Kitabı oku: «Звездная жатва», sayfa 3

Бет подумала, что для него это как секс. Резкие движения. Эякуляция краски.

Мысль показалась ей забавной, но Бет была ближе к истине, чем думала сама. Когда баллончик опустел, Джоуи метнул его в небо – может быть, метя в Артефакт. Баллончик взлетел высоко и бесшумно упал в траву среди могил. Бет подошла к Джоуи и, когда он обернулся, заметила сквозь его джинсы эрекцию. Она вздрогнула от возбуждения и отвращения одновременно.

Он толкнул ее в траву на границе леса. Она покорно упала. Было поздно, рядом не замечалось никого, а воздух казался пугающе наэлектризованным. С океана дул прохладный ветер, принося густой запах ночи и соли. Бет позволила Джоуи задрать ей юбку. Склонившись над ней, он казался бесформенным, словно нечто, упавшее с небес. Она приподнялась, давая ему стянуть трусики. Он шумно и отрывисто дышал. Его член был твердым и холодным, как сама ночь. Первую минуту было больно. Потом нет.

Этого она от него хотела? Поэтому привязалась к Джоуи Коммонеру, как алкоголик к бутылке?

Нет, не только. Не только этого толчка, краткого забвения и липкого окончания.

Джоуи был опасен.

Она хотела его – не вопреки этому, а именно поэтому.

Эти мысли беспокоили ее, и она позволяла их себе только в минуты спокойствия, которые наступали после секса.

Он натянул штаны и сел рядом с ней. Вдруг устыдившись своей наготы, Бет расправила юбку. Трахаться на кладбище. Боже мой.

Она посмотрела туда же, куда и Джоуи. С холма были видны огни центра Бьюкенена и мерцающая рябь моря.

– Как-нибудь натворим серьезных дел, – сказал Джоуи.

Он часто так говорил. Бет понимала, что он имеет в виду. Что-то действительно опасное. Что-то действительно плохое.

– Мы с тобой, – сказал он, обнимая ее за плечи.

«Он как дикий зверь, – думала Бет. – Дикий жеребец. Мустанг, который позволил тебе объездить его и кататься на нем по ночам. По всяким диким местам. На край обрыва».

Она закрыла глаза и представила. Представила, как скачет на Джоуи-мустанге на вершину крутого известнякового холма. Далеко внизу – пустыня. Ночь полна звезд, как и сейчас. Вокруг ни души, только Бет, ее дикий жеребец и головокружительная бездна.

Она пришпоривает его пятками.

И он прыгает.

Позже они заметили фары маленькой машинки для гольфа, на которой сторож объезжал кладбище по ночам, и сбежали вниз по холму, мимо могил, через заросли мокрицы, к темному оврагу, на дне которого текла река. Бет показалось, что она слышит удивленные возгласы сторожа, обнаружившего изуродованные памятники, – но, вероятно, лишь показалось. Однако мысль позабавила ее, и она рассмеялась.

Джоуи погнал мотоцикл мимо домов со спящими людьми, петляя по извилистым окраинным улочкам Бьюкенена… мимо дома Мириам Флетт, которая повернулась в кровати от шума мотора и дикого хохота Бет Портер и подумала сквозь сон о том, каким чудны́м стал город в последнее время.

Глава 3. Машины

Джим Бикс был некрасив, как, по слухам, был некрасив президент Линкольн. Исключительно, в величайшей степени.

У него было вытянутое, покрытое оспинами лицо. Его глаза, когда он сосредотачивал все свое внимание, напоминали яйца пашот, уложенные в чашки из кожи и кости. Стрижка ежиком подчеркивала уши, торчавшие на первый взгляд как ручки кувшина, а на второй – как ручки детсадовского горшка или творения гончара, страдающего тремором.

Это лицо не могло скрывать эмоций. Когда Джим Бикс улыбался, вам хотелось улыбнуться в ответ. Когда он усмехался, вам становилось смешно. Мэтт знал, что Джим прекрасно понимал свою бесхитростность и стеснялся ее. Он не играл в покер. Лгал редко и всегда безуспешно. Однажды Мэтт своими глазами видел, как Джим попытался солгать: взял на себя вину за разбитую антикварную статуэтку Лиллиан, прикрывая истинного виновника – их собаку, которую Лиллиан терпеть не могла. Его ложь была такой несвязной, заведомо выдуманной и очевидной для окружающих, что все, включая Лиллиан, расхохотались. Не смеялся только сам Джим. Он раскраснелся и стиснул зубы.

