Kitabı oku: «Москва литературная. Новейшая московская одиссея», sayfa 6
В зените славы: московская жизнь А.С. Пушкина 1826-1829
Увы, следующая встреча с Москвой у Пушкина произошла не скоро. Лицей, служба в Коллегии иностранных дел, бурная петербургская молодость, южная ссылка (Крым, Кишинев, Одесса), ссылка в Михайловское… 15 лет разлучили его с Москвой. Тем желаннее была новая встреча:
Ах, братцы! как я был доволен,
Когда церквей и колоколен,
Садов, чертогов полукруг
Открылся предо мною вдруг!
Как часто в горестной разлуке,
В моей блуждающей судьбе,
Москва, я думал о тебе!
Москва…как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось!
Кому не известны эти хрестоматийные строки из «Евгения Онегина», в которых автор признается в своей – нет, даже не в любви – в своей кровной, неразрывной связи с сердцем России! В этих искренних, задушевных строках Пушкин лаконично выразил все самое заветное, что он хотел сказать о Москве, что он пронес через всю свою жизнь.
Кремль, Малониколаевский дворец. Именно по этому московскому адресу был доставлен из Михайловской ссылки опальный поэт и тотчас же, как был одет с дороги, усталый, небритый, в пыльном костюме, представлен Николаю I, который после продолжительного разговора объявил о снятии с него опалы и дал ему разрешение свободно проживать в столицах и передвигаться по России. Фактическое содержание этого разговора – до сих пор загадка для пушкинистов, но, как полагает большинство из них, следствием стала определенная идеализация личности Николая. В творческом воображении Пушкина (стихотворение «Стансы» – «В надежде славы и добра…») он обрел облик милосердного и просвещенного монарха, способного простить своих «заблудших», «падших» братьев, коими в глазах автора послания «В Сибирь» предстали сосланные участники восстания 14 декабря 1825 года. Именно верой в эту высочайшею милость пронизаны финальные строки этого знаменитого послания:
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут – и свобода
Вас встретит радостно у входа,
И братья меч Вам отдадут.
Пушкин прекрасно знал архитектуру Кремля, историю его основных построек. В трагедии «Борис Годунов» мы встречаем упоминание Грановитой палаты (сцена «Царская дума»), Чудова монастыря (сцена «Ночь, келья в Чудовом монастыре»), Патриарших палат (сцена «Палаты патриарха») и др.
С чтением отрывков из «Бориса Годунова» связан и еще один московский адрес Пушкина – Кривоколенный переулок, 4. В этом особняке, построенном в стиле классицизма (ныне – на реставрации), проживал поэт Дмитрий Веневитинов (1805–1827), глава кружка московских «любомудров», стремившихся пробудить в русском обществе интерес к немецкой философии и немецкой романтической литературе. Блестяще образованный, знавший французский, немецкий, английский и итальянский языки, Веневитинов профессионально изучал музыку и живопись. Систематические занятия античной и немецкой философией (Анаксагор, Платон, Шеллинг, Фихте), язык которой он вместе с остальными единомышленниками (В.Ф. Одоевский, И.В. Киреевский, М.П. Погодин, С.П. Шевырев) хотел слить с языком поэзии и на этой основе создать «поэзию мысли», сделало его личность знаменем нового направления в искусстве, которое «любомудры» хотели пропагандировать в созданном ими журнале «Московский вестник». Одно время к этому «философскому» журналу был близок и Пушкин, опубликовавший в нем свои программные стихотворения «Пророк» и «Поэт» («Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон…»). Именно в доме Веневитинова Пушкин читал сцену «Ночь, келья в Чудовом монастыре»:
Еще одно, последнее сказанье —
И летопись окончена моя.
Исполнен долг, завещанный от Бога
Мне, грешному. Недаром многих лет
Свидетелем Господь меня поставил
И книжному искусству вразумил; <…>
Да ведают потомки православных
Земли родной минувшую судьбу,
Своих царей великих поминают
За их труды, за славу, за добро —
А за грехи, за темные деянья
Спасителя смиренно умоляют. <…>
Образ Пимена, вызвал у собравшихся впечатление, близкое к духовному потрясению, о чем свидетельствовал в «Дневнике» один из участников этой встречи, историк Михаил Погодин: «Какое действие произвело на всех это чтение, передать невозможно. Кровь приходит в движение при одном воспоминании… Первые явления выслушаны тихо и спокойно или, лучше сказать, в каком-то недоумении. Но чем дальше, тем ощущения усиливались… Кого бросало в жар, кого – в озноб. Волосы поднимались дыбом. Не стало сил воздерживаться. Кто вдруг вскочит с места, кто вскрикнет… О, какое удивительное то было утро, оставившее следы на всю жизнь. Не помню, как мы разошлись, как докончили день. Как улеглись спасть. Да едва ли кто и спал из нас в эту ночь. Так был потрясен весь наш организм».
