Kitabı oku: «Баловни и изгои. Исторический роман», sayfa 4

Только остаются сомнения, в том числе и у меня – был ли это все-таки Маттиоли? Скорее всего, это была личность значимостью неизмеримее обычного крайне незначительного итальянского княжества, пусть и значимого в геополитической игре.

Все познаваемо в сравнении. И ко всему человек привыкает. Одним из самых тяжелых испытаний, выпадающих на долю человека, является одиночество. При этом суть не важно, чем оно вызвано. Но, был ли по-настоящему одинок тот, который вошел в историю под названием «Железная маска»? Напротив, ему редко предоставлялась возможность побыть самому, наедине с собой! В помещении, в котором он находился, постоянно дежурили вооруженные люди, сменяя друг друга. Это обстоятельство не давало возможности узнику хоть на какое-то время освободиться от маски, ставшей настоящим лицом его. В помещении, которое он занимал, никогда не было зеркала. Он был лишен возможности видеть, каким образом время отражается на нем. Постоянное отсутствие прямого солнечного света, сделало кожу его невероятно белой и тонкой. Не было свойственной ей специфической жизненной окраски. Не оставляли его своим присутствием дежурившие и в ночное время. Странным было его пребывание в крепости. Находясь постоянно в присутствии людей, он одновременно в полной мере ощущал свое одиночество. Люди, караулившие его, молчали. Ни единого слова не услышал он от них за множество лет. Узник привык к этому, и никогда не обращался к ним с вопросами, не сделали и они единой попытки заговорить с ним. Какими инструкциями руководствовались стражники, «Маска» не знал. Возможно, что им было дано указание применить против него оружие, при попытке освободиться от маски, или хотя бы сдвинуть ее в сторону? Если это было не так, то не возникало никакого иного объяснения тому, что они никогда не были безоружными. Мало того, он понимал, чтобы обнажить шпагу каждому из них требовались мгновения. Судя по выучке, стража прошла отличную подготовку, служа мушкетерами в королевской роте. Это означало и то обстоятельство, что все окружающие его лица были дворянами. Впрочем, узник никогда не сделал попытки освободиться от маски хотя бы потому, что он дал слово дворянина не делать этого. Возникало ли у «Маски» желание покончить с собой? Вполне возможно, но оно едва ли было осуществимо. Посуда, которой он пользовался, была из серебра, нож и вилка изготовлены из чистого золота и были настолько тонкими, что легко гнулись. Не следовало забывать, что покончить счеты с жизнью едва ли бы позволила и стража. И еще одно, христианин понимал, что самоубийство является тем путем, который после смерти на времена вечные погрузит душу в печаль великую, в муку вечную. А о том, что узник был христианином свидетельствовало то, что он никогда не забывал в молитвах обращаться к Богу, а книги, которые он читал, все, до единой, были религиозного содержания.

Время идет. Сен-Мара переводят из Пиньероля на Сент-Маргерит губернатором, за ним следует и «человек в маске».

Чем руководствовался Версаль, издавая такой приказ? Неужели возможностью организации побега из крепости? Но, организовать побег изнутри, находясь в условиях строгой и непрерывной изоляции, да еще при такой безупречной охране, было абсолютно не реально! Возможно, появилось такое желание у лиц, знающих «Маску», находящихся по ту сторону крепости? Возможно, страдалец дал о себе знать каким-то образом? А это означало бы раскрытие местонахождения узника и необходимость смены его. Кто теперь скажет?

