Kitabı oku: «Саратовские игрушечники с 18 века по наши дни», sayfa 17
– А почему такие названия – «Бутырки», «Серафимовка»?
– В Большой Фёдоровке не один барин был, а сразу несколько. У каждого свои крестьяне. Одним из них был статский советник Бутягин (Бутыгин) Евграф Степанович. Он В 1858 году имел 500 крестьянских душ, богатей. Видимо, слово, означающее фамилию, трансформировалось в «Бутырки». А «Серафимовка» по барыне Серафиме названа. Её отец Василий Протопопов в 1850 году имение своё между детьми Дмитрием, Юлией и Серафимой разделил. Серафиме достались крестьяне в Большой Фёдоровке по этой улице. Отсюда и «Серафимовка». Вот так оно и складывалось.
Я всматриваюсь в окно, в качающихся разводах мутного фонарного света промелькнул дом Шухровых, затем дом Барсуковых, Маркеловых. Около магазина тускло светит фонарь, изливая в липкую и холодную темноту желтушный с фиолетовыми разводами свет. Его ершистые, встрёпанные лучи, точно осенние мухи, вяло разлетаются в разные стороны и, отлетев сажени две-три, тут же пристают крыльями к липкой тёмной вечерней занавеси. Неряшливая темнота тут же высасывает из них последние силы и сбрасывает на землю, усеивая холодным тлетворным мерцанием опавших крыл иссохшие травы. Тоскливо, неуютно, томно.
Достаточно быстрая посадка в автобус и снова в путь. На обратном пути мы уже видим редко освещённые дома другой стороны улицы. Я толкнул Георгия локтем и кивнул за окно:
– Вот дом, где я жил на квартире. В нём и сейчас живёт моя тётка, Мария Ивановна. А Братка, так мы её мужа звали, его уже нет. Помните, я показывал его фотографию, в форменке. Он нашёл на месте сломанного нашего дома в Малой Крюковке глиняные свистульки, с формочками. Баню строил, на каменку понадобились камни- песчаники, они жар хорошо держат. Эти камни в деревне в фундаменты закладывают. Так стал он из фундамента, оставшегося от родительского дома, эти камни выбирать, а игрушки и вывалились. Только в то время никто этому никакого значения не придал, потом вспомнилось.
– Ты это уже рассказывал…
– Правда?!
– А что ж ты не напомнил?
– Зачем? Человеку приятно вспомнить прошлое… Пусть вспомнит. Ты скажи, отчего он умер этот родственник?
– Поперхнулся…. А, в общем-то, и зелёный змий виноват тоже. А был душа-человек, таких людей мало.
– И чего её стали так пить? – сердито проговорил Георгий. – Безысходность что ли заставляет?
– Думаю, что русский человек пьёт не от безысходности и беспросветности, как эта деревенская тьма за окном, не от тяжёлых и невыносимых условий быта и обстоятельств – ему к этому не привыкать. У нашего мужичка жизнь никогда не была радостной и сладкой. Прикладывается же сейчас он к рюмке потому, что, положенный в его душу Творцом идеал, отуманился и уже у многих не имеет такого ясного и чёткого очертания, какой имел в стародавние времена. Насильственное обезбоживание тоже нельзя сбрасывать со счетов. Поэтому и мечется его душа в поисках утрачиваемого смысла существования. Озарит на какое-то время – и снова нет. Вот и получается: ещё не до конца истёрто в душе предначертание, а, в то же время, идёт явное нашествие сил супротивных, целей лживых и маяков ложных. Женщин ещё материнство как-то держит и то с жизненных рельс сходят, а про мужиков и говорить нечего. Без Бога в душе, русский человек уже и не русский вовсе, а так – перекати поле, посмешище миру, шарж на святое.
– Эк, вы как! Так уж и сразу?.. «Посмешище миру, шарж на святое».
– По-другому, Георгий, не выходит.
– А я, ещё думаю,– дополнил Георгий, – торгашеская радость не по нему, задачи по плечу нет. Была бы задача, цель, хоть и не глобального масштаба, тогда другое дело. Нет такой задачи, нет цели… отсюда и пьянка.
