Kitabı oku: «Space: сто одна история Сюррреализма», sayfa 7

Глава 10

Мы всего лишь хотели сказать, что хорошие люди, а они взяли и закопали нас под землю со словами:

Хорошие, значит из вас и урожай отличный, – крепко сжимая копья и лопаты. Лопатой они закопали нас, растоптали ногами землю вокруг головы, только и оставив их над землёй, а копьями охраняли, чтоб ворон какой не испортил урожай, заклевав нам глаза и уши. Они поливали нас водой, и чистили зубы, дабы черви не расплодились в нас. Кормили опавшими листьями и трухой, а в праздничные дни давали йодистый калий, и навоз. Каждые две недели срезали волосы.

Эти люди жили в каком-то не таком мире, их мир отличный от нашего, и они твёрдо были убеждены, что дети появляются вовсе не от женщин во время сношения, а из земли, как какая-нибудь картошка или морковка.

А потом, из-под земли вылетел крот кунг-фуист и размазал их по стенке, откопал нас и предложил войти в его круг ополченцев. Он превратил нас в кротов, и мы вошли в штаб-квартиру землекопов. Они были все в сажах, сидели и пили эль, пиво и выкуривали пару сигарет за секунду, пока мы водили глазами по столам. Затем мы вставили глаза обратно, и рассмотрели их повнимательнее, отряхнув с них глину и хлебные крошки.

– Мы все здесь с вами собрались по одной лишь причине, и вы знаете по какой, мне ли вам говорить, – начал молодой крот, выкрутил с пола лампочку, достал оттуда сахар, занюхал, и продолжил:

– Люди сверху жестоки, коварны и так просто не поверят нам, что от закопанного человека толку нет, и, что, чтобы получить маленьких детей, нужно не съедать женщин, думая, что они брак, думая, что они лишены дудочки всевластия. Нет, дамы и кроты, люди-кроты и червяки дистрофики, отнюдь не так всё. Мы должны научить их тому, что убивать людей заживо – плохо.

– Да! – закричали все, взяли с пола топоры, лазеры и бластеры и направились на лифте вверх. Выйдя на поверхность, они постреляли, популяли, вытерли пот со лба и сказали, что теперь они готовы стрелять и по людям.

И вдруг из-за сарая выбежал петух, ощипанный, закукарекал так закукарекал, что поднялся смерч, отломил все деревья, опустошил лес, сделав там пустыню, а потом и вовсе облака упали на землю, и вместо поля стал океан. Кроты поплыли на край вселенной, а люди, не умеющие плавать, утонули, и стали акулами и скатами, легли на дно морское, и задохнулись водой.

Потеряв смысл жизни своей, кроты занервничали, что теперь станут безработными и не получать зарплату станет ещё страшнее. Раньше они не получали их, делая что-то, а теперь, не делая что-то, они получали тоже самое, и это было несправедливо. Посему, кроты нырнули в воду, нашли там трупы умерших акул, разорвали их на куски, сделали консервы и начали продавать на рынке Турции. Продавали они их за просто так, но чтобы они что-то делали. И работая они не получали ничего и были довольны, как мяч, которую пнули в лаву безразличия.

Мы смотрели на всё это, крутили пальцем у виска, но палец не закручивался, потому просверлили дырку гвоздём.

Раз все они погибли раньше положенного времени, мы должны учить других! – как-то завопил другой, седой крот, вынимая из сумки гранату и бензопилу. Бензопилой он почистил зубы, гранатой вздул живот, чтобы осмотреться с высоты, нет ли поблизости людей. Затем опустился, рыгнул, и сказал, что можно и по-другому.

– Тут, – говорил он, – есть женщины и их надо поймать и заставить родить нам воинов, только одно я понять не могу, как нам, маленьким, смочь к таким большим существом, родить столь сильного воина, как они сами. Тот молодой крот вытащил волшебную палочку и превратил того в человека со словами, теперь ты – альфа. Попотей за нас всех. Он сел под солнцем и начал потеть. Не понимал он только, зачем ему так приказали, но таков был приказ, потому он сидел и потел. Так он иссох и сдох через час. Его вымололи в порошок, сделали из него приправу и едят на ужин с картошкой и макаронами.