Факт изменения местопребывания «Железной маски» произошел. Об этом знал крайне узкий круг государственных лиц. Что касается тех, кто охранял узника, то в их судьбе никаких перемен не произошло. Право отбора принадлежало новому губернатору острова и крепости Сент-Маргерит – Сен-Мару. И опять лица, охраняющие узника, не должны были знать, кого они охраняют, и не имели права менять свое местопребывания. Только Сен-Мар знал о том, кого он охранял, притом только в объеме определяемой инструкцией. Иными словами, знакомство с биографическими данными узника и у него было ограниченным. Все это и сделало в будущем полное сохранение тайны этой, по-видимому неординарной личности. Впрочем, выбирая для узника тюремщика, Людовик XIV хорошо знал того, кому он это доверил. Жаловаться на отношение к себе коменданта крепости и стражи узнику не приходилось. Оно было ровным и почтительным. Никто из тюремщиков не имел права находиться в присутствии «Маски» с головным убором на голове. Никто не имел права сидеть в его присутствии во время принятия им пищи. Стража молча, в должном почтении, производила сервировку стола и смену подаваемых на стол блюд. Также молча из графина наливалось вино в серебряный кубок узника. Пища готовилась из свежайших продуктов и по сервировке не намного уступала королевской. Узник не был ограничен в возможностях перемещения по помещению, занимаемого им. Наружных прогулок, в том числе и во дворе крепости он был лишен. Страдал ли заключенный? Об этом можно было судить по тем моментам, когда он приближался к решетке окна и, прижавшись лицом к металлическим прутьям, издавал глубокие вздохи. Находясь в Пиньероле, узник мог видеть из окна тюремного замка далекие зубцы горных вершин и недоступную осязанию зелень лесных массивов. Ветер доносил запахи трав. Ухо улавливало неясные шорохи ночного неба, шум дождя, далекий шум падающей с уступа воды, да грохот небесных жерновов во время грозы. Теперь, в Сент-Маргерит, из окна можно было видеть вздыхающую зелено-синюю толщу воды в тихую погоду, да двигающиеся пенящиеся водные валы во время шторма. И еще можно было видеть узкую полоску желтого прибрежного песка. Море и берег в течение многих лет казались безжизненными. Воды вблизи крепости все суда обязаны были обходить стороной, а островитянам ходить вблизи крепостных стен не разрешалось.

Если в Пиньероле еще нельзя было исключить попытку освобождения узника, то здесь, на острове, она в ста процентах случаев была обречена на провал.

Да, сравнение условий пребывания складывалось не в пользу Сент-Маргерит. Но узник настолько свыкся с условиями заключения, что почти ничего не замечал. Только однажды он осмелился нацарапать несколько слов о себе на наружной поверхности серебряного блюда и выбросить его через решетку окна наружу. Попытка оказалась бесплодной. Блюдо попало в руки безграмотного рыбака. А узника предупредили о том, что при повторении попытки связаться с наружным миром, ему подберут такое помещение, через окна которого он может видеть лишь серые обомшелые стены самой крепости.

Узник и не догадывался, как впрочем, и сам Сен-Мар, что следующим местом заключения для «Маски» станет самая суровая и страшная тюрьма Франции, именуемая Бастилией.

После длительного пребывания на Сан-Маргерит, Сен-Мар достигает вершины своего служения, он получает назначение возглавить тюрьму №1 Франции – Бастилию в Париже. Пост очень престижный и хорошо оплачиваемый. Жалованье в 15 тысяч ливров, плюс 2,5 тысячи поступлений от лавочников, торговавших по соседству с тюрьмой. Итак, перед Сен-Маром 18 сентября 1698 года широко распахиваются ворота Бастилии. Тюремная карета ввозит вместе с новым комендантом и его подшефного узника. Тот тяжело болен, его выносят на носилках. Заключенного сопровождают вооруженные охранники, проехавшие для этого путь более тысячи километров. То, что заключенный был в черной маске, у парижских тюремщиков вызвало удивление и любопытство. Об этом заключенном писала своей подруге жена брата

короля Филиппа Орлеанского: «Один человек долгие годы провел в Бастилии и там же умер в маске. Рядом с ним находились два мушкетера, готовые его убить, если бы он снял маску. Он ел и спал в маске. Несомненно, это было нужно. К тому же с ним очень хорошо обращались, его хорошо обеспечивали, и он получал все, что желал. Он и причащался в маске; был он очень набожным и постоянно читал. Так никогда и не узнали, кто это был». «Маска» из «апартаментов» Бастилии уже никуда не переезжал.

