Kitabı oku: «Транзит», sayfa 3

II

04:50, 18 апреля 1945, Судеты³, примерно 80 км севернее от Вены.

В небе на востоке уже показались первые розовые проблески зарождающегося рассвета, и птицы, первыми почувствовав приближение солнца, начали петь свои бесконечные серенады, радуясь концу ещё достаточно холодной апрельской ночи и скорому приходу нового дня. Природа здесь не знала, что такое война. В воздухе висело приятное ощущение утренней свежести и приближающегося с рассветом тепла. Над небольшим озерцом у дороги плавал густой белый пар или, может быть, туман… Как будто какое-то маленькое облако спустилось с неба вниз, чтобы переждать здесь ночь, а потом, с рассветом, снова возвратиться на своё место между землёй и солнцем… Зеркальную поверхность воды лишь иногда то тут то там пересекали медленно расходящиеся в стороны круги от всплеска выскочившей рыбёшки…

Небольшая колонна, с выключенными фарами появившаяся с севера, остановилась у озерца перед показавшейся впереди, в темноте, ещё спящей деревней. Из головного грузовика вылез человек и подошёл к возглавлявшему колонну мотоциклу, водитель которого сейчас, только что заглушив мотор, напряжённо всматривался в неясные очертания построек впереди.

– Что, приехали?.. – заговорил он по-немецки, обращаясь к мотоциклисту.

– Приехать-то приехали… – мотоциклист закурил, привычно пряча тлеющий конец сигареты в кулаке. – Теперь надо только понять, если мы приехали раньше них…

– Там слишком тихо… Сам знаешь, какой бардак обычно делают, когда придут… Не похоже на них, слишком тихо…

– Или засада…

– Вряд ли, здесь у них или уже тыл, или это всё ещё ничья земля… В любом случае, нас здесь никто ждать не будет, они уже не воюют, просто едут дальше… – в голосе слышалась горькая ирония.

Сзади, со стороны грузовика, к ним приближался кто-то третий. Мотоциклист, увидев это, быстро двумя пальцами загасил сигарету и бросил окурок под ноги:

– Герр оберштурмфюрер⁴?..

– Перестань, Янке, – тот, кого назвали «герр оберштурмфюрер», махнул рукой и, сняв с головы камуфлированную кепку, запустил пятерню в свои взъерошенные светлые волосы. Он был, даже судя по голосу, намного младше мотоциклиста. – Говорил же тебе, что можешь называть меня по имени. Что там?..

– Тихо, герр оберштурмфюрер…

– Ещё раз: Александр.

– Александр… Да… Тихо… Думаю, что их там нет.

– Твой дом где?

– С другой стороны деревни, отсюда не увидим, если разрешите, я возьму Крошку и вот, Майера, – мотоциклист кивнул на своего первого собеседника, – и пойду, там… осмотрюсь, что и как.

– Идите… Мы займём позиции слева на том холме, там, похоже, есть хоть какая-то растительность, а то скоро уже рассвет, а мы тут как на ладони.

– Под холмом, вон там, те низкие постройки, – Янке протянул руку в направлении небольшой покрытой лесом возвышенности. Где-то за ней там, слева, на востоке, как раз зарождалась розово-оранжевая утренняя заря. – Это винные погреба, к ним ведёт грунтовка, съезд где-то метрах в ста впереди, за ними можно спрятать машины, и для обороны, если что, тоже удобно…

Оберштурмфюрер старательно всматривался в подножие холма, но не видел ничего, кроме густой темноты… Мотоциклист Янке, скорее всего, тоже не мог ничего физически разглядеть, просто точно знал, что там находится, и поэтому «видел», или, может быть, имел какое-то второе, кошачье зрение. Тем не менее, не было оснований ему не верить – впереди лежащая деревенька была его родным домом.

