Kitabı oku: «Иванова гармонь, или Cказ о том, как на саратовской гармонике колокольчики зазвенели», sayfa 5
Дедушка Митрофан был совсем слаб. Бабушки Степаниды уже не было, и он сам превозмогая слабость, топил печь. Дед и внук обнялись и расцеловались. Иван хотел заставить дедушку Митрофана лечь в постель, но тот за упирался и, кряхтя сел за стол.
– Ну, давай, внучек, рассказывай – чему ты в городу научился. И чего тебе из шорной науки пригодилось?
– Да всё, дедуль, пригодилось и бабушкина наука тоже.
– Неужто всё? – удивился дед. – Неужели в гармонию хомут запихали и как-то его там приспособили? Шучу, конечно. Но ты рассказывай, рассказывай, мне всё интересно.
– В гармониях, дедушка, как и в твоих лошадиных доспехах всё есть и кожа, и металл разный, и древесина, и материя. Ты учил меня со всем этим работать, учил. Вот и пригодилось, только более тонкие да чувствительные из них детали приходится делать.
– Ты смотри-ка! Значит, не пропала моя наука? – обрадовался дед.
– Конечно, не пропала…
– А ты знаешь, внучек. Я ведь тогда, когда к тебе ребята на ярмарке подходили, я их узрел, а тебе не сказал об этом и вида не подал. Посмотрел на них и ничего в них плохого не увидел. Побоялся я тогда их и тебя спугнуть, дал время поговорить. А оно, вон как вышло.
– Спасибо, дедуль. Спасибо, что сказал, – у Ивана навернулись на глаза слёзы.
– Как я отойду к Господу, сразу из деревни не уезжай, поживи малость, подумай. Родные стены они силу душе дают. От чего далёк был, так сразу всё приблизится и образуется. Душе в деле побольше свободы давай. Она всё соткёт, всё направит. Дома побудь. Слышишь!?
– Слышу дедуль. Обещаю, что не уеду сразу… Только ты так не говори, ещё поживёшь. Хочешь, я тебя отсюда в Саратов заберу, вместе жить будем.
– Спасибо внучек. Спасибо. Говорят, что доброе слово лечит. Только оно меня не вылечит, а вот к Господу, к Степаниде моей отойти поможет. Я её недавно во сне видал. Стоит она значит с этим быком Милордом. Помнишь такого?
– Я его, дедуль, всегда помню.
– Стоит она, эдак Милорда по шее гладит, смотрит на меня и улыбается. Ничего не говорит, а просто улыбается и всё. –
Митрофан немного помолчал и продолжил.
– Знак это мне Степанида подаёт. Говорит она мне этим: «Заканчивай, Митрофан, свои земные дела и иди к нам, а мы уж тут тебя встретим.
– Рано к бабушке собрался, дедуль.
– Не рано, а в самый раз. Сегодня на дворе 1865-й год идёт. Стало быть, мне без малого девяносто. А ты говоришь – рано. В самый раз. Ты молодой, тебе этого не понять. А что приехал, это хорошо, это правильно. А теперь помоги мне повернутся к стенке и лечь на бок.
– Я сейчас, дедуль, сейчас помогу.
Только Иван стал деда к стенке лицом поворачивать, глядь, а он и обмяк весь, преставился.
После похорон деда Иван продолжал жить в его избе. Изба была прочная, срубовая. Дед Митрофан любил всё делать надёжно. Сразу после похорон пришла соседка, тётка Дуся. Посидела немного с Иваном, справилась о его житье–бытье и, заторопившись, ушла. Иван ещё немного побыл в горнице, затем встал и из передней комнаты прошёл в заднюю, а из неё, открыв боковую дверь, прошёл в мастерскую. Здесь, как и прежде, густо пахло кожами. Иван подошёл к верстаку, с любовью и трепетом осмотрел инструменты, потрогал гладилку для разглаживания швов и прошвы, взял в руки дорожник, десятилетиями служивший деду для проведения на коже дорожек. Всё было надо. Без множества инструментов было никак нельзя. Нет мастера без этих помощников. «Надо б упаковать инструмент, – подумал Иван, а затем продать. Или лучше поспросить, кто в деревне сейчас шорничает, с ним договорится».
