Kitabı oku: «Обелиск», sayfa 3

– Может, хватит уже, а? – облокотилась она на угол его стола, складывая на груди руки. – Ладно, эти. Но ты-то…

Коллега упорно продолжал смотреть в пустые редакционные бланки, всем своим видом игнорируя. Отгораживаясь. Прячась.

– Чейз, брось. Я же должна знать, что делать. Мне реветь в туалете или писать «по собственному»?

Ни первое, ни второе в планы, естественно, не входило. В план входило расколоть белобрысого, чтобы по пути в отдел фотографии решить, как бить ублюдка: по самолюбию – в пах, или по кошельку – в дорогие объективы.

Усилием воли отложив бумаги, Чейз наконец поднял на нее глаза. Обиженные, но не злые.

– Делай что хочешь, Стоун, – буркнул он и хотел было вновь отвернуться, но не выдержал. Он никогда выдерживал. – Но я бы ставил на увольнение. И не по собственному.

– Эй, да что такого этот хмырь наплел? – она шутливо стукнула его кулаком в плечо, но все же почувствовала, как в груди предательски зашевелилось беспокойство. – Что такого можно было придумать?

Репортер уже открыл рот, но был бесцеремонно прерван неприятной трелью – стационарный телефон на соседнем столе звонил впервые за много месяцев. Ее телефон. На ее столе.

В трубке тишина. Напряженная, давящая, а потом церковным набатом по ушам три быстрых слова. «Зайди ко мне».

– Он? – беззвучно спросил коллега, с ужасом глядя, как белеющие пальцы зажимают и крутят провод.

– Он, – напускная бравада развеялась окончательно, разлетевшись пылью. Потому что дело явно пахло керосином. – Кажется, мне хана.

По своему обыкновению Уиллис сидел, склонившись над широким столом, задумчиво листая макет будущего выпуска. Пальцы вертели кислотно-желтый маркер, зачеркивали, обводили, помечали. Внимательные глаза изучали каждую букву и строчку в поисках недостающих запятых и лишних пробелов. Она знала, что он слышит шорох шагов, видит длинную тень, чувствует аромат духов. Новых. Те, что дарил когда-то он, она больше не брала в руки.

Но нет, Уиллис не был бы собой без этой паузы. Той, что затягивается петлей на шее у безалаберных сотрудников, которых с завидной частотой он приглашал на эшафот. Таким же звонком.

Но неприятных стычек было довольно – все места по квоте вчера забрал урод Ройс. Не сегодня, Уиллис. Не сейчас.

– Вызывал? – без приветствий и улыбок. Так, как они общались последние месяцы на всех планерках. Скупые вопросы и короткие ответы, потому что иначе – никак.

– Сядь, – процедил сквозь зубы редактор, так и не оторвавшись от стола. – Будь добра.

В этот момент она могла поклясться, что слышит ход стрелки его наручных часов. Этот же звук бил по ушам полгода назад перед тем, как он взорвался: ударная волна сбила с ног, а клубы дыма отравили глаза. И вот опять. Та же тишина, которая приходит перед раскатом грома, наступает за миг до начала смертельной битвы, накрывает посреди ночи и не дает дышать. Бездушная стрелка на таймере атомной бомбы.

– Что-то не так со статьей? – подчеркнуто равнодушно прервала она молчание, все еще надеясь на просто рабочий разнос.

– Со статьей все в порядке, – наконец поднял глаза Джон. – А вот что не так с тобой?

– Тебе придется конкретизировать вопрос, – она подняла бровь, зная, что отсчет уже пошел.

Уиллис резко зажал пальцем маленькую кнопку на столе, и жалюзи послушно скрыли от посторонних глаз стеклянный кабинет. Бури не избежать. Она уже началась.

– Объясни мне, черт тебя дери, что ты творишь, Стоун? Хоть раз, мать твою, скажи правду! Потому что я не знаю, как существовать с тобой в одном мире. Что ты вообще за сука такая, а? – Уиллис вскочил и навис над столом, будто хотел перепрыгнуть через горы бумаг, протянуть руки и придушить ее. И, наверное, оно бы того стоило.

– Уиллис, ты о чем? – она попыталась вспомнить, где могла облажаться. Ни единой промашки за полгода.

