Kitabı oku: «Как умирали динозавры: Убийственный астероид и рождение нового мира», sayfa 3

Будущий титан – один из кладки в десяток яиц, отложенных в песчаном гнезде его матерью двадцати пяти метров в длину и весом более двадцати тонн. Некоторые взрослые бывают еще крупнее. Самые большие достигают тридцати метров от морды с зубами-карандашами до кончика заостренного хвоста. В холке они выше, чем вставший на цыпочки тираннозавр рекс. Правда, едва ли тиран смог бы подойти достаточно близко, чтобы помериться ростом. Один взмах мускулистого хвоста или удар колонноподобной ноги могут непоправимо поломать и искалечить даже самого крупного из пушистых хищников. Тираннозавры вдвое короче и втрое легче аламозавров, так что обычно они не охотятся на этих гигантских травоядных, а ждут, пока кто-то из них умрет по какой-то другой причине. Например, такая простая вещь, как бактериальная инфекция, могла неделями обеспечивать тираннозавра рекс пищей; плотоядный гурман мог забраться внутрь туши титанозавра (Titanosaurus) и просто поедать его.

Не всем тиранам дано наслаждаться такими пирами. Аламозавр – мигрант с южных континентов, представитель массивных толстотелых титанозавров, распространившихся по Африке и Южной Америке мелового периода. Хотя строение тела титанозавров в основном такое же, как у более ранних завроподов, например бронтозавра (Brontosaurus), титанозавры намного крупнее. Аламозавр и бронтозавр одинаковой длины, вероятно, резко различались по весу – настолько, что их несоответствие демонстрируют найденные отпечатки их ног. У гигантов юрского периода вроде бронтозавра и диплодока (Diplodocus) основной вес приходился на таз. Их широкие задние лапы вдавливались в землю глубже, чем передние. А вот аламозавр – динозавр с передним приводом. У титанозавров центр тяжести располагался ближе к плечам, их передние лапы обладали мощной мускулатурой и оставляли следы с более глубокими отпечатками, чем у других длинношеих.

К таким гигантам принадлежали динозавры⁵⁰, которые в конце концов вернулись на север к концу мелового периода и снова заняли нишу, пустовавшую десятки миллионов лет. Крупными травоядными северных континентов были утконосые динозавры, рогатые динозавры и анкилозавры; их способность срезать, дробить и пережевывать растительность, в том числе такую волокнистую, как гнилые бревна, обеспечила им эволюционное преимущество. Динозавры-завроподы на этой картине отсутствовали, и появление аламозавра в Северной Америке мелового периода ознаменовало возвращение гигантов, пожиравших тонны растительности, которая затем бродила и переваривалась у них в утробе, напоминающей огромный чан. Когда гиганты собираются вместе, запах метана может быть невыносимым.

Но аламозавры не распространились по всему северному континенту. До Хелл-Крика эти растительноядные так и не добрались. Огромные завроподы добрались примерно до территории нынешних штатов Нью-Мексико, Техаса и Юты – как раз в пределах южного ареала последних тираннозавров. Окрестности Норт-Хорна – одно из редчайших мест в любую эпоху, где дробящие кости тираннозавры могли загрызть динозавра-завропода.

Для таких хищников готовый вылупиться потомок аламозавра – на один зуб. Яйцо, в котором находится малыш, размером с грейпфрут. Когда детеныш появляется на свет, он не больше домашней кошки – даже для подростка тираннозавра это не более чем попкорн. Родители-аламозавры не особенно мешают хищникам, в отличие от некоторых других динозавров, которые охраняют и защищают потомство иногда годами. Как и другие завроподы, аламозавры откладывают яйца в большие кладки и, пока плод зреет, присматривают за ними, повинуясь древнему инстинкту, однако ближе к делу они покидают гнездо. Когда детеныши выкарабкиваются из гнезд и наводняют меловой лес, они предоставлены сами себе, их попискивание слышат лишь они сами, а еще мелкие зверьки, крокодилы, змеи и пернатые динозавры, которые на них охотятся. Вот почему все элементы скелета их ног, поначалу состоящие из хряща, окостеневают и срастаются раньше, чем остальные части их миниатюрного скелета. Они должны быть готовы бежать в ту самую секунду, как их маленькие лапки коснутся почвы. Кто выживет в критический первый год, зависит от удачи. Большинство не выживает.