Короче говоря, сложно было представить свидетеля надежнее, чем Джим Бикс. Мэтт держал это в уме, когда слушал рассказ друга. Из уст кого-нибудь другого рассказ прозвучал бы невероятно. Абсурдно. Но из уст Джима…

Доверие – самый осторожный судья – воздержалось от вердикта.

Тем августовским вечером Мэтт открыл дверь в четверть двенадцатого, чтобы впустить своего некрасивого и простодушного друга, который по совместительству был еще и одним из самых дотошных гистологов, встречавшихся Мэтту. Джим согласился выпить кофе и уселся на диван в гостиной. В нем было метр девяносто от пят до торчащих волос, и обычно он выделялся в любом помещении, но тем вечером, как показалось Мэтту, Джим будто сжался, ссутулился, а его лицо обвисло от тяжелых мыслей. Он молча взял чашку с кофе и крепко обхватил ее ладонями.

Мэтт списал это на усталость. В начале года больницу Бьюкенена сертифицировали как региональный центр травматологии. Для администрации новость была хорошей – повышались престиж и финансирование. А вот реакция персонала оказалась смешанной. С одной стороны, они получили все необходимые технические новшества – респираторы, бронхоскопы, новую палату реанимации в педиатрическом отделении. С другой стороны, теперь им предстояло иметь дело с тяжелыми пациентами, которых прежде направляли в Портленд. В отделении гистологии работы прибавилось в разы, а новых сотрудников не появилось. Вот уже два месяца Джим работал сверхурочно, почти до самой ночи. Разумеется, он сильно уставал.

Рэйчел уже отправилась спать, шторы были задернуты, и в доме стояла неуютная тишина. Джим откашлялся.

– Как дела у Лиллиан? – спросил Мэтт, скрывая их сегодняшнюю встречу.

– Вроде нормально, – ответил Джим. – Потихоньку. – Он пригладил ежик волос своей лапищей. – Давненько мы вас с Энни не видели.

– Чертов график. Что наш, что ваш. Надеюсь, в пятницу придете?

– Какая еще пятница?

– Эта пятница. У меня вечеринка. Я еще на прошлой неделе предупреждал.

– А, точно. Извини, Мэтт. Да, постараемся быть.

– Выглядишь пришибленным, – заметил Мэтт, и Джим не возразил. – Дело серьезное?

Джим кивнул.

– Тогда выкладывай. И пей свой чертов кофе, пока не остыл.

– В больнице какая-то дрянь творится, – сказал Джим. – Но меня никто не слушает.

По его словам, все случилось очень быстро.

Началось с понедельника. Джим получил пару жалоб от врачей из-за странных результатов анализов крови. Общие анализы, предметное стекло, эритроциты, лейкоциты. У пациентов с подозрением на анемию был чересчур низкий гемоглобин.

Кровь взяли заново, заказали новый анализ, Джим пообещал лично за всем проследить.

– Все было кошерно, я убедился. Но результаты… оказались хуже.

– Намного? – спросил Мэтт.

– Такие цифры нельзя показывать врачу. Что я должен был сказать? «Доктор, извините, но, согласно анализам, ваш пациент мертв»? А пациент в это время сидит у себя дома и смотрит «Дни нашей жизни»⁵. Хуже всего то, что парой образцов дело не ограничилось. Теперь у нас везде такие бредовые результаты. Гематология, гемостаз, иммунологическая реакция, тесты на группу крови. Невозможно проводить анализы. Каждый раз какие-то марсианские цифры.

– Проблема в лаборатории? – предположил Мэтт.

– Что это за проблема, если из-за нее все анализы испорчены? Вот и мне ничего в голову не приходит. Хотя я думал. Я поговорил со старшим ординатором, и мы решили передать самые важные исследования в другие лаборатории, пока не выясним, в чем проблема. Хорошо, мы это сделали. С тех пор прошло два дня. Мы все проверили. Вентиляцию на предмет неизвестных микробов. Качество стерилизации. Возможные замыкания в электросети. Все продезинфицировали. Провели анализ образца цельной крови из морозильника. Показатели в пределах нормы.

