Kitabı oku: «Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор», sayfa 10

Зараженные красным бандитизмом, местные власти нередко сами были инициаторами самосудов. Писатели И. Вольнов с А. Новиковым-Прибоем (в компании с Максимом Пешковым) в 1918 году ездили на Алтай за хлебом для Москвы: «В одном селе Вольнов наблюдал, как местная власть в лице бывших моряков и солдат приговорили женщину к смерти, ибо соседи подозревали ее в колдовстве. Приговоренную живую зарыли в землю, при этом население не возмутилось»⁶⁰⁶. Один из руководителей Томского совета, А. И. Беленец, вспоминал о бессудных расправах с мешочниками на железной дороге, конфисковывать имущество которых были отправлены воинские и красногвардейские отряды численностью до 400 бойцов: «Явных спекулянтов тут же арестовывали, а пытавшихся оказать сопротивление с оружием в руках расстреливали на месте»⁶⁰⁷.

Когда 6 марта 1918 года состоялся Учредительный Горно-Алтайский краевой съезд инородческих и крестьянских депутатов, было принято решение о выделении Горного Алтая в самостоятельный Каракорум-Алтайский округ, а затем и республику. Бийский совет сразу же высказался против появления округа и постоянно информировал вышестоящие органы власти о его «контрреволюционности». В трех волостях Горного Алтая (Мыютинской, Шебалинской и Быстрянской) в апреле и мае 1918 года произошли вооруженные столкновения красногвардейцев Бийского совдепа с отрядами Каракорум-Алтайской управы. Председатель Шебалинского совдепа В. И. Плетнёв «инсценировал перед Бийским совдепом грозящую опасность [для] Советской власти» и добился посылки карательного отряда, который по пути в Шебалино произвел расправу и в Мыютинской волости. Через месяц, 21 мая, в Мыюте опять произошло вооруженное столкновение красногвардейцев Плетнёва и каракорумцев. Местный священник писал: «У нас в Мыюте было полное сражение. <…> Из алтайцев убито 7 человек (а может[,] и больше)… После бойни ловили и били алтайцев прикладами»⁶⁰⁸. Только под давлением вышестоящих органов Бийский совдеп вынужден был прекратить вооруженные выступления против Каракорума.

После разоружения минусинскими красногвардейцами казаков А. А. Сотникова (атамана Енисейского казачьего войска) большевик А. И. Перфильев в марте 1918 года во главе небольшого отряда был командирован в крупную казачью станицу Каратуз «для карательных целей». «Исполнив возложенное задание», отряд Перфильева вернулся в Минусинск, привезя «массу трофеев и военнопленных офицеров»⁶⁰⁹.

В Новониколаевске в конце марта 1918 года, когда красногвардейцы пытались разоружить эшелон ехавших якобы к Г. М. Семёнову 70 демобилизованных балтийских матросов, из‐за общей паники было введено военное положение. При «разоружении» матросы не пострадали, зато было убито восемь пассажиров и 26 – ранено. Красногвардейцы смогли арестовать 32 матроса, которые быстро были освобождены оставшимися, прошли маршем по центру города и уехали. Организатор Красной гвардии и заведующий военным отделом уездисполкома И. П. Ботко, воспользовавшись военным положением, собственноручно участвовал в ряде убийств. Одна из камер гауптвахты бывшего 17‐го Сибирского стрелкового запасного полка в Военном городке в мае 1918 года выглядела так:

Полы и нары покрыты запекшейся кровью. Доски нар и на другой своей стороне, когда их перевернули, оказались сплошь покрыты кровью… истыканы штыками… на стенах – брызги крови. Общее мнение говорит об убитых здесь во время осадного положения грабителях, ворах-рецидивистах, хулиганствующих красногвардейцах и армейцах, снятых с поезда «семёновцах»… Определенно известно об убийстве во время осадного положения бывшего помнач уголовного розыска (при царском правительстве) Миллера и делопроизводителя Новониколаевской городской управы [анархиста] Калинина… По словам случайно задержанных… Миллер был арестован и возмущался обилием лично ему известного уголовного элемента в рядах красногвардейцев⁶¹⁰.