 
Железною была ли маска?
Из атласа ли, бархата и шелка?
Была, естественно, – не сказка,
Родив немало кривотолков.
 
 
Явись она в Венеции, Турине,
Никто б о ней не говорил.
Под ней того скрывали имя,
Кто обвиняем в деле был.
 
 
Коль подозрения отпали,
Снималась маска – светел лик,
Родные с радостью встречали.
А осужден, бесследно сник.
 
 
Та маска временной была,
Защитою служила чести…
Из Франции пришла молва,
Ну, значит маска – не на месте!
 
 
Кто был под нею – вот вопрос?
Преступник? Жертва произвола?
В могилу тайну ту унес!
Одно, бесспорно – враг престола.
 

Условия пребывания в Бастилии были более тяжкими. Здоровье уходило, человек под маской таял. Через пять лет пребывания в тюрьме-крепости, он умер. Ранним мартовским утром из ворот крепости выехала телега, на ней стоял черный гроб. Сопровождали телегу два стражника, монах. На кладбище ждали могильщики. Короткая заупокойная молитва, и над тем, кто так долго жил, отрезанный от мира, насыпан был холмик земли. И никаких следов в тюремных документах. И только в записях тюремного надзирателя появляется короткая запись об убывшем: «Маршиали»

И все, о «Маске» забыли.

Но нашелся тот, кто первым заговорил о «железной маске». Оказывается, это сделал Вольтер. В 1760 году в своем «Siecle de Louis XIV» (Век Людовика XIV) он сообщил, буквально, несколько слов. Но эти несколько слов произвели большое впечатление. Его сообщение напоминало то действие, которое произвело в мире несколько фраз Платона об Атлантиде, занимающей умы множества людей в нашем мире. Вольтеровские слова о железной маске породило желание многих отгадать, кто же мог скрываться под этой маской? Перечень лиц, лица которых могли быть насильственно скрытых маской, был прерван самим Вольтером. Он выдвинул предположение, что под «железной маской» невольника находился старший брат Людовика XIV, ставшего жертвой честолюбия и политики жестокосердной. Беда заключалась в том, что доказательства этой версии у Вольтера были слишком слабыми. Взятие революционными массами королевской тюрьмы Бастилии, в которой содержали узника в железной маске и обнародование ее архивов ничего по истории «железной маски» не добавили.

Среди многих, кого интересовала судьба «Железной маски», был и наш поэт А. С. Пушкин. Вот что он писал: «Несколько времени после смерти кардинала Мазарини случилось происшествие беспримерное, и, что еще удивительное, неизвестное ни одному историку: Некто, высокого росту, молодых лет, благородной и прекрасной наружности, с величайшею тайною послан был в заточение на остров св. Маргариты. Дорогою невольник носил маску, коей нижняя часть была на пружинах, так что он мог есть, не снимая ее с лица. Приказано было, в случае, если б он открылся, его убить…»

И, возвращаясь к Александру Дюма, я не удивляюсь тому, что тот использовал эпизод с «железной маской» в своем произведении. Напомню о том, что знаменитый романист любил повторять, что история для него – лишь гвоздь, на который он вешает свою картину.

Но, возможно, и Вольтер, и Дюма были недалеки от своих подозрений. С простым человеком в те времена не церемонились. И если топор снес голову такому человеку, как герцог Монморанси, первому вельможе Франции, о котором говорили тогда – знатен, как Монморанси, следует задуматься, не близкая ли по крови к царствующему монарху приходилась голова, носившая маску до конца дней своих, если Луи XIV не решился отсечь саму голову? Боялся ли при этом Бога король? И, чего, не разрешая узнику снимать маску, опасался монарх?..

Забвение не коснулось «Железной Маски». Запущены даже компьютеры для решения вопроса, кто же эту маску носил? Но, несмотря на век электроники, в котором мы живем, несмотря на огромные возможности, мы и сегодня стоим не намного ближе к решению этой задачи, как это было и во времена Вольтера и Дюма, задачи всего-то с одним неизвестным.