– То есть проблема решена?

– Вроде бы. Но у меня остались сомнения. Поэтому мы взяли свежую кровь у абсолютно здорового человека, посчитали тельца, гемоглобин, ретикулоциты, фибриноген плазмы, тромбоциты, сделали одноступенчатый количественный тест…

– И там снова ерунда? – догадался Мэтт.

– Не просто ерунда, – ответил Джим. – Такая дичь, будто мы исследовали стылую колодезную воду.

Мэтт почувствовал испуг, словно чья-то холодная рука погладила его по шее.

Если появилась новая патология и она распространилась настолько, что встречалась во всех анализах крови, проведенных Джимом… почему она не попалась больше никому?

– А что с анализами, которые вы отправили в другие клиники?

– Нам их не вернули. Мы обзвонили частные лаборатории. Говорят, извините, но результаты, кажется, недостоверные. Спрашивают, не были ли образцы повреждены или загрязнены во время перевозки. В это время старшему ординатору звонят из больницы Астории, спрашивают, не заметили ли мы странностей с гемограммами? Потому что они заметили. И в Портленде тоже.

– Господи, – выдохнул Мэтт.

– Так обстоит дело на сегодня. Конечно, все с ума сходят. До центра по контролю за заболеваниями не дозвониться. После обеда я взял еще один свежий образец и сунул под микроскоп – посмотреть, не изменилось ли что-нибудь. Ага. Появились чужеродные тельца, которых я никогда прежде не видел.

Мэтт отставил чашку, которая уже успела остыть у него в руках.

– Чужеродные тельца? Вирусы, что ли? Или бактерии?

– На стекле похожи на тромбоциты. Примерно того же размера.

– А это точно не тромбоциты? Может, просто деформированные?

– Я не идиот. Они не агрегируют. И окрашены иначе…

– Я не сомневаюсь в твоей компетенции.

– Да ладно, валяй, черт с тобой. Я бы на твоем месте усомнился. Главная странность в том, что еще вчера этих организмов там не было. То ли они так быстро размножаются, то ли просто прятались.

– Ума не приложу, что это может быть. Другое дело, если бы ты исследовал кровь пациентов с патологиями, но… твои доноры ведь здоровы?

– Насколько я могу судить, ни у кого нет признаков заболевания.

– Как это возможно? Лейкоциты низкие?

– Лейкоцитов вообще нет.

– Бред какой-то.

– Вот и я о том! Это очевидно! Я уже достаточно об этом наслушался. Если тебе нужны разумные объяснения, это не ко мне.

– Получается, что тельца безвредны?

– Ничего подобного я не говорил. В этом я как раз сомневаюсь. Ситуация развивается. Мне страшно, аж оторопь берет. Знаешь, что еще я заметил? Похоже, у всех сейчас насморк. Мэтт, у твоих пациентов тоже? Вроде бы ничего серьезного, но все до одного хлюпают носом. Зайди в людное помещение и пересчитай носовые платки. Загляни в аптеку. Все безрецептурные средства от насморка смели с полок. Мой фармацевт говорит, что даже аспирин почти закончился. Совпадение?

– Боже правый, – произнес Мэтт. – У меня в ванной есть полупустой флакон спрея от насморка.

– Ага, – кивнул Джим. – У меня тоже.

Энни шмыгала носом на работе. Лиллиан тоже. И Бет Портер.

И Рэйчел. Господи, Рэйчел.

Мужчины посмотрели друг на друга, не сказав ни слова, испытывая одни и те же страхи.

– Что тебе нужно от меня? – спросил Мэтт.

– Просто хотел поговорить. Все, с кем я общаюсь в больнице, весь персонал, либо хотят мгновенно найти решение, либо вообще не хотят об этом слышать, и точка. А еще я хочу выпить. Не этого дрянного кофе.

– Пойду откупорю бутылку, – предложил Мэтт.

– Спасибо. – Джим, показалось, на миг расслабился. – Знаешь, почему я на самом деле пришел к тебе?

– Почему?

– Потому что ты – один из немногих здравомыслящих людей на планете.

– Ты что, уже принял по дороге?

