Kitabı oku: «Долгое путешествие. Остросюжетный иронический мистический шпионский детективный путеводитель», sayfa 4
– Что? – я нетерпеливым жестом прерываю его молчание.
– Кажется, было у них что-то странное тогда, лет пятнадцать назад. Какой-то резкий всплеск по оборотам, совсем не отразившийся на выручке. Это даже привлекло внимание венгерских налоговиков, кажется. Но, хе-хе, безрезультатно. Подробностей не помню, поищу.
– Поищи.
– Я бы на твоем месте, – он снова делает глоток, – поехал бы в Будапешт и разобрался бы в происходящем на месте. Не знаю, каким боком ты впутался в эту историю, но подозреваю, что ты представляешь или интересы Ауструми, или той самой третьей стороны, чей представитель там погиб.
Он выжидающе смотрит на меня. Я молчу, мое лицо не выражает никаких эмоций.
– Думаю, скорее, последнее, хе-хе, – он усмехается и делает еще глоток. – Но в любом случае, будет больше проку, если разберешься на месте. Ты сам, или кого-то пошлешь. Я подумаю, повспоминаю, поспрашиваю. Если что найду, скину тебе информацию. Имэйл тот же?
– Тот же.
– Ну, что, поедешь?
– Я подумаю, – пожимаю плечами.
– Ну, подумай, хе-хе, подумай… – он встает как раз, когда девушка приносит мою щуку. – Приятного аппетита, Герхард. И удачи в Будапеште.
Он уходит, не оборачиваясь, оставив пустую кружку на столе.
А я наслаждаюсь ужином в обществе прекрасной щуки, не менее прекрасного пива и совсем уж прекрасного одиночества.
Из Нюрнберга в Будапешт есть прямой рейс. Правда летает этим маршрутом только Ryanair и только раз в день. Я залезаю в смартфон и сверяюсь с расписанием – следующий рейс завтра утром. Значит, ночуем в Нюрнберге. Ехать восемь часов на машине на ночь глядя всё равно не хочется. А так, хоть погуляю немного вечером по любимому городу.
Выйдя из ресторана, я спускаюсь по Альбрехт-Дюрер-Штрассе до Вайнмаркта. Свернув на Карлштрассе, прохожу мимо великолепного музея игрушек, который в это время, конечно, уже закрыт, а жаль. Дойдя до здания суда, сворачиваю и выхожу на Максплатц.
На саму площадь, впрочем, не иду, а сворачиваю налево, и мимо высокого бело-красного фахверкового дома Вайнштаделя, то есть винного склада, направляюсь к буро-черной высокой прямоугольной Водяной башне.
Водяная башня, которая сейчас используется как общежитие (интересно, наверное, в ней жить), была построена в 1325 году на берегу реки как часть городских защитных сооружений. Однако уже к 1400 году она потеряла свое значение и с тех пор использовалась как тюрьма, соединенная крытым деревянной крышей мостом с маленькой Башней палача (Henkerturm), находящейся на Блошином острове. Как и следует из названия, в последней башне, также построенной в 1325 году, была квартира городского палача, а мост, по которому палач направлялся из дома на работу в тюрьму, получил название Моста палача (Henkersteg). Так же называется и мост, соединяющий Башню палача с южным берегом реки. Мне нравится этот маленький мостик под крышей, поддерживаемой массивными квадратными деревянными балками, почерневшими то ли от времени, то ли от пропитки. Говорят, что в старые времена никто не решался ходить по тому мосту, где ходил палач, а сама работа палача была хоть и прибыльной, но презренной. Не знаю, правда ли это, но с тех пор, несмотря на всех туристов, посещающих этот мост, есть в нем какая-то иллюзия уединения. Именно за ней я туда я и направляюсь.
Она стоит примерно посередине моста, облокотившись на растрескавшиеся доски ограждения, и смотрит вниз – на мутно-зеленые воды Пегница, вяло текущие так близко внизу. Есть в ней что-то неуловимое и глубокое – какое-то ощущение одиночества, но одиночества не отчаянного и печального, а, напротив, одиночества гордого и самодостаточного. Одиночества, которое не тяготит, а к которому стремишься, чтобы отгородиться на время от бурных потоков событий и сменяющих друг друга мгновений. Так одинок ветер, так одинока луна, так одинока первая звезда на вечернем небосводе. И так одинок я.