После отмены осадного положения выяснилось, что вещи, конфискованные у «подозрительных» граждан, свозились в Дом революции и принимались там без всякой описи. Аресты сопровождались издевательствами, побоями, а двое безоружных, не оказывавших сопротивления, были застрелены. О комиссаре контрразведки Новониколаевского совдепа И. М. Амстердамском, убитом в начале 1919 года конвоирами, в следственных материалах говорилось, что по его «указанию… производились расстрелы офицеров и других лиц[,] и в частности околоточного надзирателя Миллера». В мае 1918 года большевики убили бывшего новониколаевского полицмейстера В. А. Бойчевского⁶¹¹.

Убийства, многочисленные избиения и грабежи были произведены по приказу руководителей Новониколаевского военно-революционного штаба Ф. И. Горбаня и С. А. Шварца, которых местные власти отстранили от должностей, исключили из партии и отдали под суд. Вскоре выяснилось, что Горбань и Шварц также присваивали себе конфискованное имущество, пьянствовали и дебоширили⁶¹², но какого-либо наказания они не понесли. В 1923 году Шварц вспоминал о размахе обысков и конфискаций: члены штаба отвечали за приемку не только оружия и обмундирования, но также золота и других ценностей. Шварц признал три случая убийств: при попытке бежать был застрелен красноармейцем Закурдаевым анархист Калинин, якобы имевший при себе шифрованную телеграмму; был убит Миллер (его Шварц повысил до бывшего «начальника охранки»); милиционеры ликвидировали группу уголовников, известив штаб уже после расстрела⁶¹³.

Как писал в 1924 году известный историк-социалист Н. А. Рожков, основная масса русских рабочих в революционные годы была настроена анархистски и максималистски⁶¹⁴. То же относилось и к солдатам: В. Д. Вегман отмечал выраженную анархичность солдатской массы, когда 70-тысячный гарнизон в Томске в 1917 году состоял из крестьян и поддерживал эсеров, но в действительности был «анархически настроен»⁶¹⁵. В Красную гвардию, через отряды которой к весне 1918 года прошло свыше 250 тыс. человек⁶¹⁶, пролетарии шли не столько ради идеи Советов, сколько за жалованьем, оружием, обмундированием и, разумеется, личной властью. Содержались эти охранные отряды в значительной степени за счет реквизиций, взимаемых с населения⁶¹⁷.

В апреле 1918 года житель Успенской волости Иманского уезда Приморской губернии К. Радзивилль писал во ВЦИК о том, что во многих местах красногвардейцы «не защитники советской власти, а губители», поскольку их не отбирают сельские общества из достойных людей, а они сами «пишутся как попало» в отряды⁶¹⁸. Среди пролетарских боевиков было много неустойчивой молодежи. Так, Василий Шпицер, 16-летний слесарь, в 1918 году записался в Красную гвардию в городе Таре и, по собственному признанию во время партийной чистки 1929 года, сделал это «конечно, не по убеждению, а потому что там давали лошадь и оружие»⁶¹⁹.

Биографии активных участников и вожаков Красной гвардии – это портреты маргинализированных личностей, увидевших в обстановке Гражданской войны возможность сделать военную и политическую карьеру, не обременяя себя моральными запретами. Среди них были и революционеры с большим стажем, и «новые красные» (о тесных связях легендарного «авторитета» Н. А. Каландаришвили, известного как Дед⁶²⁰, с уголовным миром будет сказано ниже).