Тень облекается плотью

 
Что люди глупые творят,
Когда приходит смута?..
Пройдет беда, и говорят:
«Виновны, бес попутал!»
 

Была Россия Ивана Грозного единою державой, жесткой рукою царя управляемой. Жестокость стала главной чертой государя, за то и Грозным прозвали. Все в «руце» божьей, бог видит и взвешивает деяния каждого. Двух злых подряд народу не выдержать! Однако, стань на место Грозного царевич Иван, такого же склада характера, как и отец его, не случилось бы того, что потом назвали мягким словом – «смутное время». Уродился сынок и внешностью, и характером неукротимым, на отца похожим. Пытался неоднократно отец учить сына, силу физическую применяя, да все безуспешно. Но, вот 9 ноября 1582 года в разговоре с непокорным сыном вспылил Иван Васильевич и ударил его посохом своим, да так неудачно, в висок попал. Десять дней царевич помаялся и скончался. Я полагаю, что царь был в отчаянии. Знал ведь, что второй сын Федор Иоаннович, от Анастасии Захарьиной-Юрьевой рожденный, был умом слабый. Понимал государь – второй сын не замена ему. Взгляд такой на реакцию Ивана Грозного, вызванную тяжким ранением сына, не только у меня. Он естественен для любого человека. Обычный и человеческий облик отца, а не Государя, гордо стоящего в одежде, золотом сверкающей, в шапке Мономаха и с посохом в руках, можно видеть на картине художника И. Е. Репина «Царь Иван и его сын». На лице раненого царевича нет выражения приближающейся гибели, оно не искажено муками страдания, зато так выразительно лицо Ивана Грозного, прижимающего к груди своей голову сына. Перед нами не царь, а отец, обезумевший от душевной муки совершенной им непоправимой беды!

Но царь в человеческом собрании должен был оставаться тем, кем он себя представлял ежедневно: носителем божьей воли, ответственным только перед богом за свои деяния. Да и ответственность своя представлялась Грозному всегда малой, незначительной. Отвалил от щедрот своих толику монастырю, пусть монахи молятся, грехи царские перед Богом малыми делают

 
Такой властитель богом дан —
Царь вспыльчивый, жестокий.
Простому люду, господам
И девам светлооким —
 
 
Не попадаться на глаза,
Покорствовать, не спорить, —
Обманчива царя слеза
И тяжек в разговоре.
 
 
Невинных сколько загубил, —
Земля под ним стонала, —
Он сына посохом убил —
Такого Русь не знала.
 
 
Рвал волосы на голове?
Об стены тяжко бился?
Иль ночи долгие, во мгле,
Он плакал и молился?
 
 
Душа царя всегда темна,
Не видно светлых пятен.
Жестокость только и видна,
Гнев царский – необъятен.
 
 
На утро снова взор суров,
Жестокий, как всегда —
Десятки рубятся голов,
Опять пришла беда!
 

Оставалась надежда у Ивана Васильевича Грозного еще и на то, что Мария Нагая, на сносях находящаяся, родит ему сына. Царь истово молился богу о ниспослании ему благодати. Прошло всего десять дней после смерти царевича Ивана, как крик новорожденного возгласил о появлении на свет царевича Дмитрия. Но не суждено было юному царевичу вырасти, да на престол взойти. В девятилетнем возрасте, при невыясненных обстоятельствах царевич умер насильственной смертью, в граде Угличе, где в пору ту с матерью Марией Нагой находился. Говорили и тогда еще, что погибло царское дитя от рук убийцы, Борисом Годуновым подосланным.

Как и нынче делается, была создана следственная комиссия для выяснения причин случившейся беды. Боярин Шуйский, дьяки и подьячие людей порасспрашивали детишек, с царевичем игравших, поговорили и со взрослыми, бумаги нужные составили. Вывод был сделан такой: погиб царевич Дмитрий случайно, играя ножом « в штычки». Игра заключалась в том, что, собравшись в круг, дети бросают нож в землю таким образом, чтобы он лезвием в землю вошел, а рукоятка торчала вертикально вверх. Во время игры той с царевичем случай «падучей болезни» приключился (так в прошлом эпилепсию называли), он упал, и лезвие ножа вошло в шею царевича.

