Kitabı oku: «Стрела, монета, искра. Том II», sayfa 2
– Благодарю за угощение, добрый сир. Мне оно по вкусу. А вам?
Сквайры стояли, разинув рты. Лишь двое из них подняли копья, а один взялся было за лук, но Джоакин выкрикнул:
– Стоять! Копья на землю, иначе ваш хозяин простится с жизнью.
Люди Вомака замешкались. Они не отказались бы услышать приказ хозяина, но кинжал был так крепко придавлен к его глотке, что лорд не смог бы раскрыть рта, не пустив самому себе кровь. Его лицо стремительно белело.
– Вы, господа, находитесь в непростом положении, – отметил Джоакин. – Сир Вомак истекает кровью, и если в ближайшее время вы не доставите его к лекарю, ему будет уже не помочь.
Это была правда: из раны на бедре кровь текла пульсирующими толчками, под коленом лорда расползалась лужа.
– Вам не уйти, – процедил один из сквайров.
– Сиру Вомаку тоже, – подмигнул ему Джоакин. – А может, и еще кого с собой прихватим.
Воспользовавшись общим замешательством, Снайп метнулся к фургону и возвратился с секирой в руках. Когда кто-то из охотников услышал шаги и обернулся, дезертир вышиб копье из его рук и замер, занеся оружие для удара.
– Чего хотите? – спросил оруженосец.
– Для начала, отпусти девушку.
Полли оказалась на земле и отбежала к остальным людям Хармона.
– Теперь все оружие – в фургон.
– Что?.. Ты сдурел?
– У вас есть примерно две минуты.
Джоакин указал глазами на кровавую лужу у ног сира Вомака – она росла с пугающей быстротой.
– Делайте… – прохрипел лорд.
Один за другим сквайры пошвыряли копья и луки к колесам телеги.
– Теперь всем спешиться. Ты, – Джоакин указал на оруженосца, – можешь перевязать своего лорда.
Оруженосец бросился к сиру Вомаку. Джоакин убрал кинжал от горла, но поднял меч и остался рядом с лордом, держа клинок наготове.
– Ты, – воин глянул на другого сквайра, – вместе с оруженосцем отвезешь раненого к лекарю. Остальные привязывают своих коней к фургону и бегом на север, в поле, пока не скроются из виду.
Сквайры переглянулись, потрясенные подобной наглостью. Но теперь воспротивиться было сложно: уже и Доксет, и Вихорь вооружились топорами. Сквайры все еще имели преимущество в числе, но из оружия располагали только кинжалами. Вступив сейчас в схватку, они уж точно не выйдут без потерь. В ожидании подсказки они посмотрели на лорда. Сир Вомак был белее снега, в его глазах темнел отчаянный, смертный ужас. Оруженосец крикнул приятелям:
– Тут дела плохи. Не упирайтесь, выполняйте!
Один за другим охотники привязали коней к фургонам и неторопливо, нехотя побрели в поле.
– А ну, пошустрее! – заорал им в спину Снайп. – Или мне взять арбалет?
Когда оруженосец закончил с перевязкой, четверо пеших были уже далеко. От потери крови сир Вомак лишился чувств. Оруженосец вместе с оставшимся сквайром не без труда подняли его в седло, сквайр сел позади, чтобы держать. Оруженосец поймал под уздцы своего коня. Надо отдать должное: этот человек не тратил времени и сил на злобу, угрозы, обещания мести. Единственное, что его сейчас заботило, – спасение жизни сюзерена. Однако Джоакин задержал его:
– Ты помог Полли с одеждой. Дай-ка я помогу тебе взобраться на коня.
И двинул в челюсть рукоятью меча. Оруженосец поднялся, скрипя зубами, сплюнул кровь. Желание вступить в схватку – пусть и с кинжалом против Джоакинова меча – явно читалось на его лице. Однако он сумел сдержаться. Молча вспрыгнул в седло и двинулся в сторону замка. Сквайр, что вез лорда, поехал рядом. Вскоре они скрылись за поворотом дороги.