Хотя, последняя ошибка с лихвой компенсировала все, что угодно. Даже скан задницы на первой полосе – мелочь в сравнении с тем, что она натворила.

– Ты сказала, что не создана для этого. Сказала, что не способна в принципе. Но не проходит и сраных полгода, а ты уже съезжаешься с каким-то недоноском. Выходит, – шеф уже давно перешел на крик, не обращая внимания ни на надрывающийся телефон, ни на ее окаменевшее лицо. – Выходит, мать твою, что не способна ты быть только со мной! Так, Стоун? Да? Отвечай, черт тебя дери, когда я спрашиваю!

И снова эта звенящая тишина. И ход часов на руке. Но вот по кабинету разнесся второй взрыв, и не тот, к которому можно приготовиться. Неожиданно для себя самой она рассмеялась. Расхохоталась до боли в животе и совсем не элегантных поросячьих визгов. Значит, вот как ублюдок решил ей отомстить. Без порнографических фото и похабных шуточек – одним коротким разговором за утренним кофе с болтливой ассистенткой Уиллиса.

Редактор все еще тяжело дышал, пытаясь унять бешеное сердце, под заливистый смех, пока, наконец, ситуация не дошла до той прекрасной абсурдной точки, когда смешно должно стать всем. Хорошо, что чувства юмора Уиллису было не занимать. И вот он, наконец, прыснул, невольно любуясь, как ее вновь складывает пополам от смеха.

– Мимо, да, Стоун? – наконец уже мирно спросил Джон, а в глазах, как когда-то давно, мелькнула теплая искорка, словно и не было этих мрачных месяцев.

– Мимо, Уиллис, мимо. – Все еще пытаясь отдышаться, хрипло ответила она.

– Значит, не съехалась? – Он выдохнул и расслабил плечи.

– Не съехалась. Не с кем. – Сдержать улыбку не получилось, хотя она и старалась.

– Не врешь? – Недоверчиво свел он брови, ища глазами подвох.

– Не вру, – успокоившись, ответила уже серьезнее. И сжала под столом кулак, решаясь. – Он просто сосед сверху. Но ты должен кое-что узнать.

Еще час назад она твердо намеревалась вычеркнуть страшный вечер на крыльце из памяти – не помнит, значит не было, а если не было, то и переживать не о чем. Но теперь, глядя на вновь темнеющего Уиллиса, понимала – урод все-таки ее поимел, потому что так гадко она не чувствовала себя очень давно.

– Значит, все-таки врешь, – мрачно решил он, опустившись в кресло.

– Я имею в виду не то, о чем ты думаешь, Джон. Я говорю о нашем мистере Ройсе. С ним пора что-то делать.

В памяти возникло укоризненное лицо Рейчел и ее «ты же понимаешь, что будут еще?». Ты права, дорогая. Ты как всегда права.

Спустя несколько минут Уиллис устало тер пальцами переносицу не в силах открыть глаза. О похождениях штатного фотографа ходили разные слухи, но всякий раз редакция предпочитала оставаться глухой, потому что грязные истории всегда касались кого-то другого, временного, нового, чужого. Сейчас все было иначе, потому что распоясавшийся говнюк полез к своим.

– Ты уверена, Эл? – еще раз переспросил он, втайне надеясь, что все это просто дурной сон. Потому что верить в то, что еще несколько часов она чуть было не распласталась под грязным уродом, не хотелось. Нынешняя, бывшая, любимая, ненавистная – это все еще была она.

– Нет, блин, не уверена, – огрызнулась Элизабет, нервно крутя в руках пачку ярких стикеров. – Пятьдесят на пятьдесят, Уиллис.

Да, Джонатан, тебе для любого заявления нужны стопроцентные обоснования. Заверенные экспертами, подкрепленные документами.

– Ладно-ладно, понял. Принял, – последний глубокий вдох и приговор. – Больше ты его не увидишь.

– Вот и славно, – кивнула она, подводя черту в неловкой беседе. – Все, ушла. Захочешь еще поорать – зови.

– Да пошла ты, Стоун, – найдя в себе силы на ироничный смешок, бросил он в удаляющуюся спину. – С тобой всегда одни проблемы.

