Kitabı oku: «Наперегонки с темнотой», sayfa 6
Подозреваю, Билл знал не больше нашего, а если бы и знал что-нибудь, вряд ли рассказал в условиях нарастающей паники. К тому же факты о случившемся как-то просочились в прессу, хотя ни я, ни Роб ни с кем не разговаривали. Как журналисты обо всем пронюхали, оставалось загадкой.
Особому отделу на несколько дней удалось замять все подробности – они забрали улики, настрого запретили местной полиции распространяться о ходе дела, с нас взяли подписки о неразглашении и все же спустя полторы недели информация обо всем вылилась наружу. В это утро она произвела настоящий фурор. К девяти утра на площадь стеклось столько народа, что стало не протолкнуться.
До сегодняшнего дня жители в таком количестве собирались здесь только по праздникам и, если бы не отсутствие торговых палаток и музыкального шоу на сцене местного клуба, столпившуюся ораву можно было принять за веселящихся на каком-нибудь фестивале. Однако эти люди пришли сюда не веселиться. Они жаждали ответов и, судя по всему, пока не получат их, расходиться не собирались.
– Давай выбираться отсюда, – буркнул Роб. – Все равно никакого толку.
Я хотел остаться еще, но решил не спорить. Резона в топтании на переполненной площади действительно было мало. Но едва мы надумали уходить, как по толпе прошлось волнение. На пороге администрации появился помощник городского главы. Он призвал всех к спокойствию и пообещал, что через несколько минут сам Томас Картер выступит с заявлением.
– Послушаем, что он скажет? – предложил я.
– Давай, – нехотя согласился Роб.
Выражение его лица отчетливо говорило о все возрастающем раздражении. Я его тоже испытывал – стоять в галдящем море людских голов было не лучшим из развлечений, но кто сегодня вообще мог думать о развлечениях?
Минут через пятнадцать к собравшимся и в самом деле вышел Томас Картер. В своей речи он подтвердил, что десять дней назад на двоих мужчин и ребенка было совершено нападение. Он сказал, что произвели его трое неизвестных, двое из которых в итоге оказались застрелены, а еще одному посчастливилось скрыться.
Также он добавил, что делом занимается особый отдел полиции, ведется тщательное расследование, сбежавшего ищут, поисковые отряды прочесывают лес. Про беспорядки в округе и исчезновения людей ему рассказать было нечего. Он лишь повторил, что расследование ведут лучшие сотрудники особого отдела, а под конец рекомендовал всем сохранять бдительность и по возможности не выезжать за пределы города.
Со стороны было забавно наблюдать, как он пересказывает то, что уже говорилось в утренних новостях и по недовольному гулу толпы становилось очевидно – забавно не только нам.
– Все ясно, – недовольно проронил Роб. – Ему, как и остальным, ничего не известно. Зря только потратили время.
Стараясь утихомирить собравшуюся публику, Томас Картер говорил что-то еще, но от выслушивания его дальнейшей пустой болтовни мы решили воздержаться.
– Что будешь делать? Есть планы? – спросил я, когда мы наконец прорвались к машине.
– Подумываю запастись продуктами на неделю. Сейчас все ломанутся в магазины.
– Да, пожалуй, – приняв его слова за шутку, усмехнулся я.
По Робу никогда нельзя было понять, в какой момент он говорит всерьез, а в какой шутит, но так как я в любом случае планировал ехать за покупками, то отправился вместе с ним. Однако увидев, что он и впрямь нагружает магазинную тележку запасами провизии, уже со смехом спросил:
– Ты, случаем, не в подвале собрался отсиживаться? Если что, прибереги для нас местечко.
В ответ он отмахнулся, посоветовав мне заткнуться и не умничать, но потом добавил:
– Ты бы тоже купил самое необходимое на несколько дней. Увидишь, к вечеру полки опустеют.
– Да брось, Роб! Не все же такие паникеры, как ты, – поддел я. – А даже если сегодня опустеют, завтра привезут еще. Поверь, магазины не упустят случая извлечь выгоду с обезумевшей толпы.