2
Столкновение

Зуд. Раздражающий импульс снова и снова пронизывает тело юного гадрозавра. Зудит, зудит, зудит, ужасно чешутся ступни между пальцами и чешуйчатые бока.

Молодому эдмонтозавру остается только одно. Укрывшись в лесной тени, чуть в стороне от небольшого стада сородичей, травоядное животное с лопатообразным клювом останавливается, чтобы хорошенько почесаться. Буковое дерево прекрасно подойдет. Склоняющиеся над землей стволы образуют ряд превосходных ребристых чесалок, покрытых жесткой корой. Отклонив толстый мощный хвост назад, чтобы поднять переднюю половину тела, динозавр медленно шагает и трется о шершавые стволы, и волна облегчения расходится по его телу, покрытому похожей на гальку чешуей⁵¹.

Этот эдмонтозавр, молодой еще самец длиной чуть меньше шести метров, не первый, кто приходит сюда почесаться. Кора бука и окружающих деревьев – платана, кизила, лавра – отполирована, истерта и ободрана динозаврами, отчаянно пытающимися хоть как-то унять зуд. Местами на стволах виднеются потеки липкого сока, который медленно густеет и превращается в смолу, вместе с увязшими в ней мошками и другими беспозвоночными, которым не повезло. Возможно, когда-нибудь эти капельки станут янтарем. Но сейчас здесь просто беспорядок, следы, оставленные огромными травоядными, для которых эта часть поймы служит домом. Именно так поколения динозавров помечали свой участок леса, каждый раз они одинаково скребли свои шкуры, осваивая излюбленные места.

Молодой динозавр издает удовлетворенный трубный звук и снова опускается на четвереньки, его передние лапы с перемычками из плоти, словно в митенках, касаются земли, а огромные трехпалые задние лапы уже ведут динозавра вперед. Почесаться, конечно, приятно, но отставать от своих опасно. Хотя эдмонтозавр достаточно велик, чтобы не опасаться мелких хищников вроде ахерораптора (Acheroraptor) – их можно даже отогнать мощным взмахом мускулистого хвоста, – он все же достаточно мал, чтобы угодить на стол крупному тираннозавру рекс. Лучше не искушать хищника. Шаг за шагом эдмонтозавр догоняет стадо и протискивается в гущу динозавровых тел, которые прокладывают путь через лес.

Здоровый страх перед острыми зубами и зоркими глазами хищников привел к тому, что эдмонтозавры невольно стали изменять окружающую их среду. Их ландшафт – это территория страха, и движение стада очерчивает границы этой незримой, изменчивой территории.

Одинокий эдмонтозавр не обладает какими-либо экстравагантными средствами защиты. У этих динозавров нет ни рогов трицератопса, ни твердых костяных бляшек, вросших в кожу анкилозавра. Крупная взрослая особь, если на нее нападают, может отбиться, брыкаясь, отмахиваясь хвостом и лапами, но к тому времени она уже получит такие серьезные травмы, чтобы потом от них не оправиться. Подобную картину каждый эдмонтозавр к моменту взросления видел хотя бы раз: внезапный выпад – это от тени лесной опушки отделяются огромные челюсти, готовые раздавить и сожрать.

Так эдмонтозавры стали остерегаться лесных опушек. Ряды стволов деревьев легко скрывают крадущегося тираннозавра, и лишь треск ветки или крик встревоженной птицы могут предупредить об опасности. А вот посреди открытых лугов и пойм стада эдмонтозавров чувствуют себя спокойнее. Здесь неожиданностей не бывает. Бродячему тираннозавру не отсидеться в тени, а стоит выйти – его сразу заметят, и у гадрозавров будет вдоволь времени, чтобы использовать свое единственное преимущество – скорость.

При всей ужасающей мощи своих челюстей взрослые динозавры не способны быстро передвигаться. В основном они неторопливо прогуливаются. В спешке динозавры могут разогнаться до более чем двадцати километров в час. Но им и не нужно двигаться быстро. Они эволюционировали не для того, чтобы загонять добычу. Тираннозавр рекс – как и другие великие тираннозавры до него – был рожден, чтобы нападать из засады: дожидаться подходящего момента, а затем атаковать, вложив всю силу ног в один мощный выпад. Если тираннозавр промахивается и добыча ускользает, или если тираннозавра замечают до ответственного момента, охота прекращается и великан уходит. И за миллионы лет сосуществования тираннозавров и гадрозавров эта стратегия охоты формировала характерные особенности эдмонтозавра. Если вокруг достаточно пространства, то взрослые эдмонтозавры встают на задние лапы и срываются с места со скоростью около сорока пяти километров в час. Это далеко не рекорд скорости динозавров на суше, но им хватает. Если один эдмонтозавр из стада замечает тираннозавра и подает сигнал тревоги, все стадо встает на дыбы и убегает, оставляя тираннозавра голодным.