Под одним камнем, далеко ещё с того места, ей богу, далече, чем меркурий от земли, был прекрасный мир “нигде”, и там жили волшебные драконы, которые вылетали из-под него, взмывали вверх и превращались в радугу. Люди смотрели на радугу и удивлялись. А дракон летал так, с одного конца мира до другого. По его спине прыгали дождинки и радовались, пели песни, сочиняли рассказы, и путешествовали с одной страны в другую без загранпаспортов. Бывало, по той радуге ходили громадные тролли, невидимые, дракон магией своей так повелевал, что всё что ступало на него, тотчас становилось невидимым для глаз любого идиота.

Глава 11

Мы сидели у костра и грелись, как вдруг из облаков выпрыгнул маленький кролик, замахал дубинкой и сказал, что ищет человека на спарринг, дабы, видите ли, поиграть в крикет на тучах. Я встал, гордо ответил, что готов, схватил того за хвост и мы улетели. Прилетев на место то, диву дался, да как так же, против нас выступили Аид, Зевс, Посейдон, Персей и Афина.

– Нам конец, видать, – сказал я, и ударил по мячу, и разломил ворота соперников. Опустили головы боги и заплакали.

– Ты, силён, человек, мы признаем поражение, – и принесли мне охапку соломы, чтобы я уснул на ней, море еды и выпивки, сотню девушек и парней. Я замотал головой, говорю им: – Нечего мне тут портить еду, уберите их. Уберите девушек!

Выбросили их из облака, те разбились в море, и на скалах, и на том и сошлись, что больше никогда не смешивать хорошее с отвратительным.

Затем к нам, точнее ко мне присоединился Серкулес после долгой и сложной борьбы против своей жены, которую он проиграл, и собирался на завод, а видите-ли нечего ему без работы сидеть и всё время драться. Выгнала его жена, вот пришёл ко мне и заплакал, да так сильно, что моря поднялись, цунами волной накрыло Мадагаскар и смыло Индию:

– Я, – говорит, – мужчина, сильный мира сего, почему это я должен работать, не надо мне этого, мне нравится людям помогать! – впился зубами в мои плечи и вырвал их, прожевал, плюнул, потом обнял, извинился, моя голова вылетела из туловища. Я встал, отряхнулся, вставил голову обратно, и утешил его тем, что всё будет хорошо. Похлопал его по плечу, он отхаркнул кишки горгоны, вычистил из-за зубов клешни Дейва Джонса, и всхлипнул сколь мощи хватило. – Братан! Да ты настоящий мужик, – и вдарил по моему лицу, и я отлетел на соседнюю галактику. Достал из кармана бинокль и всматриваюсь, а он из облаков машет мне руками, благодарит, зазывает обратно. Так, нашёл я в той галактике летучую мышь, что упорхнула из земли в дни те далёкие, сел на неё и развил скорость больше светового и долетел обратно.

Мышь села, отпила крови моей, вытерла рот, и увидела, что Пегасы летят к ней, да чтоб выпотрошить, а люди учуяли запах мышиный, и давай летучая не знать куда прятаться. Я улыбнулся, сказал, что ничего плохого, сюда-то им, этим слабым никогда не попасть. На облако взобрался Джек и за ним великаны, и неожиданно, откупорили череп Серкулеса, да чтобы и мозг съесть и сильнее стать, и видят, пусто. Серкулес закрыл череп, медленно повернулся к ним и шепчет:

– Это что вы делаете, молодые люди? – сжал одного из великанов и разделили надвое, и выкинул из облака, и видит, что-то, какой-то стебель прирос к его государству, скользнул по нему, я за ним, и стоим мы у избы старой, где баба яга детей жарит, и сели за стол, достав с подоконника деревянные, большие ложки и огромную миску для мяса. Ароматнейший был запах детиный, поставили его на стол, и мы стали есть, да в соль макать, как в соус, как вдруг, малыш открыл глаза и говорит нам: – Какие же вы медленные! – и сам, открыв рот нам, вполз в наш желудок. Ничего, удивились мы, да и не стали закрывать рты, отложили ложки, а куски летят и летят. Почесала Баба яга голову, и завыла, что где-то здесь его муж прячется, и давай под кроватями и за печкой смотреть.– Плюмблдор! – закричала она, – Выходи, чёрт окаянный, опять свои шутки мне шутишь, всю еду портишь!– Извиняюсь, выходя из-за чашки, медленно вырастая, сказал старик, и сел за стол вместе с нами, откупорил бутылку виски, налил туда пару капель золотого зелья, и отпил, – Забавно же было! Всё ты портишь старушка, не даёшь мужикам детьми побыть! Зажарить бы тебя саму за такое! – Да вчера ж только было дело, – завопила Яга, – на десять секунд тебя хватило, и ты как поддашь заклятием времени, и повторяешь десять секунд по часу, и говоришь, что час без остановки! Твою бы магию, да в хозяйстве!