Я не видел оснований поддаваться панике и все же под его настойчивым давлением прибавил к основным покупкам большую упаковку консервов, батарейки, кофе и сигареты. После мы зашли еще в оружейный магазин, где оба пополнили запас патронов. То помповое ружье, из которого я застрелил двоих ублюдков, у меня изъяли в качестве улики, но дома хранился охотничий обрез. Вечером я планировал достать его из сейфа и положить под сиденье в машине – лучше, если он будет у меня под рукой.
Покончив с закупками, я отвез Роба домой, забрал Терри и вдвоем с ней отправился в свою мастерскую. Еще перед той злосчастной поездкой на рыбалку я взялся за работу над одной интересной машиной и теперь намеревался завершить начатое, чтобы потом приняться за остальное. До судебного процесса мне хотелось во всем навести в порядок. Возможно, из зала суда я уже не выйду, так что не лишним будет оставить дела в надлежащем виде.
В мастерской этой я работал уже двадцать лет и мог с закрытыми глазами собрать и разобрать практически любую деталь. К технике меня тянуло с детства, а потому попав сюда в пятнадцать, я сразу понял – заниматься ремонтом машин мое призвание. Ничего другого я, собственно, не умел.
Дон Кларк, когда-то взявший меня учеником и долгое время бывший моим боссом, давно уже состарился и отошел от дел. После рождения Терри я исхитрился на скопленные деньги выкупить у него это скромное помещение вместе со всем оборудованием. С тех пор здесь многое изменилось. Я слегка расширил площадь, поставил еще один автоподъемник, докупил кое-какой инструмент и даже открыл небольшой кузовной и малярный цеха. В общем, к своей мастерской я прирос намертво и ни за какие деньги не променял бы ее на что-то более прибыльное.
К слову, именно здесь я познакомился с Робом. Я пришел сюда ничего не умеющим пятнадцатилетним юнцом, а он всего за несколько лет сделал из меня первоклассного автомеханика. Всему, что умею, я по большому счету обязан ему. Правда, спустя шесть лет он отсюда уволился, но дружба наша с тех пор не прерывалась.
Теперь со мной тут работают Ларри и Томми. Они оба отличные ребята и вместе мы составляем слаженную команду. Те месяцы, что я проводил в пьяном угаре, эти двое прикрывали мою задницу и, если бы не их помощь, вряд ли бы я удержался на плаву. В целом дела у нас сейчас идут довольно неплохо – почти весь город обращается к нам, когда требуется ремонт или техническое обслуживание.
В данный момент оба отсутствовали. Скорее всего, они тоже торчали на площади, что мне было даже на руку – я предпочитаю работать в тишине и одиночестве. Пока я увлеченно ковырялся под кузовом старого Понтиака, Терри нашла себе занятие за компьютером в моем небольшом кабинете, так что и она мне не мешала.
Понтиак был достаточно редкой модели, именно потому я взялся за него с таким энтузиазмом. Спустя пару часов я по-прежнему стоял у него под кузовом, полностью погруженный в процесс разгадывания очередной головоломки, когда до моего слуха донесся шум двигателя. Определив по звуку, что это не кто-то из моих парней, я вышел взглянуть, кто приехал.
У ворот стоял черный минивэн. Как только я переступил порог, его боковая дверь со слабым скрипом открылась. Первым на землю выпрыгнул высокий, тучный парень, а следом за ним девушка в темных очках. Заметив в руках здоровяка увесистую видеокамеру, я с досадой сплюнул на землю.
– Вот дерьмо! Только чертовых папарацци мне сейчас не хватало!
Глава 11
Едва выйдя из машины, девушка сняла очки и энергично пошла мне навстречу. И по ее пружинистой походке, и по решительному виду с первого взгляда становилось ясно – на этот раз она намерена выудить из меня всю нужную ей информацию.
Подойдя вплотную, она протянула для приветствия руку и с широкой улыбкой спросила:
– Джон Уилсон? – Несколько оторопев от нахрапа, с каким она, по-видимому, привыкла обращаться ко всем вокруг, я пожал ее узкую ладонь и молча кивнул. – Здравствуйте, я Марта Дилл. Телеканал Ти-Эн-Си.