Естественно, эдмонтозавры не всегда настороже. Некоторые из них все же попадаются, особенно когда им приходится пересекать участки леса, чтобы добраться до своих излюбленных пастбищ. Как и хищники любой эпохи, тираннозавры намеренно выбирают старых, больных и юных особей и не трогают здоровых и взрослых. Хотя эдмонтозавру нечем проткнуть или оглушить тираннозавра, передними и задними конечностями он может наносить удары, способные сломать кость. Поэтому тираннозавры стараются хватать по возможности более молодых животных, тем самым создавая из поколения в поколение эволюционное давление в пользу тех, кто растет быстрее. Быстро вырастая, эдмонтозавры раньше достигают такого размера, который отпугивает хищников. Как правило, если эдмонтозавру удается пережить первый год, то его шансы на выживание неуклонно возрастают, пока он не достигает старости и его суставы не начинают скрипеть от артрита⁵².

Эти взаимодействия меняют и формируют характер ландшафта Хелл-Крика. Безусловно, основу любой пищевой сети составляют растения, однако на экосистемы влияют и нисходящие биокоммуникации. Экосистема не просто растет с нуля, а скорее испытывает давление разнонаправленных сил – ландшафты эволюционируют точно так же, как и животные. Вот и стада эдмонтозавров невольно способствуют собственному выживанию, сохраняя открытые поля с низкорослой растительностью.

Без эдмонтозавров или трицератопсов большая часть Хелл-Крика, скорее всего, была бы лесом⁵³. Молодые деревья конкурировали бы друг с другом за пространство и солнечный свет, но все же леса были бы куда гуще и большему количеству саженцев удалось бы раскрыть свой дендрологический потенциал. Но когда вокруг бродят вечно голодные растительноядные исполины, они обрывают невысокую растительность и юные деревца прежде, чем побеги успевают укорениться. По сути, стада эдмонтозавров пропалывают меловые сады и тем самым сохраняют свои любимые открытые пространства. Более того, повторяющиеся маршруты динозавров формируют звериные тропы и постепенно опускают почву. Год за годом выбоины в грязи превращаются в лужи, а те превращаются в пруды, изменяя среду обитания чуть больше, чем силу привычки динозавров.

Но даже самые идиллические места обитания таят опасности и неудобства. В Хелл-Крике динозаврами питается не только тираннозавр рекс. Собственно, молодого самца эдмонтозавра уже поедают заживо. Зуд – это просто ощущение, от которого хочется избавиться, но травоядное животное понятия не имеет, что его вызывают вши⁵⁴.

Эдмонтозавр – уютное жилище для вшей с их многочисленным плодовитым потомством – многие футы податливой динозавровой плоти, словно ждущей укола колючего хоботка. В целом кожа динозавра жесткая и очень хорошо защищает от ссадин, царапин и ушибов, которые то и дело появляются при блуждании по лесам, но там, где конечности сочленяются с телом, а также вдоль шеи большие участки кожи собираются в складки и углубления. Эти жаркие укромные места – идеальное прибежище для вшей и других кусачих членистоногих, целеустремленных паразитов, которые вгрызаются в дерму динозавра до тех пор, пока не прорвут ее и не выступит капиллярная кровь. Кровавая пища насытит следующее поколение паразитов, которые продолжат традицию родителей. А если учесть столкновения, удары, толчки и другие формы кожных контактов между эдмонтозаврами во время их передвижения, у вшей масса возможностей для распространения. Для взрослых особей вши – прежде всего раздражитель. Насекомые вызывают зуд и оставляют язвы, но это просто факт жизни, как солнце над головой или ветерок, овевающий цветущие магнолии. Но если у родителей вшей слишком много, то нагрузка на иммунную систему детеныша, борющуюся с насекомыми, настолько велика, что это может замедлить рост младших членов стада. Все, что гадрозаврам остается, – надеяться на деревья, о которые можно почесаться; на грязь, в которой можно вываляться; или на то, что ночь окажется, достаточно холодной, чтобы часть паразитов погибла.