Никто не строил иллюзий насчет склонности сира Вомака прощать обиды. Было ясно: едва он придет в чувство, тут же отправит людей в погоню. Оставалась надежда на то, что лорд еще долго не очухается или, с божьей помощью, и вовсе помрет. Однако особенно уповать на это не стоило. Сир Вомак – мужчина крепкий, а ранения были кровавыми, но при должном и быстром уходе не слишком опасными.
Обоз повернул назад, в третий раз миновал развалины церкви и самым быстрым ходом, на какой были способны упряжные тяжеловозы, двинулся на север, через знакомый ручей. Эта дорога не вела в Солтаун, давая надежду, что здесь их искать не станут.
Погода помогла Хармону: начался весенний ливень. Снайпу, Вихорю и Доксету, сидевшим на козлах, приходилось несладко, однако верховым преследователям – и подавно. Мало удовольствия скакать в седле сквозь плотную водяную завесу, прозябнув до костей и не видя даже на пять ярдов вперед. К тому же вода превратила дороги в грязное месиво и стерла все следы.
Ливень налетал порывами еще несколько раз, а когда обессилел и совсем утих, стояла уже глубокая ночь. По всей видимости, погоня отстала и сбилась со следа. Путники расположились на ночлег.
Конечно, после схватки центром всеобщего внимания стал Джоакин Ив Ханна. Его осыпали восторгами, вслух припоминали и хвалили все его действия, финты, слова. Доксет раздобыл из какого-то неизвестного даже Хармону тайничка бутылку отменного орджа и налил герою полный кубок. Луизу особенно впечатлило то, как уверенно держался Джоакин, командуя сквайрами, а Вихренка и Сару – то, как воин сказал поверженному лорду: «Благодарю за угощение, добрый сир». Похоже, дети были готовы повторять эту фразу без конца. Стоит ли упоминать о том, с какой нежностью Полли обрабатывала раны Джоакина, приговаривая слова благодарности. Один Снайп хмуро спросил:
– И чего же ты так долго раздумывал? Хотел сперва на Луизины сиськи поглядеть, а потом уж сражаться?
Важно и неторопливо Джоакин пояснил:
– Я-то мог и раньше убить подонка, не сомневайся. Но одно меня останавливало: убей я его – потом закололи бы нас всех. С шестеркой копейщиков мы бы не справились. Вот я и думал, как же выкрутиться, пока не смекнул, что нужно этого Вомака не рубить насмерть, а только ранить. А как надумал, так и сделал.
– Верное решение, – признал Снайп, – молодец. А зачем назвался рыцарем?
– Так ведь он иначе нашел бы зацепку, чтобы от поединка улизнуть. Дескать, ему бы честь не позволила биться с низкородным… Хотя какая там честь!..
– И это верно.
Хармон тоже поблагодарил Джоакина за спасение и обещал дать хорошую награду. Но слова вышли скомканными: недавний ужас все еще сидел в голове и путал мысли.
– А с чего это вы так перепугались, хозяин? – довольно нахально спросил воин. – Давеча в лесу, при встрече с разбойниками, вы так не робели.
– Так ведь то шваль была, голодранцы, а это – лорд с вассалами… – попробовал отговориться Хармон.
– Парень прав, хозяин, – влезла Луиза. – Я тоже прежде не видала, чтобы у вас настолько душа ушла в пятки, хотя мы с вами уже шестой год колесим. Вы словно язык проглотили. Отчего молчали? Отчего не показали графское письмо и грамоту? Граф пускай шейландец, а не путевец, но все важный человек. Глядишь, и отстали бы от нас.
– Видите ли, дорогие мои, – хмуро пояснил торговец, – нельзя нам кому попало показывать грамоту. Она большую ценность имеет, если ее прочтет тот, кому не положено, то захочет себе забрать. И нас порешить может, чтобы мы графу не донесли на него.
– Ага, – пробурчал Снайп. – Мало того, что мы помогаем лордам проворачивать их делишки, так еще и с опасностью для себя.
– Торговля – всегда опасность, – отбил Хармон.
– Но не такая! Когда это мы возили товар, за который могут перебить нас всех, даже детишек?
Джоакин был слишком счастлив, а Доксет – слишком навеселе, но остальные уставились на Хармона укоризненно и с подозрением.
– Я же сказал, это не надолго, – примирительно ответил торговец.
– Сколько еще?