Естественно, такой вывод был очень и очень «проблемный». Но чего не сделаешь ради деревеньки и городка, пожалованного. Мог ли сомневаться в выводах комиссии царь-государь, умом слабенький, любимой игрой которого была ловля мух? Поймав одну из них, окаянную, держал государь муху легонько в кулаке, не сжимая накрепко пальцев, прикладывал к уху и долго-долго слушал жужжание. Муха вырваться старалась, а царь с блаженным выражением лица слушал, как она бьется в его царственной руке.

Возможно, исчезновение на престоле московском династии Александра Невского стало результатом безбожных действий его потомков? Род по смерти Федора слабоумного, детей своих не создавшего, прекратился.

Воцарение Бориса Годунова по смерти законного царя Федора Иоанновича, бездетного, под влиянием брата жены находящегося, все сделало нужное для смуты рождения. Борис Годунов был по понятиям того времени неподходящей фигурой для царского трона. Он происходил из татарского рода, лет двести до того принявшего христианство. Да и знатностью рода не обладал, потому что начал службу у царя Ивана Васильевича Грозного окольничим, а это звание уступает боярскому. После уж царь боярство Годунову дал. Только не сразу это произошло. Не просто все доставалось. На Руси бояре спесивы были, ревнивы к роду, происхождению. Родовитыми считались ведущие род свой от Рюрика, менее родовиты, но высоко ценившиеся – Гедиминовичи были, ведущие род свой от великого литовского князя Гедиминаса. Бывало, при выборе места за царским столом вспыхнет спор меж боярами за место почетное, вцепятся друг другу в бороды, хоть водой разливай. Дело и до суда доходило. Провинившегося спорщика головой выдавали по суду выигравшему. Покорно валился в ноги проигравший, слезно просил помиловать, ибо выигравший в праве и казнить его мог.

Верой-правдой служил царю Ивану Годунов. В опричники записался. На дочери главного опричника Малюты Скуратова, по зверству никому не уступавшему, женился. Лебезил перед тестем, боялся. А как не бояться, если только в одном Новгороде опричниками из 30 тысяч народу половину было погублено? Иван Грозный был суеверным человеком. Зимой 1584 года приказал царь доставить немедленно с севера множество кудесников и колдуний. 60 из них были доставлены в Москву и размещены под стражей. Ежедневно им приносили пищу, и ежедневно их навещал царский любимец Богдан Бельский, кому царь доверял узнавать и доносить ему их ворожбу и предсказания. Чародейки заявили, что самые сильные созвездия и могущественные планеты небес против царя, они предрекают его кончину в определенный день. Грозный впал в ярость и закричал, что если он переживет указанный срок, все предсказательницы будут сожжены. В указанный колдуньями день 18 марта 1584 года начинался с серенького ничем не примечательного утра. Поземка переметала мелкий колючий снег, за ночь подсыпанный, с места на место, словно, не зная, что с ним делать. Тоскливо было и на душе у государя царя Московского Ивана Васильевича Грозного. Начинался день, волховицами названный днем смерти его. Не верил в предсказание царь Иван. Ничего не вещало о кончине его безвременной, ни боли в теле, ни боли в голове. «Врут колдуньи, подумал он безо всякой злобы, – к вечеру велю сжечь их!» Мысль эта, как ни странно, дух его взбодрила. А тут и солнышко нежданно-негаданно появилось, цветами радуги в витражах окон заиграло. Отпив полковшика квасу терпкого, медвяного, да, лоб перекрестив, царь еще раз пригрозил чародейкам казнью, затем отправился в баню, весело, под пение песельников вымылся, после чего приготовился сыграть партию в шахматы с приближенным дворянином Биркиным, но неожиданно ослабел и повалился. В хоромах произошло замешательство. Придворные побежали в аптеку за водкой и розовой водой. При царе остались Богдан Бельский и Борис Годунов. Предсказание чародеек сбылось. Но была ли смерть грозного самодержца обусловлена разрушительным воздействием созвездий и планет? Не помогли ли ему уйти из жизни доброхоты приближенные, а более всего приблизил царь Иван Годунова и Бельского к себе. Поговаривали тогда на Москве, что оба боярина к смерти благодетеля своего руки приложили. Они же, оба, стоя на кремлевском крыльце, народу о смерти государя возвестили. Были ли у Годунова основания к тому, чтобы царя Ивана Васильевича извести? Были. Царь уж больно охочим был до женского полу. Хотел царь на Марии Гастингс, родственнице королевы английской Елизаветы жениться и развести сына Федора с бездетной Ириной Годуновой, сестрой Борису Федоровичу являющейся. Случись так, исчезло б влияние Бориса Годунова на наследника царского престола. Догадки, конечно, это, но не безосновательны они. Смерть царя Ивана сделала Годунова самой значимой фигурой в царстве московском. Не способен новый царь Федор Иванович страной управлять, в умном советнике нуждался. В семейной жизни жену слушался. 14 лет царь Федор сидел на престоле, а за него, по крайней мере, тринадцать лет Годунов правил. И смерть царевича Дмитрия в Угличе пришлась на годы царствования Федора, и вывод комиссии, гибель царевича расследовавшей, был таков: погиб царевич от ранения ножом случайного во время игры с ребятишками. Спорный был вывод, сделанный под давлением Шуйского, да без спора принятый. 15 мая 1591 года смерть та произошла. Кто виноват в смерти царевича? Вестимо, мамка – не доглядела за дитятей!