А вот тут Уиллис не прав. Проблем с ней не было с самого первого дня, потому что она сама являлась одной большой ходячей бедой. Так они и познакомились. Сто лет назад, на какой-то важной пресс-конференции: он уже готовился вскинуть руку и задать свой тщательно выверенный провокационный вопрос, один из тех, что потом еще долго обсуждают в блогах и чатах, как вдруг по залу разнесся мелодичный голос. Вчерашняя студентка через ряд без спроса открыла рот и едва не довела несчастного мэра до инсульта, бесстрастно произнося прямые едкие слова. Те самые, что бывалый журналист по крупицам собирал заранее, анализируя, изучая, вникая в тему.

Об этом он рассказал ей когда-то давно.

Триумф был успешно упущен: на пьедестале, лениво закинув нога на ногу, уже восседала она – его личная катастрофа. На следующий день редактор, сгорая от злости пополам с любопытством, брезгливо открыл невзрачный сайт, для которого писала эта-чертова-девка, и едва не потерял дар речи: в потоке желтых сплетен и голословных заявлений яркими окнами вспыхивали они – серьезные и вдумчивые материалы, подписанные ее именем.

Этим он поделился гораздо позже.

Уже спустя неделю он водил мисс Стоун по своим стеклянным владениям, знакомя с новыми коллегами, а еще через месяц с ужасом понял, что хочет видеть нахальное лицо не только на планерках, но и в своей постели. В основном, в постели. И потратил добрый год, мучительно проходя все круги ада от отрицания к принятию, а потом еще один – завоевывая, убеждая и умоляя.

В этом он ей так и не признался.

– Зато со мной не бывает скучно, – напоследок подмигнула она через плечо. Негодяйка. Разбила сердце, выкорчевала душу, еще и издевается.

А нечего было орать.

Остаток дня Элизабет отрешенно наблюдала, как по офису беспокойно сновали юристы, как с этажа на этаж носился злой и красный Уиллис, как у кулеров толпились корреспонденты, как по углам шушукались корректоры. Рассеянно вертя в руках карандаш, терпеливо отвечала на вопросы пришедших к обеду детективов из местного участка. Раз за разом. По кругу.

Обстоятельно. Спокойно. Равнодушно.

Отмечала краем глаза толпу пиарщиков, размахивающих руками за прозрачными стенками в дальнем конце коридора, а еще впервые ловила на себе сочувствующие взгляды. Раньше на нее так не смотрели. Осуждающе – постоянно, понимающе – реже. С сочувствием – никогда. Из стервы, разбившей сердце всеми любимому шефу, она превратилась в жертву. И неизвестно, что было хуже.

Ближе к вечеру из редакторского кабинета вылетел и сам виновник торжества: злобным вихрем пронесся мимо по коридору, зажав под мышкой крафтовую коробку с барахлом.

– Тебе это еще аукнется, тварь, – еле слышно прошипел он, поравнявшись с Элизабет, заранее вставшей у выхода чтобы попрощаться. Улыбнуться. Отсалютовать.

– Что-что, прости? – громко переспросила она, театрально приложив ладонь к уху. – Не расслышала.

Лицо Ройса меняло цвет быстрее, чем светофор за углом: гневно-красный, негодующее-желтый, злобно-зеленый. Такие ни один художник в свою палитру не взял бы ни за какие коврижки, но подонку они шли. Гад хотел процедить что-то еще, но крепкий полицейский, дышавший в спину, его пыл быстро поумерил. Да, Ройс, это тебе не слабая девушка на темной улице, так что вдохни поглубже и шагай уже.

Лишь когда сгорбленная спина скрылась за зеркальными дверьми лифта, она поняла, что еле стоит на трясущихся ногах. Она могла обмануть Чейза, Рейчел и даже внимательного Уиллиса, но себя не обманешь – было страшно. Видеть эти глаза, слышать этот голос, чувствовать несвежий запах изо рта у своего лица. Кошмар как, мать его, страшно.

Наконец, сумбурный и скверный день подошел к долгожданному концу. Хотелось вычеркнуть, выбросить, вырвать его, но к семи часам на ее столе появился букет цветов с сердечной запиской от владельца издания, между строк которой читалось «надеюсь, обойдемся без шума». Рядом удивленно вытаращил глазки-пуговки маленький плюшевый мишка от Чейза.

