… А в такой профессии карьера мужа часто зависит от такта жены, от умения создать ему условия… Ему нужна достойная партия, и Ольга мне представляется как раз такой. Но Ника ничего не желает слушать, ничего! Может быть, вы его убедите, Олег? Вы женаты?

– Нет, но я…

– Это поветрие среди современной молодежи. Просто поветрие. И называется «гражданский брак». Как будто мы с отцом Ники жили в церковном! Отец Ники, если вы помните, был заместителем председателя райисполкома, и позволить себе венчаться тогда – это означало погубить карьеру! А сейчас? Все стоят со свечками, и это похоже на выездное заседание парткома в церкви! Вы не находите?

– Вероника Матвеевна, я по делу, мне нужно спешить…

– В этом беда всех в наше сумасшедшее время. Вы думаете, Ника проявляет хоть какую-то внимательность ко мне после появления этой Натали? Да я не видела его целую вечность! Нет, он знает, что я не одобряю его выбор, но разве это повод, чтобы забывать мать?

– Вероника Матвеевна, вы не могли бы дать мне его новый телефон…

– Телефон?

– Да. Номер телефона.

– Они с Натали живут где-то на Сретенке, но я там не бываю. И никогда туда не звоню. – Я представил, как Вероника Матвеевна обиженно поджала губы. – Эта девица, она… А впрочем…

– Вероника Матвеевна, он, по-видимому, сейчас на работе…

– Да, да… В свое время мы тоже работали, но разве мы забывали своих родителей? Вы по-прежнему работаете в банке?

– Нет.

– Ника тоже уволился. Я просто счастлива, что мой Ника оттуда ушел! Вы же знаете уже эту ужасную историю с Крузенштерном?

– Да.

– Да-да, я помню, вы же дружили… Ни для кого теперь нет ничего святого. Человеческая жизнь ничего не стоит! И они еще ругают прошлое застоем! Когда Николай Карпович Кулдаков был председателем райисполкома, ничего подобного произойти не могло! Наше поколение было ответственным. А сейчас? Взорвать автомобиль посреди бела дня! Это кошмар! У меня даже случился приступ! Я вам скажу, пока банком руководили Иноземцев, Гридин и Крузенштерн, это было солидное заведение для состоятельных людей! А что теперь? Этот Шекало… Его никто не знает в Москве, но вы же представляете себе этих провинциальных выскочек, выдвиженцев… Их и в прежние годы хватало, но раньше они подчинялись хоть каким-то правилам, а теперь… Я даже говорить не хочу ни о чем!

– Вероника Матвеевна, а где Николай работает теперь?

– Он директор. Предприятие называется «Контекст», и я вам скажу, это весьма респектабельное предприятие с совместным капиталом. Если бы еще Ника не связался с этой мерзавкой Натали! Вы же знаете Нику, он красивый и благородный мальчик из хорошей семьи, и любая вертихвостка готова затащить его в постель и женить на себе! Притом совершенно наплевав на его здоровье, забывая, что мальчику нужна прежде всего забота! Вы же знаете, как теперь это делается у нынешних девиц…

– По-моему, так делалось во все времена.

– Ну уж нет! В наше время…

– Вероника Матвеевна, Николай сейчас, я думаю, на работе.

– Ах да. Вам нужен номер телефона. Записывайте. – Она продиктовала номер. – Только сразу должна вас предупредить: это телефон секретарши, этой длинноногой пигалицы… Что до меня, то я Нике вообще не звоню, под ее влиянием он стал совсем груб, да и… Сначала слышишь ее визгливый голосок, потом… А однажды Ника меня натурально отчитал! Дескать, не нужно ему звонить, он уже вырос из коротких штанишек и обходится без слюнявчиков! Разве можно так говорить с матерью?

Кажется, Вероника Матвеевна загрустила, ушла в себя, потеряв запал и инициативу в разговоре; я поспешил воспользоваться этим, чтобы вежливо окончить бесконечное:

– Спасибо, Вероника Матвеевна. Я ему дозвонюсь.