Она красива. Я не могу угадать ее происхождение. Есть в ней что-то и восточное, и европейское. Какая кровь течет в ее жилах? Арабская? Еврейская? Польская? Венгерская? Скорее всего, всё вместе. Ей, кажется, чуть за двадцать. Темные длинные волосы, спадающие на плечи, тонкое лицо с аккуратным носиком, нежная белая шея, как и кисти рук, лежащие на черном дереве, тонкие губы. Есть в ней какая-то особенная гармония. Какое-то… совершенство?
Я осторожно обхожу ее, машинально стараясь ступать по скрипящим доскам тише, чтобы не прерывать ее безмолвное созерцание. Но она внезапно поворачивается ко мне.
– Вы ведь тоже пришли сюда за покоем, – она хитро улыбается, в глубине ее темных глаз, кажется, пляшут огоньки, или это просто отражение вечернего солнца? – А я вам помешала.
– Нет, что вы… – я смущаюсь и качаю головой.
– Меня зовут Джудит, – в ее немецком слышится странный акцент, но это акцент не английский, в отличие от имени. Ну, Джудит, так Джудит.
– Я Герхард, – изображаю старомодный поклон, снимая воображаемую шляпу. – Джудит… Красивое имя. Я знал как-то одну Джудит. Пожалуй, не стоит напиваться в вашей компании, а то можно потерять голову.
– Только если вас зовут Олоферн, – она задорно смеется. – Но вы молодец, Герхард. Вы не первый, от кого я слышу эту шутку, но не могу сказать, что слышу ее часто7. Мне теперь стоит придумать шутку о вашем имени.
– Пожалуй, не стоит, – усмехаюсь. – Боюсь, такая шутка получится слишком пошлой и недостойной такой прекрасной леди.
Она весело смеется.
– Ладно, обладатель красивого и чуть двусмысленного древненемецкого имени8, – она машет рукой, подзывая меня, – идите сюда. Чувствую, что мы с вами мыслим на одной волне, а значит, покою друг друга не помешаем. Давайте смотреть на воду вместе.
Мы смотрим. Через непродолжительное время мы переходим на «ты». Еще чуть позже мы оказываемся за столиком пивоварни Барфюссер на Кёнигштрассе. Вкусное пиво разогревает нашу кровь и наши щеки, а потом и темы наших бесед. Не удивительно, что, четыре часа и два бара спустя, мы оказываемся в моем номере на пятом этаже гостиницы Holiday Inn на Энгельхардгассе в юго-западном углу старого города, почти у самой древней крепостной стены.
– Я хочу поиграть, – она сняла блузку, кружевной лифчик сверкает белизной в полутьме.
– И как же?
Она роется в сумочке и достает оттуда две пары наручников и несколько цепочек.
Эге, вот оно что. В эти игры мы уже играли. Далеко не первый раз я встречаю девушку, которая проводит вечер с богатым мужчиной с целью сковать его и оставить в гостиничном номере, скрывшись с его бумажником. Странно, Джудит не производит впечатление такой.
В любом случае, я ничем не рискую. Если она действительно просто хочет поиграть – значит, я интересно проведу время. Если же она хочет меня ограбить… Что ж, в таких случаях хитрые девушки неожиданно обнаруживали себя самих прикованными к кровати, не понимая, как же такая внезапная рокировка произошла. Ну, что посеешь, то и пожнешь. Как говорится, не рой другому яму, особенно если он архангел.
Так, что поиграем.
– Давай, – я улыбаюсь.
Ее юбка падает на пол. Надо сказать, фигура у нее великолепная. Она нежно гладит меня ладонью, проводит губами по моей груди, я чувствую тепло ее дыхания. Потом она берет мои руки и сковывает их наручниками. Пропускает через них цепочку и затягивает ее, пристегнув где-то под кроватью. Момент истины.