Сын рижанина-домовладельца А. К. Озолин бросил коммерческое училище и в 19-летнем возрасте стал боевиком-террористом Рижского комитета большевиков. Он вспоминал: «В 1906 году в марте, во время экономической забастовки… убит мой отец – как штрейкбрехер. И не жаль. И хочется сказать матери: „Чего же ты плачешь – не стоит“. <…> Полоса покушений, засад, перестрелок, патрулей и арестов. В ночь с 9 на 10 июня 1907 года я арестован по обвинению в участии в нескольких террористич[еских] актах и через 8 месяцев осужден в числе пяти человек к смертной казни через повешение. Однако ввиду несовершеннолетия всех обвиняемых – смертная казнь отменяется… А два товарища убиты при аресте… В 1910 году меня в числе 37 человек за попытку к бегству отправляют из Рижского централа в штрафную Псковскую каторжную тюрьму. В 1912 году в итоге хлопот матери сокращается срок моего заключения на 10 лет». В декабре 1917 года Озолин участвовал в боях с юнкерами в Иркутске, затем занимался организацией Гмыльской крестьянской боевой дружины (из фронтовиков) для борьбы с атаманом Семёновым, а весной 1918 года командовал «отрядом при подавлении первого в Иркутской губернии [антисоветского] Голуметовского восстания [в селе Троицком]». Впоследствии Озолин руководил Олонецкой губЧК, Алтайским и Иркутским губотделами ОГПУ, но спился и был уволен; в 1937 году его ждали арест и смерть в тюрьме⁶²¹.

Анархист-коммунист С. В. Шкитов (1887 – после 1967) с 1905 года включился в революционное движение в Красноярске и в 1907 году, по его словам, «лично участвовал в убийстве начальника Красноярской тюрьмы Смирнова, старшего городового Юсупова, в Благовещенске при задержании убил городового и ранил агента охранного отделения, участвовал в нескольких экспроприациях в 1908–1909 годах», арестовывался, бежал, жил на нелегальном положении. В 1917–1918 годах он красногвардеец, участвует в боях в Иркутске и подавлении выступления казаков Сотникова в Красноярске, затем арестован по обвинению в убийстве красногвардейца, но месяц спустя освобожден и уезжает в деревню. В конце 1919 года Шкитов примыкает к большевикам в Красноярске, поступает в начале 1920 года в губЧК и подвизается исполнителем смертных приговоров, делая в итоге неплохую карьеру в ВЧК-НКВД⁶²².

Видный красногвардейский командир и большевик с 1917 года Ю. Г. Циркунов оказывался на военной службе несколько раз: в 1903 году этот недавно выпущенный из училища офицер был выгнан из армии решением полкового товарищеского суда за то, что ударил кием сослуживца (тот обыграл его, пьяного, на 25 руб. золотом) и отказался извиниться. С этого момента Циркунов долго жил изгоем, а восстановившись в офицерах в годы мировой войны, стал пораженцем, отметив в автобиографии: «…после братания с немцами все перестали подавать мне руку»; в конце 1917 года он дезертировал⁶²³. Подобные Циркунову маргиналы были обильно представлены в руководстве красногвардейских частей, а также среди активистов⁶²⁴.

Некоторые видные большевики начали свою деятельность с работы на царскую полицию. Так, П. Ф. Сухов, выходец из семьи зажиточных служащих уральских заводов, отчисленный из гимназии за постоянную неуспеваемость, связался с подпольем и распространял нелегальщину. Позднее он был завербован охранкой и отправлен при «первой же возможности» в Кузбасс, где сперва собирал сведения, а в 1917 году стал секретарем и членом Кольчугинского совдепа⁶²⁵.

Один из политических оппонентов резко, но вполне верно охарактеризовал большевистскую гвардию как «составленную из уголовных преступников, из подонков рабочего класса, озверевшей черни больших городов и из солдат[-]дезертиров»⁶²⁶. Красногвардейские отряды, формировавшиеся из городских низов, с густой примесью авантюристов, хулиганья и уголовников, действительно практически повсеместно являлись люмпенизированным вооруженным сбродом, мародерствовавшим и торговавшим собственным оружием.

Из воспоминаний, оставленных в 1920‐х годах красными командирами, комиссарами и рядовыми, можно увидеть, что их подразделения иной раз представляли собой «банды Стеньки Разина» или «разбойничьи обозы» с женщинами, для которых «их временные мужья… запускают руки в крестьянские сундуки, чтобы подарить платок или платье». По воспоминаниям бывших красноармейцев севера России, «отдельными… [их] отрядами производились большие безобразия», что «оттолкнуло население, и красные отряды были выгнаны из ряда волостей», а «крестьяне потихоньку получали оружие от белогвардейцев и убивали красноармейцев»⁶²⁷.