– Да-да, Олег… – отозвалась Вероника Матвеевна, продолжая горевать о своем. Вздохнула: – И напомните ему, пожалуйста, что в понедельник день рождения Гоши!

– Обязательно напомню. До свидания.

Кладу трубку и долго тупо взираю на телефонный аппарат.

– Еще кофе? – сочувственно спрашивает Настя.

– Угу. И какао с чаем. И можно без хлеба. Анастасия, у вас в каком компьютере база данных?

– Во всех.

– Тогда заводим генеральский.

Через минуту я уже высветил фирму «Контекст». С дежурной характеристикой. Впрочем, мне совершенно по барабану, кто держит в «Контексте» «крышу» и с кем проводит свободное от контекстуальных занятий времечко ее соучредитель, гражданин Нидерландов Леопольд Ленц. В нынешних фирмах антураж и содержание нередко не просто не совпадают, но противоречат друг другу. Если я что и почерпнул, так это информацию к размышлению. Торговля компьютерами и программами. Таких по Москве – тысячи.

Набираю номер.

– Фирма «Контекст».

– Это Наташа?

– Да-а.

– Будьте любезны, Николая Николаевича.

– Кто его спрашивает?

– Дронов.

– Минуточку.

Голос у «этой мерзавки Натали», так раскормившей Николя копченой осетриной, оказался вполне мелодичным, с легкой характерной хрипотцой и спокойной игривостью светской стервы, знающей себе цену; но и увидеть ее мне тоже любопытно. До встречи с этой милой барышней Ника предпочитал дам-с не моложе сорока пяти – всеведущая материнская забота сыграла с ним эту шутку.

– Олег? – Голос Ники в трубке звучал испуганно-озабоченно. Или мне показалось?

– Он самый, собственной персоной. Почему так неуверенно?

– Ты откуда звонишь?

– Из центра.

– Из какого центра?

– Тайного масонского клуба «Зеленые панталоны». Имени и под руководством Юстаса Алексовича Штирлица.

– Шутишь…

– Хочу скрасить тебе жизнь.

– Ты вроде был за границей…

– А теперь внутри ее.

– Ты… Ты знаешь про Крузенштерна?..

– Да.

– Жуткая история…

Тон Ники, варьирующий от тихого в стиле «умирающий лебедь» до очень тихого: «простуженный удав», говорил о том, что Кулдаков напуган. И может быть, даже не чем-то конкретным, а вообще по жизни. А телефон, по коему мы вели пока не ставшую задушевной беседу, скорее всего «грязный» по определению. Тем более чем занимается фирма «Контекст», судя по вялой аналитической раскладке в генеральском компьютере, – тайна, покрытая даже не мраком, а бесконечной рябью помех по оч-ч-чень мутной водице. В ней, как известно, хорошо ловить всякую рыбку, но можно и заиграться. Это для индейца Амазонии аллигатор яв-ляется закуской; нормальный же гражданин, встретившись с этим противоречивым пресмыкающимся, уходит на корм собственной персоной.

Но антимонии разводить мне было совершенно некогда.

– Ник, мне нужно с тобой увидеться, – проговорил я самым нейтральным тоном, на который был способен.

– По поводу убийства?

– Да.

– Но… Какой в этом смысл?

– Я хочу кое-что выяснить. Ты ведь успел поработать под началом Шекало Лаврентия Игнатьевича?

– Совсем недолго, и…

– Тогда я спрошу так: с самим Димой ты давно общался?

– Нет. Не очень. Не знаю даже…

– Когда именно?

– Недели две назад. Или три.

– Он не был чем-то взволнован? Испуган? Озабочен? Может быть, упоминал какие-то проекты? Города? Снежногорск, например, или Покровск?

– При чем здесь Покровск! – сорвался Ника. – Крузенштерна взорвали, убили, понимаешь, а ты звонишь мне и начинаешь задавать странные вопросы… Олег, ты давно не был в Москве, ты многого не знаешь… И это не телефонный разговор.