– Я серьезно. Всегда считал тебя таким. Мэтт Уилер, человек разумный. Вслух не говорил. Но лучше поздно, чем никогда.

«Лучше поздно, чем никогда». Это прозвучало многозначительнее, чем, наверное, предполагал Джим. Мэтт не остановился на пути к бару, но на всякий случай спросил, как можно спокойнее:

– Думаешь, мы все умрем?

– Возможно, – ответил Джим Бикс.

За разговором каждый выпил по несколько стаканов. Они вновь и вновь обсуждали одно и то же, избегая конкретных выводов, выдвигая гипотезы, косвенно проверяя таким образом степень легковерности каждого. Дошло до того, что захмелевший и уставший Джим произнес слово «машины».

– Машины? – Мэтт решил, что неправильно понял друга.

– Слышал про нанотехнологии? Сейчас научились перемещать атомы, делать крошечные механизмы, рычажки и прочее.

– У тебя есть повод считать, что эти твои частицы – наномашины?

– Кто знает? С виду на механизмы не похоже, на клетки – тем более. Больше всего напоминает черные подшипники. Ядра нет, митохондрий нет, внутреннюю структуру с больничным оборудованием не рассмотреть. Вот бы посмотреть, что найдут в какой-нибудь продвинутой лаборатории. – Джим слабо улыбнулся. – Шестеренки и рычажки. Зуб даю. Или даже крошечные компьютеры. Миниатюрные субатомные микросхемы, выполняющие алгоритмы с помощью нуклеотидов. Или то, что мы вообще неспособны увидеть. Микросхемы размером меньше электрона. Машины из нейтрино, соединенные глюонами.

Он безрадостно усмехнулся.

– По-моему, твоими устами вещает Джек Дэниелс, – заметил Мэтт.

– У пьяного есть два преимущества. Во-первых, ты можешь нести чепуху. Во-вторых, говорить очевидные вещи.

– И что тут очевидного?

– То, что все это наверняка связано с непонятной хреновиной в небесах.

«Может быть», – подумал Мэтт. Но на Артефакт уже успели свалить все, начиная с жаркой погоды и заканчивая опрелостями у детей, и он не спешил вставать на эту точку зрения.

– Доказательств нет…

– Я знаю, как выглядят заболевания органического свойства. Тут совсем другая картина. Мэтт, эти штуки не развились за несколько месяцев. Речь идет о паре дней. Можно сказать, о нескольких часах. Да, бактерии размножаются так же быстро. Но будь это бактерии, мы бы все уже померли.

Если это было так…

– Нет, – ответил Мэтт. – Не-а. Не хочу даже думать об этом.

– Не ты один.

– Серьезно. Это слишком страшно. – Он стыдливо уставился в стакан. – Я не отвергаю того, что ты мне рассказал. Но если это связано с Артефактом, если эти штуки уже внутри нас, то это конец. Они получат все, что хотят. Мы бессильны.

Повисла тишина. Затем Джим опустил стакан на журнальный столик и выпрямился:

– Извини, Мэтт. Я поступил дерьмово. Приперся и вывалил на тебя свои проблемы. Нехорошо вышло.

– Предпочитаю испугаться, чем оставаться в неведении, – ответил Мэтт. Час был уже поздний. Разговор перестал клеиться. Мэтт боялся даже взглянуть на часы; утром у него был прием, не подлежащий отмене, что бы ни случилось. – Пора спать.

– Я пойду.

– Ложись на диване, дурень. Или Лиллиан ждет?

– Я сказал ей, что могу заночевать в кабинете.

– Завтра побудь с ней.

Джим кивнул.

Мэтт достал ему одеяло из шкафа в коридоре.

– Значит, мы по уши в дерьме?

– В точку. – Джим растянулся на диване, положил очки на стол и закрыл глаза. Его некрасивое лицо было чересчур бледным. – Мэтт?

– Гм?

– Знаешь, чья это была кровь? Свежий образец, который я исследовал под микроскопом?

– Чья же?

– Моя.

Мэтт не просыпался до звонка будильника, смакуя предрассветный сон, в котором потонул рассказ Джима, оставив от себя лишь неясный след. Когда он проснулся, то сразу почувствовал резкую головную боль и вспомнил ужасы, о которых наслушался вчера.