Пока молодой офицер, напрягая глаза, безуспешно всматривался в кромешную тьму, Янке и Майер, тоже местный житель из какой-то деревушки где-то по соседству и друг мотоциклиста с детства, вернулись назад, к колонне, и один из них тихо позвал, подойдя сзади к крытому брезентом грузовику: «Крошка… Крошка… Вылезай, приехали, идём на прогулку!». Внутри послышался какой-то шорох, и через пару секунд на пыльную дорогу спрыгнул огромный широкоплечий детина не менее двух метров ростом. Оправив свою пятнистую маскировочную куртку, он потянулся рукой куда-то в кузов машины, откуда сначала вытащил каску, покрытую таким же пятнистым чехлом, и водрузил её себе на голову, а потом, явно безо всякого напряжения, вынул и ручной пулемёт «МГ-42» со свисающей из него лентой, который в его огромных лапах казался просто детской игрушкой.

– Где это мы? – спросил он, протирая кулаком заспанные глаза.

– Да вот, Йозеф нас зовёт к себе на кофе… – Майер, усмехнувшись, кивнул на мотоциклиста. – Причешись и не забудь прихватить цветы для его жены и сладости его детям.

– Значит, уже приехали… А если «иваны» уже там?

– Это и есть цель прогулки: осмотримся, что и как.

– И оставь пулемёт, с этими лентами и всем остальным только грохотать там будешь, – отозвался Янке. – Возьми что-нибудь поминиатюрнее.

– Не оставлю, – засопел Крошка. – Если там никого нет, то и грохот не помешает, а если нарвёмся, будешь только рад, что он у нас есть!

– А-а… – Янке махнул рукой: спорить с этим упрямым медведем, да ещё и явно сварливым спросонья, ему не хотелось. К тому же все знали, как Крошка любит свой пулемёт. Благодаря своей от природы невероятной силе он был одним из немногих, кто умел стрелять из него от бедра, на бегу и из всех остальных возможных и невозможных позиций, причём не просто стрелять, а стрелять очень точно. Короче, если бывают виртуозы в обращении с музыкальными инструментами, то Крошка был виртуозом в обращении с «МГ-42», чем не раз спасал шкуру целому взводу, особенно в последнее время, когда они только и делали, что отступали. Все отходили, а он всегда их крыл… Ему даже уже никто не приказывал – командирам просто совесть не позволяла всё время оставлять именно его практически на верную смерть, но всё равно, если «дело было плохо» – этот двухметровый бывший моряк из Кёнигсберга всегда был взводным «ангелом-хранителем», если, конечно, вообще можно употреблять слово «ангел» в отношении человека с пулемётом в руках, «ангельским» посланием которого было убийство других людей десятками или, может быть, даже сотнями…

После того, как зимой, перед Рождеством, сорок первого, британская авиация потопила в Северном море миноносец, на котором он служил, любитель приключений и прирождённый авантюрист Крошка через пару недель добровольно вступил в войска СС и после быстрой трёхмесячной подготовки по пехотной программе в апреле был отправлен на Восточный фронт. Никто не представлял себе, сколько всего людей он «положил» за эти три года из своего пулемёта, зато все точно знали, что в рукопашных схватках голыми руками или ножом на обоих – Восточном и Западном – фронтах записал на свой счёт уже более десяти, и сейчас на его кителе под камуфлированной курткой гордо красовалась практически полная коллекция боевых наград Третьего рейха, которые только мог получить член рядового состава…

Его настоящее имя было Хорст Завацки, и он любил воевать, видимо, это было его призванием, а самое интересное было то, что видимо и какой-то бог войны тоже любил Хорста, потому что за эти кошмарные три года, после участия во всевозможных головоломных операциях и десятках рукопашных боёв, при том, что его огромная фигура была, казалось бы, идеальной мишенью, он ни разу не был не то что ранен – он не получил ни царапины, не простудился и даже не схватил обычную на русском фронте дизентерию…

– Как хочешь, Хорсте, но тогда иди чуть сзади, крой нас, если что…

– Иди первый, Йозефе, – Майер взял из кабины грузовика свою матово-чёрную штурмовую винтовку и засунул в неё полный магазин⁵, – ты здесь дома, я – чуть сзади, Крошка – замыкающий…

Они пошли вперёд по дороге, офицер, оседлав мотоцикл, поехал вслед на границе видимости, а сзади за ним медленно тронулась и вся колонна. Где-то метров через сто, как и говорил Янке, показался еле заметный поворот налево, на узкую грунтовую дорогу. Они передали жест по короткой цепочке Крошке, а тот, как последний, махнул рукой в левую сторону офицеру на мотоцикле. Сигнал был принят, и колонна медленно съехала с дороги, растворяясь во тьме.