– Цели они разные, Георгий… Вот сейчас росийские политики хотят такую цель для русского народа обозначить и подсовывают ему разный суррогат. Только зря стараются. Цель для нашего народа со времён крещения Руси определена. Это великая ноша, которую бросить – значит погибнуть и нести тоже невмоготу. А ведь несём. Велика ноша. Кости от напряжения от мяса отделяются, сухожилия звенят и лопаются, кровь на лбу вместо пота выступает, виски словно обручем сдавливает, но другого пути нет. Некому эту ношу нести, нет такой страны, нет такого народа под луною, кто бы мог вынести эту тягу…
Мы замолчали, думая каждый о своём. Я стал думать о том, что нет, и не может быть в душе у народа-богоносца выше цели, как донести творца в сердце до конца собственной жизни, набивая шишки об углы житейских и эпохальных проблем; Георгий же, по-видимому, примеривает на народ свой кафтан в виде спасительной идеи. В любом случае – оба молчим и думаем.
Мы снова едем к Корене. Сзади Большую Фёдоровку поглотила тьма. Она бесследно исчезла, растворилась. Впереди, за окном – чёрная космическая дыра, изредка прорезаемая метеоритным светом фар пролетающих большаком легковушек. Монотонно бьёт в стёкла автобуса желеобразная мокреть. В салоне включен свет. Напротив нас сидит крепкого телосложения молодайка. На её коленях примостился мальчишка лет пяти. Женщина разговаривает с соседкой, а карапуз пытается что-то вытащить из материнской сумки. Мать несколько раз бьёт его небольно, но назидательно по рукам, дескать, не лезь, а сынишка не слушается и опять тянется к сумке.
– А что, Пётр, я вижу, ты не долюбливаешь современные игрушки, это что, профессиональное?– спрашивает Георгий, когда мы вышли на основную трассу, и нас перестало бултыхать из стороны в сторону.
Я понял, что Георгию хочется меня разговорить на эту тему и возможно прояснить для себя какой-то важный вопрос.
– Не все, дружище,… не все. Попадаются и сейчас хорошие изделия местных производителей, но мало. Привозят много из-за рубежа или такое же производство здесь наладили, неизвестно, сейчас это просто, сам знаешь.
– А чем вас зарубежное не устраивает?
– Их игрушки, Георгий, созданы другой цивилизацией. А у цивилизаций разные взгляды на мир, жизнь в этом мире, разные религии, которые эти цивилизации породили. Они учат детей через игрушки каждый своему: своим взглядам, понятиям. Возьмём, к примеру, Западную цивилизацию. Посмотрите на их современных супергероев, кому обыкновенно подражает ребятня: они нам напоминают не людей, а супермашины. Вглядитесь в их лица,… вы разве увидите в них душу? У них даже такого слова и понятия как «душа» в языке нет, одни заменители, как в лекарственных препаратах.
Супергерой смотрит на вас чаще всего через прицельное устройство автомата или прозрачную маску. Мы должны понять, что супергерой с накачанной мускулатурой и обвешенный оружием, вступивший на борьбу со злом, не имеет ничего общего с нашим сказочным героем Иванушкой, который тоже борется с силами тьмы, только борьба эта разная, средства разные и итог не одинаков. Да и сам Иванушка, открытый, добродушный, ласковый, готовый с себя последнюю рубашку отдать обездоленным, не похож на супермена. А почему он такой? Он такой потому, что его наша русская цивилизация породила, его воспитала православная среда. И это хорошо знают наши противники. Потому и гонят на наших солдат впереди себя жён и детей, рассчитывая, что наш Иван в ребёнка или в женщину не выстрелит, сам погибнет, а не выстрелит. И сколько гибло так?… Вот она тебе наша разность. Запад для себя этот вопрос решил давно и однозначно – чужие судьбы его не волнуют. Сначала начисто разбомбят кого угодно, так что детские кроватки на деревьях висят, а затем начинают завозить оставшимся в живых гуманитарную помощь, да в их чуланах рыться. Здорово… да!? Всё это не ново. Новое в другом. Воспитывать суперменов или воспитывать Иванушек? – вот вопрос. Если мы будем воспитывать при помощи игрушек суперменов, то мы практически отказываемся от своей истории и своих традиций и отдаёмся во власть иных народов без единого выстрела. Это война, но иным способом.