Поник Плюмблдор, встал из-за стола, замахнулся палкой, превратил Ягу в девочку, красивую такую, милую, и закрыв крышкой отправил в печь. Яга кричала-кричала, потом вышла запотевшая с венком в руках.

– Что-то сегодня банька-то слабоватая.

Выйдя из печи, Яга стала собой, старой, потому что иссохла в печи и сморщилась.

Сглотнул я слюни, посмотрел на тарелку с мясом и подумал, получается, мясо то это старое под личиной молодых. Получается же, что, если пожарить и приготовить молодое мясо, оно всё-таки старым-то станет и вкус потеряет витаминный?

Нет, так не пойдёт, подумал про себя и вылетел в окно, да только Серкулес схватил меня за ногу и говорит:

– И ты оставишь меня с этой красавицей одного, я ведь съем её один и с тобой не поделюсь? – Да ешь ты, похабный Серка! – крикнул я, пнул по лицу, и отлетел, а за мной полетела и мышь.

А он то и вправду, оторвал все её конечности и съел просто так, ибо готовая она уже была, и всё равно было Серкулесу, какое мясо есть. Затем они вышли в Плюмблдором из избы, и обратно поднялись по стеблю, а там, наверху, сидит значит Джек, и смотрит телевизор, да ещё какой? Да Божий этот, где жизнь людской показывают. Переключился он на ту, которую любит и стал сталкером. Чипсы ест, за десять минут слоном стал, зазвонил в хобот, и продырявил облако прямо над Африкой весом и упал в пустыню, где его сразу же приметили слонихи и начали его бить, чтобы он выполнял свои отцовские обязанности в будущем, и хотели, чтобы заделал он им детей. Окружили его и били бревном и били сорок дней и сорок лет, пока Джек не согласился. Теперь-то он, держит в руках чемодан и ходит на работу, на литейный завод, и приносит тридцати семи жёнам зарплату, а его тем и кормят, что обещанием. Стал он тощим, слабым, только и питался что воздухом. И однажды, захотелось ему убежать, он взял, поднялся, спрыгнул с дерева, кабы умереть и стать свободным, да подхватил его ветер, как лист осенний, и выбросил на Амазонке, где его избили Амазонские слоны, заперли того в клетку, и каждый вечер в клетку заходили женщины лёгкого поведения суррогатные, дабы воинов Амазонок заделать. Тогда-то вот и родилась чудо-женщина Галь Удод, и стала мир земной защищать.

Серкулес смотрел вместе со мной на Джека, и удивлялся, как он ещё всех женщин на планете не обольщал с такой харизмой. Вытер пот со лба, и выкинул кость, прямо в клетку та кость залетела, съел слон кость Ягинскую, и стал волшебным, захлопал ушами огромными и поднял весь остров, и улетел в космос, где все тотчас умерли без воздуха и стали зомби, и начали заражать живых смертью. Замахнулся Плюмблдор тогда, и открыл портал в неизвестный мир, куда выбросил всех их с островом тем треклятым, и закрыл измерение. Те слоны, что не умели летать, там до сих пор и ходят, друг друга кусают, а чем больше кусают, тем больше они. И когда один из них только остаётся что и скелет только, тот, что скелет, укусит другого и вырастит на нём тело. Так они от голода друг друга кормили друг другом, и никто не жаловался. Наедаются самими собой, и ходят счастливые, строят небоскрёбы, создают звездолёты, сочиняют библию. Среди них был даже композитор Стивен Кинг, маэстро своего дела, да дел ненужных. Каждый вечер перед сном, он пел оперу, писал ноты и классическую музыку, потом, когда под звуки все засыпали, играл в денди, пряча их ото всех. Сильно любил тот композитор проходить Луни Тюнза.