Скоро они минули небольшую табличку у края дороги, обозначающую название населённого пункта, надпись гласила: «PRERAU. Herzlich wilkommen!»⁶.

В полном молчании троица приблизилась к первому дому. Тишина. Во всех окнах темнота. Вся деревня была сосредоточена вдоль дороги, которая и являлась единственной главной улицей, выложенной камнем, а так как была ровной, то с одного конца деревеньки был практически виден другой. О присутствии каких-либо военных частей говорило бы прежде всего наличие транспортных средств – автомобилей, грузовиков, танков или хотя бы повозок, – но улица была абсолютно пустынна. Никаких постов, никаких машин, всюду темнота и над ратушей – небольшим домом правления местной общины – тоже ничего не было видно: все знали, что русские, куда бы ни пришли, всюду вывешивали свои красные флаги… Подойдя к стене, Янке остановился и подождал Крошку и Майера.

– Кажется, чисто, но лучше всё-таки обойдём сбоку… Теперь не отставайте, пойдём след в след, – он передёрнул затвор автомата и, пригнувшись, побежал влево, вдоль стены дома.

Где-то близко залаяла собака, и остальные деревенские псы, подхватив, начали перекличку. Все трое присели и замерли у какого-то забора. Вскоре лай начал утихать, не вызвав никакой видимой реакции в деревне. Янке поднялся первым, и они продолжили осторожное движение. Пройдя задами ещё несколько дворов, он свернул за большой сарай и перескочил через невысокую плетёную изгородь. Вдруг откуда-то неожиданно с рыком выскочила огромная овчарка, но, приблизившись к нему, она вдруг завиляла хвостом и радостно встала на задние лапы, передними уперевшись в грудь человека, который в такой позиции казался почти одинакового с ней роста. Янке потрепал её лохматую шею:

– Грето!.. Гретхен! Ты меня узнала, девочка моя! Гретхен!.. Но, но, но… Гретхен, подожди… – Собака, бешено виляя хвостом, лизала его в лицо, не обращая внимания на подошедших сзади Майера и Крошку. Янке обернулся: – Это моя Гретхен! Смотрите, помнит меня!

– Йозефе! Если в этом доме есть чем прокормить такую лошадь, то надеюсь, что найдётся что-нибудь и для нас, – ухмыльнулся двухметровый верзила.

Янке подошёл к окошку на задней стене большого дома и, тихо постучав, присел, направив ствол своего трофейного советского «ППШ» снизу к окну. Его спутники с оттренированным автоматизмом бывалых солдат заняли на всякий случай боевую позицию: Майер, спрятавшись за поленницу, держал под прицелом своего автомата подступы сзади, а Крошка, стоя к нему спиной, взял под контроль угол дома, внутренний двор и ворота наружу.

Изнутри никто не отзывался. Янке, не вставая, постучал ещё раз, но теперь уже прямо стволом оружия. Что-то зашуршало в доме, и в приоткрытом окне появилось взволнованное лицо молодой женщины:

– Кто там?

– Марта…

– Йозефе!.. – женщина высунулась из окна, не понимая, откуда слышит знакомый голос.

– Я здесь, Марта… – Янке поднялся. – Я здесь.

Через какое-то мгновение задняя дверь дома распахнулась, и белокурая женщина в ночной рубашке выбежала во двор.

– Йозефе! – она бросилась ему на шею. – Йозефе… Ты… Йозефе… – уже слышались только всхлипывания радостного плача. Овчарка стояла рядом, всё ещё бешено виляя хвостом.

– Марто! Марто! – он мягко отстранил её и посмотрел на заплаканное лицо. – Дома всё в порядке? Как дети? Русских здесь ещё не было?

– Нет, нет… У нас всё хорошо… Но люди с востока, беженцы, они говорят страшные вещи!.. Страшные!.. Они были здесь, но ушли дальше, говорили, что в Баварию… Говорили, что здесь небезопасно! Говорили, чтобы мы ушли тоже, но я… я не могла… Дети, хозяйство… Куда я могу уйти?