На национальных окраинах бывшей империи, в других регионах ситуация в смысле люмпенизированности красногвардейских толп принципиально не отличалась. Так, по мнению одного из русских офицеров, красные отряды Бакинского совета весной и летом 1918 года состояли из «бездомной и разнузданной рвани» в лице дезертиров и беженцев. Командир одного из таких батальонов, разбежавшихся под ударами противника, жаловался Бакинскому совету на недисциплинированность 700 своих бойцов, которые массово сбегали с позиций, мародерствовали, насиловали как женщин, так и «молодых подростков»⁶²⁸. В конце мая 1918 года Всеукраинский большевистский комитет был вынужден отправить в ЦК РКП(б) жалобу на массовое насилие советских войск, констатируя, что даже многие рабочие отвернулись от советской власти из‐за бандитских грабежей, производимых «разложившимися советскими отрядами»⁶²⁹.

Один из советских активистов в Оренбурге вспоминал: «Некоторые товарищи говорили, что наши отряды состояли в большинстве из отбросов, из темного элемента. …Правильнее будет, если мы скажем, что в отрядах были лица далеко не из честного элемента и даже с уголовным прошлым». И когда в июле 1918 года красные под натиском казаков оставили Оренбург, то из 700 красногвардейцев ушли только 152, а почти 80% остались в городе, не опасаясь белых⁶³⁰. Характеризуя свой отряд черемховских рабочих (до 3 тыс. человек), один из его командиров, П. Ф. Попов, признавал: «Правда, была часть уголовников. Я считаю, что мы не найдем ни одного отряда красногвардейцев, в котором не было бы уголовного элемента. [Он] …шел в отряд для приобретения оружия… легкого обогащения, легкой наживы»⁶³¹.

Прибежищем уголовных был и отряд Н. А. Каландаришвили. Пресса сообщала, что В. Медвяцкий, участвовавший в формировании черемховских красных отрядов, отправляемых в Иркутск на подавление юнкерского мятежа, в свое время «наделал в Слюдянке много тяжких общественных преступлений, за что и должен был оставить Слюдянку». В 1918 году он и трое его сыновей занимали ряд должностей в 1‐м Иркутском кавдивизионе Каландаришвили. Цирковой борец В. Аранович вступил в иркутскую Красную гвардию в конце 1917 года, участвовал в декабрьских боях, а весной 1918‐го во время драки с офицером в бильярдной убил противника. Чтобы скрыться от возмездия, записался в 1‐й кавдивизион Каландаришвили, позднее сдался белым в Голумети (в 20‐х годах Аранович вернулся к прежней профессии и постепенно дорос до директора читинского цирка). Один из организаторов отряда Каландаришвили, Г. Шармазанов, был 15 апреля 1917 года заключен в Иркутскую тюрьму по обвинению в покушении на убийство, но скоро оказался освобожден и примкнул к Деду. В мае 1918 года он был убит в перестрелке с милицией. Немолодой уже И. В. Ионов, житель станции Байкал, судился за изнасилование, пошел в отряд Каландаришвили из‐за денежного жалованья, осенью 1918 года дезертировал. А. М. Максименко, отбывший каторжные работы за убийство, служил во 2‐м эскадроне⁶³².

«Одним из любимых занятий эскадронщиков Каландаришвили, кроме реквизиции лошадей (по нынешним реалиям – автомобилей), было вымогательство денежных средств за „контрреволюционную деятельность“. Обычно анархисты, узнав о встрече состоятельных горожан за игрой в карты, наведывались на квартиру и вынуждали игроков откупаться, грозя в противном случае арестовать их за контрреволюционное сборище». В подобных эпизодах участвовали и командир дивизиона А. Караев, и будущий автор опубликованных воспоминаний о Каландаришвили – М. Церетели. «За другой такой же эпизод в августе 1918 года был расстрелян полуэскадронный 2‐го эскадрона, бывший подпоручик А. Сокольников…» В центре города средь бела дня был убит князь Эрестов, пытавшийся сопротивляться похищению своей лошади каландаришвильцами Чеквиладзе и Титовым: «Следует ли говорить, что убийцы не понесли никакого наказания»⁶³³. Анархисты не только не выдавали своих милиции, но и в ряде случаев сами ее преследовали.

