Kitabı oku: «Папоротников цвет», sayfa 4
Олеся легла на бок, к земле прильнула щекой… Слёзы текли и исчезали в траве, а в голове столько мыслей мелькало, и все они беспокойные были, душу тревожили. Но она для себя решила, что непременно с милым своим свидится.
-8-
Тихо на речном дне было, спокойно. Все звуки вода-матушка приглушала, делала мягкими да гладкими. Солнечные блики переливались, как драгоценные каменья, а трава с водорослями к свету тянулись, дрожали, странные танцы исполняя. Мясистые стебли кувшинок, липкие, склизкие, выносили к поверхности кругляши листьев, и выглядели те отсюда, с глубины, маленькими зонтиками.
Мелькнули среди зарослей золотистые бока юрких карпов, были – да сразу и исчезли. А за ними, запутываясь, запинаясь в иле, бежал Олег. Волосы у него длинные стали, развевались в водах, лицо осунулось, щёки впали. А глаза у парня теперь выцвели, не походили уж больше на спелые ягоды чёрной смородины. Быстро на службе у Водяного люди менялись, почти что в миг один.
– Стойте! Стойте же, окаянные! – пробулькал Олег, пытаясь ухватиться рукой за скользкий хвост карпа. – Не туда плывёте!
Да только всё равно рыбе было на Олежкины старания, она будто нарочно дразнила его, меж трав юлила, золотом поблёскивая.
– Развлекаешься, Олежка, – рассмеялась зеленоволосая русалка. – Плохой из тебя рыбовод.
– Ай, – махнул он рукой. – Что же со мной не так, Купава?
– Всё с тобой так. И хорош ты, и пригож, – русалка подплыла ближе и обняла холодными руками за плечи. – Только грустный больно.
– Разве есть, от чего радоваться? – вздохнул Олег. Пальцы русалочьи уже не леденили так тело, как раньше, ведь тепла-то почти и не осталось.
– Знаешь, приходила за тебя просить девка одна – краси-и-ивая, смелая. Хорошая бы из неё сестрица получилась, – загадочно улыбнулась Купава.
Парень встрепенулся, уставился на русалку.
– Какая? Анфиса, что ли?
– А я её имени не спрашивала, – фыркнула Купава и оттолкнула Олега. Закружилась в воде вихрем, любуясь на свои зелёные волосы. – Передала я Водяному её желание, что уж он решит.
– Неужели Анфиска, – мечтательно протянул Олег, вглядываясь в речную поверхность. Солнечные блики раскрасили воду жёлтыми красками, манила к себе свобода, звала. – Всё-таки ждёт меня.
– Невеста твоя, никак? – ухмыльнулась Купава.
– Да уж почти поженились, пока не случилась со мной неприятность такая, – Олег пнул носком дно, и мутная взвесь поднялась кверху.
– Сам виноват, – рассмеялась русалка. – Да только не отпустит тебя наш батюшка, совсем мало ты послужил.
– Купава! Сестрица! – вихрем подлетела к ней маленькая, щуплая русалка. – Водяной зовёт тебя, скорей плыви. Скорей-скорей!
– Что ты всполошилась, как килька! – уплывая с сестрой, ворчала Купава. – Ничего же не случилось.
Замер Олег, задумался. Зародилась в душе надежда, что увидит он снова землю и солнце, вдохнет сочный свежий воздух деревенский, прижмёт к себе горячую, пылкую Анфису… Даже зажмурился от сладких мыслей, как вдруг хлопнул карп ему по носу холодным хвостом и скрылся в траве. Встрепенулся Олег и помчался следом.
-9-
Всю ночь провела Олеся на берегу, продрогла от речного холода да вымокла от утренней росы. Поднялась, потёрла руками плечи, согреваясь, посмотрела вокруг. Спокойна была Красунь, гладкая-гладкая, словно зеркало, над водой лёгкой дымкой стелился туман, а сзади, за стеной леса, поднималось солнце, покрывая небо розовой глазурью. Птицы распевали свои песни, не заботили их мысли о будущем, о том, что русалка в ответ принесёт…
Олеся вздохнула, расправила помятый подол. Подумалось ей, что несправедливо время – слишком медленно тянулось, когда ждёшь чего-то. В животе урчало от голода, но она будто не замечала, беспокойно вглядывалась в Красунь, надеясь увидеть белёсые глаза русалки. Вдруг вздыбилась вода, пошла пузырями, где-то поодаль всполошились утки и, крякая, сорвались с места, да сразу всё стихло, Олеся даже вздрогнуть не успела.
– Кто здесь? – оглядываясь, спросила она, но никто не ответил. Молчаливо за ней наблюдал сам водный царь, хитро щурился и улыбался.
***
– И правда хороша девица, – довольно булькнул Водяной, – эх, хороша! – и похлопал себя по толстому пузу. – И красива, и скромна, а голосок-то какой нежный! И сама ко мне просится, так беру! Веди её ко мне.
– Поняла, батюшка, приведу, – откланявшись, ответила Купава и юркнула прочь.
***
Подняла Олеся с земли ромашку, что ей Малюта подарил, повертела в руках. Оторвала белый листочек: "Любит?", второй: "Не любит?", третий, четвертый… А когда остался у жёлтой серединки лишь один лепесток, погрустнела Олеся, нахмурилась да и выбросила цветок в воду:
– Враньё все. Не верю в эти гадания.
– Зачем на ромашку сердишься, красна девица? – с ухмылкой спросила Купава, показавшись из реки. Вытащила стебелёк, что в её зелёных волосах запутался, и внимательно посмотрела на Олесю.