А 6 января, перед Рождеством Христовым, умер и царь Федор. А в феврале Земский собор избрал царя Бориса Федоровича царем русским.

Царство начиналось успешно. Развернулось небывалое строительство городов, крепостей, церквей. Мир между Россией и Швецией был установлен. Царь стал приглашать иноземцев на службу. Хотел выписать из Германии, Франции, Англии и Испании людей ученых, чтобы в Москве высшую школу учредить, да не вышло – церковь православная воспротивилась, а против церкви – не пойдешь!

А потом не заладилось что-то, знамениями страшными беда на Русь пришла. Год 1601 отмечен был дождями небывалыми, бесконечными. Земля от дождей вспучилась, убирать зерно не давала. А тут и ранние морозы нагрянули, весь труд человеческий на полях погубили. Год следующий засуху принес. Неурожай – повторился. Голод по стране покатился. Хлеб во сто раз дороже стал по цене, с прошлой сравнивая. Запрещал царь Борис цены на хлеб поднимать, даже преследовались царем те, кто цены взвинчивал. Да, на Руси запреты не действуют. Не зная, как бедным помочь, не жалея средств, широко стал деньги раздавать. И это не помогло – хлеб дорожал, а деньги обесценивались. Что делать? Царь приказал амбары царские, хлебные, для бедноты открыть. Но не хватало хлеба на всех, к тому же, узнав, что в Москве хлеб без денег дают, потянулся люд голодный со всей России. По Москве одной тогда 127 тысяч людей от голода умерло. Хоронить всех не успевали. Появились случаи людоедства. В православной стране иначе думать не могли, как голод за кару божью принять. А это, значит, что царство Борисово не благословлено Богом, беззаконием, неправдой добыто оно. Бунты и волнения пошли. Пока удавалось царю подавлять их… Тут и вспомнили о смерти царевича Дмитрия. Царь Борис – умный был, понимал нависшую над ним угрозу. Стал фискалов в народ пускать, пусть слушают и доносят. Перехвачено было письмо одного иноземца из Нарвы. Писал тот в нем, что у казаков находится чудом спасшийся царевич Дмитрий, и Московскую землю скоро постигнут большие несчастья. Розыск показал, что самозванец тот был из рода Галицких дворян, иночество принявший и бежавший в Польшу, Григорий Отрепьев. Появляется в Польше «царевич Дмитрий» в 1601 году. Первая реакция на его появление была сдержанной. Хорошо в Польше знали о плохом положении дел в Москве. Но не спешили с «участием» своим. Москву нахрапом не возьмешь, хоть и оскудела она! Народ не созрел, чтобы поворот в судьбе своей сделать! Обласкан королем самозванец не был, но и не отвергнут. Пригодиться может?.. Пока пребывал при дворе у польского магната Самборского воеводы Юрия Мнишка. Там и произошло знакомство его с Мариной, которая станет его женой, а затем и женой Лжедмитрия II.. Правда, на ту пору ей исполнилось только тринадцать лет, но она обещала превратиться в красавицу.