Иван сел на лавку и обхватил голову руками. Всё было родное, близкое. Вроде и ждёшь этого, а придёт смертушка – от неё не отмахнёшься. Затем Иван зачем-то выдвинул один из ящичков верстака и вздрогнул. Это был его ящичек. Ему его дедушка отдал. На дне ящика лежали всё те же Валдайские колокольчики, с которыми он когда-то экспериментировал. Иван взял один из маленьких колокольчиков и зазвенел им. Красивые нежные звуки разлились по мастерской. Не зная почему, Иван, как только звуки гасли, снова и снова покачивал колокольчик и, снова благородное звучание наполняло мастерскую. Здесь были и совсем маленькие бубенчики. Но вот Иван поставил колокольчик на стол, взял в руки гармонь, стал осторожно нажимать на клавиши. Гармонь вздохнула и первые аккорды всколыхнули сумрак комнаты. Сразу всё изменилось. Звуки уходят, гаснут, появляются снова, а Иван, как очумелый, вслушивается в совершающуюся в его душе и сердце фантазию и не может понять, что с ним происходит, к чему всё это, откуда? Зачем?
И вдруг – звук колокольчика… Неведомый, дальний. Но какой уверенный, смелый и самостоятельный… Ни этот ли колокольчик разбудил в нём спящие до сего силы и они взбурлили подчинив себе душу и сердце… А может быть он готовит их к чему-то более значительному?
Стоп! Откуда же ему быть? Ах, да, отдушина… Этот пришелец проник в мастерскую через неё. Какой он смешной, торопливый, напористый. Вот ведь появился ниоткуда и ведёт свою песню. Нет его здесь, а он поёт. «Стоп! – думает Иван. – Какой же он храбрец! Какая в нём тяга к жизни, к воле, к просторам. Такого звучания в городских кварталах не встретить». Иван растягивает мех и трогает то бас, то аккорд. Но, что это, не успел новорождённый аккорд обрести силу – а валдайский храбрец уже здесь, он уже влился, он уже обнял аккорд и повелевает им. Да как славно и мастерски ведёт, нежно, трогательно, поднимая созвучие аккорда на небывалую высоту…
– Вот это удача… – выдохнул, изумившись Иван. – У меня так никогда бы не получилось. Оказывается колокольчики басы и аккорды прекрасно совмещаются!!! Здорово!!! А теперь, где этот кучер с улицы? Ведь с другим колокольчиком может и не получиться. Надо быстрее его опередить, чтоб не ускакал…
Иван быстро выбегает на улицу и видит возницу на пролётке. Бежит наперерез, машет, чтоб остановился. Кричит: «Стой! Стой!». Кучер попридержал лошадь, рассматривает Ивана, говорит:
–Чего под копыта бросаешься? Аль жить надоело?
– Федька! Ты?!
– Ну, я…
– А я, Иван. Чо… Не узнал что ли?
– Как же тя не узнашь, оглобля стоеросовая… Чё, выскочил, будто тебя в доме кипятком ошпарили…
– Просьба к тебе. Ты, Федя, прокатись по деревне. Я хочу твой колокольчик послушать.
– Чё? Опять на старое потянуло, вот неугомонный. – Федька ухмыляется по-доброму, с интересом.
– Нет, у меня другое, Федя. – Не то, что было.
–Ванюха! Ради тебя! Да я хоть пять раз туда, сюда промчусь.
– Мне много не надо, Федя. Только не гони. Мне трезвон не нужен, а вот лёгкий, неторопливый звон ой как нужен. Ровно держи, чтоб лошадь не спотыкалась и колокольчик не срывался. Твой колокольчик для меня сейчас в самый раз.
– Сделаю, как говоришь…
После этих слов, Иван побежал домой, а Федя пошёл на первый круг.
Первый проезд ничего вразумительного не дал. Иван попросил, чтоб конь у друга бежал вразвалку, как бы нехотя и снова юркнул в избу, где на верстаке у него лежала полусобранная гармонь. Быстро уселся и стал ждать Фединого колокольчика. А вот и он, появился, слышно далеко. Главное всё успеть сделать до его звукового наезда… Иван левой рукой трогает клавиши, правая клавиатура ему сейчас не нужна.
Вот он, родной, вот он. Звон ещё не в полную силу прорезался, но уже задаёт, задаёт, задаёт… Ух-ты, повалил… густой… без развалки, без раскачки, ровно режет… Вот он всё ближе, ближе… и вдруг, играючись, ворвался, захватил Ивановы аккорды и стал с ними одним единым и неделимым. Иван и опомнится не успел, а уже всё произошло, чего он ждал и о чём боязно было ему даже думать и мечтать. Он встал из-за верстака, вышел на средину мастерской и, держа в руке гармонику, стал робко пританцовывать.
«Ахи… тани… тани…. тани
Тани выжгучие,
Ах вы, Тани – таробани
Сами выскочили…
В этот момент в дом ввалился Фёдор. Он увидел пританцовывающего Ивана, встал рядом и, не спрашивая ни о чём, стал подтанцовывать.