– Марто, я не один… – он махнул рукой, и сзади приблизились два человека в пятнистой форме. – Это Хорст, – он кивнул на Крошку, – а это… этого знаешь.

– Господи, Рихард! – она обернулась к Майеру. – Ты тоже здесь!

– И, как видишь, в полном порядке. Так же… Говоришь, у вас спокойно… – Майер поставил автомат на предохранитель.

– Да… Идите в дом… идите! Только тихо, дети спят…

Они сидели у большого деревянного стола, фрау Янке вытащила откуда-то копчёное мясо, варёный картофель, колбаски, сушёные фрукты, маринованные овощи, компот и по-домашнему палёный деревенский абрикосовый шнапс. Крошка был на вершине счастья: со светящимися глазами, он пожирал эти невероятные деликатесы, запивая спиртным вперемешку с компотом, и постоянно нахваливал:

– Господи боже, Янке, после войны я точно перееду прямо сюда, найдите мне невесту! Какая красота! А это мясо! Йозеф, как ты мог всё это оставить и идти на фронт?! А?! А-а-а… Божественный напиток… – он опрокинул ещё одну рюмку.

– Меня никто особо не спрашивал… – мрачно процедил хозяин дома. – Просто сказали: «Настоятельно рекомендуем, герр Янке, подпишите это здесь, здесь и вот здесь… Что?.. Вы не хотите служить нашему фюреру? Очень интересно! А вы, герр Янке, случайно, не коммунист? Да… А ваша жена, герр Янке, она ведь… чешка?.. Так вы любите славян, герр Янке? Тогда, может быть, вы любите и… евреев, герр Янке?.. Вы можете стать нежелательной особой в рейхе, герр Янке, а ваша жена, она, случайно, не помогает чешским партизанам, герр Янке?..» – так я стал добровольцем СС… НЕДОБРОВОЛЬНО. Тем не менее, что бы я ни делал – старался это делать хорошо… Да ты знаешь! Это вот он, – кивнул в сторону Майера, – Рихард хотел спасти свет от коммунизма и сионизма… Что, получилось? – он прокашлялся. – Ещё вчера я бы тебе это не сказал… Но сейчас, здесь, дома, на конце этой засранной войны, мне уже всё равно… думаю, что поймёшь… даже ты…

– Перестань… – прервала его жена. – Лучше ешьте.

Она была красивая, его Марта, светловолосая, высокая, при теле, но не полная, как большинство деревенских женщин после родов, со всем, что надо, на своём месте… Эта грудь и торс и… После рождения их двойняшек она, казалось, стала ещё более женственной, более сладкой… К тому же прекрасная хозяйка! Боже! Как она готовит!!! Он знал, что все мужчины в деревне завидовали ему… Но она выбрала его… И он был счастлив. Он гордился своей женой и своими детьми! Как бы всё было хорошо, если бы не эта чёртова война!

Янке опустил голову и закрыл глаза… Алкоголь, усталость и чувства уже брали своё.

Рассвело, деревенские петухи вели свою обязательную перекличку, то тут то там мычала корова, где-то поблизости кашлянул и потом мерно застучал приводной мотор – деревня просыпалась к жизни… Уже вовсю пели птицы, солнечные лучи, преломляясь в полупустой бутыли, превращались в искуственную радугу, двор залило жёлтым светом ещё холодного весеннего солнца…

Первым собрался с мыслями Крошка:

– Рихарде! – он сильно толкнул осоловевшего за столом Майера. – Рихарде! Нам надо обратно! Нас же ждут… Проснись, чёрт тя возьми!!! Майер, подъём!