«Вижу, Марта, черт бы вас побрал, Дилл!» – мысленно выругался я, а вслух сказал:
– Я вчера вроде ясно дал понять, что не настроен на разговоры, но сегодня вы, как погляжу, притащили с собой подмогу. Чем могу быть полезен?
Конечно, это была та самая ненормальная журналистка, что гонялась за мной вчера по парковке особого отдела, и репортажи которой я уже дважды видел по телевизору. Я узнал ее еще до того, как та сняла очки. В руках она сжимала устройство, похожее на диктофон и в придачу к нему зачем-то еще блокнот с ручкой.
Ростом она оказалась ниже, чем мне запомнилось с нашей вчерашней встречи – ее макушка едва доставала мне до плеча. На ее улыбку я отреагировал непроницаемым выражением лица, но словно не замечая, она продолжала сверкать зубами, а после моих слов и вовсе непринужденно рассмеялась.
– Вчера я понятия не имела, кто вы, мистер Уилсон, а уже сегодня ваше фото на первой полосе утренней газеты. Можете представить мое удивление, когда я вас там обнаружила? – Она вновь лучезарно улыбнулась, но тотчас деловым тоном произнесла: – Я бы хотела задать вам пару вопросов о том, что произошло той ночью.
В то время, как она отвлекала меня своими обольстительно-фальшивыми улыбками, оператор приблизился к нам. Я не придавал этому значения, пока не заметил, что он включил камеру. Это вмиг вывело меня из себя.
– Эй, ты, прекрати снимать! – сделав к нему шаг, с угрозой выкрикнул я.
– О, простите! Пит, выключи, пожалуйста, камеру. – Журналистка бросила на него выразительный взгляд и вновь повернулась ко мне. – Это Пит Райли, мой оператор. Еще раз извините, мистер Уилсон.
Здоровяк с камерой безропотно отошел в сторону и занял позу покорного ожидания, а я, глядя сверху на ее улыбающееся лицо, грубо спросил:
– Как вы меня здесь нашли?
– Я пообщалась с вашей соседкой и та подсказала, где вас искать. Роуз оказалась милой старушкой… – Тут она улыбнулась еще шире, помахала рукой куда-то мне за спину и с весельем в голосе воскликнула: – Привет! Как дела?
Обернувшись, я увидел, что Терри стоит в дверях мастерской с любопытством наблюдая за нашим разговором. На приветствие Марты Дилл она тоже улыбнулась и махнула рукой.
– Терри, живо зайди внутрь! – предупреждая ее возможные пререкания, строго велел я.
К моей радости, спорить она не стала, лишь состроила кислую гримасу, после чего молча скрылась из виду. Вернув взгляд к журналистке, я уже собирался сказать, что им лучше уехать, но она опередила меня:
– Это ваша дочь, мистер Уилсон?
– Послушайте, мисс… э-э-э, простите?
Зачем-то я сделал вид, будто забыл ее имя. Не знаю, зачем – я прекрасно помнил как ее зовут.
– Дилл. Можно просто Марта, – подсказала она.
– Да, мисс Дилл. Не понимаю, для чего вы приехали. Мне совсем нечего вам рассказать и я не горю желанием стать звездой выпуска новостей. Вы меня понимаете?
Я многозначительно глянул ей в глаза, вполне прозрачно намекая, что интервью не будет и вместе с тем отчего-то мне не хотелось перегибать палку. Что-то в ее открытом, подвижном лице останавливало от настоящей грубости. Меня разозлил их приезд и особенно разозлил оператор, но улыбка ее вызывала необъяснимую симпатию и в некоторой степени даже сочувствие.
В конце концов, она всего лишь выполняет свою работу, да и слишком хорошо мне запомнилось, как отважно она вчера двинулась на Джонсон. Уже за одно это я поневоле испытывал к ней чувство солидарности и уважения.