Утро было ясным, солнечным. Мэтт заставил себя принять душ и оделся. Казалось, одежда была сделана из среднезернистой наждачной бумаги. На кухне Рэйчел готовила яичницу. Мэтт посмотрел на тарелку и ограничился этим.

– Ты не заболел? – спросила дочь.

– Нет.

Хотя, возможно, больны были все.

– У нас на диване дрыхнет доктор Бикс. – Рэйчел шмыгнула носом.

– Ему на работу к полудню. Пускай спит. Ему полезно.

Рэйчел вопросительно посмотрела на отца, но донимать расспросами не стала.

Она свято верила в силу домашнего завтрака и всегда вызывалась готовить сама. Это началось, когда Селеста заболела, и продолжилось после ее смерти, когда Мэтт начал поручать завтраки и ужины «Макдоналдсу» и «Пицце-хат» соответственно. Тогда ему казалось, что приготовление завтрака стало для Рэйчел своего рода ритуалом, с помощью которого она выражала свою скорбь по матери. Теперь это вошло в привычку. Но Рэйчел по-прежнему выполняла эту процедуру со всей серьезностью. Даже больше. С грустью.

С прошлого года эта грусть пропитала всю жизнь Рэйчел и была видна в ее походке, в гардеробе, в печальной музыке, которую она слушала на магнитофоне – рождественском подарке Мэтта. В выпускном классе она вдруг превратилась из отличницы в дежурную хорошистку – ее способность к обучению снизилась из-за беспросветного уныния.

Мэтт поковырял яичницу вилкой, пока Рэйчел переодевалась, и снова увидел ее уже у дверей. Она собиралась встретиться с друзьями в супермаркете.

– Ужин в обычное время? – отстраненно улыбнулась она.

– Давай поужинаем в ресторане, – ответил Мэтт. – В «Дос агилас» или «Золотом лотосе».

Рэйчел кивнула.

– Я люблю тебя, – сказал он. Он часто говорил ей это. На сей раз вышло неуклюже и бестолково.

– И я тебя, папа, – ответила дочь, бросив на него любопытствующий взгляд, и снова улыбнулась.

Улыбка была невеселой и как бы вопрошала: «Разве все так плохо?»

Мэтт решил, что лучше обойтись без слов, и выдавил ответную улыбку – смелую, но неубедительную: «Да, Рэйчел. Плохо – не то слово».

Глава 4. Заголовки

СЛУХИ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПЕРЕВОРОТЕ ОПРОВЕРГНУТЫ

Сегодня представители Белого дома и спикер Комитета начальников штабов выступили с опровержением слухов о готовящемся в стране военном перевороте.

Беспокойство было вызвано необъявленными маневрами воздушных и наземных батальонов в непосредственной близости от Вашингтона. В начале недели оно усилилось после публикации в «Вашингтон пост» документа, якобы полученного в результате утечки данных из кабинета генерала воздушных сил Роберта Осмонда.

В ответ на вопрос, коснется ли президент этих событий в ходе пятничного обращения к нации, пресс-секретарь Белого дома заявила, что тема не нуждается в дальнейших комментариях.

ВАНДАЛИЗМ НА КЛАДБИЩЕ БРУКСАЙД

Полиция расследует масштабный акт вандализма, совершенный прошлой ночью на кладбище Бруксайд.

Предположительно, вандалы проникли на территорию кладбища ночью и испортили краской несколько памятников. Среди оставленных ими изображений обнаружены свастика и черепа.

Директор кладбища Уильям Спанг сообщил «Обсерверу», что очистка памятников обойдется «очень дорого» и займет по меньшей мере неделю.

Начальник полиции Теренс Маккенна признал, что найти виновных будет нелегко.

«Такие поступки обычно совершают подростки», – заявил Маккенна.

В полиции рассматривают возможность проведения в местных школах мероприятий по разъяснению неприемлемости вандализма.

Мотивы преступления неизвестны.

«ТАЙВАНЬСКИЙ ГРИПП» ШАГАЕТ ПО СТРАНЕ

По сообщениям Центров по контролю заболеваний в Атланте, в стране идет эпидемия гриппа.

Случаи так называемого тайваньского гриппа отмечены во всех штатах.

Болезнь вызывается неагрессивным штаммом обычного гриппа и считается неопасной.

