Kitabı oku: «Твари Распада», sayfa 6
На деревянных ногах я направился ко входу во внутренность БМП.
Брод
Одна нога стояла на высокой металлической ступеньке, навстречу из нутра машины тянулась рука улыбающегося солдатика в зелёной форме, как вдруг раздался адский вой сирены.
Где они ещё такую нашли?
В моей памяти хорошо отпечаталось резко посерьёзневшее лицо солдатика. В нём как будто переключился режим: он стал серьёзным, взгляд перебежал на экраны внутри БМП.
Несколько секунд ничего не происходило, я стоял одной ногой на верхней ступеньке, второй – на нижней: приучил себя с детства через одну перешагивать. Воздух рвала сирена, завывая, мне показалось, прямо в ушах – настолько громким был звук. По лицу стекали капли начинающегося холодного дождя.
Страха пока что не было – я испытывал облегчение от того, что мне не придётся сейчас выступать.
В машине зашипело, из рации понёсся лающий голос. Солдат выслушал, потом бледный повернулся обратно к экранам и неожиданно, резкими движениями стал дёргать выключатели, отчего гасли экраны и лампы приборов. Он выскочил наружу, чуть не налетев на меня, тут он, как будто обо мне вспомнил, быстро посмотрел мне в глаза и шёпотом сказал:
– Они идут.
Я охуел на месте. Ещё вчера мы с Жанной удирали от этих существ из заброшенного завода, хотя казалось, что это было в прошлой жизни, и вот это снова повторяется. Ощущение безопасности, которое появилось по прибытии в лагерь, дотянулось корнями до привычки к домашнему комфорту, а теперь эти корни безжалостно выдирались, заставляя переживать потерю чувства безопасности заново.
Я спохватился: девочки не было рядом. До меня стало доходить, что за суматоха происходила около моста, когда мы с ней разминулись.
Меня заносило на поворотах: дождь и ступни сотен людей превращали траву в подобие отстойника, куда сваливают коровье дерьмо, только здесь не было запаха.
Я добежал до того места, где дорога, идущая прямо от моста, упиралась в зелёную палатку нашего самопального штаба.
– Матерь божья! – закричал человек рядом и прислонил руку козырьком ко лбу, как будто не дождь, а яркое солнце лилось ему в глаза.
Он смотрел в направлении моста. Там, когда волна звука сирены затихала, раздавались хлопающие звуки. Выстрелы. Я ничего не увидел.
– Это вы философ?! – вырвался голос из уплотняющейся пелены дождя.
– Да.
– Вас приказано сопроводить до БМП.
– Я только что оттуда. Со мной была девочка, без неё я не вернусь.
Парень не стал спорить: он был шокирован происходящим.
О точке сбора на случай, если разминёмся, мы с Жанной не условились, но я решил, что с наибольшей вероятностью она будет в палатке Василия, если не найдёт родителей, конечно. Я снова побежал по жидкой грязи, по которой пока что просто нервозно носились люди, мечась от своих стоянок к соседям в надежде узнать, что происходит.
Когда я оказался на приблизительном месте расположения палатки, вдруг стало ясно, что в изменившихся погодных условиях найти её практически невозможно. Всё изменилось: цвета, построение других палаток: некоторые из них были полусобраны, некоторые просто валялись, раздавленные мечущимися людьми. Люди, пока ещё не поняв, что происходит, постоянно путались под ногами, что ещё больше осложняло поиски.
– Блядь, она должна быть где-то здесь! – с яростью выкрикнул я.
Мне ничего не оставалось, кроме как начать заглядывать под каждый полог, ища Василия и его семью.
Белая тканевая часть палатки теперь была обтянута зелёным непромокаемым тентом, так что её было не узнать.
– Что там?! – едва увидев меня, спросила хозяйка.
– Мертвецы идут, – коротко сказал я – Нужно сниматься с места и уходить.
Я увидел Жанну в углу. Она плакала.
– Но… Нам ведь должны сказать что-то, объявить… Нас должны проинструктировать…
– Они и пенсии с зарплатами и свободный рынок нам должны! – как-то невпопад высказался Василий.