Тем временем улыбка наконец сошла с ее губ, а узкий подбородок выдвинулся в уже известном мне упрямом жесте. Глядя на меня в упор, она секунд десять молчала, прежде чем с заносчивостью сообщить:
– Джон, возле вашего дома толпа репортеров. Возможно, вы не в курсе, но сегодня утром уже стали звездой всех выпусков новостей. Пока я была там, видела троих своих коллег с других телеканалов и еще как минимум двоих незнакомых мне журналистов. Уверена, совсем скоро они найдут ваше убежище и приедут сюда.
– Какого… – С языка у меня едва не сорвался отборный мат и лишь нежелание выражаться при ней его удержало.
Так и не закончив фразы, я достал из пачки сигарету, чиркнул зажигалкой и закурил. Марта Дилл неожиданно назвала меня по имени, но я даже не заострил на этом внимания – все оно сосредоточилось на ее словах. Они привели меня в еще больший гнев – убегать от толпы репортеров не входило в мои ближайшие планы.
Пока я обдумывал услышанное, она, пользуясь возникшей паузой, быстро затараторила:
– Послушайте, можете не рассказывать мне кровавых подробностей, но в последние дни происходит что-то, о чем власти умалчивают. И они не просто умалчивают, а скрывают что-то очень важное! Я понимаю, что им не нужна паника, но количество пропавших сегодня увеличилось до пятидесяти человек. Поймите, я всего-навсего хочу в этом разобраться, и если людям угрожает опасность, а она угрожает, я убеждена… – Внезапно она остановилась, сделала глубокий вдох и с чувством выпалила: – Мне кажется, кто-то должен их предупредить!
– Уже пятьдесят? Серьезно?! – с недоверием переспросил я. В последний раз я слушал радио, когда вез Терри в школу, но о таком количестве исчезновений там не было ни слова. – Тогда почему об этом нигде не говорилось? Я не слышал этой цифры в новостях.
– А вы думаете, в новостях говорят обо всем, что происходит на самом деле? – снисходительно усмехнулась она. – Полиция неохотно выдает любую информацию и журналистам каждую мелочь приходится из них чуть ли не зубами выгрызать, поэтому я бы не стала на сто процентов полагаться на то, что говорят и пишут в СМИ. А что касается количества пропавших, об этой цифре объявили всего полчаса назад. Разве вы еще не смотрели последних сводок?
Так как я промолчал, она доверительным тоном продолжила:
– Все эти дни пропадало по несколько человек, а сегодня за одну только ночь сразу восемнадцать. Восемнадцать! – повторила она со значением. – И это лишь те, о ком заявили родственники или друзья. А сколько их на самом деле, не знает никто.
– Ясно, – только и смог выговорить я. – Что ж, мне в любом случае нечего вам рассказать, так что…
– Мистер Уилсон, мы могли бы заранее обсудить темы, на которые вы захотите…
– Простите, ничем не могу вам помочь, – резко прервал я ее дальнейшие уговоры, но поймав полный разочарования взгляд, более мягко прибавил: – Ничего личного, мисс Дилл. До свидания.
Не дожидаясь ответного прощания, я пошел к дверям мастерской, однако она и не думала так просто сдаваться.
– Постойте! – Порывисто преодолев разделяющие нас шаги, неожиданно умоляющим голосом она попросила: – Ответьте только на один вопрос. Пожалуйста! Это не на камеру и не для интервью. Даю слово.
– Что за вопрос? – с неохотой спросил я.
– Те люди, что напали на вас… Они были похожи поведением или внешностью на мужчину с этого видео?
Быстрым движением она выудила из заднего кармана джинсов мобильный телефон, несколько раз ткнула пальцем в экран и передала его мне. Я ожидал увидеть ту же запись, что в прошлое воскресенье показывала Терри или одну из тех, что видел в сети, но включив ее, убедился в обратном.
На экране показалась гадкая рожа, вся изъеденная черными гноящимися пятнами, местами отходящей кожей и красными от полопавшихся сосудов глазами. Ублюдок смотрел в камеру с ужасающей ненавистью, скалился, скрипел и клацал зубами. Выглядел он даже хуже, чем твари, которых я пристрелил.
