Kitabı oku: ««Восстанет цесарь в опустевшей земле»: люди, время и пространство русской истории. К 70-летию профессора Н.С. Борисова. Сборник научных статей», sayfa 2

Чувство Родины профессора Борисова

Ю. А. БОРИСЁНОК⁷

Professor Borisov’s Sense of the Motherland

Annotation. The article is devoted to N. S. Borisov’s research in the field of Russian history of the 19^thcentury and the daily history of Russian regions with rich historical traditions. The famous scientist vividly and convincingly reconstructs the features of travels in Russia of the previous century and, based on numerous sources, creates his own image of the past, which significantly differs from the class approach adopted in the Soviet era.

Key words: history of Russia of the 19^thcentury, N. S. Borisov, the history of everyday life, A. I. Herzen, autocracy, class approach.

О Николае Сергеевиче Борисове как человеке, вне всяческих сомнений замечательном, надобно писать большую и подробную биографию, в которой найдется место многим значимым его личным и научным достижениям. В таковом жизнеописании, на мой пристрастный взгляд, не обойтись и без рассказа о вкладе ученого в зримое развитие того очень непростого жанра, который походя именуют научно-популярным. Ибо заставить читателя, в особенности современного, поверить автору из когорты крупных специалистов и сделать так, чтобы оный читатель, посредством ли бумажной книги или ее электронной версии, приобщился к качественной версии отечественной истории, нынче непросто до крайности. Но Николаю Сергеевичу это удается, чему свидетелями неоднократно становились среди прочих и читатели журнала «Родина». Беседы с профессором Борисовым в уже занесенных песком утраченного времени «закромах Родины» на Новом Арбате, 19, которые мне с Андреем Анатольевичем Смирновым, моим однокурсником и выпускником уважаемой кафедры, по старинке меченой классовой печатью «феодализма», приходилось вести неоднократно⁸, неизменно отличались помимо чеканности и емкости исторических формулировок ещё и повышенной концентрацией той самой роскоши человеческого общения, которой не хватает всегда, а уж тем паче «во дни сомнений, во дни тягостных раздумий» весны 2020 г.

Тем же неповторимым присутствием роскоши человеческого общения отличается и вышедшая в свет в 2010 г., одна из самых ярких книг Николая Сергеевича «Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья»⁹, на которой в этом небольшом тексте имеет смысл сосредоточиться. Работа эта и спустя десять лет востребована и актуальна – и удивительно глубоким для историка, известного прежде всего своими исследованиями о русском средневековье, погружением в Российскую империю позапрошлого, XIX столетия, и наличием в ней не просто любви к Родине, а чувства Родины.

Нынче подзабылось, но в свое время вынужденно замечалось, что в ноябре 1981 г. в журнале «Новый мир» именно под таким названием «Чувство Родины» уже ставший к тому времени лауреатом Ленинской премии в области литературы Леонид Ильич Брежнев опубликовал очередную главу своих воспоминаний. В отличие от «Малой земли», «Возрождения» и «Целины» глава эта не дождалась включения в школьную программу. И не только потому, что через год, в ноябре 1982-го, мемуарист скончался, но и вследствие наличия в данном тексте откровенной ревизии марксизма-ленинизма. Ведь всякий советский школьник и тем более студент в теории должен был внимательно читать «Манифест Коммунистической партии» молодых, но рьяных К. Маркса и Ф. Энгельса и вынести оттуда заряд пролетарского интернационализма в таких вот чеканных строках: «Рабочие не имеют отечества. У них нельзя отнять то, чего у них нет»¹⁰.