Сведения о самозванце дошли и до папы римского. Наверное, папа римский хорошо знал, кем является Лжедмитрий, поэтому на полученном им сообщении наложил ироническую резолюцию о «законном русском царе». Но стоило Лжедмитрию пообещать в случае занятия им русского престола обратить Россию в католичество, как папа изменил свое отношение и дал свое благословение всем, желающим принять участие в походе Лжедмитрия. И потянулись все, начиная от московских политических эмигрантов, стремящихся вернуться на родину, и люд всякий, охочий до легкой наживы, видевший в походе Лжедмитрия повод хороший для этого. Здесь были малороссийские казаки, польские авантюристы, голытьба северская, казаки донские. Но численность войск самозванца была малой, несравнимой с возможностями московского правительства. И все же, в храбрости Григорию Отрепьеву не откажешь. Он 16 октября 1604 года с силами малыми перешел Днепр, который был тогда границей между Польшей и Московией. Ожидаемого сопротивления Григорий Отрепьев не встретил. Крепости в Северской земле стали сдаваться без боя. Сказывалось то, что царь Борис был ненавидим многими боярами. Да и смерды, крестьяне то есть, тоже царем опечалены были, поскольку лишил он их права в Юрьев день, после завершения сельских работ, переходить от одного помещика к другому, закрепивши за землею их. Если хотел какой-нибудь воевода организовать оборону, исполняя долг свой перед государем, то стрельцы кричали ему: «Ты что, сукин сын, делаешь? Ты против сына нашего царя, против государя, против Дмитрия Ивановича выступаешь?» Воевод таких вязали и в стан самозванцу доставляли. Лжедмитрий играл роль доброго царя, прощал ослушников, а те сами крест целовали, принося ему присягу верности. Продвигался самозванец к Москве, еще не встречая регулярных войск. Но первая же встреча с такими силами, да еще превосходящими по численности, закончилась полным разгромом. Лжедмитрий укрылся в Путивле. Не велик Путивль, но – крепость все же! Отсидеться здесь можно, пока поляки на подмогу придут. Выручило самозванца восстание севрюков, – так называли жителей Северской земли. Восставшие заняли крепость Кромы и заявили, что будут продолжать войну за законного царя Дмитрия. Возглавлял их человек по имени Карела, хорошо организовавший оборону, потому и царским воеводам взять Кромы не удалось. А между тем, на помощь «Дмитрию» подошли польские войска. Следует сказать, что поляки, выдержав первый бой, и поняв, что пахнет жареным, оставили претендента на русский престол. Одно дело «приятности» получать, и совсем иное, голову сдуру в петлю совать, под нож русский!

А брожение на Руси продолжалось, к самозванцу шли и шли русские люди, силы его постепенно росли. Посылаемые против него войска, не вступая в бой, переходили на его сторону, – все свидетельствовало о том, что начали расти общенародные симпатии к Самозванцу. Сказывалось и то, что Русь по этническому характеру была разнородна: севрюки – древние обитатели Северской земли, противопоставляли себя великороссам, обитателям центральных русских земель; обитатели Нижнего Дона, говорившие по-русски, тоже противопоставляли себя им. Рязанцы, скажем, считали своими врагами и степных татар, и мордву, и казанцев, и московитов. Новгородцы и псковитяне всегда стремились выйти из повиновения Москвы.