Впрочем, литературный салон Веневитинова – лишь один из многих московских салонов, которые посещал Пушкин в свой новый приезд в Москву. Недалеко от него, на Тверской, 14, в особняке, принадлежащем князю и княгине Белосельским-Белозерским, размещался один из самых респектабельных московских салонов – салон их дочери, Зинаиды Николаевны Волконской (дом сильно перестроен). Она вышла замуж за князя Н.Г. Волконского (брата декабриста), но вскоре разъехалась с ним. Кстати, в Зинаиду Волконскую был глубоко и безнадежно влюблен Дмитрий Веневитинов. Он хранил у себя кольцо, подаренное ему, как гласит легенда, самой Волконской и, предчувствуя свою раннюю смерть (поэт скоропостижно умер, когда ему едва исполнилось двадцать два…) завещал положить в гроб этот волшебный талисман. Друзья свято исполнили волю покойного. Так имя Зинаиды Волконской навсегда нерасторжимыми узами в памяти современников осталось сплетено с судьбой юноши Веневитинова, сообщая рано почившему поэту ореол святости неисполненных обещаний и надежд… Впрочем, для самой Волконской эта смерть вряд ли имела столь важное значение. Обладая разносторонними интересами и способностями (поэтесса, певица, композитор), эта жрица великосветской Москвы блистала на международных конгрессах, решавших судьбы Европы после эпохи наполеоновских войн, пользовалась личным расположением Александра I. Ко времени открытия в своем доме салона, Волконская давно уже стала авторитетной законодательницей общественного мнения, к которому вынуждены были прислушиваться самые заметные фигуры великосветского бомонда. Вот почему открытый ею в 1826 году салон на Тверской сразу же стал центром культурной жизни Москвы. Здесь, как писал Петр Андреевич Вяземский, «соединялись представители большого света, сановники и красавицы, молодежь и возраст зрелый, люди умственного труда, профессора, писатели, журналисты, поэты, художники. Все в этом доме носило отпечаток служения искусству и мысли. Бывали в нем чтения, концерты…» На одном из них сама хозяйка пропела романс на стихи Пушкина «Погасло дневное светило…», чем живо тронула поэта. Пушкин был желанным гостем салона Волконской, которой он подарил издание 1829 года своей поэмы «Цыганы», с трогательной надписью-посвящением. В этом же салоне он познакомился с польским поэтом Адамом Мицкевичем, а 26 декабря 1826 года присутствовал на прощальном вечере, посвященном отъезду М.Н. Волконской в Сибирь к своему мужу, ссыльному декабристу С.Г. Волконскому. Позже, через А.Г. Муравьеву, тоже отправлявшейся в «добровольное изгнание» вслед за своим мужем-декабристом Никитой Муравьевым, он передаст свое знаменитое послание «Во глубине сибирских руд…»
В 1829 году З.А. Волконская навсегда покинула Россию, поселилась в Италии и приняла католичество.
Арбат и окрестности: счастливые месяцы семейной жизни (февраль – май 1831)
Едва ли можно даже и перечислить все московские адреса Пушкина. Но среди множества памятных пушкинских мест в Москве невозможно обойти еще один адрес, точнее их совокупность: Площадь Никитских ворот, храм Большое Вознесение, Большая Никитская ул., 50/8, Арбат, 53. Все названные адреса связаны с именем женщины, любовь к которой Пушкин пронес через все последние 8 лет своей жизни, ставшей его женой, верной подругой, матерью его четырех детей. Именно с ее образом Пушкин связывал очень значимый в его творчестве образ Дома – своеобразного духовного центра его поэтической Вселенной:
Мой идеал теперь – хозяйка,
Мои желания – покой,
Да щей горшок, да сам большой.