А вот у рабочего Брежнева, появившегося на свет в поселке Каменское 19 декабря 1906 г., оказалось не просто отечество, а осознанное чувство Родины. Авторы воспоминаний генсека, явно с согласия самого мемуариста, облекли это ощущение в такую вот словесную форму: «Чувство Родины у всех у нас развито очень сильно. Прекрасное чувство! И оно питается, конечно, не только созерцанием красоты нашей земли. Надо, как говорится, врасти в неё корнями, и когда человек до пота потрудится на ней, хлеб вырастит, заложит город, построит новую дорогу или окопы будет рыть на этой земле, защищая её, – вот тогда он поймёт до конца, что такое Родина. Говорю об этом к тому, что в начале 20-х гг. началась для меня пора узнавания родной страны. На поездах, на речных пароходах, иногда верхом на лошади, а больше пешим порядком пришлось «отмерить» многие тысячи километров. Началось всё с поездки в края, откуда был родом отец. На курской земле я узнал, что такое крестьянская жизнь, приобщился к труду хлебороба»¹¹.

Читателям книги Н. С. Борисова впору зачислить Леонида Ильича в русские путешественники – человек, мучительно долгие для современников 18 лет пребывавший на самом верху власти, на склоне лет вспомнил о своих корнях и истоках, прямо и недвусмысленно увязав чувство Родины с опытом своих по большей части вынужденных странствий в молодые годы. Заметим, что идеологические конструкции тех самых молодых брежневских лет свято блюли правоту марксова манифеста. Вот что писал Максим Горький в статье «По поводу одной легенды», опубликованной одновременно в «Правде» и «Известиях» 5 марта 1931 г. в разгар мирового экономического кризиса: «Рабочие всей земли ещё раз могут убедиться в том, что ожидать помощи капиталистов, буржуазии, гуманитарного “свободного слова” – дело столь же безнадёжное, как ждать молока от быка. Пролетариям всех капиталистических стран пора, наконец, понять, что в словах “у пролетария – нет отечества” заключена суровая, неоспоримая, пролетарская истина. В своё время эту истину провозгласил Карл Маркс, её многократно повторял создатель большевизма Владимир Ленин. Буржуазные “мыслители”, защитники власти капитализма и экономического рабства для трудового народа, оспаривали эту истину. Но вот наступило время, когда капиталисты сами, и не словом, а на деле, утверждают, что рабочие – действительно чужие люди в странах своего языка, что капиталистический строй не может помочь десяткам миллионов безработных, созданных его бессмысленной страстью к наживе»¹².

Правда, уже в 1930-е гг., как известно, в арсенале советской идеологии появился советский патриотизм, несомненно наложивший отпечаток и на переживания Брежнева. Упомянутая публикация в «Новом мире» заканчивается так: «Чувство Родины у каждого из нас начинается с памяти детства, со своего дома, своей улицы, своего города или села. И вместе с тем живо в нас ощущение большой, великой Родины, которая в дни опасностей и больших испытаний вся от края и до края становится вдруг до боли близка и дорога»¹³. Стало быть, начинались размышления Леонида Ильича об отечестве весьма перспективно, а закончились в ритме звеневшей в ту пору отовсюду песни «Мой адрес – не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз». Тщательно выписанный маститыми спичрайтерами текст воспоминаний однозначно позволяет судить о небольшой глубине того самого чувства у конкретного человека Брежнева, присутствие которого за стилистически причесанными фразами всё-таки кое-где удается различить.

И дело даже не в скромности экскурсов в семейную генеалогию – в вышедшей одновременно с «Чувством Родины» части воспоминаний советского вождя под названием «Жизнь по заводскому гудку» находим примечательную географическую оплошность. Леонид Ильич утверждал, что в посёлок Каменское его отец Илья Яковлевич Брежнев прибыл со своей родины, «из Курской губернии, из деревни Брежнево Стрелецкого уезда»¹⁴. Но никакого Стрелецкого уезда в Курской губернии никогда не было, хотя авторы брежневских жизнеописаний пишут об этом до сих пор, а были две Стрелецкие волости, в уездах Курском и Старооскольском. Деревня Брежнево по сей день существует в Курском районе, хотя проживает в ней уже меньше 50 человек, сохранился даже Брежневский сельсовет, правда, с центром в другой деревне – Верхнекасиново. Деревне Брежнево так и не удалось снискать славы другой курской деревни – Калиновки, что ныне в Хомутовском районе, откуда родом был Никита Сергеевич Хрущев.