Человек, ведущий съемку, заикался от испуга, пытался его остановить и отступал назад. Поняв, что это бесполезно, он побежал. Еще с полминуты камера записывала размытое изображение дороги, движения его быстро бегущих ног и звуки сбивчивого дыхания. Перед тем как запись прервалась, послышалась нецензурная брань и возглас: «Что это, черт возьми, было?»
Досмотрев до конца, я быстро взглянул на оператора и убедившись, что он опять не ведет съемку, тихо произнес только одно слово:
– Да.
В ту же секунду зрачки журналистки изумленно расширились, а с губ готов был сорваться целый поток новых вопросов. Пресекая их, я напомнил:
– Вы просили всего об одном вопросе, мисс Дилл…
– Послушайте, Джон, – отмахиваясь от моей попытки остановить ее, зашептала она. – Вы сейчас единственный, кто так близко столкнулся с ними. Только вы можете рассказать, что они такое!
– Я столкнулся с ними не ближе, чем человек с этого видео…
– Да, но он видел его меньше минуты, а потом убежал! А вы напрямую вступили с ними в контакт, стреляли и, как я понимаю, убили! – все еще шептала она. – Вы и только вы можете пролить свет на то, кто они и как действовать при столкновении с ними…
– Я же сказал нет! – во весь голос рявкнул я.
Это прозвучало настолько громко и грубо, что она вздрогнула, после чего резко отшатнулась и несколько раз растерянно моргнула. Судя по всему, мой окрик ее напугал. Проклятье! Вот этого я совсем не хотел.
Она хоть и казалась мне чокнутой, но в данную секунду, стоя передо мной с этой детской растерянностью в глазах, выглядела как несчастная, загнанная в западню дичь. Мне вдруг захотелось извиниться, окончательно с ней распрощаться и наконец уйти, но внезапно она грустно улыбнулась и упавшим голосом проговорила:
– Что ж, и на том спасибо, Джон. Я оставлю вам визитку, вдруг вы все же решите о чем-нибудь рассказать. – Она достала из своей необъятной сумки прямоугольник белого картона с номером телефона и адресом электронной почты. – Вы можете звонить в любое время. И еще… Если не хотите давать интервью, но надумаете что-нибудь рассказать без камер, я буду рада. Это действительно очень важно.
«Сколько же в ней этой непробиваемости? – задался я вопросом. – Уже столько раз ответил отказом, а она все равно гнет свое». Взяв из ее рук клочок бумаги, я не глядя сунул его в карман, молча кивнул и пошел к мастерской. Уходя, я чувствовал на затылке ее пристальный взгляд и сам отчего-то испытывал непреодолимое желание обернуться, чтобы еще раз взглянуть на ее лицо, однако сумел устоять.
Когда я вошел внутрь, Терри была в кабинете. Взобравшись с ногами на стул, сквозь пыльное окно она наблюдала за отъезжающим от ворот минивэном. Этим процессом она была так увлечена, что от любопытства даже приоткрыла рот, но как только машина скрылась за поворотом дороги, повернулась и воскликнула:
– Они же с Ти-Эн-Си! Ты дал им интервью?
– Нет, конечно! Терри, мы не должны разговаривать с журналистами. Ты ведь слышала вчера, что и я, и Роб подписали согласие о неразглашении и нам будут грозить серьезные неприятности, если мы его нарушим.
– Да? – с напускным сожалением переспросила она, но тут же хитро прищурилась и ликующе вскрикнула: – Но я же ничего не подписывала! Ладно, ладно, пап, я ведь шучу!
Последнюю реплику она произнесла поспешно, потому как я уже хмурил лоб, собираясь пуститься в разъяснения, что она всего лишь десятилетний ребенок. Мой суровый вид ее развеселил. Она залилась озорным смехом, на что я все еще хмуро проронил:
– Очень смешно, Терри. Прямо обхохочешься.
Пожав плечами, она легко спрыгнула со стула и опять уселась перед монитором. Казалось, все ее внимание приковано к игре, но после недолгого молчания она вдруг задумчиво проговорила:
– Она красивая…
– Кто? – в недоумении спросил я.