Глава 12

А тем временем, пока Серкулес и я сидят на облаке, нечто удивительное происходит одновременно с ними. Видите-ли, время оно нечто иное, чем что-то, скажем, чем гравитация, хотя, взглянешь то, гравитация и есть само время. Только вот, знаете, в пятой галактике созвездия рыб, есть люди, удлиняющиеся со временем, то есть, скажем же, что мы, засыпая становимся ночью больше на пять сантиметров, а они, смотрите, идут по земле, а на часах время уж десять утра, и на десять метров они стали выше. Не просто так же это происходит с нами, а лишь потому, что мы расслабляемся, как настоящие наркоманы, если так диву даться, да только вру я, нет, не наркоманы, а вот те люди, на самом деле удлиняются по законам магии. На часах час ночи, так вот, засыпая в двадцать два часа вечера, они двадцать два метра, так? А в час ночи, они размером всего метр, а после полуночи, боже мой, они всего размером с микрон, как пыль. И сантиметры прибавляются к ним. А представьте себе, как те гуляют после полуночи, и их теперешний размер становится малым, и то расстояние, на котором они находятся, метр друг от друга, вдруг превращается в миллиард миль, потому что они совсем крохотные. Получается-то, что, далёкая близость. Говорят, когда те удлиняются, если с луны взглянуть, перепутаешь их со столбами, и собьёшь, едя на машине, хотя, правда в этом всё-таки есть, ведь их глаза светятся ночью, как самые настоящие фонари, и, гуляя по переулку, можно заметить встречный, ослепляющий взгляд прохожего, потому, они закрывают глаза, когда между ними остаётся метр. Но, ничуть не помогает это, ведь светя в себя, они становятся ещё слепее из-за прожекторов. Потому, при столкновении двух светов, происходит схлопывание вселенной и зарождается другая галактика в карманном измерении. То есть, не поверите, ха, да что ж тут гадать, поверите, ещё как! Видите-ли, их взгляд создаёт столкновением двух потоков света, взрыв мощностью с маленькую галактику. И взрыв этот, они перемещают в другое место, где создаются планеты и иные миры, где, к примеру, живём мы, и много других бесконечных созданий.

А потом к ним прилетают стручковые фасоли, захватывают их мир, пока те спят, думая, что мир необитаем, сажают баклажаны, помидоры, выращивают детей, и строят заводы, как вдруг, случается досадная ошибка, и удлиняющиеся люди вырастая истребляют их, думая, что им принесли утренний завтрак. В спешке бегут фасоли под землю, и прячутся, и вытягиваясь к поверхности, снова ползут вниз, чтобы только те люди не вытянули их из-под земли, из гнезда и не истребили фасоль, увидав стручок над глиной. А представьте се, глина, рыжая, твёрдая, скучная по всем параметрам из которого Галилей лепил замок, чтобы поиграть в машинки, возводил гаражи, а по вечерам закрывал двери зданий под сигнализацию, вот та самая глина, обыкновенная. Не было у них там обычного торфа, куда горошки кидали, и оттуда вырастали маршмеллоу, откуда в восемь вечера не вылуплялись кошки-священники, а утром перед рассветом, не вылетали ведьмы на шабаш, а вампиры не закрывались в гробу, сося кровь из комаров прямо из брюшка, словно соску.

