Kitabı oku: «Ведьмы из Варбойс. Хроники судебного процесса», sayfa 3

Леди Кромвель

Попущением Божьего провидения, вскоре после того, как господин Гилберт Пикеринг вернул ребенка домой, через месяц или около того, в дом господина Трокмортона прибыла леди Кромвель, супруга сэра Генри Кромвеля, рыцаря (который тогда находился в Рамси, городе в двух милях от Варбойс), вместе со своей невесткой, миссис Кромвель, чтобы посетить этих детей и утешить их родителей, с которыми была хорошо знакома²⁰. Она совсем недолго пробыла в доме, когда все находившиеся там дети впали в припадок и так ужасно мучились, что поразили своим видом доброе дамское сердце настолько, что она не могла удержаться от слез. После чего леди вызвала старую мамашу Сэмуэл. Та не решилась отказаться, поскольку ее муж был арендатором сэра Генри Кромвеля, но как только пришла, детям стало еще хуже, что послужило причиной больших сожалений. Тогда леди Кромвель отвела мамашу Сэмуэл в сторону и решительно обвинила ее в этом колдовстве, используя очень резкие выражения. Но та сухо их все отвергла, сказав, что господин Трокмортон и его жена к ней очень несправедливы, обвиняя ее без причины. Леди [Кромвель] ответила, что ни господин Трокмортон, ни его жена не обвиняют ее, но это делают сами дети в своих припадках, или, точнее, Дух в них.

Одна из сестер, по имени мисс Джоан, находясь в припадке и услышав, как старуха так себя обеляет (поскольку не слышала ни леди [Кромвель], ни кого-либо другого), сказала, что именно она [мамаша Сэмуэл] причина всего этого, и Дух, как заявила девочка, говорит ей об этом прямо сейчас: спрашивает, слышит ли его кто-то кроме нее; утверждает, что пронзительно визжит в ее ушах; удивляется, что никто его не слышит; хочет, чтобы слышала старуха. Но мамаша Сэмуэл так и продолжила все отрицать. Тогда леди Кромвель решила отвести ее в другую комнату, чтобы допросить более тщательно (присутствовал [также] господин доктор Холл [Hall], доктор богословия), но та наотрез отказалась идти с ними, предоставив множество оправданий, чтобы удалиться домой. В конце концов, когда леди [Кромвель] поняла, что никакими ласковыми словами ни она, ни кто-либо другой не смогут уговорить ее, и что та вскоре уйдет, то внезапно сорвала с нее платок и, схватив ножницы, отрезала прядь волос, которую (вместе со старухиной повязкой для волос) скрытно передала госпоже Трокмортон, матери этих детей, желая, чтобы та их сожгла. Мамаша Сэмуэл, осознав, как с ней обошлись, обратилась к леди [Кромвель]: «Мадам, почему вы так со мной поступаете? Я никогда не причиняла вам никакого вреда пока еще». Эти слова впоследствии припомнили, но в то время на них никто не обратил внимания. К вечеру, отбывая, леди [Кромвель] оставила детей почти такими же, как когда встретила их.