В этот момент я как раз собирал разбросанные по полу инструменты, чтобы убрать их в шкаф, а затем намеревался опустить Понтиак с подъемника, но от изумления оставил свое занятие и уставился на дочь.
– Та журналистка, конечно! – Терри снова пожала плечами, причем сделала это с таким видом, будто говорила о совершенно заурядных вещах.
– Вот как? Я не заметил.
– Да! – Вздохнув, она мечтательно протянула: – Вот бы и у меня были такие же темные и волнистые волосы. Вот скажи, почему мне достались эти ужасные, прямые, желтые лохмы? Почему они не могли быть хотя бы такого же цвета, как твои?
Как-то незаметно для меня Терри доросла до того возраста, когда ей постоянно что-нибудь в себе не нравилось. То она вздыхала из-за своих мелких веснушек, то из-за носа, который, по ее мнению, был слишком вздернут, то глаза оказывались не того размера или формы, а теперь вот дошла очередь и до цвета волос. Подобные стенания в последнее время я слышал все чаще и каждый раз не умел найти для нее подходящих слов.
Красноречие никогда не являлось моей сильной чертой, а потому единственное, что в таких случаях приходило мне в голову – это с полной искренностью говорить:
– Потому что ты похожа на маму, Терри. А у нее были очень красивые волосы. Самые красивые, что я когда-либо видел.
Отвернувшись, я вновь принялся за уборку инструментов. Моя реакция на слова дочери о Марте Дилл прозвучала равнодушно, а лицо осталось невозмутимым, однако сказанное было ложью. Впервые за несколько лет я обратил внимание на внешность женщины, хотя не признался бы в этом даже себе.
При ближайшем рассмотрении она действительно оказалась привлекательной. Впрочем, если уж быть до конца откровенным, заметил я это еще вчера. Судя по виду, ей было не больше двадцати пяти, она обладала стройной фигурой, а также потрясающей улыбкой, но сильнее всего в ней привлекали глаза.
Они сразу приковывали к себе интерес, побуждая собеседника разглядывать их с чуть ли не благоговейным восторгом. Удивительно светлого, серо-голубого оттенка, будто подсвеченного изнутри неким чудесным мерцанием, странным образом они создавали контраст на фоне ее темных волос. Их цвет напоминал кристально-чистую озерную воду, сквозь которую в ясное утро проникают первые солнечные лучи.
«Такими глазами и такой улыбкой можно завлечь в свои сети не один десяток мужчин, – подумал я, но тут же осадил свою разыгравшуюся фантазию. – Вот болван! Нашел время думать о глазах какой-то журналистки». Отогнав воспоминание о том, как расширились ее зрачки, когда она получила подтверждение нужной ей информации, я закончил с уборкой инструментов, опустил Понтиак, после чего отыскал старую бейсболку и натянул ее на голову.
– Нужно ехать, Терри. Та журналистка сказала, что у нас под домом целая свора репортеров, так что придется отбиваться, чтобы попасть внутрь.
От моего заявления лицо ее просияло бурной радостью.
– Нас покажут по телеку?
– А ты так хочешь прославиться? Дай тебе волю, ты бы с радостью раздавала интервью направо и налево, чтобы утереть нос подружкам в школе. – Ее восторг вызвал у меня смех и мне даже стало немного жаль ее разочаровывать. – Нет, детка, мы не будем с ними говорить. Постараемся пройти как можно незаметней, но для начала заглянем к Роуз.
Моя соседка и вправду была милой старушкой, вот только имела один существенный недостаток. Им была чрезмерная болтливость. Впрочем, проявлялась она не от любви к сплетням или злословию, а скорее от гипертрофированного дружелюбия и по-ребячески наивного взгляда на мир. Любой, кто хорошо ее знал, с легкостью прощал ей эту слабость, ведь обычно Роуз не доставляла никому хлопот, однако сейчас она являлась бесценной находкой для любого журналиста.
Я отлично понимал, что стоит им добраться до нее, как она выложит обо мне всю подноготную и именно по этой причине хотел как можно быстрее переговорить с ней. Оставалось надеяться, что никто, кроме Марты Дилл, еще не додумался постучать к ней в дверь.