Государь Российский Борис Федорович с границы западной вести недобрые получает, но надежд на добрый исход не теряет. Главное – зима, затянувшаяся, с холодами лютыми закончилась. Хлеб в рост пошел. Даст Бог, и дожди пойдут. А там и амбары золотистой рожью наполнятся…

Да, весна пришла! Казалось, еще вчера стоял на дворе март – стоял нерушимо, твердо, надежно, поигрывая, от полноты сил, сохранившихся, белыми хвостами метелей. Весна только в намеке была, голубыми небесами и частой капелью проявляясь. Зеленого пришествия ее не было. Голые, серые деревья стояли, птицы гнезд не вили, девицы красные кос своих не заплетали

А теперь весна пришла, утвердилась, вошла в кровь и плоть земли. Теперь ничему от весны не спрятаться, не укрыться. Чего еще не было вчера, сегодня появилось, заявляло о себе властно, напористо, знак давая всем, назад, к зиме, пути не будет.

Да, дела государственные, царские с приходом весны тоже на лад пойдут. Но человек предполагает, а Господь Бог располагает…

13 апреля 1605 года Борис Годунов, казавшийся веселым и здоровым, много и с аппетитом ел. Потом поднялся на вышку, с которой нередко обозревал Москву. Вскоре сошел с нее, сказав, что чувствует дурноту. Позвали лекаря, но царю стало еще хуже, из ушей и носа пошла кровь. Он лишился чувств и вскоре умер. Похоронили его в Кремлевском Архангельском соборе. Царем стал сын Бориса – Федор, юноша образованный и чрезвычайно умный. Его воцарение не было поддержано народом. Вскоре в Москве произошел мятеж, спровоцированный Лжедмитрием.

 
От лютости своей безумным стал народ,
За что царя, безвинного, убили?
За то, что до него случился недород?
Так то прошло, и тяжкой стало былью.
 
 
А может ненависть что стали небогаты?
Что в отпрыске царя Бориса Годунова.
Часть крови есть-опричника -Скураты?
Так молод царь, но разум есть основа.
 
 
Разумен юноша, так статен и пригож, —
Священники его учили, – много знает
И ликом на Марию, мать, похож,
А так, во всем, отца напоминает…
 
 
Нет! Корень следует Бориса извести!
Царевна Ксения беды не избежала
Так молода… Ей только б расцвести?
Так нет, Отрепьева наложницею стала.
 

Обезумевший, опьяневший от вида крови, народ не остановить! Разгулялся он не на шутку, еще жертв требует. Царя Федора и мать его, дочь Малюты Скуратова, убили. Официально было объявлено, что царь Федор и его мать отравились. Тела их выставили на показ. Затем из Архангельского собора вынесли гроб Бориса и всех троих похоронили в Варсонофьевском монастыре близ Лубянки. Хоронили без отпевания, как самоубийц. Оставили в живых только дочь царя Бориса – Ксению. Ее ждала печальная участь, она сначала стала наложницей Лжедмитрия, а потом им же отправлена в монастырь. На трон взошел Лжедмитрий. Встречали его колокольным звоном. Но, поскольку он пришел в Москву при польской поддержке, обрученный с Мариной Мнишек, с ним пришло много поляков. Еще больше прибудет их, когда из Польши направиться в Москву кортеж «русской царицы» Марины.

Лжедмитрий оказался легкомысленным и расточительным царем. Деньги из государственной казны рекой полились, подарки и пожалования делались без разбора. Народ дивился нраву царя, но пока скрывал свое недовольство. В растущее недовольство и поляки масла подливали, ведя себя нагло, чванливо, задиристо. Пренебрежение к москвичам приводило к многочисленным конфликтам, в которых новый царь всегда брал сторону поляков. Свою лепту в недовольство внесла и царица. Будучи католичкой, она не знала, что у русских принято, помолившись, приложиться губами к руке Богородицы на иконе, и приложилась к губам ее. «Виданное ли дело, царица Богородицу в губы целует» – это был шок в народе.