– Вот и давай встретимся. И поговорим тет-а-тет в любом назначенном тобою месте.

Снова пауза. На этот раз – длинная.

– Понимаешь, Олег… – начал по-интеллигентски Ника, голос его стал похож на сипение премудрого пескаря перед поимкой. Потом Ника исчез, объявился Николай Николаевич Кулдаков, директор процветающей фирмы с многообещающим названием и неясными перспективами… Вот этот второй и произнес: – Это невозможно. Да и вообще это не наше дело, есть милиция, прокуратура, ФСБ, наконец!

– Ты что, Ника?! Димку убили! Или ты думаешь, что я буду сидеть и ждать, пока прокуратура будет доказательства причастности собирать?! Для суда присяжных? Да, меня не было в Москве больше года, я плаваю здесь, как карась из Патриарших – в Амазонке, ну так просвети меня, тупого, что здесь к чему и что почем! Назначай место встречи, гнида, палец мамин, или я приеду сам и расхреначу тебе всю рожу!

Дальше была пауза. Пусть не минутная, но… Неплохой, хотя и боязливый парень Николка боролся с начальником и обеспеченным господином Николаем Николаевичем Кулдаковым. Да, Дима Крузенштерн некогда очень помог Нике и с работой, и с перспективами, и с квартирой; да, Олег Дронов некогда отмазал Нику от разборки с ревнивым мужем зарвавшейся гулящей бабенки, который был в те поры инструктором московского горкома и коему для того, чтобы стереть в мелкий порошок сластолюбца Николку Кулдакова, усилий нужно было приложить не больше, чем улит-ке для переползания по влажному листу… Да, все это было, но в этой ли жизни? И какое отношение сие имеет к преуспевающему Николаю Николаевичу, к сорока с лишним годкам познавшему наконец любовь и ласку «мерзавки» моложе сорока пяти, разъезжающему на скромном «саабе» и нездорово полнеющему от кушаемой не в меру осетрины? Да и… Нет больше Димы Крузенштерна, а смерть списывает моральные обязательства куда надежнее, чем материальные… А Олег Дронов… Кто он, собственно, такой? Непонятного залета птица, готовая черной тенью зависнуть над покойной и обеспеченной жизнью директора и фирмача Кулдакова…

– Нет, Олег Владимирович. Не вижу ни смысла, ни необходимости, – подвел черту под хлипкими сомнениями трусоватого паренька Ники преуспевающий Николай Николаевич. Даже для верности меня «Владимировичем» обозначил, скотина! Дескать, как в песне: «Улетели деревянные лошадки, пароходики бумажные уплыли…»

Врезать бы ему сейчас, суке! Но я сдержался даже от матерщины: что толку, если душа – калека? Ладно, отец буржуй – дите невинно. В данном конкретном случае то, что сын у Вероники Матвеевны вмес-то мужика вырос трусливым и жалким обормотом, не столько ее вина, сколько беда.

– На нет и суда нет, – выдохнул я. – И кстати… Матушка твоя просила передать, что в понедельник день рождения Гоши.

– Гоши?

– Ну да. Жоры, Геры, Юры, Георгия… Уж как вы его величаете в узком семейном кругу…

– Гоша – мамин попугай.

– Пожелай ему от меня счастья в личной жизни, – произнес я и повесил трубку.

Глава 18

– Разговор не задался? – осторожно спросила умная лейтенант Настя, войдя в кабинет, лишь мельком взглянув на меня.

– Да разговор – леший с ним! Человек жизнь свою на осетрине проел. До костей.

– Ну и леший с ним, с таким человеком, – в тон ответила Настя, глядя на меня распахнутыми зелеными глазами.

– Леший с ним не поведется. Разве только домовой. Да и то – расстрига. Как нам разыскать в ваших «банках» родной «Континенталь»?

– Секундочку.

Девушка побегала «мышкой» по «коврику», вышла на «панель», нашла бегунком искомую строчку и нажала «ввод». Эротичность ее действий меня просто завораживала.

