«Лучше триумф в малом зале, чем фиаско в большом, триумф, в малом, зале, триумф, в малом, зале», – повторял я про себя.
[Нейросеть эмоций и чувств: в норме.]
– Какой симпатичный робот! Как тебя зовут, милый?
– Робот, – ответил я, стеснительно мигнув центральной полоской светодиодов.
– Мистер Робот, как идут дела? – спросила она.
– Невероятно! Сегодня я впервые опылял орхидею! Меня Рик научил!
– Какие вы молодцы.
– Только не все получилось, – сказал я.
– Это ничего, научишься, – неожиданно подбодрил Рик. – Может, отдашь даме цветок?
– Извините! Эрма – это вам!
– Спасибо, мистер Робот, спасибо, милый. А пахнет! Не зря вы ее кофейной назвали.
[Нейросеть эмоций и чувств: наблюдается аномальная активность.]
Вдруг я пропел оперным басом:
– Ва-а-ам спаси-и-и-бо-о-о, дорога-а-ая Э-э-эрма-а-а!
Рик вытаращил глаза. Эрма в спешке поставила цветок на стол и аплодировала. Я отвесил низкий поклон.
– Вот это голосище! – сказала она. – Вы полны сюрпризов.
– Простите.
– Нет-нет, это талант!
– И внезапно, – сказал Рик. – Робот, тебе пора возвращаться в теплицу.
– Ах, время, – спохватилась Эрма. – С вами, ребята, не соскучишься. Что ж, пора прощаться. До свидания, мистер Робот.
Свет эмоледов обреченно погас.
– Когда вы вернетесь? – спросил я.
– Не знаю, милый.
– Робот, орхи ждут, – намекал Рик.
– Иду. До свидания, Эрма.
Замечательная, добрая Эрма, мой любимый Одуванчик.
После утренних перегрузок уровень заряда батарей упал до критического – я отправился в подсобку, прошел мимо полок с пыльными банками и прислонился к беспроводной зарядке. Включился режим принудительного сна.
***
Через час сервоприводы нехотя несли меня в теплицу, словно заводную мартышку, из которой вынули пружину. Я уже соскучился по Эрме.
Рик стоял одной ногой на клумбе, рвал хризантемы и бросал в кучу на проходе.
– Вы что натворили?
– А, оперный певец соизволил. Выспались, синьор? Споете?
– У меня батарея села. Зачем вы так?
Он резко повернулся, глаза на выкате, на лбу сгрудились морщины, брови сдвинуты.
– Не твое собачье дело, – сказал он.
– Я их выращивал.
– Для кого? Кроме Эрмы к нам уже давно никто не приходит.
– Для нее.
– И где она? Где твоя Эрма?
– Уехала.
– Что еще не ясно?
Он вырвал куст, другой, третий, словно пытался побыстрее избавиться не от цветов, а от чего-то опасного или крайне мучительного.
– Отнеси этот мусор за теплицы, спалим вечером. Тут высадишь огурцы. Ты же любишь за ними ухаживать?
– Нет.
– Будешь! Как я скажу, так и будешь делать!
– Рик, вы любите Эрму?
– Чего-о-о? Ты! Свинопластик очкастый! Вали-ка отсюда, пока в ту же кучу тебя не определил да не сжег!
Вдруг он схватился за грудь и сел на сырую землю.
– Что с вами?
– Умираю, сейчас умру.
– Нельзя, вам еще кофейно-медовый гибрид на выставку везти.
Он лишь простонал и неопределенно отмахнулся.
Контроллер инсулина на поясе показал критически низкий уровень сахара в крови и противно запищал. Рик опустил голову и затих.
[Нейросеть эмоций и чувств: наблюдается аномальная активность.]
Я бежал на износ, наплевав на предел напряжения на сервоприводах. Не сбавляя скорости, я толкнул дверь на входе в дом, и та с размаху врезалась в стену. Было очевидно, что окно в двери разобьется, но меня это не остановило. Раздался звук бьющегося стекла.
С одной стороны – дверь в спальню, с другой – в подсобку. Нейронная сеть общих знаний подталкивала к поиску сахара на кухне. Нейронка воспоминаний показала банку варенья на полке стеллажа в подсобке.
Ржавая крышка трехлитровой банки не поддавалась. Мелькнула пугающая мысль: «Рик уже мертв». Глаза застилал белый шум.
– Триумф, в малом, зале; триумф, в малом, за—
[Нейросеть эмоций и чувств: ошибка доступа.]
Контроль был утерян. Я наблюдал, как банка в моих руках поднимается над головой и с размаху влетает в стеллаж, забрызгивая вареньем все в радиусе полутора метров. Полки переломились пополам и сложились елочкой, под ноги сыпались банки с соленьями и с грохотом разбивались о пол, словно праздничные хлопушки.
Я вернулся в теплицу бегом. Рик лежал на земле и едва дышал. Прибор по-прежнему мерзко пищал. Нейронка общих знаний подсказала дальнейшие действия.
Через некоторое время Рик пришел в себя и сел. Его челюсть подрагивала. Прибор на поясе замолчал.
[Нейросеть эмоций и чувств: в норме.]
– Как ты догадался втирать варенье в десны? – дрожащим голосом спросил он.
– Это базовые знания. Вы не будете злиться, если кое-что скажу?
– Говори.