Тем временем стадо покинуло лесное укрытие и вышло на открытую поляну, поросшую папоротниками и саговниками, с торчащими то тут, то там пальмами. Когда-то здесь подавали сытные обеды, а теперь какая-то забегаловка; все перевернуто вверх дном. Эдмонтозавры и трицератопсы преобразили сам ландшафт. Травоядные поедают молодую поросль, валят деревья и утаптывают землю лапами, и луга мелового периода не такие густые, как раньше. Голодные динозавры все равно ищут что пожевать, они опускают вытянутые, прямоугольные морды к земле и щиплют хрусткую зелень. Несмотря на то что миллионы лет спустя их назовут утконосыми динозаврами, на утконосов они не похожи. Скорее они напоминают коров с лопатовидными мордами, чьи клюв и зубы работают как единый механизм, перемалывающий даже самую грубую растительность. Длинная морда заканчивается квадратным ребристым клювом, скошенным книзу, – форма, отлично подходящая, чтобы в огромных количествах щипать низкорослую растительность. И, в отличие от настоящих уток, которые со временем появятся среди птичьих динозавров, у каждого эдмонтозавра есть впечатляющая батарея из более чем тысячи плотно пригнанных друг к другу зубов. По отдельности каждый зуб имеет примерно ромбовидную форму. Но собранные вместе и истертые растениями вперемешку с грязью, которые сами начали вырабатывать защитные механизмы против травоядных, зубы превращаются в отличные плоские измельчители, которые работают как массивные моляры, то есть измельчают в кашицу все, что оказывается между ними. В прохладные месяцы гадрозавр может перемалывать даже гнилые бревна⁵⁵, чтобы получить ежедневную порцию клетчатки, а грибы и насекомые в них становятся просто белковой добавкой. Но зубы этих голодных травоядных – лишь часть их поразительного ротового аппарата. Черепные кости гадрозавров обладают подвижностью и гибкостью⁵⁶. Они не зафиксированы на месте, и весь череп представляет собой своего рода систему костяных ножниц. При каждом жевательном движении, когда нижняя челюсть поднимается, кости, удерживающие верхние зубы, выгибаются наружу и отклоняются в стороны, размазывая и перемалывая растительную массу между зубами. А когда пасть открывается снова, зубы возвращаются в исходное положение, готовясь к следующему раунду жевания. Невероятно впечатляющая анатомическая конструкция, величие которой сглаживало наличие на макушке эдмонтозавра тонкого гребня из плоти, помогающего членам стада знать, кто есть кто. Украшение нелепое, но этим динозаврам оно, похоже, нравилось.

Стадо спокойно пасется, динозавры жуют зелень и отфыркиваются. Ни запаха хищника, ни зловония падали, которые заставили бы их насторожиться. Погода ясная. Легкий ветерок немного смягчает дневную жару. Ничто не мешает динозаврам жевать. Никто из них – тринадцати членов маленького стада – не догадывается о том, что только что произошло.

Не было предчувствия надвигающейся гибели. Не переменился ветер, не потемнели облака. Ни молнии, ни грома. На этом маленьком клочке Хелл-Крика, что в штате Монтана, с точки зрения динозавров, все было как всегда. Но более чем в трех тысячах километров отсюда кусок внеземного камня диаметром более десятка километров только что врезался в Землю. Так начинается конец света.

Конечно, камень не появился из ниоткуда. У смертоносной глыбы есть собственная история длиной в миллионы лет, в течение которых динозавры жили и погибали, появлялись и вымирали. Предпосылки к этому мигу сложились давным-давно и за миллионы километров отсюда, случайность накладывалась на случайность, порождая гибельное стечение обстоятельств, которое можно понять лишь в ретроспективе – с помощью дедукции. Крах жизни на Земле начался в холодном, темном, безжизненном космосе.

Облако Оорта³ – это древняя дымка вокруг нашей Солнечной системы⁵⁷. Количество объектов внутри облака неисчислимо, их так много, что числа теряют смысл. Миллионы объектов, миллиарды, триллионы. Если бы вы оказались там в тот миг, когда глыба впервые сформировалась, то могли бы провести всю жизнь, пересчитывая обледенелые куски камня и обломки, и умереть от старости, так и не добившись значительных успехов. Это место не лишено суровой красоты, но оно же свалка отходов нашей Солнечной системы: место, где метеоры, кометы и астероиды рождаются из остатков пород, которые так и не образовали планету.