Наиболее характерным проявлением красного террора в период «первой» советской власти стали кровавые события в 75-тысячном Благовещенске, где в марте 1918 года произошел анархический «погром буржуазии», в ходе которого погибло – по максимальной оценке – до 1,5 тыс. служащих, офицеров, коммерсантов⁶³⁴ и случайных лиц. В советской литературе этот эпизод замалчивался, и даже в новейшей академической «Истории Дальнего Востока России» о погроме нет ни слова⁶³⁵. Современный историк со ссылкой на советскую литературу приводит данные о менее чем 300 погибших и 500 раненых с обеих сторон⁶³⁶. Не смогли отыскать всех жертв и составители новейшего сборника об этой трагедии, которые на основании архивов, включая метрические книги, и газет зафиксировали гибель почти 500 горожан и до 200 военных; порядка 3 тыс. горожан бежали в Китай. Поименно учтено 373 погибших и 326 раненых, но на деле жертв было гораздо больше: в захоронение на территории судостроительного завода легли 93 безымянных трупа, а главной могилой стала полынья посреди Амура⁶³⁷.

О благовещенских событиях мельком упоминал в печати коммунист А. А. Ширямов, объясняя жестокости погромщиков исключительно местью: «Мстить! В силу этого принципа была устроена резня в Благовещенске после мятежа эс-эров…»⁶³⁸ Однако сторонники атамана Гамова оставили в живых всех арестованных руководителей совета, попытавшегося захватить власть в областном центре. Поводом для беспощадного мщения послужил сам факт выступления против большевиков.

Войсковой атаман И. М. Гамов, депутат Госдумы, близкий к эсерам, с октября 1917 по март 1918 года фактически возглавлял Амурскую область. Параллельная власть в лице большевиков и анархистов опиралась на красногвардейцев, которые не пользовались авторитетом среди населения. Исполком Благовещенского совета 29 января 1918 года был вынужден принять постановление о борьбе с теми, кто, именуя себя красногвардейцами, использует это как маску «в грязных разбойничьих деяниях»⁶³⁹. Подготавливая взятие власти, Благовещенский совет 17 февраля 1918 года арестовал 22 офицера, обвинявшихся в качестве активных участников антисоветского заговора. Начались бессудные расправы. Пресса отмечала, что в марте 1919 года в городе удалось было арестовать одного из видных красногвардейских комиссаров, «который лично расстрелял несколько благовещенцев во время февральского переворота в 1918 году», но тот смог бежать из-под стражи⁶⁴⁰. Ответом на нелегитимные действия совета стал стремительный антибольшевистский переворот, известный как Гамовский мятеж. Казаки захватили город, арестовав весь состав облисполкома во главе с Ф. Н. Мухиным, а также свыше 500 красногвардейцев. Это было одно из первых крупных выступлений против советской власти в России⁶⁴¹.

Несколько сотен красных отступили из города в Астрахановку, где организовали ревштаб. Из районов на помощь большевикам пришла крестьянская беднота, а из Хабаровска прибыли по железной дороге 700 красногвардейцев. Много приисковых рабочих, железнодорожников, крестьян откликнулось на призывы ревштаба стать добровольцами. Из одной Ивановки пришли 300 крестьян, и наутро из Астрахановки были готовы идти на Благовещенск 2 тыс. человек⁶⁴². Вскоре в Астрахановке собралось порядка 10–12 тыс. вооруженных красных, которыми руководили прибывшие из Хабаровска члены Далькрайисполкома советов М. И. Губельман и П. Минаев.