Она встает и поднимает юбку. Не обращая на меня внимания, я лежу в одних трусах, надевает ее, застегивает молнию, поправляет.
– Уже уходишь? – скептически интересуюсь я. – Интересная игра. Своеобразная.
– Ну, ты же сам сказал, что не стоит поддаваться мои чарам, – она тепло улыбается и начинает застегивать блузку.
– Надеюсь, голову-то хоть рубить не будешь?
Она несколько секунд внимательно и оценивающе смотрит на меня, как будто размышляя на самом деле – рубить или не рубить.
– Нет, – наконец решает она, – пожалуй, не сегодня.
– Ну, и на том спасибо.
– Всего доброго, Герхард, – она достает мой бумажник из кармана моих брюк.
– Всего доброго, Джудит, – я усмехаюсь.
Игра только начинается, девочка. Через мгновение я войду в твое тело, а еще через несколько секунд ты сама меня освободишь, потом ляжешь на мое место и глубоко заснешь. А я, вернувшись в тело Герхарда Бауэра, закую тебя и уйду, повесив на дверь табличку «не беспокоить». Впрочем, может, стоит поиграть и по-другому, устроив веселый ночной вояж по клубам Нюрнберга в теле красавицы-Джудит. Можно с интересом провести время.
Что ж, приступим.
Я выхожу из тела Герхарда и тянусь к Джудит. И вдруг отлетаю назад.
Как будто я бежал со всех ног и в темноте всем телом налетел на бетонную стену. Как будто на меня, идущего по цветущей поляне, врезался на полном ходу грузовик.
Я отлетаю назад, в тело Герхарда. Я дрожу и задыхаюсь, корчусь на кровати, ловя воздух. Перед глазами всё плывет, в голове бьет колокол, всё тело болит и скрючивается в судорогах. Я кашляю и пытаюсь снова втянуть воздух.
И что хуже всего, я чувствую, что не могу покинуть тело Герхарда.
Впервые за сто лет. Нет, впервые за многие тысячи лет, я чувствую себя бессильным. Я чувствую, что я привязан к этому телу, прикованному к кровати где-то на окраине центра города на окраине центра Европы.
Мне страшно.
Она стоит надо мной и смотрит на меня своими глубокими темными глазами. Она расплывается – мои глаза залиты слезами. Она наблюдает за мной, без злорадства, но и без сочувствия, вообще без эмоций. Просто стоит и смотрит.
– Спокойной ночи, Гэбби, – тихо говорит она, поворачивается и уходит.
Она знает, кто я?
Она! Знает! Кто! Я!???
Кто она?
Кто! Она! Такая!???
Я паникую.
Только секунду. Это проходит. Всё проходит.
Я чувствую, что мне становится лучше, и страх понемногу уходит. Я начинаю брать себя в руки. Никогда бы не подумал, что мне придется бороться со страхом, паникой и почти истерикой. Я пережил две мировые войны и кучи мелких конфликтов. Я был в таких ситуациях, которые не могли бы присниться Стивену Кингу в самых страшных кошмарах. И никогда я не испытывал страх. Я знал, что это такое – из воспоминаний моих носителей. Но никогда сам его по-настоящему не испытывал.
До сегодняшнего вечера.
Осознав встречу с чем-то, что сильнее меня. Ощутив свою привязанность к человеческому телу. Допустив невозможность контролировать ситуацию. Прикоснувшись к смертности, свойственной каждому живому существу и незнакомой реально ни мне, ни моим братьям. Я ощутил дикий, животный ужас. И он меня захватил.
Всё проходит. Я чувствую себя лучше. Перед глазами еще стоит туман, но я могу нормально дышать. Я спокоен.
Еще через несколько минут я могу поднять голову и осмотреться. Я один. Мой бумажник лежит на столе. Джудит его не забрала. Я понимаю, что он ей был не нужен. Ей была нужна демонстрация силы. Ей нужно было меня спровоцировать, чтобы показать, на что она способна. И ей удалось. Удалось легко, несмотря на весь мой многотысячелетний опыт.
Потому что она сыграла на моей многотысячелетней самонадеянности.
Кто она?