– Ну, первый покупатель – в Солтауне. Двинемся в объезд, недели за две доедем.
– А если первый не купит?
– Тогда второй – в Лабелине, это еще неделя. Третий уже в Короне живет, но до него не должно дойти. Кому-то из первых двух я продам товар. Вы же меня знаете.
– Знаем… – процедил Снайп. – Сколько?
– Я же сказал – наибольшее, три недели.
– Нет, хозяин, денег сколько?
– Ну, как сторгуемся… Эфесов двадцать, может быть, нам достанутся, а остальное – графу.
– Двадцать золотых? Хармон-торговец рискует головой за двадцать золотых? Вы за год тридцать делаете!
Снайп искривил губу, обнажил резцы. Луиза склонила голову набок, внимательно глядя на торговца.
– Ну…
– Двадцать, хозяин?
– Ну… полсотни…
– Да-а-а?..
– Сто. Если сторгуюсь, как надо, выйдет нам прибыли сто золотых эфесов.
– Эх, хозяин… – Снайп сплюнул вбок. – Лорды врут, как собаки. Это не новость. Но вы-то купеческого роду!..
Вмешалась Луиза, будь ей неладно:
– А сколько нам из этих денег достанется?
– Вам? С чего бы? Я вам каждый месяц жалованье плачу, оно не зависит…
– Нас всех чуть не продырявили, вот с чего. Да не забудьте, это я уговорила вас поехать в Излучину и прочесть то письмо, а Джоакин спас вам шкуру и товар.
Хармон понимал: стоит единожды дать слабину – придется потом всякой прибылью с ними делиться. Но какая разница? Один черт, эта сделка – последняя.
– По два золотых каждому.
Луиза склонила голову, Снайп сказал: «Пф!..»
– По три. Луизе четыре, Джоакину – пять.
– И детям?
– Детям? Что они сделали?
– Рисковали, как и все.
– Ладно, детям – по эфесу. – Хармон повысил голос, пресекая дальнейший разговор. – И все, довольно! Надоели вы! Ложимся спать. Будете хорошо служить – может, после сделки еще чего добавлю.
Хармон проснулся утром от звуков, что доносились из задней половины фургона. Звуки были весьма характерного свойства. Они ясно давали понять, что Полли с Джоакином сумели уговорить Снайпа уйти спать в телегу к Доксету, а уютную норку между мешками в фургоне оставили за собой.
«Ну и дура! Купилась на хвастовство!» – хотел было подумать Хармон, но подумалось ему другое: «А ты посмотри-ка лучше на себя глазами девушки. Кто ты будешь? Старый трус, скупердяй и обманщик, вот кто». В другое время было бы ему все равно, кто и что о нем думает. Но сейчас, под те самые звуки из-за ширмы, Хармон с досады принялся спорить сам с собою.
Скупость? Это не скупость, а расчет. Даже граф говорил, что расчет во всем нужен, а граф знает жизнь – иначе как бы он управлял восемью городами?..
Ложь? Ну, а как тут не соврать? Сказать людям напрямую, что ношу за пазухой сорок тысяч золотых? Ага, конечно! За такой куш сам же Снайп меня прирежет – с него станется!
Трусость? Так ведь не трус я. Все согласны, что не водилось прежде за мной такого. А в этот раз иначе вышло, потому что Предмет. Можно даже сказать, что не столько я за себя боялся, сколько за Него. Помереть и потерять святыню – это все равно, как умереть дважды. Даже хуже.
Хм. Так это что же ты, брат Хармон, хочешь сказать? Что Священный Предмет – творение богов – сделал из тебя труса и лжеца? Может ли быть такое, чтобы святыня портила душу человеку?.. Не знаю. Отец Давид – тот знал бы. Что бы он сказал на это?..
За полотняной ширмой и стенкой из ящиков с альмерской посудой сладко постанывала Полли из Ниара. Хармон думал с кислой миной на лице: я прекрасно знаю, что сказал бы отец Давид. Мы с ним говорили когда-то о Священных Предметах, и сказал он вот что: «Предмет – как зеркало: отражает то, что есть в душе обладателя. Если ты славен и благороден, святыня отразит и преумножит твою славу и благородство. Так с Праматерями было. А если ты жаден и труслив, в Предмете жадность и трусость отразятся, многократно увеличенные».