«Да, дружище, выбор утешительных подарков – не самая сильная твоя сторона», – думала она, выходя из редакторского аквариума в холодный февральский вечер, но набитое опилками недоразумение все же прихватила. Решила, что раз забыть не выйдет, будет стараться помнить не ужас слабости, а триумф силы. А любому триумфу нужен свой памятник, пусть и плюшевый.

Казалось, что этот день уже не способен удивить. Такие выдаются нечасто, но навсегда остаются в памяти, потому что под конец ты уже пуст, выпотрошен. И даже рухни сейчас НЛО с серыми человечками, на лице не отразится ни единой эмоции. Их просто нет – капитулировали из обессиленного разума, запрыгнули в легкие корабли и отправились в дальнее плаванье к теплым берегам.

Но у вселенной, видимо, были другие планы.

У стены ее ждал он – амбассадор черного. В своих идеально отглаженных брюках и безукоризненно прямом пальто. Светлую шею небрежно укрывал шерстяной шарф, а длинные пальцы прятались в матовой коже перчаток. Холодные голубые глаза равнодушно скользили над серой массой спешащих клерков, а правая нога лениво попирала гранитную стену.

– Добрый вечер, – и снова этот ровный голос, будто заранее записанный бездушным роботом.

– Что вы здесь делаете? – Выдала она вместо приветствия.

Ответь, что просто проходил мимо и решил прикорнуть у первой попавшейся стены. Ради всего святого, скажи, что ты здесь случайно. Сделай удивленное какая-неожиданная-встреча лицо. Ну же.

– Жду вас, – и опять ни единой эмоции. И совсем не те слова. – Разве не очевидно?

И вот уже флотилия, не успевшая проплыть и сотни ярдов, возвращается в порт, выгружая из трюмов удивление, досаду, панику и… любопытство. С последним грузом надо быть осторожнее, потому что на флоте он нынче вместо пороха.

– Зачем? – И это все, на что способна опытная журналистка? Всего одно, да еще и такое банальное слово. Бери она так интервью, давно бы уволили.

– Зачем что? – переспросил Морс, отрываясь от стены.

– Зачем вы меня ждете… – Это уже похоже на диалог в классе коррекции. Соберись, мать твою. Но никакого достойного и остроумного продолжения за этим не последовало, только предательски задергался глаз.

– Чтобы проводить домой, – он ответил медленно, терпеливо, чтобы точно дошло. В класс коррекции он забрел случайно – свернул не туда по пути из Гарварда. – Разве это не очевидно, Элизабет?

И вот уже беспокойство перед встречей в кабинете Уиллиса кажется каким-то мелким, по-детски глупым: тогда керосином и близко не пахло. Потому что им запахло сейчас. Без криков, без обвинений, без искр из глаз. А ведь он только назвал ее по имени…

Неожиданно для себя Элизабет кивнула и сделала шаг в сторону заснеженной улицы. Молча задала направление движения, даже не оборачиваясь, потому что каждым позвонком чувствовала – он идет следом. Краем глаза видела, как где-то неподалеку яростно захлопывается дверь знакомой синей «Ауди», на которой ездит Уиллис. Но сейчас ей не было до этого дела.

Главным достоинством Морса было умение молчать. За те полчаса, что они брели вдоль затопленных выхлопными газами и яркими желтыми шашечками улиц, Мистер-из-4В не проронил ни слова. Просто шел рядом – незнакомец, которому случайно оказалось по пути.

«Рейч бы уже пересказала все смешные истории из колледжа, перечислила топ-100 любимых фильмов и показала полсотни фотографий своего шнауцера», – с тоской думала Элизабет, провожая взглядом пролетающие мимо машины.

Но она – не Рейчел. У нее нет смешных историй из колледжа – только стыдные. И фильмов любимых тоже нет – одни книги. И собаки у нее нет. Хотя хотелось бы.

Но мистера Морса, кажется, ничего не смущало. Ровный шаг. Ровная спина. Ровное все. И почему-то это успокаивало лучше глотка бурбона перед сном, действовало быстрее крепкой сигареты. И вот уже внутри не плясали черти, не холодело сердце, не тряслись поджилки.