Той же ночью, как покинула Варбойс, леди Кромвель много страдала грезами, связанными с мамашей Сэмуэл. Во сне ее невыразимо странно допекала кошка, которую (как она полагала) подослала мамаша Сэмуэл, приказав пощипывать кожу и плоть повсюду по рукам и телу. Ночью в своей кровати леди так беспокоилась и боролась, так ужасно вскрикивала, обращаясь к этой кошке и мамаше Сэмуэл, что разбудила свою соседку по кровати, которой была вышеупомянутая миссис Кромвель, супруга почтенного господина Оливера Кромвеля, сына и наследника сэра Генри Кромвеля, которого той ночью не было дома. Миссис Кромвель, проснувшись и увидев леди в таком смятении, разбудила ее, за что леди много благодарила, сообщив, как была мучима во сне мамашей Сэмуэл и ее кошкой со многими другими подробностями, которые очень хорошо запомнила. После таких страхов она не могла успокоиться и заснуть всю оставшуюся ночь. А через некоторое время леди [Кромвель] впала в престранную болезнь. И так продолжалось вплоть до ее смерти, которая наступила примерно через год с четвертью после ее визита в Варбойс²¹. Манера ее припадков сильно походила на те, что были у детей, исключая лишь то, что она всегда находилась в ясном сознании. Иногда у нее случались боли то в одной руке, то в другой, а то и в ноге, в одной или другой, и много раз болела голова. Порой у нее прихватывало один из пальцев на руке или ноге. И всегда потряхивало беспокоящее место, будто в судорогах. И эта фраза мамаши Сэмуэл (которую та произнесла в Варбойс, о том, что «Мадам, я никогда не причиняла вам вреда пока еще») никогда не выходила у нее из головы. Но оставим эту добрую леди на небесах с Богом и вернемся к нашим детям.

Свидетельства Генри Пикеринга

Вскоре после Рождества в 1590 году (хотя за прошедшее время произошли сотни удивительных случаев, рассказ о которых мы пропустим) господин Генри Пикеринг, дядя этих детей, будучи тогда студентом в Кембридже²², отправился в дом господина Трокмортона и провел там три или четыре дня. Он захотел поговорить с мамашей Сэмуэл и, выбрав удобное время, попросил двух других знакомых студентов, находившихся в городе, пойти с ним. Те согласились, и так без задней мысли они отправились к дому господина Трокмортона. На этом пути, выйдя из своего дома, дорогу им пересекла мамаша Сэмуэл. Заметив это, они решили спешно последовать за ней и задержать возвращение, поскольку муж у нее был человеком суровым и, узнав, не стерпел бы ее беседы с кем-либо. Она шла в соседний дом за дрожжами, неся в руке маленькую деревянную кружку и в подоле немного ячменя для обмена на дрожжи. Пока она направлялась к тому дому, студенты постоянно следовали за ней. Они слышали, как она обратилась с просьбой к соседке, но у той не оказалось, чего просили.

Когда старуха собралась возвращаться, студенты попытались заговорить с ней, но она была не склонна останавливаться. Все же их попытки задавать вопросы вынудили ее идти немного медленнее. При этом она отвечала раздраженно и очень громко, не желая слушать кого-либо кроме себя. Один из студентов предложил ей сохранять женское достоинство и быть тише. Она ответила, что родилась на мельнице, появилась на свет при шуме, у нее свои дела, и она не может говорить тише²³. Большей частью в своей речи она бранила господина Трокмортона и его детей, говоря, что он несправедлив к ней, что в страдании своих детей разыгрывает забаву, обвиняя ее, ставя под сомнение ее доброе имя. Она часто повторяла, что припадки этих девочек не более чем беспутные проказы, и если бы они были ее детьми, то она не удержалась бы, чтобы наказать каждую, одну за другой. Студенты осведомились о ее служении Богу и исповедании веры. Но все, чего они смогли добиться, было то, что ее Бог избавит ее, ее Бог защитит ее и воздаст ей за ее врагов. Всегда использовались фразы типа «мой Бог сделает то или это для меня», что было отмечено одним из студентов. И он спросил, один ли у нее Бог и служит ли она тому же Богу, которому служат другие? Она ответила: «Да, это так». Но вопросы про «моего Бога» и про «Бога на небе и на земле» доставили ей большое беспокойство. В конце концов она вынуждена была уйти, сказав, что муж побьет ее за долгую задержку. Тогда дядя этих детей, который был тронут более остальных, сказал на прощанье, что если она та женщина, что околдовала детей, то Божье отмщение наверняка настигнет ее прежде смерти, и сколько бы она ни обманывала себя и мир, но нельзя предотвратить суд Божий иначе как исповедью и покаянием, чего она сделать уже не успела; и он надеется однажды увидеть ее горящей на костре, и сам бы поджег его, и подносил бы дрова, и те дети дули бы на угли. На что она ответила (поскольку буквально рядом на улице был пруд): «Скорее я увижу, как ты уйдешь в этот пруд с головой и ушами». На том они расстались.