Приник к экрану. Пролистал несколько страниц файла. Поднял недоуменно глаза:

– Что это Крутов здесь намудрил? Это даже не объ-ективка на банк, это речевка для октябрят моего детства!

– Информация достоверная. Все телефоны и фа-милии…

– Анастасия, не фармазонь и не мети пургу! – ввернул я ей тест на профпригодность. – Меня интересует реальная информация, а не слабительные для оберемененных властью! – Надо же, чуть не сказал «беременных» – это было бы почти неприлично!

– Реальную информацию Игорь Петрович в компьютере не держит. «Оберемененным властью» она показалась бы слишком.

– А над любым генералом есть другой генерал.

– Не считая чиновников. Хотя их-то как раз считать приходится. И не по головам, а по членам.

– А где держит? – прервал я умную девочку. – В сейфе?

– В голове.

– Резонно, – согласился я. Ибо стараюсь поступать так же, хотя не генерал и проверка и «выемка» от бравых парняг из управы собственной безопасности мне не грозит. Да у меня и дома-то нет. Дом предполагает блестящий никелем и кафелем сортир, малиновый борщ, постель с крахмальным бельем и слоников на комоде. Или нэцкэ. Или дизайн от Гильфердинга. Это кому что по средствам.

А может, я – бродяга по жизни? Давным-давно, в незапамятно-юношеские времена один приятель обозвал меня «бездорожником». В хорошем смысле этого слова. Да еще и в стихотворной строке: «Бездорожник упрямый, бездомник…» Пятнадцать лет минуло. Это много. А вот пять тысяч четыреста пятьдесят восемь дней, их составляющих, – всего ничего. Как разменные деньги. Тем более редко кто мыслит категориями тысяч даже в деньгах: в основном от зарплаты до зарплаты. А золотые песчинки дней просыпаются как ме-лочь сквозь пальцы. В никуда.

Время… Чтобы поспеть за меняющимся временем, нужно быть хоть на чуть-чуть впереди него.

Что изменилось за пятнадцать лет, кроме мира во-круг? Ну да, дефиницию «бездорожник» теперь лучше заменить «внедорожник». А это слово переводит-ся на чистопородный англо-американский благородно: «Landrover». Массивный, маститый джип из самых-самых, с широкими протекторами, табуном коней под капотом и никелевым блеском над желтыми тигриными зрачками противотуманных глаз…

– Над чем так напряженно задумались, Олег Владимирович? – склонилась ко мне Настя.

– Жалею.

– О чем?

– Ни о чем. Себя.

– А нужно?

– Конечно нет.

– Знаете… Я думаю, вы давно были бы генералом. Если бы захотели.

– Я тоже так думаю. Вам нравятся «лендроверы», лейтенант Настя?

– Не особенно. Вернее, машины нравятся. А вот сидящие в них люди – не очень. В таких машинах должны ездить археологи, геологи, короче – ученые. А не бандиты.

Хм… Прямо не в бровь, а ниже. Профессионалов используют. Все и вся. Спекулируя на разном: от чувства долга и чести до семейно-денежных проблем. А вот интересно, кто и с какой целью намерен на этот раз использовать внедорожник под названием «Дронов»? И с какой целью?

Вопросы к оперативной разработке. Жаль, что не ответы.

– Хотите еще кофе? – спрашивает девушка.

– Лучше шампанского. На брудершафт.

– Я за рулем.

– А за знакомство?

– К тому же здесь нет шампанского.

– Дольем коньяк минеральной. Митькиґ бы одобрили.

– Кто такие «митькиґ»?

– Это вопрос не одного часа. Читайте Довлатова. Так что? Я не вижу иного способа перейти на «ты».

– Лучше не стоит. Вы – мой патрон.

– Патрон?

– Ну да. Крутов приказал вас охранять.

– Что?! – Вот такой подлянки от Крутова я не ожидал: она даже не генеральская – маршальская!