Город вокруг стих, и она осталась одна – ни дыма, ни шума, ни ветра: будто скользнула на другую параллель, где есть только она, эхо неспешных шагов и мягкие пушистые снежинки, искрящиеся в теплом свете фонарей. До чего же красиво.

– Как прошел ваш день? – Неожиданно даже для себя обернулась к провожатому Элизабет.

– Как у любого, кто только что сменил жилье, – Он продолжил смотреть вдаль, но ответил мягко, словно понимал, что разговор пуст лишь на вид.

– С подъемом мебели справились? – и она тоже смотрела вперед, обращаясь к воздуху. – Лестница у нас узковата.

– Грузчики сработали прекрасно, – в ту же пустоту произнес он. – Проблем не возникло.

Как прошел ее день Морс благоразумно спрашивать не стал. Спокойные вопросы и такие же ответы – холодным снежинкам. Так Элизабет узнала, кто именно увел у нее из-под носа первое издание «Триумфальной арки», которое она планировала купить в книжной лавке «Барнс и Нобель». Приняла на веру, что самые красивые озера нужно искать в хорватских лесах, и даже тихо хмыкнула, услышав бородатую шутку Леттермана.

А еще, удивляясь самой себе, рассказала, как однажды с похмелья перепутала заместителя мэра Холла с мистером Хиллом из какой-то далекой школы и терзала опешившего учителя каверзными вопросами о проблемах города. А тот возьми, да и придумай вполне приличную альтернативную схему локализации аварий на водоводе. Спустя день вся редакция аплодировала, скандируя ироничный заголовок «Математик из Талсы решил коммунальную теорему Нью-Йорка».

Лица Морса она не видела, но могла поклясться, что в этот момент его губы тронула невесомая улыбка.

И так, тихо переговариваясь не друг с другом, а с холодным февралем, они дошли до Грин-стрит. Безрукие работяги сегодня постарались – двери не украшали раздражающие бумажки, и в окнах горел свет. Заметив секундное замешательство у того-самого-вчерашнего-крыльца, Морс невозмутимо развернулся и на ходу предложил обойти квартал.

И, черт возьми, как же ей это понравилось. Но приблизившись к каменным ступенькам второй раз, она вновь застыла.

– Решайте, Элизабет. Либо вы, либо страх. Отныне или вы будете управлять им, или он вами.

Задумчивые голубые глаза смотрели внимательно, спокойно. Не торопили и не давили.

И, закрыв свои, она решительно шагнула вперед, оставляя за спиной пугающую ночь и нервное утро, духоту стеклянного аквариума и давящий узел, что надувался внутри весь день под всеми теми сочувственными взглядами. И даже не обернулась.

– Доброй ночи, мистер Морс, – тихо произнесла она, не отрывая взгляд от синей двери на первом этаже.

– Доброй ночи, Элизабет, – кивнул он и неслышно поднялся по лестнице.

Часть 3. Страшные сказки

«С тебя должок.»

– Быстро, однако, – Элизабет нетерпеливо щелкнула по иконке нового письма, отображающегося на экране. – И что же ты нашел?

Глаза скользили по дрожащим строчкам на мониторе, пальцы отбивали чечетку на клавиатуре. Острый взгляд изучал схематичные рисунки, фотографии холодных безжизненных лиц, заключения, подписи и даты.

– Что там? – Рейчел бесцеремонно опустила подбородок на плечо подруги и тут же скривилась. – Фу, мертвецы! И как тебе не противно?

В этом вопросе, как, собственно, во почти во всех, они с Рейч расходились во мнениях. Выросшая в обществе мягких игрушек, рыжеволосая кудряшка предпочитала смотреть на мир под одним конкретным углом. В противоположном же сидела она: словно воспитанная не тёплыми руками, а стаей волков, Элизабет тянулась к мрачным историям и страшным сказкам с плохим концом. Главные герои в них всегда умирают в зубастой пасти дракона, а принцессы седеют в своих одиноких башнях. Эти истории были ей ближе, потому что действительно походили на реальную жизнь.

– Брысь, – шикнула Стоун в веснушчатое ухо. – Ты мешаешь мне работать.

– Ты в отпуске, дорогая! – рыжеволосая недовольно сложила руки на груди, облокачиваясь на край стола. – Отпуск, понимаешь? Время, которое ты тратишь на другие вещи! Кстати, а сколько тебе дали?