Я останавливаю себя, чувствуя приближения нового приступа паники. Кто она – будем разбираться позднее. Сейчас нужно выбираться отсюда.
Проходит еще пара минут и я осознаю, что преграда, держащая меня в теле Герхарда Бауэра, почти исчезла. Еще несколько долгих, очень долгих мгновений, и я покидаю своего носителя, погрузив его в сон.
Взглянув на спящего в наручниках Герхарда, я ментально вздыхаю и начинаю свой путь. Пройдя сквозь дверь, я по лестнице (лифт мне в бесплотном варианте не вызвать) спускаюсь вниз, в лобби. Это занимает чертовски много времени.
Уже далеко за полночь, когда я, наконец, вселяюсь в тело портье. Мартин Дворжак родился в пригороде Праги, но совершенно не скучает по своему родному городу. Здесь, в Нюрнберге, он чувствует себя свободнее, да и платят здесь лучше. Он неплохой человек, этот Мартин, хотя и порядком подустал отвечать на вопросы туристов. Пожалуй, склад характера у него не для сферы обслуживания. Он натура романтическая, пишет стихи на чешском языке, и неплохие. Пожалуй, Мартину повезло. Очень скоро неизвестный меценат подарит ему издание и продвижение его книги. А дальше уже от него самого зависит, как пойдет.
Я роюсь в нижнем ящике бюро. Нахожу кусачки, а потом, покопавшись в памяти Мартина, и связку ключей от разных моделей наручников. В отелях всякое случается и нередко, нужно быть подготовленными.
Поднимаюсь на пятый этаж, открываю мастер-ключом номер Герхарда. Третий ключ из испробованных мной, подходит к наручникам.
Я выхожу из тела Мартина, стерев у него воспоминания о посещении постояльца, оказавшегося в столь затруднительном положении. Мартин отправляется обратно на свое место, а я вселяюсь в Герхарда и засыпаю, не давая мыслям о таинственной Джудит помешать моему сну.
Завтра рано вставать. Нужно лететь в Будапешт. В самолете будет достаточно времени, чтобы подумать о том, с кем или с чем я столкнулся.
Глава IV
23 июля 2017 г.Будапешт, Венгрия
Проснувшись, я сперва порываюсь отказаться от поездки в Будапешт и отправиться вместо этого на поиски Джудит. Однако, поразмыслив, я отказываюсь от этой идеи. За прошедшее время она могла оказаться уже на другом конце Европы, если не на другом континенте. К тому же бежать за ней вслепую было бы небезопасно, учитывая то, что я понятия не имею, кто она такая, и каковы пределы ее способностей.
Глупо искать черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет. Еще глупее искать в темной комнате черную кобру, особенно если она там есть.
В любом случае, я уверен, что ее появление в моей жизни не случайно. Она явно хотела продемонстрировать мне свои способности, а также то, что она знает, кто я такой на самом деле. У нее это получилось, хотя я и понятия не имею, для чего ей это было нужно. Что ж, раз она решила обратить на себя мое внимание, и она знает, кто я, она появится снова. Иначе наша встреча просто бессмысленна. Когда, где, зачем – не знаю, но она появится. Следовательно, буду придерживаться первоначального плана, а Джудит сама меня найдет.
Я еду в аэропорт и у стойки регистрации на рейс в Будапешт переселяюсь в Ингрид Шварц. Она студентка из Нюрнберга и летит к своему жениху, живущему на окраине венгерской столицы. Они с ним очень разные – ей нравится его горячий мадьярский темперамент в постели, но он же ее пугает, когда дело доходит до споров и ссор. И еще ее заботит, является ли его любовь к ней искренней, или здесь дело в желании переселиться в благополучную для стороннего наблюдателя Германию. Впрочем, эти опасения явно посеяны матерью Ингрид, которая совсем не в восторге от идеи принятия в свою обеспеченную уважаемую семью неизвестно кого из Восточной Европы. Ситуация обычная для современного мира. Покопавшись в памяти Ингрид, я делаю вывод, что ее жених ее, скорее всего, искренне любит. Вмешиваться в эту ситуацию и корректировать какие либо эмоции и воспоминания девушки мне не хочется. Вопрос чисто человеческий, вот пусть люди, Ингрид с ее женихом и с ее семьей, сами в нем и разбираются.