– Охранять. Или вы считаете, что я не способна?

– До сих пор полагал, что охранять – прерогатива мужчины.

– Это ошибочно. К тому же в этом вы – непрофессионал.

– Да? И почему, лейтенант Настя, ты сделала такой вывод?

– У вас руки разбиты. Значит, вы дрались. Так?

– Не без этого.

– Профи не дерутся. Профи противника отключают или устраняют.

Смотрю в глубокие зеленые глаза очаровательной девушки, и мне становится не по себе. Нет, я понимаю, что специальная подготовка может сделать из любого человека со способностями боевую машину пехоты с вертикальным взлетом… Я понимаю, что в войне нет места сантиментам, а в тайной войне женщины порой успешнее многих мужчин. Но эмоционально принять этого не могу. Эмансипация кажется мне для мира не менее губительной, чем алкоголь: женщина должна быть нежной, мужчина должен хотеть ее защитить, а не наоборот; иначе мужики перестают быть мужиками, быстро деградируют: кто – в нюнь, кто – в самцов, а мир превращается в ухоженный бардак.

– И тебе приходилось «отключать» и «устранять», лейтенант Настя?

– Я не стану отвечать. Олег Владимирович… Знаете, как называются ваши вопросы? «Скрытая половая дискриминация».

– Половая – чего?

– Дискриминация.

– Поня-а-ал, – глубокомысленно произнес я, сделав ударение на последний слог.

В Штатах эта самая «дискриминация по половому признаку» именуется даже специальным термином «sexism». Усомниться в возможностях милой девушки отслужить в морском спецназе и завалить в рукопашке десяток супостатов – сексизм. Поднести даме тяжеленную сумку – сексизм; заплатить за нее в кафе – тоже. Вот и бродят неприкаянные мужики сами по себе, боясь оскорбить «слабый» пол вниманием, и, поразмыслив, покупают гуттаперчево-силиконовых кукол с сертификатом соответствия на все завлекательные места: все «как в жизни», токмо без излишних бабских затей и мужеских обязательств.

Тамошние тетки тоже получили все, за что боролись: прокладки, исключающие протекание даже в тропический ливень, вибраторы, настроенные на суперменскую частоту фрикций, подгузники, оберегающие кожу малышей, и – заботу государства, выплачивающего пособия на деток при разводе, дабы свободная личность женщины могла свободно их не воспитывать, а развивать свои таланты, умения и навыки в согласии с природой. Кучеряво задумано!

Закуриваю сигарету и вздыхаю: ну и гундосый я стал! Может, Крутов решил позаботиться обо мне в такой вот изысканной форме? Зная склонность индивида к немотивированным поступкам? А у девушки, помимо классной фигурки, замечательных глаз, веснушек, умения рукопашного боя и простейших навыков конспирации, еще и легальный ствол и крутая ментовская ксива: последние две вещицы могут особенно надежно охранить в московских джунглях от многих неприятностей! Если, конечно, мое противостояние неизвестно с кем не перейдет из латентной фазы в скоротечную. Чего, собст-венно, и добиваюсь.

– Выходит, Анастасия, ты мой ангел-хранитель?

– Выходит, так. И не надо иронизировать и комплексовать, Олег Владимирович, я действительно классный специалист.

Это кто из нас комплексует? Хм… Наверное, оба.

– Верю. Тогда тем более необходимо выпить на бру-дершафт! Анастасия, ты просто обязана перейти со мною на «ты» – в целях полной скрытности и особой секретности патронажных отношений объекта и субъекта! Убедил?

Девушка пожала плечами.

Я тем временем плеснул в стаканчики коньяк.

– Только символически, – предостерегла меня Настя.

– Да я иначе и не пил никогда!

Долил коньяк модной патриаршей минерально-ключевой с пузырями:

– Голь на выдумки хитра. Не «Клико», но свой аромат имеет! За знакомство?

– За него. – Настя слегка смочила губы.

– А целоваться?!

– Что, прямо сейчас?