– Да, да… Иду… Яволь…

– Янке, ты… Ты, это, как знаешь, оставайся дома, и… Всё остальное… С женой и так далее… – Крошка прокашлялся. – Роттенфюрер Янке, я, как твой… Ваш… Прямой командир, в настоящий момент… Освобождаю вас от обязанностей. Чёрт, как это сказать-то? Всех… на мою ответственность! Я… я всё понимаю, Йозефе… Лучше, чем ты думаешь…

– Есть, герр обершарфюрер… Зиг хайль! – Янке, с поднятой в нацистском приветствии рукой, привстал и тут же рухнул на стол, чуть-чуть минув лицом тарелку с овощами. Это, видимо, должно было быть что-то типа неудачной шутки…

* * *

15 апреля 1945 силы Второго Украинского Фронта под командованием маршала Малиновского, а в его составе и гвардейская кавалерийско-механизированная бригада генерал-лейтенанта И.А. Плиева начали сосредотачивать свои силы на территории Южной Моравии для атаки на Брно. Город и окрестности обороняла немецкая 1-я танковая армия генерала В.К. Неринга. Ночью с 17 на 18 апреля передислокация советских войск завершилась. Всё было готово к новой наступательной операции…

* * *

После неудавшейся атаки на Будапешт – операции «Весеннее пробуждение» – и последующих тяжёлых боёв с наступающей по всему фронту Красной Армией, остатки когда-то непоразительных танковых дивизий СС «Das Reich», «Liebstandarte», «Totenkopf», а также «Hitlerjugend» и «Hohenstaufen» отступили к Вене.

С самого начала становления ваффен-СС, целый полк «Der Führer» и много других подразделений дивизии «Das Reich» были составлены из австрийцев, в основном Венского гарнизона, и местных жителей Нижней Австрии, а также, впоследствии, прилегающих регионов Судет, населённых этническими немцами и отрезанных от Чехословакии после заключения Мюнхенского договора.

В течение войны личный состав дивизии многократно дополнялся и переформировывался, люди умирали, приходили и уходили, но твёрдый костяк боевых ветеранов и командиров сохранял и передавал новичкам первоначальные традиции, поэтому неудивительно, что в то время, когда их коллеги из остальных дивизий СС старались во что бы то ни стало уйти на запад Австрии и сдаться там англо-американским войскам, именно «Das Reich», остановившись перед Веной, обернулась лицом к противнику и добровольно заняла здесь оборонительные позиции.

После тяжёлых боёв с многократно превосходящими силами Красной Армии, остатки дивизии постепенно отступали в город, где продолжали сражаться и, после кровопролитной битвы у Флорисдорфского моста, в конце концов, как одни из последних, покинули столицу Австрии. Но на этом война для «Das Reich» ещё не закончилась: с точки зрения немецкого командования, существовала реальная угроза захвата чешской столицы, Праги, Красной Армией ещё в конце апреля 1945. В городе находилось большое количество немецкого гражданского населения, неэвакуированых раненых и складов с военным материалом. Поэтому последней задачей боевой группы СС, сложенной из остатков дивизии и возглавляемой Отто Вейдингером, командиром полка «Der Führer», было переместиться в Прагу и обеспечить эвакуацию. В этот момент дивизия как единая боевая структура уже фактически не существовала.

Во время боёв в Вене небольшая механизированная группа под командованием оберштурмфюрера Александра фон Шенкофа потеряла контакт с основными силами и потом самостоятельно отступала на северо-запад, в направлении на Пойсдорф, в надежде пробиться к «крепости Брно» генерала Поеля и первой танковой армии на Мораве⁷, но, отрезанная быстрым продвижением советских войск, была вынуждена вернуться на юг, к старым австрийским границам. В Вене к ним присоединились несколько раненых солдат из различных частей, самостоятельно покинувших госпитали в городе и не желающие попасть в русский плен, среди них три украинца из так называемой «галицийской» дивизии СС, три грузовика тыловой службы с водителями-венграми, отставшие от какой-то армейской колонны, а также уникальная боевая машина ПВО люфтваффе – четырёхствольное 20-мм орудие на шасси советского танка Т-34 и пять совершенно дезориентированных членов её экипажа, как потом оказалось, эстонцев.