«Нет, – сказал мысленно Хармон, обращаясь не то к себе, не то к святыне, – это не мое отражение, ошибка. Вот увидите: когда получу деньги, заживу иначе. К слугам буду щедр, с женой – честен. А еще хорошую сумму пожертвую на церковь. Монет сто… нет, даже триста!»
Полли ахнула за перегородкой, Джоакин не то застонал, не то зарычал, девушка ахнула вновь.
«Ага, я буду честным, щедрым, все такое. Праматери будут мной довольны… – завершил свою мысленную речь Хармон-торговец. – Но начну не сейчас, а чуток погодя. Сперва улажу некоторые дела».
Стрела
12 декабря 1773 года от Сошествия
Фарвей, герцогство Надежда, резиденция великого лорда
– Милорд Эрвин, я… м-м-м… рад, что вы нашли возможность принять мое приглашение. Будьте добрым гостем, разделите м-м-м… мою трапезу.
Эрвин ответил на приветствие, поклонился и сел. Герцог Генри Фарвей, лорд-землеправитель Надежды – худой стареющий мужчина с изрядной проплешиной на темени. Двойной подбородок и брыластые щеки отнюдь не скрашивают его внешность, а дополняет картину мерзкая привычка причмокивать губами перед тем, как начать говорить. Речь лорда Фарвея чем-то похожа на жвачку: каждую фразу он покатает на языке – и лишь затем выцедит сквозь зубы.
Однако Эрвин не заблуждался: этот тип, напоминающий пьянчугу или ростовщика, на самом деле – весьма осторожный и дальновидный политик. Его участие необходимо Эрвину. Герцогства Надежда и Альмера занимают самую середину материка. Пока центр империи единодушен, он обладает огромным влиянием. В силах Надежды с Альмерой, если им заблагорассудится, расколоть государство на три отдельных куска, и, чтобы вновь собрать его воедино, владыке придется штурмовать дюжину весьма крепких замков, господствующих над дорогами.
Но если удастся склонить Фарвея на свою сторону, разрушить его союз с Альмерой – ситуация изменится в корне. Альмера сама по себе – весьма богатая земля, но не ключевая. Без Надежды герцог Альмера не сможет угрожать венценосной Фаунтерре блокадой и лишится значительной части влияния. Сильный, но отдаленный Ориджин, напротив, приобретет союзника в самом сердце государства – опору для удара в любом направлении.
– Для меня честь быть вашим гостем, лорд Генри.
– Это… м-м-м… взаимное удовольствие, лорд Эрвин. Сын Десмонда Ориджина – желанный гость в любом доме, преданном императору.
Невнятная речь герцога Фарвея изобиловала намеками. «Сын Десмонда Ориджина» – скрытый вопрос: от имени отца действует Эрвин или по собственной воле? «…Гость в любом доме, преданном императору» – предупреждение о позиции, которую займет лорд Фарвей.
– К сожалению, милорд, – с легкой улыбкой сказал Эрвин, – во мне мало сходства с отцом.
Я не разделяю позицию отца – что вы на это скажете, лорд Генри?
– Это вызывает у меня не столько… м-м-м… сожаление, сколько любопытство, – ответил правитель Надежды. – Не желаете ли вина? Я предпочитаю вина Альмеры – они несколько своеобразны на вкус, но вполне м-м-м… достойны.
Второе предупреждение: лорд Генри предан императору и состоит в союзе с Альмерой. Что ж, это я знал.
– С удовольствием отведаю, милорд. Вы известны как тонкий ценитель вин. Направляясь сюда, я, грешным делом, надеялся отведать вина из ваших погребов и обсудить его вкус.
Прямой речью это звучало бы так: вы, лорд Генри, искушены в политике, потому я и прибыл к вам.
– Хо-хо, я – ценитель вин? Вы льстите, м-м-м… милорд. Я лишь держу несколько виноградников, но и не упускаю случая обзавестись парочкой бочек вина других земель.
Еще бы! Конечно, не упускаете!