Самолет встает на эшелон и берет курс на узкий промежуток между Карпатами и Альпами, в котором, тем не менее, умудрились уместиться сразу две европейские столицы – Вена и Братислава. Я смотрю в окно на проплывающие далеко внизу аккуратные прямоугольники полей и думаю о том, кто же такая эта Джудит.
Мне не известен ни один человек, способный заблокировать мою способность в него вселиться. Тем более, таким жестким образом. Конечно, исключать появление такой странной способности нельзя, но, в совокупности с ее знанием обо мне и, скорее всего, о моей истинной природе, случайностью или совпадением это объяснить нельзя. Ее способности имеют сверхъестественную природу, родственную мне, моим братьям и более мелким родственникам – всяким ангелам и демонам.
С другой стороны, узнать обо мне, наверное, не так уж и сложно. В мире есть около десяти человек, которым известно, кто я такой. Еще пара десятков знали раньше, но к настоящему моменту умерли – они могли оставить записи, воспоминания. Кто-то мог на них наткнуться, начать искать, выйти на Вальтера Шнайдера или Клауса Крюгера, проследить за ними. Это возможно, но никак не объясняет невероятные способности девушки. Чисто теоретически можно предположить, что у нее был какой-то защитный амулет, спрятанный в лифчике или в трусиках (впрочем, само белье тоже могло быть амулетом, особенно если вшить в него металлические нити). Однако изготовить такой амулет мог бы только кто-то из моих братьев.
Получается, что, как бы это ни было печально, следует признать весьма вероятным участие в появлении этой Джудит кого-то из моих родственничков. Вряд ли это прямолинейный Михаил или мудрый целитель Рафаил. Такие проделки больше свойственны кому-то из младших, Варахаилу или Иеремиилу. Или, и это тоже вполне вероятно, хотя и неприятно – со мной играет братец Самаил, более известный как Люцифер.
В таком естественном объяснении есть, однако, серьезный изъян. До сих пор мне всегда удавалось почувствовать что угодно, связанное с моими братьями, чего бы это ни касалось. Дело не в божественном свете и не в специфическом запахе, а в некоем особом внепредельном чувстве, свойственном только обитателям Абсолюта. Если это действительно кто-то из моих сородичей, а я ничего не почувствовал – дело плохо, я теряю свою ангельскую природу. Утешает только, что этого быть не может. Невозможно и всё.
Или я только так думаю?..
Шасси самолета касаются земли, и железная птица весело бежит по бетонной полоске взлетно-посадочной полосы аэропорта Ференца Листа. Рейс короткий, чуть больше часа, и у меня даже не успевают затечь красивые длинные ноги Ингрид в узком промежутке между желто-черными креслами самолета ирландской бюджетной авиакомпании.
Я выхожу из здания аэропорта и сажусь в такси к молчаливому таксисту Золтану. Когда такси подъезжает к маленькому домику на окраине городка Васад в сорока минутах от центра Будапешта, я расплачиваюсь и перескакиваю в тело таксиста. Ингрид выходит из машины и удивленно оглядывается вокруг, изумляясь, как это она так быстро сюда попала. Потом трясет головой (видимо, решает, что просто задремала в пути) и радостно направляется к кованой калитке ограды.
Я же выжимаю сцепление, включаю первую передачу, и моя белая Шкода Октавия шелестит шинами по узкой деревенской улочке. Я направляюсь в самый центр Будапешта.
Мой нынешний носитель, Золтан Ковач, уже немолод. Он родился на окраине Будапешта аккурат 24 октября 1956 года – не самый лучший день в венгерской истории. Появление на улицах города советских танков и последующие бои против советской оккупации, вероятно, изрядно омрачили молодым родителям счастье от рождения сына. К счастью, семью Золтана не затронули напрямую ни уличные сражения, ни последующие репрессии, и его детство было относительно спокойным и счастливым, хоть и небогатым. Выучившись на токаря, Золтан пошел работать на завод Икарус9. Конец семидесятых – самый расцвет этого предприятия, и работать на нем считалось очень престижным.