Сравнение текстов 1981 и 2010 гг. не оставляет никаких сомнений в том, чьё чувство Родины, генерального секретаря ЦК КПСС или профессора Московского университета, глубже и осознаннее. У Николая Сергеевича зримое преимущество перед Леонидом Ильичом и в стилистике выражения этого чувства, его книга на протяжении всех четырехсот с лишним страниц читается с неослабевающим интересом и пользой уму, чего, к сожалению, нельзя сказать о замышлявшихся как обязательное чтение для миллионов советских людей и писавшихся осознанно в популярном ключе группой профессионалов словесного цеха мемуарах советского лидера.

Более чем уместно также и сравнение глубины погружения Н. С. Борисова в родной для русского путешественника XIX в. Глубина эта живо и явственно чувствуется с первой же страницы повествования, и порукой тому не только обширная, по-настоящему эрудитская источниково-литературная база из 221 позиции, но и уместное, грамотное, высокопрофессиональное прочтение мемуарного наследия эпохи и прочих примкнувших к нему документальных и художественных материалов. Главное же, что многие упомянутые в книге пути русского бездорожья самим Николаем Сергеевичем исхожены лично и тщательно, что даёт дополнительный импульс погружению в позапрошлое столетие – даже в сравнении с теми, кому удавалось проникнуть во многие значимые события века с прилежанием книжного червя.

Логично сопоставить творческую манеру нашего современника с крупнейшим польским знатоком российского XIX столетия – неутомимым Яном Кухажевским (1876–1952), опубликовавшим свои изыскания по эпохе от Николая I, одного из главных персонажей и повествования Н. С. Борисова, до Александра III в семи объёмистых томах, увидевших свет в межвоенный период¹⁵. Эрудиция польского автора, заставшего позапрошлый век и лично, и привлекшего значительные для своего времени массивы источников, включая подзабытых уже в то время историков и литераторов второго и третьего ряда, несомненна. Но внушительному многотомнику реально не хватает именно того, чему посвящена книга нашего современника – ощущения сопричастности к историческому процессу.

Кухажевский подробнейшим образом останавливается на реалиях николаевской эпохи, вынеся её в название первого тома своего сочинения и многажды возвращаясь к ней в томах следующих. Ряд основополагающих выводов обоих авторов совпадает, равно как и их склонность прибегать в поисках своих обобщений к утончённому перу А. И. Герцена. Польский исследователь, скажем, с удовольствием бы подписался под меткой характеристикой российского историка о времени Николая Павловича, допускающей и расширительное толкование на многие некраткие правления отечественной истории: «Его долгое царствование (1825–1855) характеризуется отсутствием на правительственном уровне свежих идей и ясных перспектив»¹⁶.

Но такого вовлечённости важного ракурса, сквозь дорожную пыль, в тысячах страниц текста Кухажевского мы не обнаружим: «Среди других парадоксов русской жизни иностранцев поражало присущее России сочетание плохих дорог со всеобщей страстью к быстрой езде. Тон задавал сам император Николай Павлович. Он вообще был самым неутомимым русским путешественником своего времени. Подсчитано, что в период с 1825 по 1850 г. он в среднем проезжал по 5500 вёрст ежегодно. Его стремительные рейды по России приводили в трепет провинциальных чиновников и военных. Царь очень ответственно относился к своим обязанностям и желал лично следить за порядком в империи»¹⁷. За польского автора и впрямь можно порадоваться: сделавшему неплохую адвокатскую карьеру в Варшаве в последние годы существования Российской империи не суждено было познать ни Владимирку как шоссе повстанческих энтузиастов, ни сибирские достопримечательности глазами ссыльных и политкаторжан. Но и вовлёченности в эпоху вживую Кухажевскому при всей его кипучей эрудиции всё же не хватает, не говоря уже о том, что его чувство Родины в исследовании российской истории если и помощник, то уж никак не надёжный.