«Ахи…тани… тани…. тани
Тани выжгучие,
Ах вы, Тани – таробани
Сами выскочили…
Эй, хей, хей вей! – кричал Иван, поднимая длинные ноги.
– Хей-вей!!! – Кричал Фёдор и наддавал своими короткими кривоватыми…
Подпевали они оба, то что пришло на ум…
Такого эффекта мастер не ожидал. Собранная, пусть и кое-как, для проверки, гармонь дала взрывной эффект. Его изобретение превзошло даже самые радужные ожидания. Гармоника пела и плясала у него в руках. Её нельзя было заглушить ничем. Её голос был сильнее десятка таких гармоник вместе взятых. Её нельзя было перекричать и перетопать. А ещё она была очень весёлой и задорной.
«Вот это успех, – думал Иван. – Эдакая удача. И где? В родном доме. Теперь можно и фирму свою открывать. «Иван Торопок и К». А что, надо об этом подумать…».
Удовлетворённый сделанным, Иван вышел из мастерской, прошёл в горницу и опешил – за столом сидел тот самый старичок с длинной белой бородой, с которым он, будучи ребёнком, разговаривал на плотине. Его Иван запомнил на всю жизнь. Но, как он прошёл, дверь ведь заперта, вон и сейчас на крючке…
– Здравствуйте, дедушка, – проговорил Иван и поклонился.
– Бог в помощь твоему делу, сынок. Ну как, удалась тебе гармошка?
– Удалась, дедушка, удалась, Ещё как удалась! Твоё доброе сердце и милость Божия ко мне, вот почему удалась.
– Спасибо, сынок, за правильные слова. Только это не всё. Теперь к тебе придёт людская слава, почёт, уважение. Ты сделал гармошку на все времена. А где людская слава – там и хорошие заказы. Так ведь? – и старичок в упор посмотрел на Ивана. – А где заказы, там и деньги. Много денег, Иван. Крепко запомни – деньги славу не дают. А слава счастья не даёт.
– А я только что подумал о том, что я самый счастливый человек в мире, –просто сказал Иван дедушке.
– Это не счастье, Иван, это его тень и не более. У тебя есть возможность стать одним из счастливейших мира сего. – Проговорил Божий человек.
– Чего же для этого надо сделать?
– Можно сделать, можно. Только это очень тяжело. Очень тяжело Иван. Не каждому в мире сим это по плечу.
– Что же надо сделать, дедуль?! Скажи…
– Отрекись Иван от славы. Отрекись от изобретённого тобой инструмента. Отдай его людям просто так, без имени и вознаграждений. Почести в миру – это яд для человеческой души. Отвернись от всего и иди, служи Богу. Он тебя знает и помнит.
Только хотел Иван задать прозорливцу вопрос о Насте, как глядь, а старичка уже и не стало.
Скомпоновав гармошку, через три дня Иван уехал в Саратов. Первым делом он показал её братьям Карелиным. Те были от новой гармошки в восторге. Хотя гармошка была экспериментальная и сделана на скорую руку, найденное созвучие шокировало мастеров.
– У неё есть свой голос. У неё есть свой голос, – повторял уже совсем старенький отец семейства.
– Как ты до колокольчиков додумался? – спрашивали братья.
– Друг детства ехал по деревне с колокольчиком, а я в это время аккорды шевелил, оно и совпало. Затем нашёл в своём ящике старые валдайские и приспособил.
– Вы как хотите, а я буду выходить на промышленный уровень, – сказал Николай весело. С такой гармошкой можно горы своротить.
– А я с этого дня буду делать экспериментальную показную модель, – проговорил Иван. Я Насте обещал, – и тут же задумчиво добавил. – Если б знать как она там за границей?
– Приедет – узнаешь. – Тряхнув кудрями, подытожил Дмитрий.
Целых три месяца подгонял звуки и конструировал новые детали Иван. Наконец пробный вариант был сделан, а вечером, он пошёл к дому Насти. Вдруг он сумеет что-то узнать. Дальше порога его не пустил слуга в ливрее. Тогда он зашёл с другой стороны дома и наткнулся на дворника. Тот было замахнулся на непрошеного гостя метлой, но, признав в нём Ивана, проговорил: «А мы уж тебя тут давно похоронили… – и тутже стал сморкаться и прятать от Ивана глаза.
– Ты что, старик, что-то от меня скрываешь. Говори!
– Нет больше нашего цветочка, нет больше Настеньки. Увял наш лазоревый. Померла она.