«Просто запаситесь бумажными платочками», – рекомендовал представитель агентства.

Глава 5. Вашингтон

Когда министр обороны вошел в Овальный кабинет, президент сидел в спокойной, гармоничной позе – локти на столе, пальцы сцеплены под подбородком.

– Хорошо выглядишь, Чарли, – сказал он.

– Вы тоже, сэр, – ответил Чарльз Этуотер Бойл… как показалось президенту, с ноткой искреннего удивления.

Вообще-то, Чарли Бойл выглядел отнюдь не хорошо. На щеках алели пятна, как будто при легкой температуре – она у него и в самом деле была. И он явно нервничал из-за этой вечерней встречи, на которую его, без всяких объяснений, вызвал президент. Чарли Бойл прошел через два оплота невозмутимости – Корпус морской пехоты и банковский сектор – и соблюдал политический баланс, по крайней мере до сих пор, столь же умело, как любой другой член кабинета. Однако внешняя отрешенность лишь подчеркивала внутреннюю борьбу. Привычно холодные голубые глаза то и дело метались налево, будто он искал подсказки у невидимого суфлера. Или мечтал, чтобы этот суфлер там был.

«Вопрос в том, кого он боится, – подумал президент. – Меня или своих ненадежных соратников по заговору?»

– Чарли, – начал президент, – я хочу обсудить твой переворот.

К его чести, министр обороны даже не моргнул.

– Сэр? – спокойно переспросил Чарли.

– Садись, – сказал президент. Чарли сел. – Я не должен называть это «твоим» переворотом. Мне известно, что твоя роль в нем не определена. И я не жду, что ты охотно сознаешься в заговоре против гражданских властей. Это генерал Чейфи внушил тебе, что ты можешь стать временным президентом? Член кабинета, гражданский – идеальный лидер. «Военная хунта» для них звучит плохо, а ты бы добавил им легитимности. – Президент положил руки на стол и наклонился вперед. Жест был агрессивным, империалистическим. – Честно говоря, Чарли, мои осведомители не знают, что́ ты ответил. Знают лишь, что предложение было сделано. И что генерал Чейфи с улыбкой пожал тебе руку.

– Для протокола, – ответил Чарли Бойл, – я все это отрицаю.

– Принято к сведению. Но к делу не относится. Твоя лояльность под сомнением, но это несущественно.

Министр обороны нахмурился. Президент подумал, что он не может решить, обижаться на эти слова или нет. В то же время ему было любопытно.

– В таком случае, – сухо произнес Чарли, – зачем эта встреча?

– Да, поздновато для встреч, – признал президент. – Ты бы предпочел быть дома с Эвелин и детьми. Я тебя не виню. Но в такие времена позволительно задерживаться на работе. – Он постучал по столу перьевой ручкой, и Чарли напрягся. – Я знаю тебя пять лет, я изучил весь твой карьерный путь. Чарли, знаешь, я ведь считал, что твое назначение – самый удачный выбор, если говорить о министрах. Не думаю, что ты подлец, нет. Просто твоя лояльность пошатнулась. Далек я от истины?

– Вы просите, чтобы я признал то, чего признать не могу. Для протокола: я отрицаю любые подозрения.

– Забудь о протоколе. Нет никакого протокола. Мы разговариваем in camera⁶.

– Думаете, я поверю?

– Думаю, тебе неплохо бы прислушаться, – сказал президент, теперь уже более резко. Было общеизвестно, что Чарли Бойл всецело признает авторитет начальства. Вся его жизнь была гимном авторитету: он признавал его, уважал его, приобретал его.

«Я знаю тебя как облупленного, – подумал президент. – Знаю, что ты из бедной деревенской семьи, знаю, что такое попасть в морпехи для парня без роду без племени».

Это был не просто шаг вверх на лестнице общественного уважения, хотя и он тоже. Старые тотемы не утратили волшебной силы. Даже если, по мнению Чарли, человека, занимавшего должность президента, было легко заменить, сама эта должность, идея этой должности, пост Верховного главнокомандующего имели немалое символическое значение.

«И до поры до времени, – подумал президент, – все это в моем распоряжении».

Он тщательно подбирал слова.