Таким образом, в момент, когда колонна съехала с дороги у деревеньки Прерау, в её составе были: 1 мотоцикл, 3 грузовика, один из которых был полностью наложен ящиками с различным вооружением, но практически без соответствующих боеприпасов, второй – мебелью после эвакуации какого-то штаба, третий, к счастью для всех, огромным дефицитом – бочками с моторным маслом, бензином и дизельным топливом, которые и давали колонне возможность до сих пор передвигаться, 2 полугусеничных бронетранспортёра, 1 танк «Пантер», 1 артиллерийский тягач и вышеупомянутая машина люфтваффе. Всего девять транспортных средств и около семидесяти человек разношёрстного личного состава. Причём «Пантер» с замазанными опознавательными знаками, судя по всему, бывший когда-то в составе дивизии «Hohenstaufen», они нашли в совершенно исправном состоянии и даже с пятью снарядами в боекомплекте, но без капли топлива, просто брошенный экипажем на обочине одной из дорог.

* * *

На конце грунтовки, как и сказал мотоциклист, находились невысокие, но добротно построенные из камня и кирпича винные погреба, за которыми начинался небольшой лесок, покрывающий возвышенность. Молодые листья, уже появившиеся на деревьях и кутарниках, давали возможность маскировки, а толстые стены погребов представляли хорошую защиту в случае боя. Вся техника была загнана в лес и замаскирована ветвями, «Пантер» занял позицию за одной из построек так, чтобы мог контролировать дорогу и съезд к погребам, зенитная установка встала в кустах на самом краю леса, прикрытая тенью деревьев, но с возможностью свободного разворота своих скорострельных орудий в случае атаки с земли или воздуха.

Расставив посты, оберштурмфюрер фон Шенкоф дал остальным разрешение окопаться и отдыхать, а сам влез на башню замаскированного танка. В деревне внизу было тихо, что означало, по крайней мере, что с его людьми пока всё в порядке – он был уверен, что даже в случае засады эти опытные ветераны не дадутся просто так, без боя, и не будут взяты врасплох.

Оставалось только ждать. Внутри танка что-то тихо скрипело и лязгало – механик-водитель, неутомимый венец Манфред Ленц, постоянно с любовью поправлял и ремонтировал всё, что можно в своей новоприобретённой машине – его собственный, точно такой же «Пантер», сгорел во время неудачной атаки на Будапешт вместе со всеми остальными членами экипажа, и с того времени он был тем, кем не хочет быть ни один танкист – пешим бойцом. Когда они наткнулись на брошенный танк, Манфред сразу уцепился за эту возможность и, быстро найдя среди остальных ещё четырёх танкистов, сформировал экипаж и попросил фон Шенкофа о разрешении присоединить танк к их колонне во время похода на Брно. Командир согласился – в конце концов, даже несмотря на свою топливную прожорливость, это была бы самая сильная бронемашина из всего того, что у них было в наличии…

Вышло солнце, в деревеньке где-то завёлся трактор и вовсю кричали петухи. Офицер уже начинал нервничать, когда увидел двух человек, приближающихся по полю в их направлении. Один из них был, без сомнения, Крошка – не узнать его гигантскую фигуру было практически невозможно. Шли спокойно и совершенно в открытую – значит, внизу всё в порядке…

«Янке наверняка остался дома, а Завацки ему, естественно, это разрешил… – фон Шенкоф усмехнулся себе под нос: – Хотя бы один из нас уже благополучно добрался домой… и то хорошо…»

– Герр оберштурмфюрер! – Крошка подошёл к танку. – Там чисто! Русских не было и не проезжали… Всё спокойно, думаю, можем войти в деревню за провиантом и так далее…

– Янке… Остался?

– Я, герр оберштурмфюрер… – Крошка вытянулся в стойку «смирно». – Я позволил себе разрешить роттенфюреру Янке, как в тот момент старший по званию, взглядом к обстоятельствам…

– Вольно, всё в порядке… У Янке дома всё нормально?

– Так точно.

В этот момент послышался быстро приближающийся звук авиационных моторов, и прямо над их головами на минимальной высоте, казалось, почти касаясь верхушек деревьев, с рёвом пронеслись несколько советских штурмовиков «ИЛ-2», удаляясь в направлении на Брно.