А в девять тысяч сто первом мире, что ближе к нам, но всё же дальше, чем самый большой мир, где живут инопланетяне размером с булавку, но с силой удара массивной звезды Бетельгейзе, что смогут разрушить нашу галактику одним взмахом ресниц, живут тени, что питаются надеждой, болью и воспоминаниями всех миров из всех измерений и мультивселенных. Потому, у нас, и существует боль, чтобы кормить их, чтобы жили они, и чтобы, жили и мы, теряя боль и воспоминания. Случается же так, как-то, выйдя из комнаты зачем-то, забываем то, что же мы хотели сделать, а в миг этот, тени захватили наше воспоминание, и когда, вдруг, становится нам больно и мы плачем, и завтра уже боль исчезает, это они поглощают их. И, надежда, что вдруг создаётся в сердцах наших, что сегодня будет дождь, они также поглощают и дождя всё же никакого и не бывает. И тени то, вы видите, и, пытаясь, чтобы и не было их вовсе (может мы боимся ночи потому, что они страшны, и страх порождается потому, что тени сами то делают), на то и существуют, чтобы наблюдать. Ах, скучно всё это читать, что-то не такое, как вся книга, но история же, история не так-ли? А кто же это, постойте, идёт с одной страницы к другой? А, это же этот, этот, как его, Маркиз де Санс, поглотитель и маратель холста, вот, смотрите, ах гад, в руках у него стёрка, он бегает из страницы в страницу и стирает сказки, написанные мной, только вот, я выпустил хорька из своего сундуку, которого хранил для таких случаев, и видите, глядите. Цыц! Ну куда же вы опять отвернулись? Маркиз бежит, и хорёк за ним, кусает того за зад, Санс кричит, прикрывается стёркой, угрожает и меня стереть со страниц моих же книг, да и вовсе, грозится в мой мир попасть, в прошлое улизнуть, там отца моего чтоб не было, и чтоб никогда моя мать не встретила его. Но видать, хорёк оказался сильным, схватил Маркиза за шкирку и ведёт куда-то, к себе, наверное, чтобы подметать пол в сундуке. Так оно и есть, заглянул туда одним глазом, а Маркиз с совком бегает, напялил на голову шапочку, надел тапочки и фартук. Злится, видать, тянет цепь на шее, пытается вырвать со стен, только не на стену ведь привязан, а к хорьку. Разбудишь того, откусит он тебе один палец, итак, о чём мы, да, о том всё, у Маркиза бедного всего семь осталось пальцев, да что удивительно, они всё время отрастают. Эх, улетим мы оттуда. Встряхнул страницы, подул на листки, ух, сколько резины, пытался всё-таки стереть истории.

Долетели мы на первых весенних листьях на планету Арахнид, где, вы уже поняли, живут пауки, только пауки-то эти учёные, самые настоящие. Вот один бежит с учебником в руках на урок физики, а другой пешит за ним не спеша, на урок физкультуры. Третий парит прямо над факультетом астрономии на золотом льве, с фиолетовой гривой, которого биологи вырастили на уроке химии и генной инженерии. Смотрят учёные на небо, наблюдают за миром. Далеко от них есть планета Снейков, они то их боятся, потому всё время смотрят, то одним, то всем глазом, дабы не напали змеи на них. Все восемь глаз наблюдают за вспышкой цивилизации змей. Повезло им, что учёные они, а змеи лишь ползают по песку и едят мышей на своей планете, да и, прячутся от ежей гигантов, которых не могут сцапать. Ежи те, как горы, на спинах растут деревья, лес. Бывает только там и есть спасение от них змеям.

Арагил, мальчишка-паук ещё, давно родился, только чувствует, что не на той планете родился, и потому лишь один на урок ходил прилежнее всех, все предметы изучал, всё учил, чтобы построить корабль и улететь от своих сородичей туда, где есть что-то кроме них и бесконечно жёлтых камней, раскинувшихся по всему миру. Новые цивилизации, существа. И приключилось с ним чудо, о которой он так долго мечтал, грезил всю жизнь, не зря же он, как говорится трудился во имя себя. Окончив обучение, милый, может и грозный, кто знает, наш паук, построил невиданные доселе корабль на топливе из теллур-128, которого на планете много и не нужно воссоздавать в каких-то там лабораториях, как люди на своей планете (хотя, люди ещё не так развились до этой технологии, много миллион лет пройдёт до того). Сел на творение своё, взметнулся вверх, как бабочка, покружился над сородичами, и крикнул им, что его ждут приключения в мире, о которых они знают лишь через телескопы, и устремился в бездну, кромешный космос. Только и двигались лапы провожая астронавта. Самые опасные вещи видел Арагил на своём пути, множество страшных планет о которых и вообразить не мог.