В громадном поле холодных обломков есть один, играющий важную роль в нашей истории. Это одинокий массивный кусок камня, чье холодное безразличие со временем сделает его самым смертоносным объектом, с которым когда-либо сталкивалась жизнь на Земле. Он огромен, каменный левиафан, дрейфующий в космосе. По составу это углеродистый хондрит, древняя разновидность космической породы, заполненная мельчайшими вкраплениями. Эти вкрапления называются хондрами и представляют собой расплавленные капли минералов вроде пироксена, которые оказались внутри камня. Сам камень – то, что осталось от гораздо более древних времен и каким-то образом избежало поглощения или уничтожения.

Откуда взялась эта смертоносная скала – точно сказать нельзя. Возможно, когда-то она была частью планеты и оторвалась от нее в результате другого удара. А может быть, это остатки материала, из которого образовалась планета, – межзвездный эквивалент теста, прилипшего к стенкам миски. Какое-то время часть огромной стаи вулканического происхождения, неустойчивая смесь взвешенных пород, реагирующая на потоки Вселенной, летела сквозь пространство. Она вреза́лась в другие камни, а те вреза́лись в нее, оставляя на ней вмятины, свидетельствующие о суровом отрочестве в космосе. Десятки километров в поперечнике – слишком много для того, чтобы такие удары разрушили ее полностью, и она лишь продолжает собирать шрамы.

Но вот что-то изменилось. Невидимая, непреодолимая сила стала тянуть камень к центру Солнечной системы. Это не совсем то же, что притягивающий луч из научной фантастики, но мысль понятна. Древнее Солнце и Юпитер слишком велики, чтобы астероид мог их избежать, совершая космическую кругосветку. Гравитация тянет камень все ближе. Масса Солнца в 333 000 раз больше массы Земли. Для сравнения: Юпитер всего лишь в 333 раза массивнее Земли, но и этого хватает. Между ними существует достаточная сила притяжения, чтобы массивные камни меняли свои маршруты через Солнечную систему. Со временем, постепенно камень притягивается все ближе к радиус-вектору, соединяющему Солнце и Юпитер.

От солнца до планеты так далеко, что астероид, казалось бы, может просто затеряться в этом пространстве. Разделяющая их бездна более чем в два с половиной раза превышает расстояние между Землей и Марсом. Пустота простирается на миллионы километров в любом направлении, по сравнению с ней даже планеты кажутся маленькими. Глыба легко могла занять там свое место и остаться навсегда, летая кругами, пока после множества мелких столкновений от нее ничего бы не осталось. Но этому не суждено случиться. Приближаясь, астероид нагревается. А вместе с теплом происходит расширение. По мере приближения к поверхности Юпитера в массивной каменной глыбе образуются слабые места. Незаметно, сантиметр за сантиметром, она, похоже, встает на курс столкновения с планетой.

Гравитация становится слишком большой. Астероид начинает дергаться, вытягивается, как космическая ириска, превращается из округлой глыбы в длинный цилиндр. Это напряжение перед ударом, астероид растягивается, как резинка рогатки перед выстрелом. А потом с треском разваливается. Глыба выдерживала удар за ударом в безвременье на краю Солнечной системы, а потом вдруг распадается на мелкие куски. Некоторые врезаются в Юпитер, падая сквозь газовые облака на поверхность планеты. Но не все. В частности, один обломок поперечником больше десяти километров отказывается от гравитационного приглашения и уплывает из центра Солнечной системы в более отдаленную область. Получив небольшой толчок от удара, камень с впечатляющей скоростью несется к третьей планете от Солнца.

Совершенно случайный снайперский выстрел наповал. Подобный путь в разное время проделывали и другие астероиды и кометы, но большинство из них миновало Землю. Они проносились мимо на разном расстоянии от Земли, а ее обитатели ни о чем не догадывались. Но на этот раз, даже если бы жители планеты знали, что несется им навстречу, поделать все равно ничего было нельзя. На сей раз громадная глыба ударит. Ее не собьет с пути другой астероид. Она не зароется в марсианскую пыль, не расколет сухую поверхность Красной планеты. Она не врежется в Луну на земной орбите, как многие другие, оставившие на поверхности спутника лунные моря и кратеры. Из миллионов потенциально смертоносных камней он – тот самый. Эта катастрофа соберет страшную дань со всех земных видов, и не по злому умыслу или из мести. Это и конец, и начало – переломный период на Земле, который знаменует водораздел между кажущейся бесконечной эпохой рептилий и неистовым рассветом эпохи млекопитающих.