– Шесть лет общего режима, – буркнула Элизабет, откидываясь на спинку кресла. – Ничего не дали: Уиллис просто выставил меня из редакции на неделю, сказав, что после таких потрясений любому требуется отдых. Словно его кто-то просил. Так что, раз не могу работать там, буду делать это здесь. Мне нужен не чертов отпуск, а моя работа.

Говорила и сверлила глазами Рейчел. Уверенно, бескомпромиссно. И молилась, чтобы та не раскусила обман. Потому что она лукавила – идея взять перерыв поначалу показалась крайне привлекательной.

Первый день по-честному пыталась валяться в кровати до обеда, мокнуть в ванной, пока не полопаются мыльные пузыри, попивать вино, вальяжно листая томик Мора. Но сон не шел, вода раздражала, вино казалось кислым, а страницы расплывались. Потому что всякий раз, закрывая глаза, она видела его. Холодные. Голубые.

Единственным доступным способом выбросить из головы беспокойные образы была работа, а потому, когда на следующее утро в дверь постучала Рейч, рассчитывая вытащить подругу на бодрую пробежку, бесконтрольный шоппинг и безбашенную пьянку в баре – те самые вещи, которыми занимаются нормальные люди в отпуске – она уже сидела, уткнувшись в монитор.

Прости, Рейчел, но тебя опрокинули.

– Я начала это еще до отпуска, и не могу бросить на целую неделю, – ставя точку, Элизабет вернулась к своим мертвецам. Их глаза хотя бы были сомкнуты. – Тем более, когда я что-то нащупала.

А вот это было чистой правдой. Перед ней мелькали шесть имен, которые вскоре украсят гранит городских кладбищ. Шесть смолкших сердец. Абсолютно разных, ничем не связанных при жизни, но единых в смерти.

– И что же наша мисс Марпл нащупала? – саркастично сощурилась Рейч. – Какая сенсация может быть важнее нашего девичника?

Элизабет лишь отмахнулась и нашарила рукой телефон. Не прошло и десяти затяжных гудков, как в трубке раздалось сонное бормотание.

– Какого хрена, Стоун? – прохрипел раздраженный голос. – На время смотрела?

– Смотрю прямо сейчас, уже девять, – бесстрастно ответила она. – А еще смотрю на твое письмо. Ты уверен?

– В такую рань я ни в чем не уверен, – зевнули из динамика. – Но отчеты не врут, Эл. По-братски, с тебя три сотни и бутылка. И постарше той, что была в прошлый раз.

– Еще случаи были? – пропустив нахальную ремарку, уточнила она. – Такие же или похожие?

– Откуда я знаю, Стоун? Ты просила найти подозрительные сердечные приступы. Я нашел. И не просто подозрительные, а до ужаса стремные. Чего еще тебе надо, а?

– Ладно-ладно. Будет тебе бутылка, – она добавила голосу мягкости, той, с которой успокаивают детей. – Две, если продолжишь проверять сводки.

– По рукам, Нэнси Дрю, – хохотнул собеседник. – А теперь вали, маньячка, я хочу спать.

Элизабет нажала отбой и довольно посмотрела на Рейчел. Та лишь обреченно слезла со стола, и, подхватив пальто, направилась к двери.

– Черт с тобой, милая. Хочешь тратить время на тех, кому уже все равно? Твое право. Но я свой выпрошенный, между прочим, ради тебя, отгул проведу так, как это делают все нормальные люди, – бросила Боуз напоследок, в тайне надеясь разбудить в подруге совесть.

Но совесть – понятие неопределенное. Говорит на разный манер, убеждает, подталкивает к противоречиям. И никогда не успокаивается. И у каждого – своя. Поэтому горьких слов Элизабет уже не слышала, лишь рассеянно махнула рукой в сторону двери, все глубже закапываясь в документы. Разные больницы. Разные имена. Одна дата. Одно время. И чутье подсказывало, что подобное не могло быть случайностью.

– Совпадение – это падение сов, – объясняла она молчаливому ноутбуку, сверяя распечатки. – Как можно умереть в таком возрасте? Ни химии, ни шока. Твою мать, он просто отключился на рабочем месте! А эта? На беговой дорожке. А этот? И этот.