* * *

Теперь вернемся к сути. Старшая из дочерей господина Трокмортона²⁴ была тогда в припадке и сидела дома в гостиной, вместе со своими отцом и бабушкой, а также одной из сестер, которая тоже была в припадке. Вдруг она сказала, что сейчас ее дядя (назвав его) и двое других (кого она также назвала) направляются к мамаше Сэмуэл, и мы вскоре услышим какие-то новости. Затем она сказала: «Посмотрите, куда это мамаша Сэмуэл спешит по улице перед ними с деревянной кружкой в руке. Передник у нее поддернут, и я знаю, что в нем. Она идет к дому тех, что держат пивную». Имя владельца дома она точно назвать не смогла, но описала его рыжую голову. «Прислушайтесь, – сказала она сестрам, – мамаша Сэмуэл говорит очень громко, а мой дядя просит ее говорить тише, но она отвечает, что не может». И она пересказала отцу и присутствующим все слова (а именно, что она родилась на мельнице и т. д.) и в той же манере, что мамаша Сэмуэл говорила ее дяде и другим студентам. Короче говоря, она сообщила буквально каждое слово, которыми обменялись тогда мамаша Сэмуэл со студентами. В заключение сказала: «Вот так, мамаша Сэмуэл, я думаю, мой дядя взволновал тебя». И снова пересказала все, что произнес ее дядя, желая, чтобы тот день наконец настал, поскольку: «Я сама, – сказала она, – буду раздувать угли». И еще прибавила: «Он был таким милым, когда ничем не ответил на ее пожелание увидеть его в пруду с головой и ушами». Господин Трокмортон стоял рядом и все слышал. После того, как девочка известила, что студенты с мамашей Сэмуэл расстались, он спросил о своем брате, дяде этих детей, осведомившись, не знает ли кто-нибудь, где он. Ему ответили, что он не возвращался домой из церкви после вечерней молитвы (что было в субботу), и никто не знает, где он. Господин Трокмортон предположил: «Может быть, он с мамашей Сэмуэл?» И немедленно вышел из дома, чтобы разузнать. Только он вышел, как встретил в церковном дворе компанию, возвращавшуюся от мамаши Сэмуэл.

«Где вы были?» – спросил он. Они ответили.

«Большей частью я сам бы мог вам все рассказать», – отозвался он и повторил им то, что сообщила прежде дочь.

Когда они вошли в гостиную, там находилась не только она, но еще одна из сестер, которая сидела рядом и также была в припадке. Эта другая сестра могла читать по губам, что говорит первая (поскольку они зачастую могли общаться друг с другом во время припадков), и слышать все, что упомянутый ее дядя говорит ей и никому другому. Тот снова спросил первую сестру обо всем случившемся, и она повторила ему все, что слышала, но сказала, что был очень сильный ветер и ей было сложно слушать, хотя на самом деле никакого ветра не было.

После этого Дух, или Нечто, как дети его называли, много раз являлся им в их припадках в той или иной форме, но чаще всего уподоблялся бурому цыпленку [a dun chicken²⁵], и доверительно беседовал, приговаривая, что пришел от мамаши Сэмуэл (которую называл своей Дамой) и был послан ею к детям, чтобы подобным образом мучить их и издеваться. Он сообщал девочкам много всего относительно мамаши Сэмуэл. Так что она чаще всего почти ничего не могла сделать у себя в доме без того, чтобы Дух не раскрыл этого, если его спрашивали дети, находясь в припадке. То есть Дух говорил, что она делает дома в данный момент или в каком месте дома находится, или, иначе, где была. И это подтверждалось (через незамедлительно отправленного с проверкой нарочного).