Лорд Генри Фарвей получил власть над герцогством восемнадцать лет назад, после Шутовского заговора, уничтожившего Великий дом Лайтхарт. Генри Фарвей употребил все свои силы на то, чтобы восстановить богатство и влияние герцогства. Тогда, после заговора, Корона помышляла о том, чтобы вовсе упразднить герцогство Надежда как таковое, разделить на куски и раздать преданным вассалам. Теперь Надежда воспрянула, крепко встала на ноги, уступала могуществом Альмере и Ориджину, но превзошла Литленд и Южный Путь. Как это удалось Фарвею? Просто: он никогда не упускал своей выгоды. Не было спорной ситуации, в которой Фарвей не продал бы свою лояльность одной из сторон. И не было договора, от которого он получил бы меньше проку, чем новоявленный союзник.
Неожиданно лорд Генри добавил:
– Между прочим, о вас, лорд Эрвин, я также слышал немало.
– И что же? Любопытно узнать.
– Говорят, что вы… м-м-м… никудышний фехтовальщик, ни разу не участвовали в турнирах и, более того, вы, наверное, первый мужчина дома Ориджин, кто к вашим годам еще не обзавелся рыцарским званием.
Иными словами, вы меня ни капли не боитесь. Прекрасно, я и не думал запугивать. Эрвин широко улыбнулся:
– Все – чистая правда, милорд! Каюсь.
Лорд Генри причмокнул губами в ответ. Вероятно, это означало улыбку.
– Еще говорят, лорд Эрвин, что вы – лучший игрок в стратемы на всем Севере.
– О, стратемы – дело нехитрое, – отмахнулся Эрвин. – Просто переставляешь фишки и стараешься собрать их в стаю. У кого стая фишек выйдет больше, тот в итоге и побеждает.
– Метко сказано. Но ведь это не всегда так уж просто, верно?
– Да, лорд Генри. Взять хотя бы нынешнюю ситуацию. Владыка Адриан задумал великое и славное дело, но на его стороне удручающе мало фишек.
Эрвин заметил, как напрягся собеседник.
– Лорд Эрвин, я всей душою поддерживаю… м-м-м… реформы, предпринимаемые императором! Верю, что они принесут благо всей державе.
– Так же, как и брак императора с блистательной леди Аланис Альмерой?
– М-м-м… леди Аланис – прекрасный выбор. Сложно вообразить девушку, более достойную короны.
Иными словами, вы считаете, что я устраиваю вам проверку. О, нет! Все гораздо интереснее.
– Однако в конечном итоге выбор невесты – личное дело владыки, не так ли?
Брови лорда Генри дернулись вверх. Конечно, он удивлен: ведь ему хорошо известно, что Ориджин – союзник Альмеры, как и Надежда. С чего бы Эрвину говорить хоть слово против Аланис?
– Несомненно, – ответил правитель Надежды, – император… м-м-м… свободен сделать любой выбор. Но я уверен, что он проявит мудрость и заключит брак с достойнейшей из невест.
– Я же уверен, – отчетливо проговорил Эрвин, – что долг лордов – поддержать императора независимо от того, какой выбор он совершит. Вы согласны со мною?
– М-м-м… – Фарвей потеребил обвислый подбородок. – Владыка Адриан – почитатель альмерского вина, как и я. С чего бы ему делать какой-то иной выбор?
– Владыке Адриану альмерское вино насильно льют прямо в глотку, и, сдается мне, он неплохо заплатил бы, чтобы избавиться от радости такого угощения.
– Вам… м-м-м… сдается, лорд Эрвин?
– Я вполне уверен в этом, лорд Генри.
Герцог Фарвей брезгливо поморщился, словно в его кубке оказалась ослиная моча. Хороший знак. Он пытается показать, как противно ему предложение Эрвина, а значит, намерен торговаться. Хотел бы отказать – просто отказал бы, не тратя сил на игру.
– И чем же… м-м-м… готов заплатить владыка за свободу выбора? М-м-м… мне любопытно.
– Лорд Генри, если, к примеру, один верный императору дом располагает двумя искровыми цехами, а другая, соседняя земля имеет лишь один искроцех, то это – явная несправедливость. Владыка готов устранить ее.
– М-м-м… не ново. Первый советник владыки высказывал такую мысль.