Так, как-то кружась у зелёного, огромного дерева на планете Фериагоаенол, он заметил, что молодеет здесь с каждой минутой. Остался бы он и тут, пожил немного, только вовсе боялся стать младенцем, крохотным, и не смог бы тогда взобраться на корабль, достать лапами педали, и сил бы не хватило рычаги передвинуть. Иногда и бывает так, что молодость всему погибель, потому и улетел Арагил. И деревья те всегда были зелены и молоды. На следующей планете, было тоже всё зелено, только хищников здесь на один квадратный метр было больше, чем всех его братьев на всей планете Арахнид. И пришлось покинуть и эту, а третий и вовсе опасностью и не пах, отнюдь, здесь же в отличии от других миров, где побывал, всё было ослепительно круто, да так превосходно и головокружительно, что останься же здесь и ешь всего, чего рот сможет съесть, бегай там, куда нельзя взобраться, прыгай и взлетай. А что же такого в той планете не так? Да, было же кое-что, что волновало Арагил, так это те удивительные вещи, что происходили с его телом. Здесь, раз прилёг, встал, а там остался его двойник, клон, разделившись во времени. Что же такое спросите? А вот что. Каждый миг, где не бываешь, запечатлеется на поверхности планеты той, одним словом, когда трава колышется на ветру, она клонирует себя, до того места, до куда дотягивается лапа оригинала, так, например, одна трава воссоздала вокруг себя миллион себе подобных без каких-либо спор. А Арагил, бегая по полям, взбираясь по скалам, плавая по водам – оставлял за собой себя, клонов, которые бегали так же, кто куда, ели, дрались, что однажды пытались убить оригинал, да только запутались, не поняли кто есть кто. Создали разные виды оружия, а ведь и мозг был тот же, что и у оригинала, все мысли, и начали войну, а кто клон, кто нет, не разбирались. Быстро улетел Арагил оттуда, а клоны остались сражаться. Сколько их там было не счесть, наверное, остался там один лишь живой, выживший, убив последнего. Вылетел ли он, построив корабль, боги того не знают.

На четвертой планете Арагил нашёл успокоение. Какой-то запах доселе ему никогда не известный пронзил его рецепторы обоняния, и закружилась голова, и почувствовал паук, что рай здесь. И придя в себя, теряя силы, паук, а коим он был всегда, учёным в первую очередь, сообразил, что поверхность эта опьяняет смертью, ядом ужасным, и тогда, вместо того чтобы остаться и наслаждаться, Арагил сел на свой корабль и создал шлем, что будет защищать его от воздействия таких вещей, и вышел обратно, но на этот раз изучить мир. И понял Арагил, что запах был не только наслаждением, и не только приносил удовольствие обоняния, но и воссоздал Эдем вокруг выжженной планеты, куда не глянь огонь полыхает, гонится по поверхности песок, а по канавам, где некогда был ручей, ползают крысы, что и распрыскивают тот яд, чтобы в итоге съесть поражённого. Крысы всё сильнее выпускали яд видя нежелательного, но не прочь которого съесть, а Арагил пинал тех, и крысы уползали под камень, а некоторые из них, выбегая становились песком и кружась, улетали прочь за горизонт. Было ещё что-то удивительное, что песок, улетая создавал ураган, затем долетел на самый верх самой высокой горы, и превращался в огромного монстра, едва ли похожую на крысу. Раскрыв пасть, из сторон которых по кинжалу, а на кинжале том по тысячи зубов, четыре, одним словом, с нижней стороны два, сверху два, выпускал ядовитый газ, и накрывал всю планету. Долетавшие на эту планету существа были обречены быть съеденными. В том, что жить здесь нельзя сомнения не было. Между тем, по камням ползали какие-то звери, существа похожие на скатов, они едва ли дотрагивались земли, а скользили по нему, как на магнитной подушке. Их то и боялись те крысы, и прятались. Ело существо яд и питалось исключительно смертью, всасывая песок в пасть. Даже тот, огромный монстр, завидев ската уползал в трещину на скале. Улетать пришлось и отсюда, а как те монстры не вцепились в самого Арагил, приходится только додумывать. Может потому, что яд не испускал паук, может потому, что боялся неизвестного существа.