Напротив, основная масса казачества заняла выжидательную позицию и не поддержала Гамова. Так, жители станицы Константиновской постановили: «Во избежание пролития братской крови в активную борьбу с большевиками не вступать». Советские войска начали наступление 12 марта и, имея большой перевес в силах, уже к девяти часам утра заняли всю восточную часть города. Двое суток спустя он был захвачен. И только 22 марта на территории архиерейской дачи, вблизи Чепуринского завода состоялись похороны белых и красных – в двух братских могилах под общим курганом. Владивостокский историк А. Д. Самойлов еще в 1969 году кратко отмечал в диссертации, что погибших с советской стороны было 265, а с белой – в несколько раз больше⁶⁴³, т. е. не менее 700–1000 человек. Пресса весной 1919 года сообщала, что при власти красных «…из местного населения расстреляно свыше 1000 человек. Начаты раскопки могил. Большая часть учащейся молодежи после взятия города вступила в ряды нашей армии добровольцами»⁶⁴⁴.

Сын известного меньшевика Л. Г. Дейча Яков Лович описал в документальном романе погром города: «Зазейские крестьяне – из разных богатых Тамбовок, Толстовок, Ивановок, Краснояровых, Кутиловых – ехали [в Благовещенск] на телегах, с удобствами. <…> На тротуарах, у заборов, на крыльцах домов – трупы, трупы, трупы. Шел повальный грабеж. Врывались, убивали, отнимали все ценное, а то, что нельзя было взять с собою сразу, грузили потом на подводы»⁶⁴⁵.

Дикую ночь первых погромов с 12 на 13 марта А. М. Краснощёков, освобожденный из тюрьмы вечером и увидевший, что «идти по улице опасно – свои же могут убить», согласно его дневнику, «провел в чьей-то безлюдной избе», а утром предпочел покинуть разграбляемый город и тайно пробрался в красный штаб в Астрахановке. В телеграмме, тут же отправленной в Хабаровск, он и другие партийные лидеры сообщали о захвате Благовещенска и попытках (без подробностей) наведения порядка: «Принимаются революционные меры борьбы с эксцессами»⁶⁴⁶. Об «эксцессах» известно из воспоминаний очевидцев: во время погрома на улицах города валялись раздетые донага трупы «буржуев»; была расстреляна целая группа гимназистов. Издатель, коммерсант, журналист и поэт Ф. Ф. Коротаев был застрелен средь бела дня на улице⁶⁴⁷. Один из популярнейших в Благовещенске людей, эсер, поэт и издатель сатирического журнала «Дятел, беспартийный» Ф. И. Чудаков и его жена, зная о страшной гибели ряда знакомых, не вынесли мук ожидания прихода погромщиков и 13 марта, убив сначала шестилетнюю дочь, покончили с собой. Из оставленной записки было видно, что они чувствовали связь разразившейся катастрофы с теми радикальными идеями, которые исповедовали: «Уходим от вас честными и чистыми. На наших руках нет крови… Да здравствует Разум»⁶⁴⁸.

Жестокости победителей в захваченном Благовещенске подтверждаются архивными данными. Полпред ГПУ по Сибири И. П. Павлуновский в записке И. С. Уншлихту от 22 ноября 1922 года, в которой предполагал значительное развитие бандитизма на Дальнем Востоке после его советизации, отмечал анархичность местного пролетариата и давал яркую ретроспективную характеристику благовещенским погромщикам, причем, как и А. Ширямов, употреблял термин «резня». При этом чекист не упоминал ни о какой мести, а видел в событиях социальную чистку. Приисковых рабочих, составлявших ядро погромщиков, он характеризовал как тип «таежного рабочего-хищника», указывая: «По составу это прежде всего наследие каторги, уголовный элемент, далее – разного рода бродячий люд, привыкший к тайге, дезертиры, безработные из городов и т. д.» Почти все амурские прииски после революции были захвачены рабочими, которые сами распоряжались добытым золотом, сбывая его в основном китайцам, поскольку те платили дороже. После свержения советской власти многие из этих рабочих ушли в тайгу, партизанили и «дали… ряд опаснейших анархических отрядов»⁶⁴⁹.