«Летающие танки», как их называли немцы, вызывали у них такой же ужас, как и легендарные «Катюши». Этот самолёт, предназначенный для боя против наземных целей, со своим арсеналом бомб, ракет, пулемётов и специальных противотанковых скорострельных пушек, был способен вскрыть, как консервные банки, даже тяжёлые немецкие бронемашины и бетонированные огневые точки и разносил смерть и погром в рядах противника всюду, где бы ни появился, оставаясь при том сам практически неуязвимым: даже крупнокалиберные зенитные пулемёты не могли прострелить его бронированный фюзеляж, а тяжёлые орудия ПВО были в большинстве случаев не способны взять его в прицел, так как русские штурмовики летали обычно очень низко и на высоких скоростях, исчезая так же неожиданно, как и появлялись.

– На Брно… – Майер проводил взглядом звено штурмовиков. – А куда мы, герр оберштурмфюрер?

– До вечера останемся здесь – передвигаться колонной днём в нашем случае равняется самоубийству, – а за это время нужно решить… не думаю, что имеет смысл вступать в конфликт с противником, лишние бессмысленные жертвы… Ни Брно, ни Берлину мы уже не поможем, Острава, думаю, уже полностью окружена тоже… Я лично не хотел бы сдаваться никому, даже если мне прикажут, но если из двух зол выбирать меньшее, то к «иванам» точно не пойду… – Он постучал своим автоматом по приоткрытому люку. – Радист!.. Манфред, есть у тебя там радист?!

– Так точно, герр оберштурмфюрер! – из верхнего люка показался худой молоденькиий солдат в серой форме артиллериста-самоходчика Вермахта (регулярной армии), видимо, один из тех, что прибились по дороге и были выбраны Манфредом в экипаж. – Ефрейтор Кёпке, герр оберштурмфюрер! Назначен радистом в экипаж шарфюрера Ленца шарфюререм Ленцем!

– Но-но! Не ори так! Из госпиталя?

– Так точно, герр…

– А аппарат твой работает? – перебил его офицер.

– Так точно, но, судя по всему, мы далеко, чтобы войти в контакт…

– Это я знаю, но, судя по антеннам, это командирский танк, принимает какие-нибудь гражданские диапазоны?

– Так точно, герр оберштурмфюрер! – ефрейтор на секунду скрылся в люке, и тут же они услышали сквозь шипение и треск приёмника приглушённые звуки вальса. – Вот, герр оберштурмфюрер… – его голова опять показалась над башней.

– Радист! Нет, погоди… Майер! Ко мне!

– Герр…

– Рихард, ты ведь понимаешь по-русски?

– Так точно…

– Найди кого-нибудь там в лесу, кто говорит по-английски, сядьте в танке с радистом и поищите в эфире какие-нибудь новости, русские и союзников, если поймаете… Переговоры… Всё, что угодно, из чего можно понять ситуацию на фронте и вокруг нас…

– Так точно! Выполню!

Было уже около половины восьмого и абсолютно светло, когда все одновременно повернули головы на север: тишину разорвал приходящий оттуда грохот вздаленной канонады, наследуемый серией мощных взрывов, а потом всё слилось в единый непрерывный гул – началась артподготовка перед атакой. На небольшой населённый пункт Орехов, находящийся около двадцати километров южнее от Брно, упали первые советские снаряды – начался штурм города, одно из последних танковых сражений Второй Мировой войны в Европе, которое продлится ещё почти целую неделю…

Почти одновременно со звуками артиллерийской стрельбы на окраине леса показался вернувшийся Янке.

– Герр обершт… Александр! – позвал он командира. Тот спрыгнул с танка, а Янке продолжал: – Я говорил со старостой – в окрестностях пока чисто, о том, что нам дадут продовольствие, тоже договорился, но он просит, чтобы мы здесь не оставались – если вдруг будет бой, то деревне конец…

– Это я понимаю…

– И ещё кое-что: здесь недалеко три дня назад приземлился в поле на пузо подстреленный «Хейнкель». Пилот – полковник, лежит в доме у старосты, ходить не может, какая-то важная птица, говорить хочет только с высшим присутствующим офицером, вроде как что-то серьёзное, я у него уже был – выглядит плохо… Хотя был явно рад, что мы сюда попали раньше Советов… Староста сказал, что какие-то мешки у него под кроватью и чемодан тяжеленный, приказал вытащить из самолёта и никого к ним не подпускает… Летел, говорит, из Остравы в Мюнхен… Вы с этим танком поосторожнее, этот погребок-то как раз мой… – он, усмехнувшись, указал в сторону «Пантера», стоящего у невысокой кирпичной стены.