– Там сейчас заправляют обычные офицеры, не связанные с Генштабом, у них не больше информации, чем у остального лагеря, – сказал я.
– Ну а что эти офицеры, не могли заранее продумать такой вариант и дать людям инструкции?!
Я не стал ввязываться в спор. Планирование всегда было слабой стороной нашей нации.
Жанна продолжала плакать. У неё было слишком мало времени, чтобы пролистать весь журнал, но ей достало сил бросить его и прийти сюда, оставив вопрос о смерти родителей открытым. В лагере было меньше трёх тысяч человек, а в городе было больше пяти с половиной миллионов – шансы, что её родители или бабушка выжили стремились к нулю, и она оставила это, чтобы спастись от наступающей, реальной опасности.
– Идём, – сказал я, держа рюкзак за лямки, готовясь выйти.
Жанна подняла глаза. Василий встал, и его семья, не говоря ни слова, стала собираться. Мы с Жанной вышли, больше с этими людьми мы не встречались. Возможно, стоило позвать их с собой, но едва ли они уместились бы в машине. По крайне мере, все вместе.
Я взял Жанну за руку, она посмотрела на меня и перевела взгляд на вскипающую в мареве дождя панику.
– Бежим, – скомандовал я.
Как мне нравится командовать!
Едва мы выбежали на перпендикулярную улицу, ведущую прямо к штабу и к мосту, как на нас обрушился поток людей.
Наконец до них дошло.
На мосту, который с этой позиции, просматривался почти во всю длину, копошилась какая-то шевелящаяся масса. Я сначала решил, что это дождь вдалеке сливается в единую, как это принято говорить у литераторов, стену, но нет – это было худшее.
Это были мёртвые.
«!!!»
– Что там?
По голосу чувствовалось, что она знает ответ, но надеется, что пронесёт, что это какое-то подкрепление или новые беженцы.
– Ты знаешь, что это, – ответил я.
Мы побежали. Самое прискорбное, что нам как раз и надо было бежать в сторону моста, чтобы добраться до стоянки.
Бежать по грязевой каше было всё равно, что бежать по беговой дорожке: сил уходит много, а с места сдвигаешься как-то не очень. Перед нами пронёсся здоровый мужик, от него разило потом. Чтобы не врезаться, мы резко затормозили, но инерция несла нас вперёд по размокшей земле почти с той же скоростью. Этот мужик невольно открыл нам более удобный способ перемещения по этой каше: скольжение.
Мы разбегались и скользили, разбегались и скользили, разбегались и скользили. Мост и штаб были с противоположных боков от нас, когда Жанна, попытавшись начать скольжение, споткнулась и инерция утянула её лицом в грязь. Вперёд и вниз. Она шлёпнулась лицом в мокрую землю. Видимо ноги упёрлись в твёрдую породу, когда она стала скользить. Я тоже упал. Я помог ей подняться и поднял голову в направлении моста и дальше – реки, идущей параллельно проспекту, по которому мы только что проскользили. Мертвяки выбрали не мост. Точнее, они вообще ничего не выбирали – они просто шли. Мост оказался лишь физическим телом на их пути и это тело не мешало маршу смерти. Но основная масса мертвецов шла через воду. Почему-то было гораздо страшнее смотреть на то, как догнившие до костей трупы медленно выбираются из воды, та стекает по их гладким бледно-зелёно-синим тушам на разорванную одежду. Жуткие болтающиеся женские груди с чёрными сосками раскачиваются и бьются о бока. Они не бегут. Они уже не такие быстрые, как в первые дни – до того, как жара сожгла их тела, но они идут.
Время в таких ситуациях течёт как-то странно. Вроде эти дохляки шли медленно, но вот они уже на границе лагеря, вот сметают первые ряды палаток, вот наваливаются своей массой и пожинают, как огромной косой, ближайшую к реке часть лагеря.
Я посмотрел на девочку. Она как завороженная смотрела на зрелище смерти.
Я закричал. Не ей, а скорее себе.
– Бежим, ёбтвоюмать!