Как писал Павлуновский, поводом к погрому стала попытка благовещенских эсеров «устроить восстание и захватить город в свои руки», в ответ на что «масса рабочих с приисков хлынула в город, взяла его штурмом и устроила поголовную резню (буржуазии „вообще“). Ходили отрядами из дома в дом и вырезали всех заподозренных в восстании и сочувствующих им. Между прочим, вырезали почти весь состав Благовещенского Городского Управления, особенно крошили спецов и служащих горных контор»⁶⁵⁰.

Население обычно ненавидело красных штурмовиков как яркий символ революционного произвола и нередко выступало против него. В декабре 1917 года значительная часть жителей Петрограда мечтала «увидеть на углах [немецких] шуцманов вместо проклятых красногвардейцев»⁶⁵¹, а Анна Ахматова писала, что в те дни «в тоске самоубийства народ гостей немецких ждал». В марте 1918 года Городская дума Владивостока официально заявила, что бессильна бороться с грабежами и разбоями, «так как то же делают самочинные организации: красная гвардия и лига благоустройства города»; думцы указывали на незаконные аресты биржевого комитета, начальников почты и Доброфлота⁶⁵². Чиновник и лидер кадетов Николаевска-на-Амуре Световидов был убит красногвардейцем, а участники похорон жертвы были за высказывание протеста разогнаны прямо на кладбище⁶⁵³.

В Минусинске также в марте 1918 года возникли беспорядки на почве антибольшевистской агитации после жестокого убийства (с ограблением) инженера-путейца Н. С. Берсенева восемью бойцами командира красногвардейцев Е. А. Глухих, который впоследствии признал этот факт⁶⁵⁴. Несколько позже уездный совет отмечал, что среди красногвардейцев, баллотировавшихся в его состав, было несколько уголовников⁶⁵⁵. Население Красноярска, как вспоминал один из красногвардейцев, называло их кровопийцами и разбойниками. О боевых и моральных качествах вооруженной опоры коммунистов последние сами высказывались очень откровенно. Так, один из большевиков Канска весной 1918 года публично заявил: Красная гвардия «доказала, что никуда не годится»⁶⁵⁶.

Железнодорожные милиционеры в ночь на 16 февраля 1918 года на станции Красноярск с трудом отбили налет почти 20 грабителей, среди которых преобладали красногвардейцы⁶⁵⁷. В марте того же года красноярские большевики отмечали, что из‐за спешки с формированием частей Красной гвардии в нее вошли «многие темные личности», а И. Л. Наханович, выступая 31 мая на Западно-Сибирской партконференции, заявил, что томские большевики допустили проникновение в красногвардейские отряды «темного элемента»⁶⁵⁸. Однако власти старались защищать репутацию своей охраны: той же весной омич П. Рогачёв получил от трибунала три месяца общественных работ за публичное оскорбление красногвардейцев – поскольку назвал их грабителями, и заявил, что в ряды Красной гвардии «не пойдет ни один порядочный человек»⁶⁵⁹. Это мнение было всеобщим. Так, барнаульцы смотрели на красногвардейцев, по их же мемуарам, «с презрением и насмешкой», как на лодырей и бродяг, причем даже рабочие говорили: «Вы – дармоеды и грабители, там ни одного порядочного человека нет»⁶⁶⁰.

Мемуарист сообщал: красногвардейцы повсеместно были до того распущенны, что «спали на часах возле складов оружия, и у них из-под носа [офицеры] вывозили пулеметы и ружья». В Томске белые заговорщики даже покупали пулеметы у красных⁶⁶¹. Читинская Красная гвардия, по мнению председателя Забайкальского облисполкома советов В. Н. Соколова, возглавлялась «почти целиком анархическими элементами с густой примесью бывшей каторжной уголовщины»⁶⁶².