Впервые с Натальей Николаевной Гончаровой Пушкин повстречался зимой 1828–1829 в доме Кологривова на Тверском бульваре (не сохранился). Знаменитый танцовщик Йогель любил устраивать в нем так наз. «детские балы» – для юношей и девушек, которых по малолетству нельзя еще было вывозить в большой свет. Там-то Пушкин и пленился красотой юной девочки, которую он через два года назовет своей женой. С этого времени поэт стал часто бывать с визитами в доме Гончаровых на Большой Никитской (дом не сохранился). Первые предложения руки и сердца встретили уклончивый ответ со стороны родителей, и лишь в апреле 1830 года Пушкин получил согласие на брак.
Словно предчувствуя решительные изменения в своей личной жизни, Пушкин в это время обзаводится в Москве просторной квартирой. У поэта никогда такой не было. Она состояла из пяти комнат: зала, гостиной, кабинета, спальни, будуара. Поэт снял ее на втором этаже в доме Хитрово (или Хитровой) на Арбате. Готовясь к свадьбе, Пушкин заново ее отделал и обставил. О душевном состоянии поэта этого времени лучше всего можно судить из его письма к давнему приятелю Н.И. Кривцову, датированного 10 февраля 1831 года: «Все, что бы ты мог сказать мне в пользу холостой жизни и противу женитьбы, все уже мною передумано. Я хладнокровно взвесил выгоды и невыгоды состояния, мною избираемого. <…> Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся – я поступаю как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня; они входят в мои домашние расчеты. Всякая радость будет мне неожиданностью». 17 февраля в арбатской квартире Пушкин устроил традиционное прощание с холостой жизнью – «мальчишник», на котором присутствовали брат Лев Сергеевич, московский друг Пушкина Павел Воинович Нащокин и литераторы П.А. Вяземский, Е.А. Баратынский, Н.М. Языков, Денис Давыдов и др. А на следующий день, 18 февраля в храме Большое Вознесение Пушкин венчался с Н.Н. Гончаровой.
Первые месяцы семейной жизни были удивительно праздничными и беззаботными для молодой четы. Вскоре после свадьбы Пушкин напишет своему другу и издателю П.А. Плетневу: «Я женат – и счастлив; одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось – лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился». Свой «медовый месяц» молодожены проводят, вращаясь в московском обществе, делая многочисленные визиты к родным, знакомым и друзьям. Но светская суета очень быстро надоедает Пушкину. Она мешала сосредоточению и писательской работе, которой он надеялся прокормить семью. Нужно было уединение. В мае чета Пушкиных уезжает в Петербург, где на все лето снимает дачу в Царском Селе. Это было, пожалуй, самое счастливое творческое лето Пушкина.
Поселившись на лето в Царском Селе, чета Пушкиных задерживается в нем еще на полтора осенних месяца. В это время поэт получает от Николая I высочайшее разрешение работать в государственных архивах, что было крайне необходимо для реализации замыслов его исторических сочинений. Пушкин все отчетливее осознает, что другой альтернативы, как поселиться в Петербурге, у него нет. Отныне Петербург становится постоянным местом жительства поэта и его семьи. В Москве же Пушкин бывает только наездами.
Основная литература
1. Ашукин Н. Москва в жизни и творчестве А.С. Пушкина. М., 1949. Переиздание – М., 1998.
2. Анциферов Н. Москва Пушкина. М., 1950.
3. Волович Н.М. Пушкинские места Москвы и Подмосковья. М., 1979.
4. Вересаев В. Пушкин в жизни. М., 1984.
5. Пушкин. Школьный энциклопедический словарь / под редакцией В.И. Коровина. М., 1999.
Дополнительная литература
1. Анненков ИВ. Материалы для биографии А.С. Пушкина. СПб., 1855. Переиздание – М., 1984.
2. Лернер Н.О. Труды и дни Пушкина. СПб., 1910.
3. Сытин П.В. Из истории московских улиц. М., 1958.
4. Гроссман Л. Пушкин. М., 1960 (серия «ЖЗЛ»).
5. Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. М., 1969.
6. Гессен А.И. Жизнь поэта. М., 1972.
7. Тынянов Ю.Н. Пушкин. Роман. Л., 1974.
8. А.С. Пушкин в воспоминаниях современников: В 2 т. М., 1974.
9. Черейский Л.А. Пушкин и его окружение. Л., 1975.
10. Ахматова А.А. О Пушкине. Л., 1977.
11. Черейский Л.А. Современники Пушкина. Л., 1981.