Мы рванули изо всех сил и оба упали. Не люблю чувствовать себя идиотом – злость захлестнула меня с головой.
Таким же странным образом: скользя, мы добрались до стоянки. Всё было на месте, кроме машины с приборами. Наверное, её убрали сразу из-за критической важности оборудования внутри.
Пастбище «Тигров» было на том же месте, только их колёса на четверть ушли в размокшую землю. Шум ливня занимал почти всё пространство в сознании, так что казалось, что всё это не настоящее, какая-то смешная, ироничная декорация.
Потом всё вокруг засверкало. Я так отупел от всего происходящего, что сияние представилось мне Небесным светом.
– Солнце, – сказала Жанна.
Я скорее почувствовал, чем услышал это слово.
Сверху сквозь разрыв в тучах, светило круглое жёлтое солнце, оно приятно грело мне лицо, когда я, зажмурясь, смотрел на него. От лица приятные лучики тепла через шею, доходя до спинного мозга, расходились по всему телу.
– Дор-р-р-рогу! – заорали сзади.
К нам через толпу пробирались офицеры, окружённые отрядом солдат с автоматами. Часть из них имела примерно такие же как у нас бледные лица, но другая сохраняла на лице сосредоточенную сухость, морща складки на лбу и в углах губ.
– Хорошо, что вы здесь, – сказал генерал – сейчас вы сядете в эту машину и уедете отсюда. На вас серьёзная задача: построить общество так, чтобы они сами делали, что нужно, но слушались офицеров при острых ситуациях, понятно?!
– Понятно, – слабо сказал я.
– Так, садитесь. Остальные за мной!
– Товарищ генерал! Поезжайте вы, мы задержим этих исчадий.
– Вы говно из жопы задержать не можете! За мной, я говорю!
Было странно наблюдать как этот сухой, невысокий, пожилой человек приказывает людям, которые гораздо сильнее его физически, и как они его слушаются. В тот момент он излучал силу, почти физически ощущаемую на расстоянии. Я попытался ухватить это, вложить в себя, как я вкладывал знания из книг.
Едва он и группа офицеров и солдат ушли, как из кузова БМП показался майор Коненков. Он прищурился в направлении только что ушедших, и в этот же момент сбоку от него появилось очертание человека. Оно напоминало нас, как летучая мышь напоминает орла – примерно так можно описать дальнее общее сходство ходячего трупа и человеческого тела.
– Берегитесь! – первой сориентировалась Жанна.
Ему повезло: мертвец был медлительным.
Когда мы оказались в машине, майор повернул маленький рычажок, нажал на кнопку и двигатель заревел.
– А как вас зовут? – чтобы выпустить трескучее напряжение внутри спросил я.
– Юрий Александрович, – ответил майор – а вас?
– …
Гулкий удар в бронестекло боковой двери прервал меня.
Сбоку внешний мир оказался закрыт чёрно-зелёной кляксой, разлетевшейся по стеклу.
Майор невнятно прорычал ругательство, затем сорвал рацию и стал кричать:
– Всем, кто слышит меня, говорит майор Коненков, уходите из лагеря. Уходите на чём можете: пешком, на машинах, велосипедах, водных лыжах, берите с собой как можно больше людей, уводите всех подальше. Ваша задача уйти как можно дальше отсюда!
Он бросил рацию каким-то беспомощным жестом, затем ударил по приборной панели.
– Протрепались, бляха-муха. А я ведь говорил. И ты ведь говорил, да? – он повернулся ко мне, как бы ища поддержки.
– Говорил.
Он дёрнул ручку передач, нажал на педаль, машина поехала задним ходом, сминая толпы уже добравшихся сюда троглодитов.
Это было как-то… Необычно. Они пришли сюда чуть ли не всем городом. В городе они набегали, только получив сигнал через сохранившиеся органы чувств, как животные. Но на том берегу реки не было всей этой орды, чтобы увидеть нас – они пришли сюда и пришли разом. Это было нашествие. Что-то бросило весь поднявшийся из мёртвых город на нас.