Профессору Борисову же именно это чувство позволяет постигать события и явления как позапрошлого столетия, так и переменной облачности наших дней объёмно, рельефно и без ретуши. И пусть и в 2020 г., как и за десять лет до того, в момент выхода книги, «картина весьма напоминает николаевскую эпоху». Но ничуть не устарел выстраданный призыв Николая Сергеевича: «Заняв свое место где-то в седьмом десятке мирового рейтинга уровня жизни, Россия должна, наконец, определить свои реальные (а не выдуманные) цели и приоритеты. Главное на сегодняшний день – задача самопознания. Среди многочисленных дорог, на которые зовут нас политические зазывалы, нет той единственной дороги, которая только и может вывести из нынешнего духовного “бездорожья”. Дороги, которая ведет к здравым суждениям и трезвым оценкам; дороги, которая учит истории лучше всех учебников и профессоров; дороги, которая пахнет ветром и дымом…»¹⁸. Одну поправку сделать к этому призыву строго необходимо: профессора всё-таки замечательно учат истории в том случае, если у них развито настоящее чувство Родины.

О записках русского путешественника

А. П. ШЕВЫРЁВ¹⁹

About the Notes of a Russian Traveller

Annotation. The article is a reflection of one of the leading Russian historians on the form and content of the book of prof. Nikolay S. Borisov, dedicated to the historical and cultural phenomenon of the Russian road and travelling in Russia.

Key words: Russian road, travel, Nikolay S. Borisov, research, admiration.

Николай Сергеевич Борисов любит писать книги. И любит их дарить. В моей библиотеке наберётся его книг почти на целую книжную полку. Правда, стоят они на разных полках: монографии на одной, биографии – на другой, учебники – на третьей, серия «Повседневная жизнь» – на четвёртой, путеводители – на пятой. Монографии я просматривал, биографии читал, учебники анализировал, с путеводителями путешествовал, а есть книга, которая стоит у меня на полке над письменным столом – это книга о путешественниках и дорогах, и называется она «Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья»²⁰. Эта книга мне дороже всего, потому что она больше всех других объединяет меня с её автором – и по теме, и по времени. Ведь почти половина книги – об эпохе Николая I, о моем XIX веке. И когда я читаю и перечитываю её, я всякий раз с завистью спрашиваю сам себя: почему эту книгу не написал я? Но всякий раз со смирением признаю: я бы так не смог.

А не смог бы в том числе и потому, что Николай Сергеевич – настоящий путешественник. И первооткрыватель. В своё время он открыл почти безграничные возможности использовать БЭСМ – Базу экспедиционных и специальных машин МГУ – для проведения экскурсионных поездок студентов по городам и весям Подмосковья, сопредельных и запредельных областей. И когда я начал работать на историческом факультете, то я уже просто шёл по проторенной дороге организации многодневных автобусных экскурсий на все официальные праздники, которые в те далёкие годы гарантированно простирались от трёх до пяти дней. Коля делился не только опытом работы с БЭСМ и бухгалтерией МГУ, но и водителями автобусов, среди которых были и такие, что за немалую «премию» готовы были ехать куда угодно и сколько угодно, вплоть до преодоления за один день почти 900 км от Москвы до Полтавы.

Открыл в своё время Николай Сергеевич для исторического факультета и Соловки. Это был просто гениальный проект. Соловки в советское время были закрыты для простых смертных – туда можно было попасть только на туристическом теплоходе с программой максимум на два дня. Нечего говорить о том, что это стоило огромных денег, да и достать путёвку на один из двух ходивших на острова теплоходов было весьма нелегко. С конца 60-х гг. на Соловки ездили студенты физического факультета МГУ в стройотряд по реставрации памятников архитектуры, поэтому этот канал поездок для студентов-историков на Соловки был уже закрыт. И вот усилиями тогдашнего заместителя декана по учебной работе Н. И. Цимбаева, который завязал контакты с Соловецким музеем-заповедником, и Н. С. Борисова, который в 1984 г. организовал на острова первую экспедицию, заработал этот интереснейший и очень полезный для студентов способ проведения практики. Уже на следующий год Коля уступил мне право проведения Соловецкой экспедиции, и я смог по достоинству оценить этот проект.