– Хорошо, – фон Шенкоф кивнул. – Не будем терять время, возьми человек десять наших, из дивизии, и идём в деревню за продуктами… И с лётчиком этим поговорим.

– Есть, герр оберштурмфюрер!

Сзади к ним подошёл Майер:

– Герр оберштурмфюрер…

– Да, Рихард?

– Разрешите, я тоже заскочу, гляну, как там мои. Здесь километра четыре до Браттерсбрюнна… Я через часа три буду…

– Пойдёшь сам?

– Староста местный сказал, я слышал, что там тоже чисто, так что пойду сам.

– Возьми мотоцикл… И разузнай там, что сможешь… Да, найди кого-то вместо себя к приёмнику… Иди! – офицер махнул рукой. – Йозеф, идём к тебе!.. – взял с танка автомат и, не оглядываясь, направился к деревне. Через пару метров бросил через плечо: – В моё отсутствие командование принимает обершарфюрер Завацки!

* * *

При штабе генерал-лейтенанта Плиева, командира кавалеристов, находилось и отделение контрразведки⁸, задачей которого была борьба с диверсантами и вражеской разведкой в прифронтовой полосе, контроль лоаяльности местного населения, а также «отлов» немецких окруженцев и дезертиров, слоняющихся по окрестным деревням. Функция, при которой присутствие и возможность использования конных патрулей была как раз очень кстати. Дежурный офицер НКВД, майор Даладзе, высокий широкоплечий грузин лет сорока, моложавый, в безукоризненно подогнанной новенькой суконной гимнастёрке, явно шитой на заказ у хорошего портного, стоял задумчиво с чашкой чая, изучая от нечего делать довоенную карту Чехословакии на стене, которую и так знал уже на память, когда услышал, как зазвонил телефон и сержант за стеной снял трубку. Через минуту дверь открылась:

– Разрешите…Товарищ майор, лётчики, штурмовой авиаполк, где-то в тылу, мол, видели немцев, хотят вас…

– Переклучи! – он пружинистой походкой не спеша пересёк комнату, сел на стол и снял трубку. – СМЕРШ, майор Даладзе. С кэм гаварю? Здравия желаю, капитан, щто у вас?.. Гдэ-та на юг ат Брно?! Эта гдэ, «на юг», капитан, в Югаславиэ или, может, там, в Африкэ??? Пэдэсат киломэтров… Ага… А пачему званитэ нам? Ви решили, щто это уже наш тил? Ага… Надэюс, щто нащи танки успэвают за ващим ваабражэнием, капитан… Щто значит «вродэ как»?! Танки?! Ви их видэли или нэт?! Я знаю, чиорт падери, щто щтурмавики бистро летают!.. Так там пашлитэ «Паликарпова»! Он литает мэдленно! Щто мнэ вас учит надо, щтоли!.. Да! Да! Ждиом ваших сообшений!.. – он повесил трубку. – Чиорт знает щто! «Где-та на юг»! «Вродэ как танки»! Сэржант! Ка мнэ! Саэдини мэня с гэнэралом! Бистро!

* * *

Староста, небольшой коренастый мужчина на вид лет шестидесяти, был явно взволнован доносящимися звуками канонады и нервно мял в руках серую шерстяную кепку австрийского военного образца. Он и ещё несколько мужчин средних лет – совет деревенской общины – стояли посередине его большого закрытого двора, две стороны которого обрамляла каменная стенка с большими воротами, выходящими на главную улицу, а остальное делал большой белый одноэтажный дом с красной черепичной крышей, который вместе с хозяйственными пристройками образовывал большую букву «L».

– …Герр офицер, мы понимаем ситуацию и готовы вам посильно помочь, но, извините… надеюсь, вы понимаете… здесь женщины и дети… Мы надеемся, что если здесь не будет никаких военных частей, то русские оставят нас в покое… Мы же обычные крестьяне… Герр офицер?