Работником Золтан был хорошим, и в середине восьмидесятых стал мастером, а к концу десятилетия, как раз перед тихим переходом страны от коммунистической власти к демократии, его повысили до заместителя начальника цеха.
Однако всё следующее десятилетие завод переживал не лучшие времена. Производство сокращалось, работники увольнялись. Обычная история для крупных предприятий Восточной Европы. После смены режимов и прекращения поступления высокооплачиваемых советских и военных заказов многие процветающие в прошлом заводы уходили в глубокое пике стагнации, выбраться из которого удавалось не всем.
Золтан продержался на любимом заводе почти до конца. Он ушел только в самом конце тысячелетия, в ноябре 1999 года. А в 2003 производство на заводе полностью прекратилось. Справедливости ради, нужно сказать, что у этой истории есть условно-счастливый конец. В 2006 году завод купил венгерский бизнесмен (с которым мы пару раз пересекались по работе), наладивший производство автобусов вновь. Объем выпуска, конечно, далек от того, что был в прошлые десятилетия, но завод, хоть немного, но выживает и даже экспортирует свои автобусы и троллейбусы в Южную Америку.
Выживает и Золтан Ковач. После ухода с завода он некоторое время работал автослесарем на мелком полуподпольном автосервисе, который держали то ли румыны, то ли цыгане, зарабатывающие, помимо ремонта, на разборке угнанных в Австрии машин на запчасти, которые затем продавались на Балканах. Потом, накопив немного денег, купил машину и пошел работать в такси. Машины со временем менялись, но Ковач оставался таксистом, полюбив эту непростое, но, по своему, интересное дело.
Жил он небогато, но и тратил немного, оставляя деньги на подарки дочери и двум внукам. Видел он их, правда редко – дочка, как и многие венгры, перебралась в Германию, во Франкфурт, где работала медсестрой в больнице. Золтан этого не одобрял и был уверен, что в Венгрии она бы уже давно стала хорошим хирургом, благо и образование, и опыт позволяли. Но, оглядываясь на свое прошлое, признавал, что жизнь в Германии давала для дочери и внуков больше стабильности, чем полная вечных политических и экономических проблем жизнь его родной страны.
Мне нужно время, чтобы решить, как встретиться с руководством Эгрес Банка, а точнее, с Шандором Гелленхази – президентом и основным владельцем банка. Вальтер прислал мне на электронную почту его контакты, и я, пока мы ехали из аэропорта в Васад, нашел в интернете его фотографию и удручающе скудную информацию о нем. Мой опыт подсказывает мне, что появляться перед банкиром в образе таксиста Золтана Ковача не самая лучшая идея. Мне нужен кто-то, кто выглядит достаточно солидно для того, чтобы господин Гелленхази не пожалел с первого взгляда о том, что я вырвал его на встречу в воскресенье. И где же такого взять в жаркий летний выходной день? Наверняка все разъехались…
Я еду в центр. Поброжу, поищу, а там посмотрим.
Оставляю машину на подземной парковке на улице Сас. Главное, не забыть оставить Золтану воспоминание о том, где машина. Будет жалко расстроить хорошего человека.
Я решаю просто пойти по улице, приглядываясь к прохожим и выбирая подходящего мне человека. Мне нужен мужчина, прилично выглядящий и ухаживающий за собой. Если он будет в костюме и в галстуке (ага, в воскресенье, когда на улице почти тридцать градусов) – это будет вообще здорово. В другой день я взял бы любого мужчину и купил бы костюм в ближайшем магазине, но в Европе найти приличный магазин, открытый в воскресенье, почти нерешаемая задача. А глупостям вроде галстука в Восточной Европе придают неоправданно высокое значение. Увы, приходится это учитывать, чтобы тебя воспринимали всерьез.