Камень летит быстро⁵⁸. Так быстро, что если бы мы стояли в какой-то точке и пытались проследить за его полетом, то больше почувствовали бы его, чем увидели. Астероид мчится сквозь пространство со скоростью 72 000 километров в час. Эту скорость и сравнить-то не с чем. Мало что проносится сквозь Вселенную так стремительно. Это даже не тот случай, когда главное «не проморгать». Это так быстро, что можно «смотреть во все глаза, и все равно пропустишь».

В этот переломный момент важную роль должна сыграть и сама Земля. Наша планета не сидит степенно на одном месте; она вращается по своей орбите вокруг Солнца, со скоростью 107 000 километров в час. Это даже быстрее летящего астероида. Все эти небесные скорости воспринимаются как само собой разумеющееся, пока два движущихся тела не вступят в катастрофический контакт.

На краткий, ужасный миг астероид прочерчивает в небе яркую черту. Трение огромного камня, входящего в атмосферу, сам воздух, шаркающий по камню, заставляют его светиться и отламывают кусочки с поверхности. Но это не песчинка, которая сгорит, не долетев до земли. Это многокилометровая глыба, и планете от нее не увернуться. Камень попадает в цель на древнем полуострове Юкатан, слишком быстро, чтобы его можно было увидеть, под смертельным углом в 45 градусов, выстрел прямо в центр масс Земли.

В Хелл-Крике никто не обращает внимания. Насытившись, стадо эдмонтозавров блуждает в поисках тенистого местечка, чтобы скоротать остаток дня, а может, принять успокаивающую грязевую ванну где-нибудь на прибрежной равнине.

Стадо проходит мимо молодой самки-торозавра (Torosaurus)⁵⁹, трехрогой одиночки, какие редко встречаются в этой части континента. Длиной около шести метров от кончика клюва до конца хвоста, она еще малышка для своего вида. Полностью взрослая особь вырастет еще на три метра и будет весить целых шесть тонн – вполне достаточно для любого голодного тираннозавра, которому придет в голову приготовить из нее обед. Но сейчас она только начинает взрослую жизнь. Ее терзает зуд, но не тот, от которого страдают гадрозавры, а тот, что обусловлен биологической тягой к спариванию. Она скребется надбровными рогами о кору кизилового дерева, из свежих ран на сером стволе сочится сок. Скоро она будет искать себе пару.

Определить разницу между самкой и самцом у торозавров только по костям – трудно. Их скелеты одинакового размера, с одинаковыми украшениями и одинаковыми огромными рогами на морде. Все это – сигналы, по которым травоядные животные распознают друг друга на расстоянии. Трицератопсы – близкие родственники торозавров – живут здесь в большем количестве, и с виду они очень похожи. Главное различие кроется в большом костяном воротнике на задней части черепа. У трицератопса это сплошная кость. У торозавра внешняя сторона воротника усеяна множеством треугольных косточек под названием «эпиоссификации», а по обе стороны от средней линии воротника два больших отверстия, делающие гребень более легким. К выживанию это украшение отношения не имеет. Хитрый тирекс может обойти любого из этих цератопсов и вонзить зубы в уязвимую шею сзади. Но для торозавра распознавание воротника все же важно. У этого вида в брачных играх инициативу проявляют самки, а самцы наблюдают и ждут, когда их выберут, пока самки толкаются взад и вперед, охраняя территорию для спаривания. Если же самка трицератопса вздумает заигрывать с самцом, то может жестоко поплатиться, ведь ее ухаживания будут восприняты как агрессия. А поскольку в этой части континента представителей ее вида очень мало, ей нужен сигнал, чтобы быть уверенной.

Ей и самой есть что показать. Почти всю ее жизнь чешуйчатая кожа над воротником была светло-коричневого оттенка с более светлыми кремовыми точками там, где кожа натягивалась над отверстиями в воротнике. Теперь же эти неглубокие кремовые углубления начинают в середине краснеть, кровеносные сосуды, повинуясь какому-то древнему чувству времени, меняют цвет воротника. У трицератопсов такого не происходит. Их покрытые кератином воротники нисколько не меняются. Торозавр, однако, краснеет.