– А когда? Традиция!

Осторожно дотрагиваюсь губами до мягких, влажных губ девушки, помня золотое наставление эмансипэ Америки: поцелуй в губы – дело куда более интимное, чем половой акт! И любой средний американец, неосторожно покусившийся на самостийную тетку таким вот образом, рискует получить – нет, не по зубам! – повестку в суд с иском, в зависимости от благосостояния клиента! Это не страна, это сборище сутяг и стряпчих в юбках и без оных!

Уф, пронесло. Зубы на месте, и девушка довольна.

Щеки ее слегка порозовели.

– Это и есть «традиционный дружеский поцелуй»?

– Угу.

Телефонный звонок прервал идиллию. Девушка сняла трубку, выслушала кивая, как примерная ученица, передала мне, шепнув:

– Крутов сердит.

– У аппарата, – рявкнул я как можно более начальственно.

– Трупы в проходном дворе – твоя работа?

– Какие трупы? – спросил я, а сам вспомнил тихих и незлобивых мужичков-собутыльников. Неужели их достали-таки калединские отморозки? Или это двое битюгов-террористов, карауливших меня на верхотуре собственного дома? Но каким образом их сумели упаковать и доставить в распивочный дворик?

Да и не оставлял я покойников, по голове настучал, да и только.

– Какие? – взъярился Крутов. – Калединские стриженые в «голдах», вот какие! Мужичок-моховичок объ-яснения в районке уже дал: дескать, так и так, был такой-то и такой-то, помесил братанков играючи, потом представился: валите, дескать, все на серого! На Дрона, дескать, птицу редкую! Навроде Феникса. И физию твою описал один в один, и ухмылялся притом старлею-следаку нагло и с ухмылочкой. Знаешь почему?

– Не-а.

– Решил, что ты – наш. Из славного отряда теневых борцов с оргпреступностью, не связанных буквой закона. «Белый орел», мля!

– Да этот слух по Москве уже года три как отгулял, – озадаченно протянул я.

– Да? А свежие трупы из морга подвезли, для убедительности? Старлей позвонил нашим ребятам в управу, прояснить. Назвал Дрона. Спросил прямым текстом: бумагу составлять или как?

– Ну и что ребята посоветовали?

– То. Знаешь поговорку? «Больше бумаги – чище жопа».

– Погоди, Игорь, я…

– Что – я? Что ты у меня целкой-институткой прикидываешься?! Я просил рассказать обо всем существенном, ты же…

– Игорь, стопорнись. Свара у меня с бритыми бы-ла, но…

– Почему ты там вообще завис?

– Обстановку прояснял.

– Без тебя некому?

– Тогда – нет.

– И чем тебе бритые помешали?

– Скорее я им.

– Слушай, гордый, ты мог, как все люди, ноги сделать, а не шеи им сворачивать?

– Да не сворачивал я никакие шеи! А потом, эти ребята в особые разговоры не входили, сразу стали ручонками да ножонками махаться, причем вполне квалифицированно. А я от спорта уже столько лет далек, что едва сладил.

– Как ты их оставил?

– Сиротами. В отключке.

– Дальше.

– Ну и авто, понятно, воспользовался.

– Мудак. Где бросил?

– В центре.

– Так.

Крутов замолк, что-то обдумывая.

– Игорь…

– Ну?

– Ты не уточнил насчет трупов.

– Что именно?

– Способ убийства.

– Шеи им свернули. Одному и другому. Играючи.

– Значит, кто-то «зачистил» за мной.

– Да? Не много ли чести?!

– Вот и я думаю…

– Только все без толку. Феникс хренов. Алконост. Гамаюн певчий. Клест кривоклювый, блин!

– Генерал, ты чего разошелся?

– Того. Знаешь, где тебе место, Додо?

– Ну?

– В клетке. Причем в самой что ни на есть лефортовской одиночке, чтобы без дураков.

– Без дураков, Игорь свет Петрович, никогда не обходится. Любимая игра на Руси – в подкидного или в переводного.