Удары о внешнюю сторону кузова стали настолько частыми, что это стало похоже на крупный град. Воя сирены и дождя в машине слышно почти не было – только удары и иногда хруст ломаемых колёсами костей.
Машина пятилась задом уже секунд десять, мы вполне могли ехать и по живым, по крайней мере мы уже точно въехали в зону обитаемых палаток, судя по этим самым палатками, мелькавшим в просветах стёкол, забрызганных спёкшимися мозгами.
Вдруг машина резко встала. Я испугался: подумал, что двигатель заглох. Нет – майор переключал передачу. Мы начали двигаться вперёд, разворачиваясь.
Я думал, такое бывает только в фильмах, но ирония судьбы видимо решила явить себя в своей красе здесь и сейчас. В совсем узкий просвет на грязном стекле я увидел голову с торчащим снизу позвоночником. Это был тот солдатик, который улыбаясь, протягивал мне руку, чтобы помочь войти в БМП, прежде чем включили сирену.
Мощные дворники разгребли грязную жижу на лобовом стекле, и майор пустил машину вперёд.
Мы ехали довольно быстро, но всё равно можно было рассмотреть творящийся вокруг ад.
Всюду, сколько хватало глаз, была колышущаяся орда мёртвых. Некоторые очень медленно, некоторые быстрее, заполняя собой пространство, предназначенное для живых. Отравляя своим гноем растёкшуюся от дождя землю, они ползли, карабкаясь, цепляясь за то, что осталось им от настоящей жизни, пытаясь утолить свой неутолимый голод, предназначенный только чтобы создать себе подобных, они захлёстывали живое поле людей, делая его кладбищем. Только это не было нормальным кладбищем, где покойники спокойно гниют в своих последних домах. Это был пир. Да даже не пир – торжество смерти. Мёртвые рождали мёртвых. И вот уже те, кто только что бежал от мертвецов, если количество укусов было не слишком велико, чтобы повредить двигательные мышцы, теперь несутся за живыми в поисках новой плоти, чтобы посеять в ней смерть.
Мы поравнялись с беременной, с трудом бежавшей по коричневой жиже. Коненков остановился, чтобы втянуть её в машину. Новообращённый со скоростью бешеной собаки сбил её, они проскользили по инерции несколько метров, но даже во время этого скольжения он с нервной скоростью драл её на куски, женщина визжала, а потом замолкла. Мы могли только наблюдать.
Затем, невероятно, он остановился. Повернул её, что было немыслимо, нетипично для их поведения и принялся вгрызаться в раздутый беременностью живот, погружая свою ужасную ободранную голову всё глубже в чрево.
Майор резко ударил по педали газа – машина перемолола колёсами обоих. Я ударился головой о жёсткое сиденье.
Позади на поле что-то загрохотало. Это видимо была пушка БМП. Но что может эта пушка против мёртвой орды?
Остановка
– Остановите, остановите! – кричала Жанна.
Майор управлял машиной, сведя брови практически в единую линию, лихо закручивая повороты там, где этот военный вездеход встретил бы затруднения.
Мы бились головой о внутреннее «убранство» этого царского вида транспорта. Жёсткие сиденья били по заднице, когда мы падали обратно.
– Куда мы едем? – спросил я.
Майор молчал, но его устремлённые вперёд карие глаза давали понять, что мы едем в какое-то определённое место. Он что-то искал.
Я решил расслабиться: положил голову на боковое стекло, и меня тут же ударило об него, когда машина налетела на очередную кочку. Я снова сел ровно. Девочка сидела, как примерная школьница: руки сложила на коленках, сведённых чуть внутрь, лицо сквозь слой грязи бледное, глаза блестят. Угасла последняя искра надежды найти родителей. В её сознании происходили глубокие перемены, которые я не мог понять. Моё же сознание находилось в полном отлёте, единственным внятным чувством была радость от того, что мы выжили. Чувство, что мироздание смотрит на меня всегда во мне присутствовало, просто я отгонял его, смеялся над ним, как над бреднями суеверных бабок, но оно жило, таилось и давало о себе знать, когда набор случайных обстоятельств складывался так, что я в чём-нибудь оставался в выигрыше, не ударив пальцем о палец. Правда, такое случалось не часто.