12. Кунин В. В. Жизнь Пушкина, рассказанная им самим и его современни ками. М., 1987.
13. Романюк С.К. Из истории московских переулков. М., 1988.
14. Бартенев ИИ. О Пушкине. М., 1992.
15. Летопись жизни и творчества А.С. Пушкина / отв. редакторы М.А. Цявловский, Н.А. Тархова и др.: В 4 т. СПб., 1999.
По следам героев романа Л.Н. Толстого «Война и мир»
В одну из октябрьских суббот мы с группой школьников и их классным руководителем прошли по следам героев романа Л.Н. Толстого «Война и мир». Встретившись в центре зала метро Смоленская Арбатско-Покровской линии, мы отправились на Старый Арбат. Вспомнили о том, что в XIX веке это была одна из самых аристократических улиц Москвы. Селились здесь самые известные дворянские семьи – Толстые, Ростопчины, Гагарины, Шереметевы, Голицыны, Трубецкие.
Предвкушая встречу с героями «Войны и мира» и самим Толстым, мы знакомились и с другими достопримечательностями, связанными с жизнью писателей и поэтов. Возле Мемориальной квартиры Андрея Белого, филиала Государственного музея им. А.С. Пушкина (Старый Арбат, д. 55), поговорили о жизни и творчестве поэта, писателя и философа, который здесь родился и прожил 26 лет. Прочитали и попытались выучить наизусть одно небольшое стихотворение Белого:
А вода? Миг – ясна…
Миг – круги, ряби: рыбка…
Так и мысль!.. Вот – она…
Но она – глубина,
Заходившая зыбко.
Прошли мимо Мемориальной квартиры А.С. Пушкина (Старый Арбат, д. 53). Вспомнили зиму 1831 года, счастливое для поэта время: прощание с холостяцкой жизнью и устроенный здесь 17 февраля по этому случаю мальчишник, женитьбу на Н.Н. Гончаровой 18 февраля, венчание в храме Большого Вознесения у Никитских ворот (в том числе дурные предзнаменования во время церемонии), первые три месяца семейной жизни поэта.
Полюбовались памятником А.С. Пушкину и Н.Н. Гончаровой (скульпторы А.Н. Бурганов, И.А. Бурганов, архитекторы Е.Г. Розанов, Е.К. Шумов), установленным в 1999 году напротив Мемориальной квартиры А.С. Пушкина.
Свернув в Плотников переулок, оказались в Арбатском дворике. Остановились возле памятника Булату Окуджаве скульптора Г. Франгуляна. Монумент был открыт 8 мая 2002 года. Глядя в лицо бронзовому Окуджаве, хором прочли стихотворение:
Девочка плачет: шарик улетел.
Ее утешают, а шарик летит.
Девушка плачет: жениха все нет.
Ее утешают, а шарик летит.
Женщина плачет: муж ушел к другой.
Ее утешают, а шарик летит.
Плачет старушка: мало пожила…
А шарик вернулся, а он голубой.
В Плотниковом переулке школьники попросили меня рассказать о доме Наташи Ростовой – доме Ростовых (ул. Поварская, д. 52). С собой у меня были фотографии дома и томик «Войны и мира» с закладками.
Поварская улица – место домов тогдашней московской знати и старинная дорога в Новгород – ключевая из московских улиц романа.
На здании установлена мемориальная доска «Памятник архитектуры московского классицизма. Ансамбль городской усадьбы конца XVIII – начала XIX в. Л.Н. Толстому эта усадьба послужила прообразом дома Ростовых в его романе «Война и мир». Охраняется государством».
Во дворе дома – памятник Толстому работы скульптора Г.Н. Новокрещеновой, установленный в 1956 году. На памятнике писатель изображен углубленным в размышления.
Фасад дома выходит на Большую Никитскую. А колоннада, просторный круглый двор, изящные боковые флигели, полукружьем сходящиеся к парадным воротам, обращены на Поварскую.
Облик усадьбы начал складываться в 1756 году, когда И.И. Воронцов-Вельяминов построил по линии Большой Никитской небольшой дом с угловыми пилястрами. В 1770-х годах владение перешло к Долгоруковым, при которых усадьба была расширена до Поварской улицы. Они построили два симметричных служебных корпуса по краям главного дома.
На рубеже XVIII–XIX вв. главный дом усадьбы был украшен двумя портиками, надстроен мезонином, а также получил строгое классическое оформление фасадов.