– Да? И кто же дурак?

– Пока я. А там – на кого карта ляжет. Под кого зайдут.

– Олежек, ты хоть сориентировался, кто тебя подставляет и зачем?

– Не-а.

– Но забот тебе прибавилось.

– Я думаю…

– Думай не думай… Калединская братва на тебя уже ножики навострила.

– У них что, авторитета умного нет, чтобы подставу учуять?

– Есть. Только… Знаешь, в родной стране так уж повелось: есть человек, есть проблема, ну а нет, так и нет. Так что поостерегись: оказия представится, чикнут тебя, без злобы, на всякий случай. Не любят уважаемые непоняток.

– Ну да… Прямо не жизнь, а кино. Про Жеглова с Шараповым.

– Вот-вот. Они тебя не больно зарежут. – Крутов помолчал, добавил: – Шутка.

– Что зарежут?

– Нет. Что не больно.

– Генерал, ты мою просьбу оформил?

– Насчет вдовы?

– Жены.

– Обязательно. Только… Я вот что подумал…

– Погоди, Крутов. Думать – моя епархия. Сначала встреча, потом – Чапай думать будет. В потемках по черным кошкам палить – себе дороже. Лады?

– Лады. У вас сорок минут. А сейчас дай-ка мне лейтенанта.

Я передал трубку Насте. Лицо у нее посерьезнело, слушала она молча, только кивала. Нажала отбой, подняла на меня свои колдовские глаза, потемневшие, словно море перед штормом.

– А вы, Олег, оказывается, шалун, – произнесла она без тени шутки. Потом деловито отомкнула шкаф, вынула мягкий бронежилет, произнесла: – Облачайтесь.

– Да я в бронике, как свинья в попоне.

– Давайте не будем обсуждать приказы Крутова. Вы могли бы стать генералом, а он им стал.

– Анастасия, а как же…

– Олег, давайте без куража. Сейчас не до этого. – Попросила: – Отвернитесь.

«Снегопад, снегопад, если женщина просит…» Тупо гляжу в окно. Да какой к бесам снегопад! Как там у модных «Иванушек-Инкорпорейтед»? «Тополиный пух, тополиный пух…» В мое время пели по-другому: «Тополя, тополя, все в пуху, у-у-у, потерял я любовь, не найду, у-у-у…»

Мир меняется? Или все те же «ля-ля-тополя»? Бог знает. Без стакана этот вопрос же не решить, а его мне как раз нельзя. Нужна трезвая голова. И разумная.

– Готовы? – спрашивает Настя.

Оборачиваюсь. Девушка перевоплотилась за пару минут полностью. Вместо соблазнительного полупрозрачного платьица – свободные вельветовые джинсы, кроссовки; поверх футболки – бронежилет скрытого ношения, перепоясанный сбруей на две кобуры: прямо не девушка, а революционный матрос Железняк. Не удивлюсь, если над каждой из изящных лодыжек закреплено по «дерринджеру». «Возьмем винтовки новые, на штык – флажки…»

Девушка надела штормовку, под которой и скрылся внушительный арсенал.

– Почему вы не надели жилет, Олег?

Пожимаю плечами:

– Бессмысленно.

– Да?

– Не в Колумбии живем. У нас, когда хотят убить, стреляют в голову.

– Не всегда.

– Но главное не это. Если бы те ребята, что «за-рядили» меня «втемную», хотели разбить мне башку, она бы давно разлетелась как гнилой орех. Пока им это не нужно. Им нужно, чтобы я думал. И – дейст-вовал.

– Да? И как же вы собираетесь действовать? По их сценарию?

– Пока. Вопросы «что делать» и «кто виноват» оставим на потом.

– А что будет потом?

– Суп с котом. Или ничего не будет.

– Олег, ну раз вы понимаете, что вас запустили живцом, зайчиком для борзых…

– Милая барышня, запомните простую истину: чтобы увлечь погоню в пропасть, нужно бежать впереди.