На этот раз идея вырвалась из-под давления. Идея. Великая вещь. Она может заставить человека свернуть горы. Другой вопрос, что эти горы могут осыпаться другим на головы.
Именно тогда я принял свою миссию – катясь в военном броневике по неровным ухабам севера Русской равнины. Искренне, до конца, без сомнений. Я убедился в том, что избран. В моей голове до конца оформился План. Контур будущего человечества. И реализовать этот План могу только я.
Я привык зажимать себя в общественные рамки, хотя внутренне с ними никогда не был согласен. То, что я считал рациональным, другим могло показаться ужасным, непростительным. Преступлением. Эти ядовитые осколки общественного давления ещё сидели в моей голове, но уже не оказывали решающего влияния на моё поведение.
«Худо или бедно…», – начал я рассуждать про себя, как машина заломила крутой поворот, и мы с Жанной стукнулись головами. «Худо или бедно, мы выбрались. Мы живы. Что ещё остаётся людям, оставшимся одним из миллиардов? Восстановление рода человеческого. Это естественно. Теперь мы не просто народонаселение и демографический показатель – мы фундамент будущего.» Что мне мешало осознать себя уникальной личностью и начать делать что-то хорошее для себя и общества раньше, я не знаю. Наверно, чувство никчёмности, ведь в массовом обществе все эти толпы людей – просто ресурс: оттуда зачёрпывают, как ковшом, просеивают: может что блеснёт и ссыпают обратно. С них собирают налоги и берут свою цену компании, продающие товары, которые им не нужны. Продумывают, организовывают, творят лишь 20 процентов людей, остальные на подхвате – обрезанные со всех концов эмбрионы личностей, необходимые для совершения мало связанной с развитием человечества работы и уплаты налогов. Лишние люди. В принципе, никто особо не мешает выбиться из этой массы, не 19-й век как-никак, но почему-то большинство предпочитает оставаться большинством и выполнять свою скучную рутинную работу. Суть в том, что эти люди участвуют в прогрессе примерно, как обслуга в доме барина: выполняют составленные кем-то планы. Реальная жизнь – это не то. Для меня – не то. Но тогда почему я не рвался локтями и зубами, чтобы ощутить жар власти, способности оказывать непосредственное воздействие на процессы? Спесь, гордость, подсознательная убеждённость в том, что мне все должны, что кто-то непременно должен оценить мой интеллект. Страх проиграть. Хрен знает, что ещё. Но теперь, в результате ужасной катастрофы я оказался на острие. Я в фокусе. Я – кончик иглы всего человечества. Как тут не радоваться?
Бродячих трупов вокруг не было давно. За грязными окнами джипа были рощи наших северных берёзок, сменяемые проплешинами полян и тёмными зарослями хвойных.
Машина резко встала, нас болтнуло вперёд.
– Слушайте внимательно, – начал Юрий Александрович – мы сейчас двигались вдоль трассы, но на приличной дистанции. Всё это время нам везло, и мы не застревали. Но чем дальше, тем меньше шансов у нас не влепиться в какое-нибудь болото. Сейчас я поверну руль, и мы подъедем вплотную к дороге. То, что вы там увидите – результат реализации правительственного приказа. То есть так было надо. Всё, что сделано правительством, сделано для безопасности и выживания людей. Это ясно?
Он ждал ответа. У меня было ощущение, что дьявол предложил мне сделку. Я ведь теперь надежда человечества, так что есть повод проявить характер.
– Допустим, – я не стал соглашаться.
– Ладно, допустили, – он помолчал – Я только хочу, чтобы вы не паниковали, – уже мягче сказал он – То, что было сделано на той дороге и на других крупных магистралях, выходящих из мегаполисов – сделано лишь раз и больше не повторится. Тогда ещё никто ничего не понимал.
Значит, это что-то омерзительное.
– Дорога заставлена машинами, нашу придётся оставить и идти пешком.