– Ой, – знахарка спешно поднялась, – здравствуй.
– А ты упрямая, я смотрю. Говорила же, вечером буду ждать тебя.
– Пропустить боялась…
– Спросила я у нашего батюшки дозволения, – начала Купава, бросая на Олесю загадочные взгляды. Локон, поросший тиной, на палец накручивала, улыбалась.
– И что он сказал? Согласился Олега отпустить? – встрепенулась Олеся, а сердце её забилось, как у зайца напуганного.
– Согласился, – кивнула Купава, – с одним условием.
Олеся задышала часто, затревожилась. Наверняка придётся ей на дне речном три зимы и три лета жить, в русалку бескровную обратиться… Да всё равно! Ведь с милым будет рядом. Мысль эта ей смелости придавала, грела душу.
– Ну? Интересно тебе али так, постоять тут пришла? – сердито спросила Купава.
– Интересно, очень! – дрожащим голосом ответила Олеся, в тесёмку на поясе пальцами вцепилась. – Говори же, не томи.
– Отпустит он Олега твоего на волю… Если станешь его женой, – Купава сверкнула глазами, отчего они почернели, словно ночь, и рассмеялась хрипло, так, будто пробил ей кто лёгкие.
А у Олеси, казалось, всё нутро к ногам провалилось, словно каменьями к земле приковало. Стать женой Водяного? В деревне часто про то сказывали, что недолго девицы после замужества такого жили, лишь родит дитя водному царю, так и сгинет в безвременье. А он себе другую забаву найдёт.
– Что молчишь? – спросила Купава, расчёсывая с любовью свои волосы, успокоилась, и вновь её глаза белёсыми стали. – Никак передумала?
Прижала Олеся руки к горлу, где будто ком встал, дышать спокойно не давал, страху нагоняя ещё больше, и слёзы ручьями текли, как, бывало, с неба дождь лился в затяжном ливне. Она несмело кивнула, утирая лицо рукавом рубахи, проговорила:
– Не передумала… Пойду к Водяному в жёны…
– И не жаль с миром этим расставаться? – прищурилась Купава. – Неужель скучать по теплу да солнцу не будешь?
– Только по солнцу ясному и буду, – вздохнула Олеся. – Нет у меня никого – ни отца, ни матушки. Бабка Глаша, что воспитывала, померла уже…
– А парень твой любый как же? – русалка подплыла поближе, положила руки на камень и упёрлась на них подбородком. – Как же твой Олежка?
– Ежели и правда он мой человек, то дождётся…
– А если навсегда на дне речном останешься, а? – зашипела вдруг Купава и ощерилась. А потом как расхохоталась громко, в воду с камня соскользнула и закружилась вихрем. Олеся даже оцепенела, замерла.
– Значит, такая мне судьба уготована, не буду противиться… – чуть слышно проговорила.
– Ишь какая покорная, – русалка успокоилась и улеглась на мелководье у берега. – Что ж, приходи сюда в полдень. Станешь нашей сестрицей.
-10-
Порывалась Олеся в избу убежать, спрятаться за большой тёплой печкой, забыть обо всём и дальше травничеством заниматься. Но останавливало что-то, словно нитью невидимой привязана оказалась к берегу, ведь знала, что слово дала русалке, как его нарушать? Так и просидела здесь до полудня, ни есть ни пить не хотелось, только бы поскорее уже всё произошло. Смотрела на сочно-голубое небо, на сиявшее солнце, на облака, что плыли размеренно, неторопливо. И к реке никто не приходил, не тревожил. Место здесь не людное: полоскать бабы ходили ближе к деревне, воду брали в колодцах, тут только на Иванов день собирались. Речная гладь от лёгкого ветра рябью покрылась, тоже будто тревожилась, готовилась новую душу у себя принимать.
– Точно не передумала? – неожиданно раздался Купавин голос. Вынырнула русалка из воды и подплыла к берегу. Изменилась она вдруг и невольно Олеся ею залюбовалась: высокая, изящная, бёдра округлые, грудь манящая. Белое платье к телу прилипло, ещё более его достоинства подчёркивая, длинные зелёные волосы струились по спине и блестели в солнечных лучах. Кожа, правда, бледная была, почти прозрачная, и улыбка хищная, звериная.
– Нет, – мотнула головой Олеся и поднялась, да чуть не упала: ослабла вдруг, колени задрожали.
– Не бойся, чего уж теперь, – ласково проговорила русалка и предложила руку. Олеся робко вложила свою горячую ладонь в холодную Купавину и зажмурилась.
Расхохоталась русалка, потянула за собой. Путались в траве ноги, подол за стебли цеплялся, но всё равно шагала Олеся, глаз только не открывала.
– Ничего не бойся, – повторяла Купава, уводя в воду. – Скоро станешь ты сильной и красивой, плавать будешь быстро, юрко, будто рыбка.
Коротко кивнула Олеся в ответ, а по телу дрожь пробежала: то ли от страха, то ли от холода – вода уже по колено ноги замочила. А русалка всё дальше и дальше её вела, всё глубже и глубже, да всё приговаривала что-то на незнакомом языке. Вот уж и по пояс в реке оказалась Олеся, вот грудь вздымающуюся прохладой окутало, плечи и шею… Сделала она последний, прощальный свой вдох и скрылась в Красуни. Зашумел сразу лес, заволновался: сосны скрипели, берёзы стонали, птицы криками воздух изрезали. Да только не воротишь теперь обратно знахарку Олесю, забрал её к себе Водяной.