Затем духи явно начали обвинять мамашу Сэмуэл в детских припадках, говоря: «Это она чары навела на них и на всех тех слуг, что околдованы в доме». А еще говорили, что когда их в состоянии припадка доставят в дом мамаши Сэмуэл или та сама придет, то они незамедлительно выздоровеют. Это многократно подтверждалось, и ни разу не было ошибки.

Если дети, будучи в припадке, доставлялись к дому мамаши Сэмуэл (поскольку было сложно привести мамашу Сэмуэл в дом господина Трокмортона), и даже если они были в том состоянии, что настоящий силач с трудом удерживал их (так они бились, кидались и размахивали руками), едва попадали к дверному порогу мамаши Сэмуэл, как протирали глаза и говорили:

«Я здорова. Зачем вы носите меня? Высадите меня!» Будто с ними поступали как-то постыдно, когда носили по улицам. Они не помнили ничего о состоянии, в котором были. Пока оставались в том доме, чувствовали себя вполне хорошо, но собравшись отправиться обратно и пытаясь выйти за дверь, немедленно падали на землю, и их уносили в том же состоянии, что доставили.

Напротив, когда мамаша Сэмуэл приходила в дом господина Трокмортона, в какой бы крайности дети ни пребывали (как это с большим изумлением можно было многократно наблюдать), но только она делала шаг в гостиную или холл, где они находились, то они немедленно все вставали на ноги и превращались в таких же, как любой другой в том доме. И так продолжалось, пока она была там. Но только она собиралась уходить, как все дети камнем падали на пол. Если она поворачивалась к ним снова и подходила, они сразу выздоравливали. И так пробовали по двадцать раз за час. А когда она наконец ушла, то оставила их в том же состоянии, в котором встретила, будто они и были в припадке. После этого господин Трокмортон счел за лучшее распределять и рассылать своих детей. Кого-то в дом к друзьям, кого-то на время к другим, чтобы посмотреть, что с ними будет. Впрочем, кого-то одного он всегда оставлял при себе.

Если сообщать, что претерпел каждый из них за время, пока пребывал вне родного дома, то отчет потребуется сверхдлинный, думается, длиннее, чем уместно сейчас. Хотя исключительно странные вещи, которые выглядят достойными упоминания, случались тогда с каждым из них. Например, будучи в припадке, они могли рассказать, в каком состоянии и положении в тот момент другая сестра, отдаленная на восемь, десять или двенадцать миль, говоря: «сейчас моя сестра (назвав ее и то место, где она была в припадке) очень тяжко терзается», подобно тому как и сама в тот момент. Абсолютная достоверность этого подтверждалась точным подсчетом времени и многими другими обстоятельствами.

Полагаю, будет достаточно сообщить о том, что когда они находились вне дома, они никогда в то время все сразу не были здоровы и свободны от припадков. И это несмотря на то, что некоторые из них, будь то дома или нет, не впадали в припадок чаще, чем раз в месяц, иногда раз в полгода, а одна была здорова целый год. В то же время совершенно точно подтверждено, что некоторые из этих пяти сестер были нездоровы или связаны какой-либо формой припадка до трех недель кряду и не реже, я думаю, чем каждые три дня с того первого дня, когда их прихватило, и вплоть до недавнего великопостного заседания Выездного суда, когда эти ведьмы были казнены.

Свидетельства Роберта Трокмортона

Опуская все, что можно было сказать об этих девочках на протяжении почти полутора лет, мы подступим к этому недавнему времени²⁶ в отношениях с духами, движимыми то ли собственной злобой (поскольку покорение одного человека позволяет прославить глубину дьявольского зла во всем человечестве), то ли злобой пославшего их или подстрекателя, то ли тем и другим вместе, неизвестно, но когда терпение родителей в этом деле, доведенное до предела, закончилось. Попущением своей премудрости Бог в провидении определил границы, в которых духам на срок было предоставлено больше свободы для злодейств по отношению к этим детям. Оставим это Богу. Но правда в том, что в последнее время их, прихватывая всех вместе, стало мучить более странно и терзать телесно более жестоко, чем когда-либо прежде почти с первых дней. И началось это в прошлый Михайлов день или около того. Четверо детей были тогда вместе в Варбойс в доме своего отца, а пятая, самая старшая²⁷, была в доме своего дяди, Гилберта Пикингера, эсквайра, проживающего в Тичмершской роще.