Разобраться в тонкостях ухаживания – совсем другое дело. На одной физиологии далеко не уедешь. Она видела, как другие самцы и самки ревут, имитируют атаку и красуются друг перед другом, поворачиваясь боками, чтобы продемонстрировать размер или силу. Окончательное решение всегда за самкой, которая либо принимает самца, либо прогоняет его тычками своих метровых рогов над глазами. Но это все, что ей известно. Как и большинство нептичьих динозавров, торозавры достигают брачного возраста раньше, чем взрослого размера. Она все еще растет – и быстро. Ее скелет окончательно сформируется только через десять лет. Но в наследство от далеких, ранних предков ей достался быстрый темп размножения. Превалирующие рептилии оставили позади ранних млекопитающих, производя большое количество потомства и имея жизненный цикл, позволяющий спариваться до наступления полной зрелости. Благодаря этим простым причудам биологии эпоха рептилий началась на миллионы лет раньше, когда ящеры заполонили все места обитания и перестроили их под себя. Так и в последний день остается необходимость создать будущее, которое никогда не наступит.

Назвать экосистему Хелл-Крика вершиной эволюции динозавров было бы не совсем верно. Здешние места кишат динозаврами, но так было и в других экосистемах, и в других местах, и в другие времена. Более 80 миллионов лет назад в этом же уголке мира по заросшим папоротником поймам бродили самые разные виды длинношеих растительноядных гигантов, а сквозь высокие хвойные леса пробирались хищники, не уступающие по размеру тираннозавру рекс. В этом мире позднего юрского периода динозавры впервые отбрасывали на Землю по-настоящему длинные тени, достигая невиданных размеров и форм. Самые мелкие были размером с голубя, а крупнейшие – более тридцати метров от кончика морды с зубами-карандашами до кончика хлыстовидного хвоста.

Динозавры не существовали отдельно от остальной природы. Такие огромные организмы могли эволюционировать прежде всего в зависимости от того, как менялись растительный мир, насекомые, млекопитающие и другие организмы, с которыми они жили бок о бок. Мир состоял не только из растений, служивших пищей для травоядных, которыми, в свою очередь, питались хищники. Каждый вид имел множество связей и ролей, порождая все большее разнообразие по мере того, как эволюция шагала вперед, поколение за поколением.

Эпоха динозавров была великим расцветом жизни. В каком-то смысле даже странно, что она продлилась так долго. Массовые вымирания происходят случайно, а не циклически – они не повинуются закономерностям или расписаниям. Казалось, с того времени как в кембрийских морях появились древние животные, жизнь не могла продолжаться больше 90 миллионов лет без того, чтобы не случилась какая-нибудь катастрофа. Иногда промежутки были и того меньше: лишь 50 миллионов лет разделяют самое ужасающее массовое вымирание всех времен и триасовую катастрофу, позволившую динозаврам совершить свой экологический переворот. Но с тех пор массовых вымираний не было. На протяжении 135 миллионов лет жизнь процветала без угрозы уничтожения.

Разнообразие обычно порождает еще большее разнообразие. Возможно, это звучит нелогично, учитывая то, что должно произойти, и то, как обычно описывают последствия удара. Массовые вымирания – ужасные события, которые невольно расчищают поле для выживших. Вся стройная система экологически взаимосвязанных видов рушится, что позволяет оставшимся видам занять новые ниши. Нет никакой эволюционной директивы, которая бы указывала на необходимость существования какого-либо конкретного вида. Не было никакого адаптивного разрыва, который требовал появления тираннозавра рекс или трицератопса. Эти животные появились под действием изменчивости и естественного отбора, в нескончаемом танце, который меняет партнеров в процессе. Массовые вымирания разрушительны, но сами по себе они не обязательно вызывают новый рост. Вообще-то, некоторые из величайших моментов в истории эволюции – когда внезапно жизнь вышла из берегов и заполонила мир как никогда раньше, – вовсе не были связаны с массовыми вымираниями. Величайшие успехи природы часто проистекают из эволюционных случайностей, связанных с самими организмами, как было, например, когда древние рыбы с лапами вместо плавников стали выползать на размокшие илистые отмели и копошиться у кромки воды. Отныне жизнь уже не ограничивалась водой: теперь позвоночные стали питаться насекомыми и растениями, которые уже обосновались на суше, приспосабливаясь к новым условиям и поедая новую добычу, что привело к всплеску разнообразия.