Во-первых, он действительно именовался экспедицией, а это значит, что и студенты, и руководители получали не обычные суточные, а полевое довольствие. Во-вторых, студенты работали там экскурсоводами. В течение весеннего семестра им читали лекции по истории Солов-ков, по прибытии на место музейщики проводили с ними занятия по методике проведения экскурсий, затем они сдавали зачёт и приступали к повседневной работе с экскурсионными группами, прибывающими на теплоходах. Практика длилась целый месяц, и, конечно, это было невероятной удачей – жить так долго в келейном корпусе Соловецкого монастыря, иметь возможность в свободные от экскурсий дни разгуливать по всему острову и даже втайне от администрации музея посещать запретный остров Анзер.

Хотя я ехал только во вторую по счёту экспедицию, отправлялся я туда уже на всё готовенькое. Николай Сергеевич в первый год наладил контакты со всеми музейными сотрудниками и нужными людьми на острове, проработал логистику перемещения на острова и обратно, организовал питание и быт студентов (с максимальной для них выгодой!) и напутствовал меня весьма подробной инструкцией и мудрым и остроумным сводом правил выживания, о которых я не раз вспоминал во многих простых и сложных жизненных ситуациях на Соловках. Несмотря на совсем небольшую разницу в возрасте, Коля долгие годы был для меня старшим наставником во всём, что касалось путешествий и познания истории через пространство. А потом те поездки и практики прекратились, и учёба у Николая Сергеевича для меня закончилась. Поэтому и книга о путешествиях стала для меня книгой учителя, из которой я черпаю то, чему учитель не успел меня научить на уроках.

В книге две части, разделённые по описываемому времени: одна об эпохе Николая I, другая – о нынешних временах, точнее, о первом десятилетии XXI в. Их объединяет то, что обе части о путешествиях и путешественниках, и обе части об эпохе бездорожья. В этом слове для автора кроется и реальное состояние дорог, которое хотя со времен Николая и изменилось безмерно и даже не «лет чрез пятьсот», как прогнозировал в свое время Александр Пушкин, тем не менее «на русских просторах, как и сто, и двести лет назад, царит все то же унылое бездорожье»²¹. Это слово – также и метафора, характеристика духовного состояния общества тогда и сейчас, и в этом отношении Николай Сергеевич критичен к русской жизни и в то же время полон желания найти ответы на «проклятые вопросы», или, если пользоваться его же образом, – найти ту «единственную дорогу, которая только и может вывести из нынешнего духовного “бездорожья”»²².

В первой части книги автор рассказывает о путешествиях в николаевской России. Время выбрано неслучайно. Во-первых, это последняя эпоха перед железнодорожной эрой. Правда, первые рельсовые пути пролегли по России уже в царствование Николая I, но в жизни русского путешественника они изменили только способы перемещения между двумя столицами – настоящая дорожная революция начнётся только в следующее царствование. Во-вторых, Николай I, как никто другой из русских монархов, уделял внимание путям сообщения и в особенности путям сухопутным. Поэтому в известной мере его царствование можно считать эталонным в проявлении государственной заботы о состоянии дорожной сети.

Основа этой части книги – записки реальных путешественников, а также отраженные в книгах русских писателей впечатления и действия литературных героев, путешествующих по России. Автор проделал, казалось бы, простую, хотя и кропотливую работу: проанализировал эти произведения и систематизировал извлечённые из них факты по соответствующим разделам. Получилась очень добротная картина материальной стороны путешествия в России XIX в.: способы путешествия, виды экипажей, состояние дорог, ямская служба, путеводители, гостиницы, почтовые станции и тому подобное. Эта картина позволяет работать историческому воображению и живо представлять, с каким трудностями сталкивался всякий человек, перемещавшийся в пространстве Российской империи, и почему эти перемещения редко становились путешествиями, а чаще всего просто дорогой «из Москвы в Мордасы, через Казань». Главы о дорожной инфраструктуре служат также прекрасным объяснением тех явлений, с которым сталкивается обычный читатель при знакомстве с русской классической литературой XIX столетия. Этот жанр уже хорошо известен в научной и научно-популярной литературе – достаточно вспомнить очерки дворянского быта пушкинского времени в комментариях к «Евгению Онегину» Ю. М. Лотмана²³.