– Я хочу, чтобы ты понял: ваши усилия напрасны. Хуже того, обречены на провал. Я хочу, чтобы ты понял: в стране хватает заслуженных людей, будь то военные или гражданские, и это не только те, кого выдвигает Комитет начальников штабов. Правительство по-прежнему пользуется мощной поддержкой. Ваш бунт встретит сопротивление и не пройдет бескровно. Стоит оно того?

Чарли Бойл некоторое время сидел молча.

– Говорят, что вы вступили в контакт с Артефактом, – начал он осторожно. – Говорят, вы скрываете факты. Еще ходят слухи о некой болезни. Центры по контролю заболеваний отмалчиваются с прошлой недели. Молчите вы, молчат представители Национального центра исследования здоровья, все молчат.

– Может, я кое-что скрываю. Может, я собираюсь об этом рассказать, когда придет время. Это мое исключительное право.

– Черт, вы же не сказали ни слова членам кабинета. И вашим секретарям, и Комитету национальной безопасности…

– Это тебя удивляет с учетом обстановки?

– Люди хотят знать, кто на самом деле управляет страной.

– Черт побери, Чарли, управляю я!

– На этот счет есть сомнения. В народе вас уже зачислили в пятую колонну.

– Люди, которым не хватает власти, склонны делать необдуманные заявления. Политические кампании невозможны без лжи. Военные перевороты – тоже.

– Вы могли бы развеять эти слухи.

– Через два дня я выступаю с обращением к нации. Этого недостаточно?

– Пожалуй, нет. – Чувствуя, что из него и так вытянули чересчур много безмолвных признаний, Чарли сидел в кресле скованно, как оскорбленный пуританин. – Итак, вы признаете, что вам кое-что известно.

– Именно. Мне известно, когда люди мне не подчиняются. И я знаю, как на это реагировать.

– Сэр, у вас не осталось союзников. – Чарли дрогнул, но не сменил гневный взгляд на более милостивый.

– Ты готов за это поручиться? – Ответа не последовало. – Я понимаю, что происходит, так и скажи им. Это задание для тебя, Чарли. Передай генералу Чейфи, генералу Вайсману и всей пентагонской шайке, что их планы давно изучены в этом кабинете. Скажи им, что без кровопролития они ничего не добьются. – Президент посмотрел министру обороны в глаза и не отвел взгляда. – Ты почти всю жизнь служил верой и правдой на благо страны. Хочешь, чтобы она погрязла в гражданской войне? Хочешь стать новым Джефферсоном Дэвисом… и кончить, как он? – (Министр обороны раскрыл рот и тут же закрыл.) – Передай генералу Чейфи… – это было самым сложным, – передай ему, что время для переговоров еще не прошло. Но насилие столкнется с ответным насилием. И еще, Чарли.

– Сэр?

– Спасибо, что уделил мне время.

Число тайных агентов в Белом доме было удвоено. Президент сомневался в том, стоило ли это делать. Слишком много незнакомых лиц, что само по себе порождало риски. Ощущение кризиса усиливалось еще больше, но избежать этого было, вероятно, нельзя. Он вспомнил Линкольна, прибывшего на инаугурацию замаскированным, в то время как вокруг Капитолия были размещены снайперы. Да, ситуация скверная, но бывало и хуже. Однако нельзя было отрицать, что ничего настолько же необычного раньше не случалось.

Из того, что он наговорил Чарли Бойлу, многое было блефом, и генералы наверняка его раскусили; однако этого, вероятно, хватило бы, чтобы посеять зерна сомнений в определенных кругах. Ему нужна была отсрочка, а не развязка. Ближайшим дням предстояло стать решающими. Было бы весьма прискорбно, если бы внутренние склоки привели к ненужному кровопролитию, ведь утраченные жизни… уже не вернуть.

В этом случае президент отдал бы необходимые приказы и добровольно покинул кабинет, чтобы избежать лишних потерь. Но некоторые намеревались сражаться, несмотря ни на что, из лучших побуждений и, сражаясь, неминуемо погибли бы без шансов на воскрешение.

«Нам приходится решать совсем не те проблемы, которых мы ожидали», – подумал президент.