В 1812 году в доме квартировали французы, однако огонь его не тронул.
Во второй половине XIX в. владение отходит роду баронов Боде-Колычевых. Барон Михаил Львович Боде купил эту усадьбу примерно в 1853 году. Его мать Наталья Федоровна Колычева была последней в роду, по этой причине в 1876 году Михаил Львович получает разрешение присоединить к своей фамилии фамилию матери. При нем двор усадьбы получил современную замкнутую композицию.
В 1859 году к восточному торцу главного дома была пристроена домовая церковь в память о митрополите Филиппе (Колычеве). В этой церкви в 1866 году поэт И.С. Аксаков венчался с А.Ф. Тютчевой.
Михаил Львович был историком и археологом, поэтому свой дом превратил в музей древностей. Здесь был устроен зал с родовым древом Колычевых и Боде.
В середине XIX века в этом доме останавливалась вдова А.С. Грибоедова Нина Чавчавадзе.
Дом этот был хорошо знаком Толстому. Старшая дочь Михаила Львовича Боде-Колычева Мария Михайловна была первой женой Михаила Сергеевича Сухотина, который после ее смерти в 1897 году женился на старшей дочери Толстого Татьяне Львовне. Дочь М.С. Сухотина от первого брака Наталья Михайловна стала второй женой князя Николая Леонидовича Оболенского, который первым браком был женат на средней дочери Толстого Марии Львовне. А сын М.С. Сухотина Сергей был первым мужем внучки Толстого графини Софьи Андреевны Толстой, той, которая вторым браком была замужем за Сергеем Есениным.
Это усадьба под пером Толстого становится местом, где жили, любили, радовались и страдали Ростовы.
В романе Толстой дает подробное описание местоположения дома: «С утра не переставая подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской».
Речь идет о Натальином дне – дне именин тринадцатилетней Наташи Ростовой и её матери Натальи.
Мысленно проходим в парадные залы дома. Здесь собрались хорошо известные нам герои романа. К столу направляются «граф <Илья Андреевич> с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере». Улыбающаяся Жюли Курагина идет к столу с Николаем Ростовым. За ними следуют другие пары, протянувшиеся по всей зале. Замыкают шествие дети, гувернеры и гувернантки, идущие «сзади всех, поодиночке».
А вот какие звуки наполняли этот дом в романе: «Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов».
Этот дом был свидетелем и первых робких любовных полупризнаний молодых Ростовых (Наташи и Бориса, Николая и Сони), и жизни старшего поколения – графа Ильи Андреевича и графини Натальи. Отсюда в 1805 году на войну уходит Николай Ростов, сюда он в начале 1806 года приезжает в отпуск. Вот что сказано об этом в романе. Николай узнает родные места: «Вот он угол – перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и все та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!»
«К какому дому-то?» – спрашивает его ямщик.
«Да вон на конце, к большому, как не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом!»
Мы видим дом глазами Николая Ростова. Толстой дает ещё одно детальное его описание. Герой видит «знакомый карниз с отбитою штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб».
Николай на ходу выскакивает из саней и бежит в сени. А что же дом? Как он реагирует на приезд дорогого гостя? «Дом так же стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него…».
Толстой обращает внимание даже на такие мелкие детали, как дверная ручка: «Все та же дверная ручка замка, на нечистоту которой сердилась графиня, так же слабо отворялась».
В зале этого дома произошла долгожданная встреча Николая с семьей, столь волнующая, будто и мы тоже были ее участниками: «Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время».
Отсюда уезжали Ростовы, покидая Москву, в которую входили французы. Толстой дает подробное описание дома, который вот-вот покинут хозяева. «31 августа, в субботу, в доме Ростовых всё казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые».
В «последний день Москвы» Наташа «старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых».
«Наступил последний день Москвы. Была ясная, веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенное воскресенье, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, ещё не мог понять того, что ожидает Москву».
И в этот день здесь, в этом доме, юная Наташа настояла на том, чтобы подводы, на которые было уложено все добро Ростовых, отдали под раненых. Она помогала беспомощным людям выехать из оставляемого города. И, указывая родителям на подводы с вещами и на раненых, бродивших подле них, говорила: «Раненые, вот кто! Маменька, ну что нам-то, что мы увезем? Вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!»