Но Н. С. Борисов идёт дальше и в своем анализе, и в своем повествовании. Он внимательно вслушивается в своих героев и стремится передать их душевные переживания и духовные искания, связанные с дорогой. Сам путешественник, Николай Сергеевич тонко чувствует эти стороны жизни в дороге, благодаря чему ему удалось создать увлекательные и оригинальные главы, такие как «Дорожные разговоры», «Дорожные романы», «Дорожные записки», «Дух дороги». Опыт путешественника слышится и в его постоянных параллелях с днём сегодняшним, в том, как автор примеряет на себя те расстояния, те экипажи, те пейзажи, ту поэзию, ту дорожную скуку, те дорожные рытвины, и в том, как он объясняет те реалии через сопоставления их с дорожным поведением сегодняшнего человека, как, скажем, сравнивая внимание того путешественника к осмотру лошадей с выбором «лошадей» под капотом и ручной или автоматической коробки передач современным автомобилистом²⁴.

Вторая часть книги – это само путешествие. Путешествие автора по его любимой Ростовской дороге. Путешествие, которое он проделал, нет сомнения, несколько десятков раз. И читатель становится спутником Николая Сергеевича в этом путешествии.

Ростовская дорога по современным меркам недолгая. Даже при соблюдении требуемого скоростного режима можно домчаться до Ростова на автомобиле всего за два с половиной часа²⁵. Но автор растягивает удовольствие читателя на две с половиной сотни страниц, и это путешествие, хотя и совершается в наши дни, но своим темпом, познавательностью, задушевностью напоминает нам записки русского путешественника эпохи, описанной в первой части книги.

В этом разделе книги читатель становится и экскурсантом на насыщенном достопримечательностями маршруте, и попутчиком замечательного путешественника. Николай Сергеевич имеет большой опыт как экскурсовод Московского городского бюро путешествий и экскурсий, освоивший «большую часть всех автобусных маршрутов, которые предлагало Бюро»²⁶. Будучи автором многих книг по истории древней России и путеводителей по Ярославщине и Вологодчине, он обладает и огромными академическими знаниями. Всё это превращает его экскурсию в увлекательное и познавательное путешествие по стране, её истории, её героям, её архитектуре и тем многочисленным сокровищам, которые располагаются на Ростовской дороге.

Но ещё увлекательнее превратиться в попутчика и собеседника Николая Сергеевича в этом нескором путешествии. Автор книги – прекрасный рассказчик. Его повествование во многом сродни стилистике русской классической литературы – в нём слышится и гоголевская ирония, и бунинская поэзия, и толстовское нравоучение. Но его рассказы – это и приглашение к беседе, к размышлениям о русской истории, о русском характере и русском менталитете, о том, что меняется и что остается неизменным. Николай Сергеевич – опытный собеседник. Он знает, как начать беседу, как поставить хороший вопрос, как предложить свой ответ, как заставить собеседника задуматься над вопросом и ответом и как потом изящно выйти из беседы²⁷. Дорожная беседа, как правило, не бывает слишком глубокой. Сама дорога появлением новых объектов и новых впечатлений вынуждает менять темы разговора, но интерес к беседе не остывает, и читатель ждет новой главки в книге, чтобы узнать, о чём теперь поговорит с ним её автор. Тема меняется, а мысли и чувства по поводу прочитанного остаются, и читателю хочется задать вопросы автору, а то и поспорить с ним. Но путешествие продолжается, и течёт неспешная и приятная беседа, как неспешно и приятно вьётся по лесам, полям, холмам, городам и сёлам дорога на Ростов.