Он не считал себя подходящим человеком, чтобы решать нынешнюю проблему. Его карьера была чрезвычайно успешной, но в целом вполне ординарной. Вырос в семье новоанглийских политиков, с детства готовился к государственной службе, окончил Гарвард с дипломом юриста, обзавелся надежными связями и обладал энергией, достаточной, чтобы осветить жилой квартал. Но его амбиции росли; терпения ему было не занимать. Он грациозно поднялся по иерархической лестнице Демократической партии, завел больше друзей, чем нажил врагов. Для начала он выдвинулся в сенат от родного штата, победив конкурента-республиканца с таким преимуществом, что партия всерьез задумалась о его президентских перспективах. Но он не спешил. Он старался заручиться поддержкой партийных боссов, нефтяных и промышленных магнатов, юристов.

На своих первых праймериз он уступил совсем чуть-чуть, но с лихвой отыгрался через четыре года. Западные нефтяные активы ускользнули из рук зазевавшихся республиканцев, а Юг, пострадавший от перемещения производств в Мексику, вернулся в лоно Демократической партии. А когда дело доходит до голосования, многое зависит от личности. Президент был открытым человеком, не стеснялся толпы, неизменно выглядел жизнерадостным и обладал превосходным чувством юмора. Его противник был до нездорового тощим, чопорным и весьма рассеянным. Теледебаты превратились в избиение; от последнего эфира из трех республиканцы даже попытались отказаться.

В ночь после выборов не было никакой интриги. Он с удовольствием смотрел, как ведущие Си-эн-эн подбирали новые слова, преподнося очевидные новости о том, что господству республиканцев в Белом доме пришел конец.

Затем на орбите появился Артефакт, и все прочие заботы отступили перед необъяснимым явлением. Большую часть времени президент пытался разобраться с этим. Разумеется, безрезультатно. Проблему нельзя было решить. Но с ее побочными эффектами – политической нестабильностью, падением морального духа граждан – можно было бороться. Он чувствовал, что добился успеха в этом отношении. Сделал что-то хорошее – удивительное событие для политика двадцатого века! Это так по-викториански. Он смело взял быка за рога, когда тот подвернулся ему.

У него еще оставалась возможность кого-нибудь спасти, и, возможно, беседа с Чарли Бойлом способствовала этому. Ближайшим дням предстояло стать определяющими.

«Посмотрим», – подумал он.

А вот дальше…

Дальше наступал новый мир.

Он представил, хоть и смутно, контуры будущего. В нем не было места монархам, завоевателям, аристократам, даже парламентам, конгрессам и президентам.

Когда он вошел в спальню, Элизабет читала книгу.

– Как прошло? – сонно спросила она.

Президент начал раздеваться.

– Ты же знаешь Чарли. Упрям как баран. Не слишком дальновиден. Прежде всего думает о собственной шкуре. Но теперь, думаю, он станет осторожнее.

– Это достаточно хорошо?

– Это хорошо. – Президент пожал плечами. – А достаточно ли – другой вопрос.

– Бедный Чарли. Он просто не понимает.

– Нам повезло, – напомнил президент жене. – К нам обратились раньше других. Мы избранные. – Тут ему в голову пришла любопытная мысль. – Мы – последние аристократы в этом мире.

– Пожалуй. Но если бы Чарли и генерал Чейфи были на нашей стороне…

– Они к этому придут. Хотя насчет Чейфи я не уверен. Может и отказаться.

– Побыстрее бы.

– Быстрее некуда. Надеюсь, удастся избежать жертв. Об этом будут сожалеть даже генералы.

– Они не понимают, против чего борются. Это ведь смерть самой Смерти.

Президент улегся рядом с женой. Он взял с собой тонкую папку, утренний доклад разведки с пометкой «Только для президента», и собирался перечитать – но зачем? Он взял жену за руку и выключил свет.

Когда он женился на Элизабет Боннер, та была подтянутой, привлекательной женщиной из богатой восточной семьи. Спустя тридцать лет она донельзя разжирела. В ходе кампании нередко раздавались шутки в ее адрес, злые, жестокие шутки. Но Элизабет не обращала внимания. Она не придавала значения таким пустякам. Самого президента они задевали, но несильно. Задевали потому, что он любил ее, а не потому, что его смущали габариты жены. Он знал ее секрет – она набирала вес параллельно с мудростью; это был вес их брака, крепкого и надежного союза.