– Эх, куда повернул. Думаю, что ни Илларион, ни тем более Африкант об этих проблемах не думали, когда свои игрушки лепили.
– У их поколений были свои проблемы и такой вид оружия, как игрушечный, ещё не был изобретён. Сейчас игрушечное мастерство поиссякло, образовалась щель в потребительском рынке вот в неё, и лезут все как тараканы.
– Поиссякло? Или специально поиссякли?
– Я больше склоняюсь ко второму.
– Так ведь не всё поиссякло, например Пётр Петрович жив и здоров, – и Георгий вопросительно посмотрел прямо мне в глаза. Я не увидел в них лукавства и ответил прямо и сразу.
– Нет, Георгий. По современным меркам я, конечно, игрушечник, но, ни Фиме, ни Иллариону с Андрияном я даже в подмастерья не гожусь. Как говориться «На безрыбье и рак рыба»,.. то были титаны.
– Однако, чего бы вы больше всего хотели как «мастер на безрыбье»?
– Проехать бы по школам близлежащих сёл: Полчаниновки, Песчанки, Б. Фёдоровки, Б. Ивановки, поговорить с руководством, провести с детьми и учителями мастер-классы по лепке, научить организации лепного дела с целыми классами. У меня же, Георгий, в этом большой опыт. И они не будут думать, чем детей на уроках труда занять. Дело это не простое, а из первых рук получить знания, очень даже полезно.
Наступила пауза. В это время малыш всё – таки достиг сумки и запустил в неё ручонку. Я взял и потихоньку погрозил ему пальцем. Видно это карапузу не понравилось, он быстро выдернул руку из запретной сумки, и на меня уставилось чёрное ствольное отверстие игрушечного автомата. «Тла-та-та – произнёс новоявленный супергерой, выпустив в меня длинную очередь с миганием красной лампочки на конце ствола.
– Вы, кажется, убиты,– проговорил тихо Георгий.
– Да, дети, кажется, повзрослеют быстрее, чем мы наделаем собственных игрушек, – ответил ему я так же тихо.
– Хорошо, что ещё контрольным выстрелом не жалует.
– Ещё бы…
– Ну-ну.
– А, впрочем, всё равно всё будет не так, как нам думается… и наши опасения могут не оправдаться. У России свой путь. Как её за последние сто лет не корежило на жизненных ухабах. У неё никогда не было ровной дороги, как и у этого «Пазика».
Мы молчали. Дальше философствовать не хотелось. Ленивые мысли, словно морские волны, медленно набегают на душу и, не сдвинув ни одного булыжника былых дум, так же медленно откатываются назад, унося с собой придонный гравий мелочных мыслишек и серую муть воспоминаний.
Водитель выключил в салоне свет. Мы сразу очутились в таинственном сумрачном пространстве, подсвеченном мигающими на приборной доске маленькими светодиодами. Невидно лиц, одни контуры человеческих фигур на сиденьях.
Мелькают за окном придорожные знаки, тёмные маслянистые лужи по обочинам шоссе лениво отражают свет фар; разогнавшись, несётся, поскрипывая обшивкой «Пазик», ввинчиваясь в фиолетовую мокрую жуть облегающего его пространства, и порой кажется, что это не «Пазик», а Отчизна, оторвавшись колёсами от земли, взмыла в небо и катится над планетой, подпрыгивая на звёздных скоплениях и покачиваясь на широтах и меридианах вселенной; это она, недоступная никаким силам, торит свой путь, а внизу, в оранжевом мареве сменяющихся эпох изумлённо смотрят ей вслед народы и тихо спит на руках у матери маленький борец за справедливость, видя обворожительный и таинственный сон.
Август 2011.