Глава 12
Закрыв мастерскую, мы с Терри сели в машину и быстро домчались до своей улицы, где еще издали разглядели толпу репортеров у порога дома. Похоже, Марта Дилл не преувеличивала, когда сказала, что я стал героем всех сегодняшних выпусков новостей. Так или иначе, но о том, чтобы беспрепятственно пройти к собственной двери не стоило и помышлять.
Натянув бейсболку к самому носу, я припарковался на соседнем переулке, после чего мы пешком прошлись к дому Роуз. У нее имелась ведущая в сад боковая калитка, которую она почти никогда не запирала. Через нее-то нам и удалось пробраться никем незамеченными.
Оба наших дома располагаются в тупике, на самой удаленной от основной дороги окраине и соприкасаются друг с другом задними дворами, так что формально мы являемся соседями, но живем на разных улицах. Когда журналистка с Ти-Эн-Си заявила, что пообщалась с Роуз, я удивился, как ей взбрела в голову идея заглянуть именно к ней. Хотя вполне возможно, что другие мои соседи послали ее к черту. Впрочем, сейчас это было уже не важно.
– Роуз! – подходя к задней двери, позвал я. – Вы дома?
Ответа не последовало. Дверь, как всегда, оказалась не заперта, поэтому мы вошли внутрь и очутились в щедро заставленной старомодной мебелью кухне. Она представляла собой смесь из розовых кружевных занавесок, кремовой, с фиолетовым цветочным узором кафельной плитки, множества фарфоровых фигурок на деревянных, с вычурной резьбой шкафах, целого ряда иллюстраций и рисунков на религиозную тематику, ярких половиков на полу и, наконец, круглым обеденным столом, занимающим половину и без того стесненного пространства.
«Не кухня, а кукольный дом какой-то», – в который раз пришла мне в голову мысль.
– Роуз, где вы? – снова позвал я.
Она была глуховата. Услышав, как из гостиной надрываясь орет телевизор, я догадался, что та смотрит очередное реалити-шоу. Так и оказалось.
Пройдя в комнату, мы обнаружили ее сидящей в кресле перед телевизором. Из него на разные лады звучали громогласные крики участников шоу и, кроме них, наша соседка не слышала абсолютно ничего вокруг. Она заметила нас, только когда я склонился почти к самому ее уху и в третий раз позвал по имени.
– Джон! Терри! – с удивлением вскрикнула она. – Я и не слышала, как вы вошли! Скажите на милость, и где вы пропадали все это время, когда вокруг происходят такие ужасные вещи? Моя подруга миссис Уайт… ты ведь помнишь миссис Уайт, Джон? Да? Так вот, вчера она мне позвонила и сообщила, что исчезают люди, а полиция, как всегда, бездействует! Ты только представь себе! А я ведь всегда повторяю, что они бездельники и разгильдяи! Вот когда покойный мистер Паркер однажды…
– Роуз, пожалуйста…
Перекрикивая орущий телевизор, я предпринял попытку усмирить ее пространные словоизлияния, поскольку хорошо знал – если вовремя этого не сделать, можно надолго увязнуть в пустой болтовне. Но она меня уже не слушала.
– Ой, надо же! Чуть не забыла! Я испекла сегодня чудесное бисквитное печенье! Сейчас принесу. Терри, деточка, помоги-ка мне.
Не мешкая, она поднялась с кресла и, увлекая Терри вместе с собой, направилась в кухню. Я даже не стал возражать, потому как давно уяснил – это бесполезно. Если Роуз имела намерение вас накормить, отвертеться не представлялось возможным. Она часто угощала нас пирогами и печеньем собственной выпечки и надо отдать ей должное – они в самом деле выходили у нее недурно.
Возраст ее приближался к семидесяти пяти, но по запасу энергичности и жизнелюбия наша соседка могла переплюнуть любого подростка. Жила она одна. Сын ее был уже взрослым и мать навещал крайне редко, а мужа не стало так давно, что кроме самой Роуз, никто в округе о нем уже и не помнил. Может, именно по этой причине в пору нашего сюда переезда она встретила нас как самую дорогую и близкую родню.