Подводы были отданы под раненых, и вскоре их вереница и четыре экипажа Ростовых покинули Москву.
Повернули, наконец, в переулок Сивцев Вражек. Когда-то здесь был овраг, по которому текла небольшая речка Сивец, или Сивка. Она впадала в текший вдоль стены Белого города ручей Черторый. Название переулка Сивцев Вражек появилось в XVII веке.
Перед нами дом Николая Ростова (Сивцев Вражек, д. 34), в котором герой жил в эпилоге романа.
Главный дом городской усадьбы А.Д. Негуневой – Е.А. Ивановой – П.Н. Иванова был построен в 1833 году на месте сада. В декабре 1850 года квартиру из пяти комнат в этом одноэтажном особняке снимает 22-летний Лев Толстой.
Дом был построен в 1833 году, но, вопреки хронологии, Толстой поселяет в него героя своего романа «Война и мир» Николая Ростова. Как видим, и в данном случае Толстой значительно сдвигает события во времени, перенося их, как минимум, на 15–17 лет назад.
Софья Андреевна Толстая позже записывает со слов Льва Николаевича: «В первый раз, живши в Москве, ему пришло в голову описать что-нибудь. Прочитав Voyage Sentimental par Sterne (“Сентиментальное путешествие” Л. Стерна. – Е.Е.), он, взволнованный и увлечённый этим чтением, сидел раз у окна, задумавшись, и смотрел на всё происходящее на улице. “Вот ходит будочник, кто он такой, какова его жизнь; а вот карета проехала – кто там, и куда едет, и о чём думает; и кто живёт в этом доме, какая внутренняя жизнь их… Как интересно бы было всё это описать…”». Так рождается замысел «Истории вчерашнего дня» Толстого, описывающей один день – 25 марта 1851 года.
Дело в том, что писатель всегда вел «Журнал ежедневных занятий», каждая страница которого была разделена на две части. В одной из них, под названием «Будущее», Толстой писал о том, что намерен был сделать на следующий день, в другой же, под названием «Прошлое», – делал отчет о выполнении плана.
Теперь же Толстой хотел «написать нынешний день со всеми впечатлениями и мыслями, которые он породит». Но оказалось, что описать один день непросто. За три недели Толстой не продвинулся дальше утра. И на этом остановился. Рассказать «задушевную сторону жизни одного дня» не получилось.
Здесь же Толстой пишет «Повесть из цыганского быта», которая не дошла до наших дней.
Этот дом связан с неустойчивым положением в жизни Толстого. Кажется, именно поэтому писатель «отдает» его разорившемуся и подавленному Николаю, который только что оставил военную службу: «несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке».
Сюда, к Ростовым, приедет на свидание с графиней княжна Марья. Описывая эту встречу, Толстой воссоздает некоторые приметы жилища: «Николай первый встретил ее, так как к графине можно было проходить только через его комнату».
Особняк многократно перестраивался: в 1850-е, 1870-е и 1910-е годы, но очарования своего не утратил, хотя и обзавелся в XXI веке решетками на окнах и кондиционерами.
Свернули во Власьевский переулок. «А где же дом Болконского?» – спросили меня школьники. Свой рассказ о доме старого князя Болконского (ул. Воздвиженка, д. 9) я сопроводила показом фотографий.
Строителем этого дома был купивший владение в 1774 году полковник В.В. Грушецкий – офицер лейб-гвардии Семеновского полка, участник Русско-турецкой войны 1768–1774 годов, а впоследствии генерал и сенатор. Унаследовала дом его дочь Прасковья Васильевна, вторая жена Ивана Матвеевича Муравьева-Апостола, отца трех декабристов.
В 1816 году Муравьевы продали дом князю Николаю Сергеевичу Волконскому – деду Толстого по матери, прототипу старого князя Болконского из романа «Война и мир». «Старый, мрачный дом на Воздвиженке» неоднократно фигурирует в «Войне и мире». Вот что сказано о нем в романе: «В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду
Дом князя был не то, что называется “свет”, но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым».
Дом был куплен Волконским (в романе – старым князем Болконским) в 1816 году, но в романе Толстой события, происходящие в этом доме, отнес к более раннему времени. Примерно в 1811, в период «испытательного срока», назначенного князю Андрею и Наташе, старым князем Болконским, Наташа в качестве невесты вместе с графом Ростовым посещает дом тестя и встречает здесь отнюдь не радушный прием. Любопытно отметить, что специально для этой встречи Ростовы приезжают из Петербурга в Москву и останавливаются в доме Ахросимовой, в Чистом переулке, и именно отсюда совершают визит, оказавшийся для них таким неудачным.