После этого он отвернулся и стал выкручивать руль, уводя нас с живописной поляны, обосновавшейся среди берёз, как капля масла в воде.
Перспектива выйти из бронированной машины на съедение мёртвым как-то совсем меня не улыбнула. Это было как, если младенца выбросить из колыбели.
Что Жанна? Она молча сидела и смотрела вперёд. Удивительное создание. Всё примет, всё снесёт. Ради чего?
Видимо мы оказались в зоне действия портативных раций военных: рация в машине зашипела, оттуда долетел невнятный голос. Из-за шока я не ощутил времени в пути, но предположительно мы были достаточно далеко от уничтоженного лагеря. Значит рацией пользовались другие выжившие на мясобойне. Чем ближе мы подъезжали к дороге, тем отчётливей слышался голос в динамике.
– Майор Коненков, кто говорит?! – наконец ответил майор.
– Хуй в пальто! Вы где?
– Едем в сторону шоссе, по правую руку от дороги. Будем на асфальте минуты через три.
– Где именно?
– Точно сказать не могу. Где-то пятнадцатый километр, мы не могли дальше уехать по пролескам.
– Понял, встретимся там, конец связи.
– Вы их знаете? – спросил я.
Майор не ответил.
– Считаете, этим людям можно доверять?
– Говорили по военным частотам, – коротко отрезал Коненков.
Вопрос оказался сложнее и уместнее, чем мне и майору хотелось бы. Это как то, что не стоит говорить в компании взрослых людей в присутствии всех собравшихся, даже если все они доверяют друг другу. Такие вещи обсуждают тет-а-тет.
– Честно, не знаю, – сказал майор так, что воображение дорисовало жест, как он машет рукой.
– Сейчас наверно никому нельзя, – сказал я в воздух.
– Прорвёмся, – сказал Коненков.
– Вот и дорога.
Мы оказались в низине перед уходящим вверх склоном, по которому и шло шоссе. Тут надо сказать, что в тех краях очень много воды, так что дороги строили либо на возвышениях, либо строили возвышения специально для дорог, так, чтобы любая вода: дождь или талый снег скатывались вниз. Местами эти насыпи очень круты, так что вряд ли бы туда забрался даже военный «Тигр». Но мы собирались подняться туда пешком. И через мгновение после выхода из машины я понял почему.
На гребне дороги, как асимметричный позвоночник растянулась сплошная линия машин. Все они смотрели в противоположную от города сторону. Почти у каждого автомобиля в кабине виднелись сгорбившиеся силуэты людей.
Мы остановились практически у основания склона, не доезжая пяти метров.
Двигатель был заглушен. Мы вылезли из машины и осмотрелись. Никого не было – только тишина. Эти звуки… Точнее тишина, выраженная в звуках: шуршании высокой травы в низине, в которой мы находились, в свисте ветра в ветках, оставленных позади деревьев – это было как будто прощание.
– Надо залезть наверх и осмотреться, – голос майора прозвучал как-то глухо.
У меня возникло ощущение, что это не странности вокруг меня, а я сам будто выключен из мира – как будто я оглох и начал терять чувствительность по всему телу. Вырвавшееся чувство вседозволенности захлёстывало меня. С каждым мгновением оно становилось сильнее. Сначала это была дикая радость, когда мы с девочкой бежали по петербургской улице к машине, потом резкое чувство порыва с прошлым и вот – апогей. По крайней мере, так я думал в тот момент.
Меня сильно тряхнуло. Это майор взял меня за плечо своей мощной рукой и встряхнул.
– Ты замёрз, парень?! – крикнул он.
– Нет, просто… Красиво здесь.
Он дико посмотрел на меня.
– Идите за мной. Девочку, конечно, лучше оставить здесь.
– Нет, я пойду, – тихо, но убеждённо высказалась Жанна.
Юрий Александрович дёрнул щекой.
Пока мы поднимались, я попытался представить судьбу приютившей нас в палатке семьи. Очень не хотелось этого делать, потому что это отрывало от окрыляющего чувства свободы, что бродило и пузырилось в крови. Я даже испугался этого всепоглощающего чувства. Оковы, условности, которые и конструировали общество, больше не существуют… Оно кружило голову и отключало мыслительные процессы.