Пятая планета сходила шахом и матом. Здесь планета представляла собой доску шахматную, словно бы. По поверхности вырисовывалась белая и черная квадратная земля. И что же такого здесь? Кто же знает, но ни травы, ни деревьев, ни животных, а тем более никакого яда здесь не было. Здесь не было ничего вовсе. А затем уж понял Арагил, что мир то этот страшный. Полоски те были дырами измерений, всасывая они выкидывали в какую-то вселенную, а из белой вещи вылетали поломанными. И ведь не узнаешь, откинет черная в измерение или сразу выкинет через белую прожевав на части. Тут Арагил не стал задерживаться даже на минуту. Махнул лапой, выкинул теннисный мяч, и на том и был доволен.

Сколько же планет пришлось ему навестить до того, как он нашёл землю. И, подумаете, что же, так ли всё было легко. А бывает так, что не всё, чем кажется. Казалось бы, паук был огромным, так и кричали люди “какой огромный”, но, к сожалению, законы той земли сделали его маленьким. Земля была добра и гуманна, она не пыталась убить, сожрать или загипнотизировать, но одиноко стало пауку, и он улетел и оттуда. Нельзя же было ему останавливаться на десятках планетах, и не увидеть ещё бесконечное.

Семь дней на скорости света, миллиард миль, множество тысяч планет, но нет того, что понравится. Уж думал паук, что мира такого нет во вселенной, пока на краю вселенной не нашёл маленькую планету, и зелено тут, и свежо и запах уютный, ручей течёт по камням, на небе летают крохотные колибри, по земле бегают кролики с тремя глазами и хвостом скорпиона, а на одиноком дереве сидит русалка, поливая себя сахарным сиропом. А на всём этом чуде настроен крохотный домик, и возле домика того бегает человек, поливает розу, переставляет стул из одной стороны в другую, наблюдает за рассветом, пьёт чай и вздыхает. День кружил паук на корабле на тёмной стороне луны, наблюдал и изучал. Человек уходил в дом, засыпал, утром поливал розы, вечером копал землю и сажал новые. “Наверное, одиноко ему” – думал Арагил. Человек ходил, смеялся, и проводил весь день и смотрел в бездну космоса, заваривал чай и снова сидел. Сколько бы то продолжалось, если бы Арагил не спустился на планету, конечно, сообразив надеть шлем, а человек тот дышал без него, ещё более удивительно, что атмосферы нет. Спал в то время человек, Арагил заглянул в окно, дремал, никак иначе устал. На полке рядом с кроватью лежала книга: “Приключение Тома Сойера” Марк Твен. Вдруг, кто-то коснулся его и заговорил, Арагил обернулся, а там стояла роза и улыбалась, интересуясь, друг ли он или пришёл захватить мир человека. Маленькие стебельки нагибались, колыхались листья на них сбоку на бок. Арагил улыбаться не умел, и вместо улыбки получился злобный оскал, роза отпрянула назад и задрожала.

– Не враг я, путешественник и учёный, – ответил паук, и роза тотчас обняла его и взбодрившись поприветствовала гостя:

– Друзей мы любим.

Кто знает, отчего понимали язык паучий розы, может паук говорил на языке роз, а может, планета была настоль волшебной, что все языки тут понятливы.

Минута ли прошла или час, рассвет уж был на планете, человек вышел с чашечкой чая, потянулся и сел на стул, вдалеке мигали звёзды, возле планеты пролетали кометы, а вот, всего милей дальше кометы, летит Вояджер-1, замёрзший, льдом покрытый, но ещё мигал и посылал сигналы. Отпив чая, человек переставил стул, сел, вынул книгу из-за пазухи, и увидев Арагил выронил её. От удивления разумеется. Чай ронять не стал, более вкусного чая во вселенной не сыскать было.

– Здравствуй, – зашипел человек, ещё не отойдя от изумления, да что уж скрывать, от полнейшего удивления, даже дыбом волосы на теле встали, были бы только они, – Откуда это ты здесь?

– Привет, – цокнул Арагил, – оттуда, – показав взглядом на звёзды, – далёк дом мой отсюда.

– Ну что же, – улыбнулся человек, – не часто у меня бывают гости, садись, налью тебе чаю, – указывая на стул, только пауку стул не нужен был, – Надеюсь чай-то ты любишь?

– Чай? Не знаю. Полюблю. Всему приходит начало. Наливайте.