Не могу отказать себе в удовольствии задержаться на площади Святого Иштвана и вдоволь наглядеться на одноименную базилику с ее двумя высокими башнями, окружающими большой (двадцать два метра в диаметре, девяносто шесть метров высотой), но удивительно легкий на вид, центральный купол и неоклассический портик главного входа. Самое высокое здание центра Будапешта – почти сто метров высотой – строилось на протяжении полувека, с 1851 по 1905 годы. Собор был почти готов уже в 1868 году, но внезапно обрушился центральный купол. На проектирование нового, строительство и внутренние работы ушло почти сорок лет.
В храме хранятся останки главного святого Венгрии – короля Иштвана. Человек с неоднозначной репутацией он, несомненно, сыграл важнейшую роль в истории своей страны, как, например, польский король Болеслав Храбрый в истории Польши. С Болеславом Иштван, кстати, то дружил, то воевал, то снова дружил. Непростые средневековые отношения, современным мыльным операм до таких поворотов сюжета далеко.
Кстати, по легенде, обратить венгров в христианство Иштвану велел именно я, явившись ему во сне. Не желая, из уважения к венграм и к красивым легендам, здесь ничего ни подтверждать, ни опровергать, замечу, однако, что иногда сны – это всего лишь сны.
Иштван пережил всех своих детей, что привело к кровавой смуте в борьбе за власть после его смерти. События развивались вполне в духе «Игры престолов» и заслуживают не одной книги. Достаточно сказать, что одного из главных претендентов на престол, князя Нитры Вазула, бывшего двоюродным братом Иштвана, ослепили горячим свинцом по приказу то ли жены Иштвана Гизелы Баварской (официальная версия), то ли по приказу занявшего трон племянника Иштвана Петра Орсеола, то ли по приказу самого Иштвана (непопулярная, но вполне правдоподобная версия), еще при жизни Иштвана.
Поборов с немалым трудом желание выпить пива на террасе одного из многочисленных ресторанов, окружающих площадь, и послушать веселые чардаши духового оркестра, играющего у собора, я вытираю пот со лба и иду дальше по улице Сас.
Мои надежды найти нужного мне человека у одного из высоких бизнес-центров на пересечении с улицей Яноша, мраморные коричневые стены и зеркальные окна которых резко контрастируют с изящно-ажурной неоклассической отделкой всех других домов на улице, увы, не увенчиваются успехом. Я прохожу мимо огромных колонн пафосного, но на удивление симпатичного, здания Национального Банка Венгрии, в котором явно заметно влияние монументальной советской архитектуры сталинского периода, и сворачиваю в сквер Площади Свободы.
Мне нравится это место с его фонтанами, монументами и красивейшими зданиями вокруг – неоклассика и ар-нуво. Будапешт я люблю, но бывать мне здесь приходится нечасто. Как-то так получается, что город не входит в сферу моих постоянных интересов. Тем приятнее снова побывать здесь.
Я принимаю фаталистское решение о том, что на ловца и зверь бежит, сажусь на лавочку и жду. Если за полчаса я не найду подходящую персону, придется идти на встречу с Шандором Гелленхази, как есть.
Удача улыбается мне через шесть минут и сорок две секунды. Он появляется со стороны улицы Аулиха. Задумчивый молодой человек около тридцати лет, высокий, черные волосы аккуратно пострижены. Идет быстро, глаза опущены в задумчивости. Несмотря на жару и выходной, в темно-сером костюме и в галстуке того же цвета, в руке коричневый портфель. Я даже засомневался. Так бывает – когда чего-то очень ждешь, а потом оно вдруг исполняется, начинаешь сомневаться и искать, в чем подвох. Но времени для раздумий нет, не гоняться же за ним потом по всему скверу. Я двигаюсь вперед и вхожу в своего нового носителя.
Его зовут Иштван. Иштван Фаркаш – распространенное в Венгрии имя и не менее распространенная фамилия. Галстуку и портфелю в выходной находится вполне понятное объяснение: Иштван – старший консультант в Прайс Вотерхаус Куперс, чей офис находится недалеко отсюда, на улице Башчи-Жилински. Завтра у Иштвана встреча с важным клиентом – крупнейшей в Венгрии нефтяной компанией. Иштван ведет этот проект, первый такой крупный проект в его жизни, поэтому приехал в офис в выходные проверить документы и подготовиться. Конечно, костюм и галстук в воскресенье не обязательны, но наш Иштван очень серьезный и обстоятельный человек. Однако для своей жены и маленького сына, который родился полтора месяца назад, он совсем другой – добрый, веселый и заботливый. Ему непросто переключаться между работой и домом, поэтому сегодня он решил немного прогуляться по центру, прежде чем ехать домой. И встретил меня.