В доме на Воздвиженке, уже после смерти старого князя в 1812 году, устраивается партия княжны Марьи Болконской и графа Николая Ростова, чьими прототипами были родители Толстого.
В 1830-е годы усадьба перешла к богатейшим рязанским дворянам Рюминым. Дом Рюминых был хорошо известен Толстому. В нем на балу он увидел княжну Прасковью Сергеевну Щербатову, будущую графиню Уварову, ставшую одним из прототипов Кити Щербацкой из романа «Анна Каренина».
Архитектурный облик дома на рубеже XIX–XX веков претерпел существенные изменения. Фасад по Воздвиженке с гербовым щитом над балконом выполнен архитектором
Константином Терским в 1897 году, а корпус по Крестовоздвиженскому переулку с угловым купольным объемом пристроил архитектор Петр Заруцкий в 1907 году.
Дошли до Храма Успения Пресвятой Богородицы на Могильцах (Большой Власьевский переулок, д. 2/2).
Церковь относится к числу самых древних в Москве. Первый деревянный храм появился здесь не позднее XVI века, при Иване Грозном он впервые упоминается в летописи в 1560 году в связи с пожаром. Считается, что в камне эту церковь впервые выстроил царь Алексей Михайлович около 1653 года.
Вероятно, наименование церкви «на Могильцах» произошло от холмистой местности, на которой она первоначально была выстроена. Такие места в народе назывались «могилистыми» или «могильцами».
Нынешнее здание храма построено под руководством
В.И. Баженова французским архитектором Н.Н. Леграном в 1791–1799 годах на средства статского советника В.И. Тутолмина. Храм представлял собой обычный для архитектуры московского классицизма тип «световой ротонды на четверике».
В эту церковь тетушка Марья Дмитриевна Ахросимова приводила молиться Наташу Ростову из соседнего Чистого переулка, где располагался ее дом (том 2, часть 5, глава XII). В ней же венчались Левин и Кити в романе «Анна Каренина».
В числе прихожан церкви была сестра Владимира Соловьева, жившая на углу Большого Власьевского переулка. Философ часто у нее останавливался и, возможно, сам посещал этот храм. Также прихожанином храма был Н.В. Гоголь.
В архитектурном облике храма мы увидели что-то готическое. Школьникам здание показалось устремленным к небу. Во время проектирования Н. Легран мог вспоминать о соборе Парижской Богоматери, возможно, у него родилась идея придать храму сходство с ним.
Мы с удовольствием посетили этот храм. Школьницы признались, что представляли себя кто Наташей Ростовой, а кто – Соней.
Через две минуты мы оказались возле дома Офросимовой – Ахросимовой в Чистом переулке, д. 7.
Особняк, издавна известный в Москве как усадьба Офросимовой, был построен еще в XVIII веке для первого владельца – капитана Артемия Алексеевича Обухова, по фамилии которого Чистый переулок до революции именовался Обуховским или Обуховым.
Дворянской семье Офросимовых этот участок земли вблизи Пречистенки перешел в 1796 году. В частности, с 1805 года собственником усадьбы числился генерал-майор, обер-кригскомиссар Павел Афанасьевич Офросимов, а после его кончины в 1817 году – его вдова Анастасия Дмитриевна Офросимова, известная в московском светском обществе особа, многократно упомянутая в мемуарах своих современников.
Анастасия Дмитриевна была крайне популярна в столичных кругах. Она славилась в свете своим умом, честностью, решительностью, властностью и крутым нравом. Офросимову побаивался и ее собственный муж, который по сравнению с ней был нрава кроткого и которого она, как сама с гордостью признавалась, похитила из отцовского дома и доставила к венцу. И в семейной жизни она с ним не церемонилась. Когда была в гневе, при всех срывала с мужа парик и бросала его на землю.
Боялись Анастасию Дмитриевну и великосветские особы. Она любому, даже именитому и всеми уважаемому человеку, могла высказать все, что о нем думала. К ее мнению всегда прислушивались, а ее критики порой даже жаждали. Она могла выругать кого-то в Благородном собрании или прилюдно отчитать московских полицейских за плохую работу.