Около того, на Михайлов день [29 сентября] 1592 г., одна из этих четырех сестер, вторая по старшинству, в возрасте около четырнадцати лет²⁸, была в припадке очень необычного рода, который опишем далее. Каждый день на протяжении трех недель или более она теряла сознание иногда один раз в день или около того, а иногда по нескольку раз в день. В этом приступе она не могла ни слышать, ни видеть, ни с кем-либо говорить, но только терзаться внутренне. Она тогда вся вздымалась и содрогалась, а ее тело раздувалось. И это всегда было для нее очень мучительно. Будучи вне припадка, она суетилась по дому в отличном самочувствии, пила, ела, а порой, как и сестры, бывала очень почтительна в поведении. Когда что-либо сделала, жестом давала понять, что сделано, а когда проходила мимо, то совершала реверанс, заметив, что это уместно. Вела себя так, что человек, не осведомленный о ее состоянии, не мог заметить чего-то необычного, хотя она не могла ни говорить с кем-либо, ни слышать того, кто к ней обращался. Исключение составляло то, что она иногда немного поговаривала с младенцем, который только что родился в том доме и которому она очень радовалась²⁹.

Богу было угодно, чтоб в начале этих ее припадков там оказалась их тетя. Тогда по случаю появления на свет новорожденного в дом прибыли многие их тети и дяди, а также другие родственники и друзья. Некоторые оставались там неделю или десять дней кряду. И все это время та из сестер была в припадке. И случилось, что мамаша Сэмуэл среди прочих явилась в тот дом, проследовав в комнату для дам, где обычно собиралась очень большая компания. Как только она вошла, эта девочка заметила ее и тут же заговорила, любезно приветствовав, но заявив, что совсем с ней не знакома. Она подносила старухе еду и напитки и с готовностью делала все, что той было угодно. В конце концов она спросила мамашу Сэмуэл: «Чье это маленькое дитя у вас на руках?» Старуха ответила, а также назвала его имя, о котором ее спросили. Девочка удивилась: «Моя тетя [уже] легла спать? Я очень рада. А еще те-то и те-то мои дяди и тети обещали быть здесь?» А они действительно были там тогда в доме, и некоторые из них в той же компании. И мамаша Сэмуэл сказала ей, что те-то и те-то, о ком она спрашивает, на самом деле здесь. Ребенок ответил, что никого, кроме нее и младенца у нее на руках, не видит, хотя буквально прямо смотрел в их лица. Много подобных странных дел тогда случилось, и будет слишком долго рассказывать о них. Когда старуха ушла, ребенок лишился всех чувств и оказался в том же состоянии, в котором был на момент ее прихода в дом.

Однажды, когда это продолжалось с ней три недели или более, она вышла из тетиной комнаты в холл и, немного постояв, впала в жестокий припадок, хотя ненадолго. Тогда она говорила, часто повторяя: «Я рада! Очень рада!» А потом вдруг протерла глаза и вышла из припадка. Спросив благословения своей матери, которая также находилась в холле, она начала болтать о разных вещах и среди прочего задала вопрос о том, как там ее тетя, от которой она недавно приехала. При этом она ничего не знала о случившемся и про ту компанию, которая находилась здесь на протяжении трех недель.

* * *

Далее следует рассказать об остальных сестрах, поскольку у них у всех, когда год стал клониться к концу, обострились недуги и болезни. Так, что каждый день приносил усиление страданий и странности припадков.

Ко Дню всех святых³⁰ духи стали очень близки детям и, как правило, к концу приступа, когда главные муки отступали, беседовали с ними по целому часу, а то и дольше. Основной темой был характер их предстоящих припадков, и все разговоры вращались вокруг мамаши Сэмуэл, по чьей милости духи должны были так поступать. При этом духи часто говорили, что они в конце концов заставят ее опозориться. Если в том состоянии девочки спрашивали своего Духа, когда должны очнуться от нынешнего припадка и когда случится следующий, то он им отвечал и ничего не утаивал.