Молодой матери Илоне придется немного подождать своего мужа, но я не забуду это ожидание вознаградить. Возможно, покупка маленького уютного домика в одном из пригородов Будапешта, о которой так любят мечтать Иштван и Илона вечерами, случится гораздо раньше, чем они ожидают.
Я бросаю взгляд на задумчиво озирающегося на скамейке Золтана Ковача, киваю ему. Он машинально кивает в ответ, удивленно оглядывая меня. Я же, перейдя площадь, сажусь на скамейку, достаю айфон и набираю номер Шандора Гелленхази.
Нельзя назвать голос господина президента банка довольным, но, узнав кто я, и кого представляю, он соглашается на срочную встречу. У меня есть час до нее, и я решаю дойти до угла улиц Бажа и Шонди, где находится офис Эгрес Банка, пешком, прогулявшись по главной улице города – проспекту Андраши.
Главная парадная улица Будапешта протянулась на два с половиной километра от площади Эржебет до монументальной и помпезной площади Героев. Грандиозная идея строительства парадного проспекта во втором важнейшем городе Австро-Венгерской империи была приурочена к празднованию тысячелетия обретения венграми своей новой родины. Небольшое племя, вышедшее из зауральской тайги, отделившись от своих родственников – хантов и манси, долго скиталось в причерноморских и приазовских степях. Как долго – доподлинно неизвестно, но, вероятно, не меньше нескольких сотен лет. Что известно точно, так это то, что в 896 году племена «унгров» пересекли Карпаты и поселились в Трансильвании, откуда постепенно овладели всеми землями современной Венгрии.
Наступление в 1896 году тысячелетия этого великого для страны события, помимо обширных празднеств, ознаменовалось и масштабной перестройкой центра Будапешта. Проспект в Пеште, носящий имя Радиального был переименован в проспект Андраши (в честь министра иностранных дел Австро-Венгрии Дьюлы Андраши) и расширен. Более двухсот домов были снесены и заменены новыми в псевдоисторическом стиле. На помпезном, но очень уютном проспекте разместилось и здание Оперы, одно из красивейших театральных зданий в мире, и Музыкальная академия Ференца Листа, и Венгерский университет изобразительных искусств, и многочисленные иностранные посольства.
При этом, несмотря на свой величественный статус, претендующий на славу парижских Елисейских полей, это очень приятное и даже тихое место для прогулок. Высокие деревья, плотной стеной отделяющие боковые проезды-дублеры от основной проезжей части (тоже неширокой по нынешним меркам), создают плотную тень, в которой так приятно прогуливаться в жаркий летний день, как сегодня. Вокруг есть, на что посмотреть, и есть, как провести время – множество милых кафе и ресторанов готовы насытить вас пищей плотской, а музеи и театры – снедью духовной.
Проспект не раз менял свои имена. После Второй мировой войны он носил имя Сталина. Во время революционных событий 1956 года получил имя проспекта Молодежи, а после подавления восстания и оккупации Будапешта советскими войсками назывался проспектом Народной республики. Историческое имя – проспект Андраши – вернулось к нему только в 1989 году.
Мне хотелось бы задержаться здесь подольше. Пройтись из конца в конец. Через площадь Героев дойти до парка Варошлигет и побродить по замку Вайдахуняд, который был построен из дерева к тому же самому празднованию тысячелетия обретения родины в качестве театральной декорации, но так понравился жителям, что было принято решение построить его из камня, что и было сделано к 1908 году. Хотелось бы заглянуть в купальню Сеченьи – всё-таки самый большой банный комплекс Европы. А потом прокатиться обратно в центр подо всем проспектом Андраши по самой старой в континентальной Европе линии метрополитена, построенной аж в 1896 году в честь, ну конечно же, пресловутого празднования тысячелетия.