С Анной она сдружилась мгновенно, а в Терри не чаяла души, однако зачастую вела себя как чрезмерно назойливая, сердобольная тетушка. Поначалу это жутко раздражало, но со временем мы привыкли. По-своему каждый из нас был к ней привязан, поэтому со стоическим терпением мы относились и к ее порой излишней опеке, и к нескончаемой легкомысленной болтовне.
Еще одной ее странностью было полное неприятие имени миссис Паркер. С самого начала нашего знакомства она настаивала, что мы должны звать ее только Роуз и поправляла любого, кто обращался к ней иначе. При этом она неустанно повторяла: «Я еще не так стара! Зовите меня просто Роуз».
Вернувшись из кухни с тарелкой печенья, она принялась усаживать меня в одно из своих бережно укутанных пестрыми пледами кресел, но в этот момент, видимо, о чем-то вспомнила. Всплеснув руками, тонким, запальчиво-капризным голосом она спросила:
– Джон Уилсон! Что ты опять натворил? Ты видел, что возле вашего дома собралась целая толпа репортеров?
Ее глаза были полны неподдельного изумления. Неужели она ничего не слышала, ведь об этом трубят по всем каналам? Хотя Роуз терпеть не может смотреть новостей, так что не удивительно, если она и впрямь не в курсе событий.
Однако у ее неосведомленности могла быть и другая причина – помимо тугоухости, она уже года три как страдала от медленно прогрессирующей болезни Альцгеймера. Порой Роуз забывала слова и даты, путалась в событиях или проявляла полное невнимание к рядовым вещам. Причем проявлялось это всегда внезапно – только что она вполне связно вела диалог, как вдруг замолкала, а уже через считанные секунды начисто забывала обо всем сказанном ранее.
– Они даже приходили ко мне! – тем временем взбудоражено продолжала она. – Сперва пришла очень милая девушка. Все спрашивала о тебе, о Терри, да где вас найти. Я сказала ей адрес твоей мастерской, а потом думаю, может, не нужно было говорить? Как считаешь? Но она была такая милая, такая милая… Приветливая, улыбчивая…
– Я уже знаю, Роуз. Спасибо. Именно поэтому мы к вам и пришли. Кроме нее появлялся еще кто-нибудь?
– Конечно! После нее пришел мужчина. Такой представительный, в очках. Очень вежливый и тоже журналист. Мне он показался…
– Вы сказали ему, где меня искать? – осторожно прервал я ее.
– Да, я сказала ему, где ты работаешь. Но, Джон, он все выспрашивал…
– Замечательно. А после него? – поспешил я задать следующий вопрос.
– И после него приходили, но я всем говорила, что понятия не имею, где ты. Я же не знаю, что ты натворил и почему они тебя ищут!
– И что они спрашивали обо мне?
В мыслях я уже представлял, как вся моя жизнь вместе со смертью Анны, алкогольной зависимостью и остальным будет вывернута наизнанку. Я был очень зол, но старался сдерживать ненужные эмоции. На Роуз невозможно злиться всерьез, да это и не имеет смысла – до того она была простодушной в своей детской непосредственности и наивности.
– Ой, я уже всего и не помню! – воскликнула она. – Они задавали так много вопросов, что от волнения у меня разболелась голова. Представь себе, пришлось даже принимать таблетки! Постой! Я ведь выходила к ним! Да-да, точно выходила к твоему дому, но никак не могу вспомнить… – Потирая виски, она надолго задумалась и, казалось, вот-вот выдаст подробный рассказ о своем общении с журналистами, но спустя минуту лишь растерянно покрутила головой и возмущенно выпалила: – Джон, ну что ты стоишь? Садись в кресло, я принесу печенье. Ох, как же голова разболелась…
– Не нужно, Роуз, вы уже принесли.
– Да? И то правда. Надо же, как это я не заметила? – Она еще раз беспомощно огляделась по сторонам, а затем торжественным тоном провозгласила: – Джон Уилсон! Что ты опять натворил? Ты видел, что у вас перед домом собралась целая толпа репортеров?