Здоровые, полные сил, планов, надежд. Интересно, о чем думала эта девочка, только недавно получившая аттестат? Знала ли, что сделает свой последний вдох в пыльной аудитории на глазах у темнеющих первокурсников? Заслуживал ли этот парнишка такую бесславную, ничем не примечательную смерть на кассе в обычном Старбаксе?

Свободная стена комнаты уже тонула в прикрепленных фотографиях и выдержках из отчетов аутопсии. Она бы протянула красную нитку между кнопками, бессовестно разорвавшими обои, но пряжи в ее доме отродясь не водилось. Часы летели незаметно, и к вечеру вино вернуло вкус, а забытый томик «Утопии» за ненадобностью потерялся под кучей исписанных зеленым маркером листов. Элизабет сидела на заваленном бумагами диване, удовлетворено созерцая результат на стене. Такая картина ей нравилась: живая, дышащая, еще миг – и заговорит. Красное полусухое сверкало в мягком свете ламп, в ванной шипела горячая струя воды, а из динамиков лились любимые смычковые переливы.

Беспокойный и бесполезный понедельник ушел в прошлое, уступив место кипящему, захватывающему вторнику.

Идеальному вторнику.

Безупречному вторнику.

Испорченному вторнику.

Потому что в синее дерево вновь требовательно постучали.

– Да, дорогая, что случилось? – ругаясь про себя, она распахнула дверь. Второй раз за день. Без предупреждения. – Поход в «Спа» отменился?

Без объяснений Рейчел влетела внутрь, оставляя хозяйку изумленно хлопать глазами в дверном проеме. Постояв еще немного, Стоун все же щелкнула замком и проследовала к дивану, на котором уже вовсю заливалась остатками бордо незваная гостья.

– Милая, ты в порядке? – осторожно опустилась Элизабет рядом с подругой, сдвигая на край бумаги.

Рейч лишь потеряно кивнула, отхлебывая вино прямо из бутылки. Наконец, взгляд остановился на уже всерьез обеспокоенном лице Эл.

– Почему ты мне не рассказала? – еле слышно прошептала рыжая, терзая пальцами этикетку на стеклянной поверхности. – Почему, а, коза?

– Не рассказала что, Рейч? – она мягко коснулась дрожащей веснушчатой руки. – Объясни, потому что я ни черта не понимаю.

– Почему ты не рассказала мне, что он такой? – карие глаза расширились, в них танцевали пугающие искры.

– Кто он? – Элизабет окончательно запуталась и нахмурилась.

Покусанные полные губы Рейчел приоткрылись, послышался слабый шепот.

– Морс…

– Да чтоб тебя, – Стоун тряхнула головой, выдохнула и откинулась назад. – Неужели нельзя было обойтись без этой театральщины?

– Я принесла тебе ужин и столкнулась с ним на входе, – продолжила шептать с безумной улыбкой веснушка. – Он просто невероятный. Я пропала. Впервые встречаю такого… Ты бы его видела! Он как из сказки!

Элизабет иронично повела бровью. Невероятных мужчин Рейчел встречала не реже раза в неделю. И все они были потрясающими, «теми-самыми», уникальными. Объединяло их лишь одно – уже через несколько дней они испарялись, сливаясь с безликой массой таких же сказочных персонажей.

– Ты же не против, Эл? – Боуз беспокойно покосилась на смеющуюся подругу. – Эй, я не шучу. Он точно тот самый, поверь, я знаю. Будто раньше я спала, а сейчас очнулась. Все другое – цвета, запахи. Это оно, я знаю.

– Да пожалуйста, – подняла она открытые ладони. – Штурмуй лестницу к 4В хоть сейчас.

– Сейчас не получится. Он ушел. – расстроенно опустила голову Рейчел.

– Ну, значит, потом, – усмехнулась Элизабет, поднимаясь с дивана. Винный ящик со скрипом открылся, и на свет появилась новая бутылка. – Ну, что, дорогая, за новую любовь?

– Не смешно, – огрызнулась Рейч, сжимая кулачки. – Сейчас все серьезно.

– Ладно-ладно, – доставая второй бокал, терпеливо заверила Элизабет. – Как скажешь. Дерзай, я обеими руками за тебя.