Подъём был невысоким, но почти непреодолимым: за годы, что вода стекала по этому склону, он превратился в оголённое русло высохшей речушки с мелкими ползучими камушками и потёками глины, которая к тому же, размокла под прошедшим только что дождём. Несколько раз мы скатывались вниз. В какой-то момент стало даже смешно: перед нами в общем-то невысокое и не самое крутое препятствие, но мы, как скинутые в унитаз тараканы, не могли на него взобраться, то и дело откатываясь вниз.
– Эх, где мои пятнадцать лет, – пробурчал майор.
Что могло случиться и, вероятнее всего, случилось с той семьёй было очевидно. Они умерли и восстали. Я нарочно пытался представить себе, как искорёженные черепушки оголёнными зубами впиваются в дебелые бёдра выбежавшей из палатки жены Василия. Как её там звали? Лиля? Как её заваливают и отрывают от неё куски мяса, как она в конвульсиях, теряя кровь, теряет сознание. А потом её глаза вновь открываются. Только это уже не она. И, возможно, именно её зубы – зубы родной матери перегрызли горло маленькой Марусе. Но это лишь моё воображение.
Этим созданиям нужны зубы, чтобы размножаться. Они не производят потомство – они захватывают уже созданное, плодя себе подобных. Не сливаясь в порыве страсти, а используя слюну, чтобы пустить по артериям яд.
Я нарочно драконил себя этими картинами, чтобы вернуться с небес на землю.
Когда мы скатились к основанию дорожной насыпи в очередной раз, я случайно встретил взгляд Жанны. В её глазах читался такой страх, что он невольно передался и мне. Холодная волна остудила моё возбуждение, и я, как будто её глазами увидев себя, понял, что широко улыбаюсь. Судя по тому, что у меня сводило мышцы лица, улыбаюсь давно.
Кое-как я привёл мимику к стандартному состоянию. Хотя мне всё равно казалось, что хоть уши, да выдают мою эйфорию.
Резкий голос майора в очередной раз вытрезвительно подействовал на мою психику. Он раздался неожиданно и сверху.
– Подождите, не карабкайтесь. Откройте грузовой отсек джипа – там есть верёвка. Поживее.
Я с половины склона спустился к машине, с опаской глядя на лес. Потёки грязи на склоне закрыли собой на время всё обозримое пространство, а вот лес мог скрывать в себе что-то. Не имея понятия, как открывается багажная дверь, а кричать назад очень не хотелось, я открыл заднюю, впрыгнул в машину и перегнулся через заднее сиденье, перебирая разный хлам в поисках верёвки. Наконец, я нащупал её, выдернул. Прежде чем разогнуться обратно, я ощутил присутствие рядом с машиной.
Я не закрыл дверь.
Леденея, с сердцем, сжатым в комок, я сел повернул голову и… Там никого не было. Фантомная интуиция. Просто показалось. В детстве я очень боялся всякого, что может жить под кроватью и часто бегал к маме с папой в кровать, когда я буквально физически ощущал какое-то присутствие. Но это всегда был лишь обман моей собственной фантазии.
Я выбрался из машины и пошёл к насыпи. Майора наверху не было.
«Чёрт, покойники его сожрали, что ли?», – подумал я. Не люблю, когда во время командной работы люди просто пропадают. Позвал нас – так жди теперь.
Мы с Жанной стояли внизу и ждали. Мне это показалось унизительным, я даже подумал карабкаться вверх, но почему-то не хотелось позориться перед этой маленькой особой.
– Ты как? – спросил я, чтобы как-то заполнить тянущееся время.
Девочка посмотрела на меня исподлобья, как будто хотела сказать: «Поздновато ты спрашиваешь».
– Нормально.
Готов поклясться, что в этом голосе звучала взрослая женская обида. Хотя выдавать желаемое за действительное – один из моих коньков.
– Пить не хочешь?
Она промолчала.