Если они спрашивали, сколько припадков случится на следующий день или на третий день, или на любой другой день той недели, или сколько припадков будет за день, какого характера, более тяжелые или менее, как долго продлятся, когда в течение дня начнутся, когда закончатся, то он сообщал им и не ошибался ни в чем, поскольку это тогда же записывалось со слов детей (ведь нельзя было упомнить сроки для всех) и оказывалось совершенно точным.

Духи назначали им признаки и сроки начала и окончания припадков, как правило, следующие: утром, как встали с постели; когда собрались или приготовились; как только попросили благословения отца или матери, или бабушки; как только взяли в руки книгу для молитвы или когда закончили молиться; когда отправились к завтраку; когда обед был накрыт на стол или когда им предложили произнести благодарение перед или после обеда; когда сели обедать или когда первый кусок отправили в рот; или когда обед был окончен, или они положили свой нож, отобедав; и при тех же условиях на ужине; или в субботу, или любой другой день, когда должны звонить колокола, как только зазвучал первый, второй или третий удар колокола или перезвон. И при многих других подобных обстоятельствах (о которых можно говорить бесконечно), назначенных духами для начала припадка у детей или выхода из него, которые они описывали точно и не ошибались ни на минуту, как можно было подумать.

После того, как такое продолжалось целый месяц или около того, утомились ли духи (как они часто говорили во время припадков, что уже очень устали от своей Дамы, мамаши Сэмуэл) или в силу Божьей благодати из-за особого покровительства детям, но они поняли, что их собственная злость и злость их Дамы по отношению к девочкам обуздана и удерживается на том уровне, что они не могут их убить, как ранее желали. Хотя нельзя не думать, что вполне в согласии с природой злых духов резвиться и играть с человеком, как они часто поступали с этими чадами малыми, тем не менее они заявили, что уже вскоре заставят свою Даму покаяться или пасть. И это стало важнейшей опорой в утешении и поддержкой терпения, которое всегда сохраняли родители и друзья малышек, даже когда девочки претерпевали сильнейшие трудно вообразимые муки и страдания, заставляя плавиться сердца в телах окружающих, лишенных последней надежды увидеть их опять в этом мире в сознании. Ведь когда Богу было угодно избавлять их от припадков, они, протерев глаза, сразу чувствовали себя хорошо, будто ничего не случалось, и ничего не помнили о произошедшем. И вот теперь почудилось, что сам Бог взял дело в свои руки и по воле своей определил ему конец, а потому назначил знамения своего промысла, явленные через самих духов, через сами орудия этих злодейств. Потому теперь они стали открыто в лицо обвинять мамашу Сэмуэл и говорить, что им плохо везде, кроме как в ее доме или рядом с ней, и что только так они могут совершать много больше мучительных припадков, чем прежде.

Господин Трокмортон противился этому изо всех сил еще в течение трех недель, продолжая подозревать духов во лжи. И все это время у его детей было множество самых тяжких и мучительных приступов. Настолько, что вечером никто из них не мог самостоятельно отправиться в свою кровать. Их ноги были воспалены и полны боли. И это кроме многих других телесных недугов (вне припадков), которые обычно у них не бывали. Одна девочка все время в течение трех недель вообще не пользовалась ногами, за исключением часа или двух в день, когда в доме была мамаша Сэмуэл, и лишь тогда могла ходить и чувствовала себя нормально, подобно остальным. В иное время ноги были прилажены к ее телу, будто привязаны веревками: где ее усадишь, там и найдешь, если только она не уползет.