Рейчел недоверчиво покосилась на Стоун, но вино все же приняла. Напряженная тишина вздрогнула от звона стекла и вскоре исчезла с концами, уступив место расслабленным разговорам.

– Ах, да, кстати, – опустошив бутылку, спохватилась Рейч, копаясь в небрежных складках пальто. – Вот, лежала у тебя под дверью.

Под серой упаковкой мелькнул хорошо знакомый корешок.

«Триумфальная арка».

Первое издание.

То, что она так хотела купить.

То, что купил он.

В памяти вновь холодным огнем вспыхнули голубые глаза, а в груди предательски дрогнула, казалось, давно лопнувшая струна.

«Какого черта», – гудящим роем в ее голове пронеслись сразу десятки мыслей и образов.

– Эй, Эл, ты чего? – обеспокоенно спросила Рейч, вытаскивая подругу из тумана. – Все нормально?

– Да-да, милая, все хорошо. Думаю, последний бокал был лишним, – одернув себя, поспешно выпалила она. – Пожалуй, пора ложиться.

– Мне остаться? – понимающе улыбнулась веснушка. – Можем одеться в твои дурацкие детские пижамы и посмотреть что-нибудь перед сном.

– Нет, я просто хочу спать, – покачала головой Элизабет, резко вставая. – И тебе не помешает, к слову. Тебе-то завтра на работу.

– Да, точно, – поникшая Рейч накинула пальто. – Тогда до завтра.

– Да, наверное, – бросила она в ответ, незаметно провожая подругу к двери. – Крепких снов, милая.

Поджав губы, Рейчел молча махнула рукой на прощанье. Скрипнули петли, щелкнул замок: 2В погрузилась в тишину.

Прости, Рейч, но тебя обманули.

Этой ночью не будет смешных пижам и глупых комедий. Не будет легкого и звонкого девичьего смеха. Только робкий свет одинокой лампы, купленной взамен той, что перекочевала в квартиру этажом выше. И слабый шорох страниц.

«Триумфальная арка».

Первое издание.

То, что купил он.

То, что решил подарить ей.

Второй раз за последние дни она встречала рассвет с открытыми глазами. Наваждение, накрывшее с головой вечером, не отпускало всю ночь, и так, считая часы до утра, недвижно просидела на заваленном распечатками диване, изредка поправляя плед на озябших плечах. Время тянулось медленно, как патока, вяло и нехотя отсчитывая минуты. Часы хотелось сорвать и швырнуть в открытое окно. Но, наконец, испуганные стрелки указали на семерку.

Запивая таблетку аспирина горячим кофе, Стоун поморщилась, прикидывая, сколько будет стоить очередная бутылка коллекционного виски. Торопливо натягивала брюки, ворчала, путаясь в рукавах черного джемпера. Понедельник разочаровал, вторник сбил с ног, среда уже сейчас показывала свой скверный характер, но Элизабет упорно игнорировала сосущее под ложечкой беспокойство.

– Да черт с вами, – бросила она лежащей на диване книжке и громко хлопнула дверью напоследок.

Книга благоразумно промолчала, лишь страницы разочарованно качнулись на ветру, прощаясь с резкими шагами.

* * *

– Брось, Кинг, дай взглянуть, – старательно отыгрывая обаяние, спустя час Элизабет водила пальцем по столу неприветливого детектива. – Всего разок одним глазком. И больше ты меня тут не увидишь.

– Ты всегда так говоришь, – проворчал в ответ усатый мужчина средних лет в мятой рубашке. – Нарочно приперлась так рано? Знала, что я после ночной?

– В мыслях не было! – Стоун округлила глаза и удивленно подняла брови. – Но, возможно, чувствовала, что тебе понадобится кофе, – невинно добавила она, ставя на стол большой дымящийся стакан.

– И что мне с тобой делать, а? – всплеснул Кинг руками. – Выставить бы тебя отсюда на все четыре стороны.

– Ты всегда так говоришь, – подмигнула Элизабет. – Брось, это же я. Одним глазком, на минуту. Для тебя – пустяк, для меня – дело жизни и смерти.

– Черт с тобой, – вздохнул полицейский, отхлебывая горячий напиток. – Пошли. Но только на минуту.

– Ты лучший, Кинг. Без шуток. И знай, что это действительно важное дело.