Аналогично выглядел и отряд черемховских рабочих Д. М. Третьякова и А. Н. Буйских. После участия в декабрьских боях 1917 года в Иркутске отряд был отправлен на восток устанавливать советскую власть и, прибыв в марте 1918 года в богатые купеческие Троицкосавск и Кяхту, произвел, по словам одного из участников, «очень крепкую реквизицию». В ответ на требование властей навести в отряде порядок черемховцы блокировали местную Красную гвардию в казарме и арестовали членов совета. Отряд анархистов настолько увлекся грабежами, что в апреле Центросибирь вернула черемховцев в Иркутск, заменив отрядом Н. В. Соколова из Верхнеудинска. Но часть третьяковцев осталась в Троицкосавске, продолжая мародерствовать и пьянствовать. Когда почти все красногвардейцы ушли, оставшихся в городе – командира Грайцера и его приближенных – горожане арестовали и отправили в Черемхово⁶⁶³.

Между тем основная часть третьяковского отряда, захватив в заложники местных купцов, поддерживавших атамана Семёнова, подъехала к Иркутску, где встретила неласковый прием: «…Иркутск имел сведения, что наш отряд занимался мародерством, около семафора нам было предложено сдать оружие. Наше командование выполнило волю отряда[,] и это вполне понятно в то время – простое голосование и никаких гвоздей – не согласились на разоружение. Потом, когда [нам] пригрозили, что стоят орудия, пулеметы, что одно из двух, или держать бой[,] или сдаваться, решили разоружиться. Часть оружия сдали, часть попрятали в вагонах…» Руководители отряда Третьяков и К. М. Кошкин были арестованы, но затем смогли освободиться⁶⁶⁴; отобранное оружие отряду вернули. Позднее руководители черемховского отряда признавали: при приближении красногвардейцев к тому или иному селу крестьяне обычно бежали от них «как от банды»⁶⁶⁵.

На станции Могоча в Восточном Забайкалье красногвардейский анархистский отряд председателя местного совета (и бывшего торговца) В. А. Смолина и военкома Л. Н. Мордоховича арестовал членов исполкома Могочинского совета, после чего вояки ограбили кассу и стали останавливать поезда, арестовывая подозрительных пассажиров, отбирая деньги и ценности у всех остальных. В середине мая 1918 года Смолин с награбленным добром уехал в Благовещенск, где его вместе с охраной арестовали и затем передали читинским властям. Под советским судом оказались 26 обвиняемых, которых осудили к заключению⁶⁶⁶, но вскоре освободили.

Официозная мемуаристика пыталась приписывать все негативное в событиях середины 1918 года исключительно анархистам, которые «не только висели тяжелым жёрновом на шее фронта, но и были прямой обузой, обессиливавшей его, заражавшей трупным ядом разложения, паникерства, утраты последних остатков воинской дисциплины»⁶⁶⁷. Однако и те красные отряды, где анархисты были менее заметны и где руководили большевики, тоже отличились в беззаконии и грабежах. При этом никто из многочисленных большевистских мемуаристов, описывавших инфильтрацию Красной гвардии криминальным элементом, не ставил вопроса, отчего же его так легко зачисляли в отряды, а потом терпели. Использование всякого союзника согласно плехановскому лозунгу 1905 года «Врозь идти, вместе бить!» само по себе подразумевало ответ. Так, Я. П. Жигалин осторожно указывал, что С. Г. Лазо не одобрял анархистов, но считал их необходимыми для войны⁶⁶⁸.

До самого краха большевистской власти глава амурских большевиков Ф. Н. Мухин видел в анархистах союзников и в конце августа 1918 года разрешил Е. Пережогину сформировать дивизион с артиллерией. Однако Дальсовнарком в лице его председателя А. М. Краснощёкова и военного комиссара Д. А. Носок-Турского уже в начале сентября разоружил отряды анархистов по Амурской магистрали и в городе Свободном. Отряд Пережогина 6 сентября был блокирован в Благовещенске и, после отказа разоружиться, разгромлен, причем сам Пережогин 13 сентября погиб в перестрелке с милицией, пытаясь освободить несколько арестованных анархистов⁶⁶⁹.