Есть в этом путешествии пункты, насыщенные большими смыслами, которые не так легко ухватить с первого взгляда. Таким срединным пунктом на пути в Ростов становится Лавра. Автор выходит вместе с читателем из вагона электрички и тут же предлагает «сменить мерную поступь странника на осторожный шаг охотника, подкрадывающегося к добыче», охотника «за духовной добычей»²⁸. Правда, он честно предупреждает, что в Лавре есть всё: и «привкус официального высокомерия», и нищие – «хроническая болезнь Троицы», и огромное кладбище – «прямой предшественник современного Новодевичьего или Троекуровского кладбища», где «получали место для упокоения за большие заслуги или за большие деньги». Лавра – это и «“Академия Генштаба” Русской православной церкви» – место, где «наука встречается с религией, причем обе стороны не проявляют особой радости от этой встречи», и «торговый центр», над товаром которого «витает дух церковного или псевдорусского ширпотреба»²⁹. Но для него в Лавре главное всё же не это, а «дух преподобного Сергия – дух любви и милосердия», и слова Н. С. Борисова о том, что «всякий, кто ощущает своё духовное родство с Россией, смотрит на Лавру с каким-то особым, сыновним чувством»³⁰, относятся, разумеется, и к нему самому.

И неслучайно, что самый трогательный и чувствительный рассказ в этом путешествии по Ростовской дороге приходится на Радонеж – место, где «витает тень “великого старца” – преподобного Сергия Радонежского»³¹. Это рассказ о Вячеславе Клименкове. «Был он человек незаметный, – повествует о нём автор, – не стяжавший ни славы, ни почестей», но своим небольшим очерком Николай Сергеевич воздал ему и славу, и почести. Меня, знакомого со Славой Клименковым, хотя и недолго – в течение одной соловецкой экспедиции, – этот рассказ потряс своей пронзительной искренностью. Но, я думаю, и стороннего читателя подглавка «Палитра заката» не оставит равнодушным. И место для неё в своем путешествии Николай Сергеевич выбрал глубоко продуманное и прочувственное: не на Пятницком кладбище, где похоронен Вячеслав Клименков, а в Радонеже, в Сергиевских местах, потому что этот человек «жил с такой же верностью себе, с какой жил и святой Сергий»³².

В рассказах опытного путешественника всегда присутствует много полезного, что называется по-разному: правила выживания или, более современно, лайфхаки. Николай Сергеевич – большой знаток выживания в странствиях по родной стране. И есть в этой книге особая глава, которая называется «Постоялец» и которая посвящена выживанию постояльца в советских и российских гостиницах. Эта глава насыщена юмором, иронией и в то же время полезными, хотя и большей частью устаревшими советами³³. Всякий, кто путешествовал в старые и относительно недавние времена, легко узнает все родовые черты советских гостиниц, в немалой части унаследованные их современными преемниками. Чего стоит только «Перечень предметов, входящих в комплектацию одноместного номера» с загадочным Открывателем!³⁴ И всё же в этой гоголевской характеристике гостиничного быта с философским советом «не удивляться и не задавать русофобского вопроса: почему так?» остаётся место и для свойственной прозе Н. С. Борисова поэзии – для воспоминаний о счастье регулярного проживания в дни юности в номере, напоминавшем «поставленный на бок спичечный коробок»³⁵.

И это неслучайно. Потому что, несмотря на иронию, ворчание, язвительность, гнев и возмущение, которые автор не стесняется выплёскивать на страницы своего путешествия, оно наполнено чувством любви и нежности к своей стране, боли за её невзгоды и потаённой надежды на лучшее: «Прожив жизнь в России и прожив её так, как живет огромное большинство её граждан, мы не ждём от этого никаких привилегий, кроме одной, – права судить обо всём, что есть в России, права говорить – “у нас…”»³⁶.