Конечно, Айден Альмера уже обещал Надежде второй искроцех за поддержку в пользу Аланис! Экий благодетель! Последнее десятилетие герцог Альмера отчаянно манипулирует императором, чтобы тот не позволял Надежде строительство плотины. Благодаря этому Альмера неизменно побеждает соседку в торговой войне. А теперь Айден наконец смягчает давление на Адриана, разрешает Надежде обзавестись вторым искроцехом и этим оплачивает лояльность Фарвея.
Тем не менее, теперь уговорить Генри Фарвея будет сложнее – искроцех уже обещан ему. Хитрый вельможа не изменит условий договора, пока не получит предложения получше.
Придется ввести в дело второй аргумент.
– Кроме того, – заговорил Эрвин, – император поощряет браки между его вассалами. Супружество скрепляет мир в государстве, упрочивает связи между землями…
– М-м-м… мудрая политика, – кивнул лорд Генри.
– И как удачно, – добавил Эрвин, – что ваша внучка, юная инфанта Лаура, принадлежит к роду Агаты.
Дети лорда Генри ведут род от Праматери Елены, но двое его внуков – в том числе прекрасная Лаура – имеют кровь Светлой Агаты. Поэтому намек более чем очевиден.
– Надо полагать, речь идет о браке с потомком Светлой Праматери?
– Надеюсь, инфанте Лауре придется по душе жизнь на Севере. Поверьте: нет на свете места прекраснее, чем Кристальные горы.
Лицо лорда Генри выразило скуку. Конечно, герцог Айден предложил ему не только искроцех. Слишком долго Альмера враждовала с Надеждой, одна плотина не сделала бы их друзьями. Чтобы сгладить вражду, нужен был брачный договор. Герцог Айден, несомненно, уже подыскал жениха для внучки лорда Генри. В столичной библиотеке Эрвин изучал рисунки династического древа Альмера, прикидывал варианты. По его расчетам, Айден мог предложить в мужья инфанте Лауре своего младшего сына – милого семилетнего мальчика без малейших надежд на наследство. Чтобы склонить лорда Генри на свою сторону, Эрвину следовало перебить ставку Айдена Альмеры.
– Север предлагает жениха для моей милой внучки? М-м-м… любопытно… – заговорил Фарвей без малейшего интереса.
Эрвин кивнул.
– Хэммонд, барон Нижней Долины? – скучливо предположил лорд Генри.
Эрвин покачал головой.
– Дастин Глория из Айсвинда, троюродный племянник герцога Ориджина?
Эрвин молча поднял глаза к потолку – бери выше. Во взгляде Фарвея появилось любопытство.
– Сын и наследник графа Флеминга?
Взгляд Эрвина вновь устремился вверх.
– Будущий сын Северной принцессы и графа Шейланда?..
Лорд Генри подался вперед. Эрвин улыбнулся и указал взглядом в потолок.
– Милорд!.. – выдохнул Фарвей. – Вы предлагаете… м-м-м… неужели?
– Я подумывал о женихе несколько более привлекательном.
Тон землеправителя переменился:
– Моя Лаура – прелестная девочка! Золотистые волосы, большие глаза, тонкая кожа… У нее легкий нрав, она часто смеется и шутит, способна вызвать улыбку даже на самом хмуром лице!
– Охотно верю, лорд Генри.
– И Лаура… м-м-м… отнюдь не глупа. Она быстро читает, легко впитывает любую науку. Хотя ей только двенадцать, ее никак не назовешь наивным ребенком.
– Рад это слышать, лорд Генри.
– К сожалению… м-м-м… лорд Эрвин, древние традиции Надежды не позволяют девицам вступать в брак раньше совершеннолетия.
– Я это знаю. Ничто не помешает отложить брак на четыре года.
– Хорошо, рад слышать это. Вероятно, вы желаете увидеть Лауру, поговорить с нею?
– Я знаком с инфантой. Мы виделись на зимнем балу.
– В любое время, когда пожелаете, вы сможете повидать ее, лорд Эрвин. Лаура прекрасно танцует, поет, у нее чудный голос. Она делает успехи в поэзии, учится рисовать, с девятилетнего возраста упражняется в верховой езде. Однако ее… м-м-м… образование еще не завершено. Как вы полагаете, какие науки могут пригодиться будущей невесте?