Господин Трокмортон полагал, что изыщет средство заставить старого Джона Сэмуэла отпускать свою старуху приходить в его дом. При этом он предлагал ему немало, а именно, если так случится, десять фунтов в год на стол и зарплату лучшего слуги в Хантингдоншире, чтоб занимался своими делами (если пожелает) без нее, а кроме того, принял обязательство и обещал относиться к его жене уважительно, пока она будет в его доме. Он не мог найти другого метода излечить детей, кроме как отнести их в тот дом, что и сделал. И как только они туда попали, то все почувствовали себя хорошо. Увидев это, он сказал, что его дети должны там жить и не покидать тех помещений, а он будет обеспечивать их потребности. Джон Сэмуэл, понимая, что сопротивляться обществу не в силах, затушил очаг, хотя было холодное время года, и сказал, что заморит их голодом, а затем со своей дочерью наговорил великое множество злых слов.

Весь день девочки оставались в том доме в отличном самочувствии, и ели, и пили, и читали книги, и были очень веселы. К вечеру Джон Сэмуэл, понимая, что они собрались здесь поселиться, решил, что это для него слишком, и дал господину Трокмортону честное слово, что его жена отправится в его дом на следующее утро и останется там с детьми. После этого господин Трокмортон забрал дочерей домой, а те, выйдя за дверь, тут же впали в припадки, которые продолжались всю ночь. На следующее утро господин Трокмортон отправился за старухой, но та бесследно исчезла. Тогда он снова отвел в тот дом своих детей, которые, как только вошли, сразу почувствовали себя здоровыми. К вечеру старуха вернулась и сказала, что не могла прийти к господину Трокмортону, поскольку была в двух-трех милях от города, и ее муж знал об этом. Джон Сэмуэл, услышав ее слова (а она говорила об этом утайкой, не желая, чтобы рассказали мужу), полностью все отрицал и немедля напал на свою жену, побив ее больно палкой. Судя по всему, она была спасена только тем, что дело происходило в присутствии других.

В конце концов, когда тот мужик понял, что господин Трокмортон продолжает настаивать на вышесказанном, то разрешил забрать свою жену домой вместе с теми девочками на ночь. И они в добром здравии отправились вместе в дом господина Трокмортона. Так продолжалось на протяжении девяти или десяти дней, без каких-либо болей, плачей или любого рода злых припадков. Дети были в самочувствии лучшем, чем за все прежние три года (что совершенно точно), причем все вместе. Это сделало родителей действительно счастливыми, и с той женщиной обращались как с желанным гостем.

Прошло десять дней, как старуха подошла к госпоже Трокмортон и сказала, извиняясь, что ее муж заходил сегодня утром и ей нужно отправиться домой, чтобы принести кое-что необходимое. Госпожа Трокмортон очень не хотела ее отпускать, говоря, что предпочтет сама принести ей требуемое, нежели разрешить покинуть дом. Но старуха ответила, что никто другой не справится с этим делом (что, к счастью, было правдой), и обещала незамедлительно вернуться. Госпожа Трокмортон уступила ее просьбе.

Вскоре после того, как она ушла, некоторые из детей снова впали в припадки, как прежде, а Дух, беседуя с ними, сообщил, что мамаша Сэмуэл сейчас подкармливает своих духов и составляет новое их объединение и расклад; что хотя сейчас и вернется сюда, но от этого им ничуть лучше не станет, скорее от ее присутствия будет хуже, а потому ей не следует здесь больше оставаться. Сказанное этим ребенком оказалось правдой. Когда она вернулась (а отсутствовала она не более пяти или шести часов), дети, которые при ее прибытии были в припадках, такими и остались, а те, что не были, сразу в припадки впали. Все кричали, что теперь мамаша Сэмуэл составила из своих духов новый расклад, и что теперь им ничуть не лучше в ее присутствии, но даже хуже.

Придя домой, господин Трокмортон узнал про состояние детей, обратное тому, в котором их оставил, и причину этого. Он не мог не быть искренне огорчен, но все же положился на добрую милость Божью и не позволил старухе покинуть дом. Главным образом потому, что дочери, находясь в припадках, не могли ни слышать, ни видеть, ни говорить ни с кем, кроме как с ней, а некоторые не могли ничего взять, кроме как у нее или через прикосновение ее рук.