– Я стекла выбил и стеллаж в подсобке – вдребезги.
– Да я сам виноват, бросился рвать цветы, как ужаленный. Они, знаешь, напоминают об Эрме, – он скосил глаза на кучу хризантем. – Хотел поскорее избавиться и забыть.
– И я буду по ней скучать. Рик, а вашу болезнь нельзя вылечить?
– Можно, но стоит это немерено.
– Сколько?
– Ну… как три теплицы.
Я разочарованно присвистнул.
– Робот, прости, что сорвался на тебя. Эрма и правда мне нравится.
– Так почему не признались?
– Эх, Робот. Будь у меня такие же искренние лампочки, может, и признался бы. А вообще… кому я нужен? Старый и больной.
– Вы ей тоже симпатичны. Она вам всегда улыбается.
– Думаешь? Слушай, вот зацветет кофейно-медовый гибрид, займем первое место на выставке и поедем к ней в гости.
Шейные сервоприводы взвизгнули, голова прокрутилась на триста шестьдесят, эмоледы синхронно мигнули.
– Тогда за работу, – сказал я.
– Погоди. Хочу тебе имя дать, а то все Робот да Робот.
– Какое?
– Робби. Как тебе?
– Достойное имя. Мне нравится! Так мы теперь друзья? – спросил я.
– Еще бы.
Рик протянул руку. В его огромной лапе моя казалась детской. Судя по силе рукопожатия, сахар пришел в норму.
– Какой же ты липкий. Неси шланг, отмою.
После водных процедур я отправился в теплицу к орхидеям, аккуратно вынимал шарики пыльцы и подсаживал под лепестки.
У всего есть предел: у точности рук, у скорости ног, у яркости эмоледов. Желание осчастливить Рика балансировало между этими физическими ограничениями и базовым правилом «не навреди». Однако розовым орхидеям все же досталось.
Стекла на двери и банка варенья были разбиты в обход того же «не навреди», что ускорило помощь Рику. Иногда эмоции все же помогали, но как управлять ими, я не знал. Мантра «триумф в малом зале» срабатывала не всегда.
– У тебя отлично получается, – сказал Рик. – Перенеси зарядку, в подсобке потом уберемся. Пойду лягу пораньше.
Возвращаясь на подзарядку, я случайно наступил на стекла в коридоре. Из спальни раздался недовольный храп. Стараясь больше не шуметь, я скользнул в подсобку. Покалеченный стеллаж растерянно нависал над грудой битых банок. Я вытащил адаптер из розетки и отправился ночевать в лавку, рядом с кассовым аппаратом.
***
Крики вывели меня из спящего режима:
– Робот! Робби! Просыпайся!
– Что случилось?
– Доставка была вчера?
– Не было.
– Ох, беда, – почти простонал он. – Плохо мне. Всегда была упаковка инсулина в запасе. Всегда! Вот улитка марафонная!
Его сердце отбивало барабанную дробь.
– Может, позвонить им? – предложил я.
– Да я уже! Потерялся, говорят.
– Как потерялся?
– Чего ты меня спрашиваешь? Да хрен с ним, с доставщиком – в резервуаре помпы инсулина только до вечера. Надо тащиться в аптеку, а мне что-то совсем нехорошо.
Он тяжело вздохнул.
– Давайте схожу. Далеко?
– А ты сможешь?
– Куда идти? Я за пределы нашего участка ни разу не выходил.
– Тут рядом, городок у нас небольшой. Выйдешь из дома и налево, затем прямо и прямо. Улица огибает холм, но ты не сворачивай с главной, пока не выйдешь на площадь с фонтаном. Там увидишь вывеску с зеленым крестом.
– Я знаю, как выглядит аптека.
– Вот и славно. Скажешь «инсулин для Рика», а я прилягу, хреново что-то.
Я прислонился к стеклянной двери лбом. На той стороне дороги стояли давно брошенные дома, потерявшиеся среди деревьев и разросшихся кустов. За дверью начинался абсолютно неизведанный мир. Нейросеть общих знаний не выдала ничего опасного, но, как и нейросеть цветочника, могла устареть. Тусклые эмоледы дергались невпопад.
– Триумф, в малом, зале; триумф, в малом, зале; триумф, в малом, зале, – прошептал я.
Вышел на крыльцо, спустился по ступенькам, прошел по дорожке между кустами гортензии и оказался на тротуаре асфальтированной дороги. Оглянулся. Вывеска над витриной гласила: «Цветочная лавка Рика». Потянул ветерок – кусты качнулись, будто неохотно со мной прощаясь.
Я шагал по тротуару. Щебетали птицы и стайкой перелетали с ветки на ветку, с дерева на дерево, будто следовали за мной. Персиковый восход коснулся крыш и верхушек деревьев. Придомовые участки поросли высокой травой. Некоторые дома неплохо сохранились, стены и крыши других потеряли геометрию. Словно увядшие цветы, по следам погребального шествия, они гнили вдоль дороги. Нейросеть общих знаний вдруг активизировалась.
Когда-то газон на лужайках наверняка был пострижен. По нему бегали дети, играли в догонялки. Может, у них была собака, которая постоянно отбирала мяч, а дети гонялись за ней, заливаясь смехом, оглашая визгами окрестности. По выходным приезжали гости и закатывали вечеринки, с музыкой и танцами. Когда-то здесь жили счастливые люди. Когда-то давно.