Об авторе
Пётр Петрович Африкантов не просто писатель, он ещё и потомок сказителей, которые всегда были на Руси. Отец его, Пётр Андриянович, был из сказителей сказитель и дедушка, и тётка, Мария Андрияновна тоже. Дар такой у их рода. Если не через одного человека в родстве, так через двух обязательно сказитель выходит. Не обошло это дарование и Петра Петровича, только пролился у него этот дар не столько в устной словесности, сколько в области литературы, что и послужило городу Саратову во благо. С былин Пётр Петрович и начал своё литературное творчество. Форма построения для него известная – сказительная. Название первой былины «Былина о князе-строителе Григории Засекине, стрелецком голове боярине Фёдоре Турове и славном городе Саратове» само за себя говорит, она о зарождении Саратова. Второе произведение с названием – «Былина о сказочных богатырях русских Скудельнике, Дубравнике и Соломенщике» писалась в то время, когда Россия в конце прошлого века частично утратила суверенитет. Вот в былине и рассказывается, как это произошло и что из этого потом вышло.
В одном ряду с былинами стоят такие произведения, как стихотворная «Сказка о глиняном петушке», «Сказка о Соколовой горе», «Сказка о Глебучевом овраге», «Сказание об Увеке», «Баллада о соколах», «Сказки о саратовских символах» и др. Исходя из этих произведений, автор по праву является создателям современной художественной мифологии города Саратова.
Не мог обойти Пётр Петрович и тему игрушечничества на саратовской земле. Из под пера писателя выходит книга «Рассказы об игрушечниках» в которой он в повестях и рассказах охватывает историю игрушечников-глинолепов в своей деревне примерно с конца восемнадцатого века по наше время. В этой большой работе Пётр Петрович опирается на труды краеведа Жирновой Анны Петровны, составившей родовое древо игрушечников. В древо входит и он сам, входит как мастер-глинолеп, продолжатель традиции предков, и пишет он об игрушечниках веско, со знанием дела. Ведь именно ему пришлось возрождать игрушечничество на саратовской земле.
Окидывая взором творчество Петра Африкантова, нельзя не сказать о его романе «Старый дом под черепичной крышей». Этот роман особый. В нём, одними из главных литературных героев, являются оживлённые автором глиняные игрушки. Среди них находятся, символы земли саратовской – саратовская гармошка с колокольчиками, саратовский калач и сама саратовская глиняная игрушка. Такая триада символов есть только в Саратове. Их символизм заключается в том, что саратовский калач воплощает в себе ратный труд рабочих и крестьян. Калач – это и труд, и пропитание людей его создавших; саратовская гармошка с колокольчиками – обеспечивает веселие и повышает настроение после трудов тяжких, чтоб дух был бодр; саратовская же глиняная игрушка в триаде занимает особое место, она заботится о воспитании человека, оказывает влияние на его духовность, обеспечивает приемственность поколений. Жизнь этих оживших символов Саратовского края мы и наблюдаем в этом романе.
Особенно удались автору в романе лирические отступления. Читаешь – словно воду ключевую пьёшь и напиться не можешь. Здесь тебе и широта, и удаль, и незабвенное, что носит в сердце каждый человек. Прочитаешь, отложишь книгу, помыслишь и снова перечитываешь и так несколько раз. Сколько же в этих отступлениях любви к своей Родине, земле, к родному дому…
В повести «Малокрюковские бастионы» рассказывается о деятельности в деревне, в 70-е годы прошлого столетия, тимуровского отряда, участником которого автор был сам. Действия детей отряда разительно отличаются от действий их сверстников, описанных в повести «Тимур и его команда» А. Гайдара. Лейтмотив поступков новых тимуровцев – борьба за справедливость.
Особую лепту внёс писатель и в сохранность народных преданий саратовской земли, написав серию рассказов с названием «Странные истории», созданных по мотивам мистическихповествований услышанных от сельчан.
О чём бы Пётр Петрович не писал, однако главным детищем в его творчестве остаётся народная глиняная игрушка. Своим творчеством он поставил народную игрушку на такую высоту, на которой она до него никогда не стояла. Он возвёл её в ранг душеназидательницы и душеспасительницы, наделил её великими правами и полномочиями, отнеся её появление к божественному промыслу о людях. Думается, что «Сказка о глиняном петушке» Петра Африкантова будет оценена по достоинству, а некоторые изречения писателя об игрушке будут положены в золотой фонд отечественной мысли.
Изданы произведения Петра Петровича о городе на Волге в десяти книгах.
Л.И. Светлова.