– Я придерживаюсь того взгляда, лорд Генри, что ум и эрудиция украшают девушку.
– Несомненно.
– Знания истории, географии, политики, а при возможности и точных наук, сделали бы инфанту прекрасной собеседницей и помощницей для будущего супруга.
– Ваши пожелания будут… м-м-м… тщательно учтены.
– Не стоит также отказываться от поэзии и живописи. Моя сестра, леди Иона, пишет стихи, достойные самого искреннего восхищения.
– Она послужит примером для моей внучки.
– А если бы девушка умела играть в стратемы, это придало бы ей исключительное очарование.
– Лаура получит наилучших учителей этой игры.
Эрвин кивнул и поднял кубок. Они выпили за здоровье инфанты.
Лорд Генри осторожно уточнил:
– Верно ли я понял, что мы говорим о… м-м-м… награде за мое преданное служение императору?
– Совершенно правильно. От вас требуется поддержать владыку осенью, при голосовании в Палате, независимо от невесты, которую он выберет летом. Как видите, я ожидаю от вас лишь тех действий, к которым призывает вассальный долг.
– А если владыка Адриан назовет своей избранницей леди Аланис Альмеру…
– …Вы станете пред нею на колено и поклянетесь в верности. Суть в том, что если Адриан назовет другую невесту, то ваши действия буду точно такими же.
Генри Фарвей поднес к губам кубок.
– Я хочу напомнить… м-м-м… лорд Эрвин, что мы с вами пьем альмерское вино. Оно может забродить в желудках, если наши голоса окажутся не на стороне леди Аланис.
– Наши голоса будут на стороне императора, и едва ли кто-то сможет обвинить нас в этом. А если леди Аланис не сумеет вызвать в сердце государя теплых чувств, наша ли будет в том вина или ее собственная?
– Вы говорите верно, но альмерское вино бывает весьма… м-м-м… хмельным. Оно может ударить в голову и толкнуть на безрассудные действия… к примеру, лишить императора поддержки в Палате Представителей до тех пор, пока он не изменит выбора в пользу леди Аланис…
– Трезвый человек назвал бы такие действия шантажом. Если хмельное вино побуждает вассала шантажировать собственного господина, то лучшее, что может сделать вассал, – это сунуть два пальца в рот и очистить свой желудок. А затем перейти на напитки покрепче, вроде орджа или нортвудского ханти. Они бывают горьки, но никогда не вызывают рвоты.
Как и в беседе с архиепископом, Эрвин оставил решающий аргумент напоследок. Встать на сторону герцога Альмеры, пытающегося давить на владыку, – означает пойти на конфликт с императором и двумя могучими северными землями. Союз с Эрвином обещает лорду Генри не меньше выгод, но таит значительно меньше опасностей.
Лорд Генри Фарвей потер подбородок.
– Слухи не врут, милорд. Вы… м-м-м… хороший игрок в стратемы. Считайте, что получили еще одну фишку.
Конец мая 1774 года от Сошествия
Река (около 380 миль от границы империи Полари)
– Стреляйте, мой лорд! Стреляйте! Уйдет же!..
Эрвин София очнулся от размышлений. В тридцати шагах от него стоял олень – грациозный красавец со светлыми подпалинами на шее.