Мамаша Сэмуэл, будучи так при детях, не могла ни остаться где-либо в доме одной, ни делать что-либо по дому, поскольку они в своих припадках обнаруживали ее повсюду, особенно когда она кормила своих духов, и тогда дети говорили: «Сейчас мамаша Сэмуэл в такой-то части дома кормит своих духов». Когда шли и искали, то там ее и находили, но делала ли она что-то подобное или нет, лишь Бог и ее совесть лучшие свидетели.

Также много раз, когда она сидела у очага и говорила с детьми, которые были в припадке, те указывали ей: «Посмотри сюда, мамаша Сэмуэл, разве ты не видишь того, что сидит здесь с нами?» Она отвечала, что нет, не видит. Тогда они опять говорили: «Я удивляюсь, что ты этого не видишь. Смотри, как он резвится, скачет и прыгает вверх-вниз». И указывали на него пальцем здесь и там, когда он прыгал. Порой они также говорили: «Послушай, мамаша Сэмуэл, разве ты не слышишь его? Послушай, как громко! Я не верю, что ты не слышишь, ты не можешь этого не слышать». Она все отрицала и предлагала спросить у их отца или кого-то другого, кто оказывался рядом, слышат ли они это или нет. Дети отвечали, что они никого рядом с ней не видят, хотя смотрели на присутствующих буквально в упор.

Затем они стали говорить мамаше Сэмуэл, что Дух утверждает, будто она и слышит, и видит, и направляет его. Отец этих детей, господин Трокмортон, однажды вечером для проверки спросил мамашу Сэмуэл (как мог бы поступить и в отношении любого другого из присутствующих), сколько приступов случится на следующий день у тех трех детей, что были сейчас в припадках, и какого рода будут эти напасти, когда это произойдет, и как долго они продлятся.

Мамаша Сэмуэл совсем не собиралась отвечать. Но в итоге их отец настоял. Та сказала, что у одной из них, которую назвала по имени, будет три припадка в такой-то и такой манере, а именно легкие обострения, отметив время их начала и конца. У другой их будет два в том же роде в означенное время. А у третьей ничего не будет, и она будет здорова весь день. Все эти прогнозы подтвердились на следующий день для каждого совершенно точно, как она и сказала.

В другое время, вскоре после, мамаша Сэмуэл сидела у детей, которые были в припадках, как прежде. Господин Трокмортон, их отец, в интересах некоторых других, кто был рядом, спросил мамашу Сэмуэл о том, что слышал, будто знакомые с такими духами (а по словам девочек, это она) и удерживающие их в услужении для своих нужд кормят и вознаграждают их чем-то от себя каждый день, чаще всего кровью.

«Признайтесь открыто, – сказал он, – и опозорьте дьявола словами правды, делаете ли вы что-то подобное или нет?»

Она очень резко отвергла это, со многими горькими словами и бранью, воззвав к Господу явить с неба очевидный знак, чтобы все в мире уяснили, такова ли она, как подозревают, делает ли что-то подобное, вознаграждает ли их чем-то, владеет ли какими-то духами и знает ли про них что-то.

После этого господин Трокмортон и присутствовавший господин Генри Пикеринг, дядя упомянутых детей, выслушав такие ее протесты и отчасти ужаснувшись сердцами (поскольку всегда сильно подозревали ее виновность), что она так неистово собственными руками (а так и было) призывает суд Божий себе на голову, вышли за дверь и прежде чем отошли десяток шагов от дома, один молодой джентльмен, господин Джон Лоуренс (кузен упомянутых детей), который стоял позади в гостиной, догнал господина Трокмортона и господина Генри Пикеринга, сказав, что у мамаши Сэмуэл кровоточил подбородок. После чего они вернулись в гостиную, где она находилась, и обнаружили салфетку, которой она вытерла кровь с подбородка и на которой была кровь в количестве восьми или десяти капель.