«Как знаешь», – подумал я. А потом ещё подумал, что у нас нет воды. Вот что не было моим коньком, так это заботливость и внимательность к окружающим.
Прошло долгих десять минут. Мы двое переминались с ноги на ногу.
Крик с дороги застал меня, когда я отливал в ближайших зарослях высокой травы. На ходу застёгивая штаны, оскальзываясь, я вышел к основанию насыпи.
– Ну что там? – спросил я.
– Всё чисто. Верёвку нашёл?
Я подобрал с травы верёвку. К тому моменту я уже изрядно замёрз, так что взять её плохо слушающимися пальцами, было трудно. Один конец полетел наверх. В фильмах у них всегда так просто это получается, а вы попробуйте кинуть тонкую верёвку на три метра – она и полутора не пролетит. Не камень же к концу привязывать…
– Кидай весь моток, а сам держи за конец! – крикнул майор.
Он с высоты смотрел по сторонам, оглядывая пространство у нас за спинами. Не известно, что выминало мертвецов из города в лагерь – они вполне могли прийти сюда.
– Блядь, ну пиздец, – тихо проговорил я себе под нос, сматывая верёвку обратно – Заебёшься её заматывать.
По ходу я разобрался, что лучше наматывать её между локтем и ладонью, согнув локоть под 90 градусов. Моток был снова готов, я неловко размахнулся и швырнул его вверх. На этот раз верёвка долетела. Майору всё равно пришлось чуть-чуть съехать, чтобы подобрать её, но полдела было сделано – теперь нужно было ждать, пока он её привяжет.
Наконец, раздался призывный клич. Приглашающим жестом я отправил Жанну вперёд, чтобы её страховать снизу. Но до этого не дошло: верёвка поехала сама: майор сверху тянул её, своими могучими руками. Затем конец верёвки упал к моим ногам, я взялся и переставлял ноги, пока не заехал на самый верх насыпи.
Вид оттуда открывался неплохой. Голые поляны, возможно, отнятые когда-то у леса, разделённые узкой полосой насыпи, на гребне которой застыл поток автомобилей. Зрелище занимательное, если бы не «но». В этих машинах были покойники. Не троглодиты, а именно покойники. Люди сидели в разных позах: кто-то, упав головой на руль, кто-то – запрокинув съёженное лицо в потолок, кто-то – скрючившись на заднем сиденье. Все они были мертвы окончательно.
Кажется, меня тогда пробила дрожь. Я засмеялся и ударил руками по бёдрам.
– Ввот ссучьи потроха. Это нас так защитили? Не знали, что за рулём могут сидеть исключительно не обращённые в троглодитов люди – решили всех здесь остановить?
– Я же просил держать себя в руках, – требовательно сказал майор.
– Да я и держу, вот смотрите, – я обхватил себя – только как это оградит нас от опасности стать покойниками?
Я говорил уже так, как говорят зоологи о видах животных, с той лишь разницей, что речь шла о разновидностях мёртвых человеческих тел: покойники – упокоенные мёртвые, они больше не ходят, а троглодиты – это… Ты понимаешь.
– Причин, по которым, они такими стали больше нет. Повсюду была паника…
– Только не в городах – людей просто не проинформировали о происходящем.
– А надо было, чтобы помимо мёртвых, ещё и живые начали топтать и убивать друг друга?!
– Да пусть хоть так. Люди имеют право защищать себя сами. К чему привело это замалчивание? Всё равно все умерли! – я развёл руки, указывая на автомобильный ряд.
– Что было, то было, – неожиданно спокойно и рассудительно сказал майор.
Я думал, он ещё продолжит спорить, как военный, привыкший считать, что всё благо исходит от начальства.
– Куда теперь? – спросил я.
– Пока никуда. Ждём группу выживших, – он махнул рукой в направлении оставленного джипа, как бы напоминая про сообщение по рации.
– Мы замёрзнем.
Солнца уже не было, дождя, насколько помню, тоже, но было ощущение, что к вечеру, вся эта влага в воздухе и в нашей обуви обогатится прекрасным охлаждающим свойством.
– Есть где погреться, – небрежно обронил Юрий Александрович.