В четвертый уже раз Эрвин ходил на охоту вместе с Кидом и Томми. До сих пор он не встретил ни кабана, ни косули, ни даже зайца. Если бы владыка провел турнир на звание худшего охотника империи, Эрвин без труда завоевал бы первый приз. Он распугивал дичь всеми доступными способами: хрустел ветками, наступал на шишки, говорил редко, но всегда невпопад, а если замечал в чаще какое-то движение и принимался взводить тетиву, то арбалет непременно издавал пронзительный скрип, от которого и мертвец вздрогнул бы. Кид говорил: «Возьмите лучше лук, мой лорд! Он тише и быстрее». Да уж. Эрвин кое-как справлялся с арбалетом и, случалось, даже поражал мишень. Но стрелою из лука он вряд ли попал бы в рельсовый тягач, стоящий на месте! Кид говорил: «От вас пахнет, мой лорд… Чем-то таким странным… мылом, что ли? Дичь издалека запах чует». На вопрос, что же делать с этим, Кид посоветовал измазать одежду оленьим навозом. Эрвин в изысканных выражениях отказался. Кид говорил: «Учитесь ходить тише, мой лорд». Эрвин спрашивал: «Как это – тише?» Охотник пояснял: «Смотрите, куда ногу ставите. Сушняк, валежник, шишки хрустят, когда на них становишься». Отличная мысль, да только в лесу повсюду или шишки, или валежник, а летать Эрвин пока еще не обучился. В качестве крайней меры Кид предложил вовсе не ходить, а лечь в засаду у ручья: рано или поздно зверье придет на водопой. Они проторчали в кустах несколько часов, и самым крупным зверем, которого подстерег лорд Ориджин, оказалась зеленая гусеница. Томми уснул и принялся громко храпеть, его клокочущий рык ни капли не смутил охотника. Храп, мол, – натуральный звук, он не пугает дичь. Но как только Эрвин пытался пошевелиться чтобы размять затекшее тело, под ним непременно ломалась какая-нибудь веточка, и Кид болезненно морщился. «Вы громко лежите, мой лорд… Все зверье переполошили!»
Охота – дело сложное, со вздохом думал Эрвин. А всякую непростую учебу следует начинать с малого. Вернусь в Первую Зиму – пойду охотиться на овец. Их в долине полным-полно. Переоденусь пастухом, чтобы усыпить их бдительность, возьму для маскировки дудочку, ведь овцы – хитрые бестии, их так просто не проведешь. Подкрадусь поближе, а потом вскину арбалет – хлоп! И вот первый охотничий трофей у меня в руках! Впрочем, попасть в овцу не так уж легко – мелкая, верткая тварь. Выследить бы корову… желательно привязанную.
Лежа в засаде и изнемогая от скуки, Эрвин проваливался в воспоминания о столице и своей дипломатической игре, развлекал себя, мысленно переставляя на доске политические фигуры. Дело шло к закату, и он уж не надеялся встретить никого крупнее гусеницы, как вдруг Кид ткнул его в бок:
– Стреляйте, мой лорд!
Олень склонился к ручью прямо на виду у людей, как ни в чем не бывало. Или не заметил их, или заметил, но не счел достойными внимания. Может, олень решил, что люди спят – ведь Томми храпел за троих.
Эрвин приподнялся на локтях, наводя арбалет. Что-то шурхнуло под рукой, олень встрепенулся. Эрвин выстрелил. Болт ушел ниже и правее головы, пробил шею навылет по краю. Олень заревел и ускакал, кровь текла по его загривку. Кид выпустил ему вслед две стрелы, но лишь ранил в ляжку. Вскоре зверь скрылся из виду.
Эрвин сказал в сердцах:
– К Темному Идо такую охоту! Лучше бы вовсе не стрелял!
– Не так уж плохо, мой лорд! Вы ведь попали, даже в шею.
– В том и беда. Мне жаль этого оленя.
– Так ведь мы собирались убить его, мой лорд.
– Да, но мгновенно. А теперь он будет долго умирать от раны.
– Он не умрет, – ответил Кид. – Рана не смертельна, вы не перебили горло.
– Она загноится, и зверь умрет от гнилой крови. Я видел, как такое случается с воинами.
– Не умрет, мой лорд, – повторил Кид.
Встал, побродил вокруг, разыскивая что-то, затем нагнулся и выдернул пучок травы. В Первой Зиме такой травы Эрвин не видал: мясистые стебли с крохотными пупырышками, продолговатые полусвернутые листья, темные сверху и почти белые снизу.
– Это змей-трава, мой лорд. Вот попробуйте.
Кид несколько раз переломил стебли, сжал пучок, и на сломах выступили росинки сока. Охотник протянул их Эрвину, и тот лизнул сок кончиком языка. Вкус был горько-пекучим, язык обожгло.
– Гадость какая!
– Это яд, – бесхитростно заявил Кид. Эрвин быстро сплюнул.
– Ты умом тронулся?
– Капля безвредна, мой лорд. Чтобы умереть, нужно больше. Здоровые звери не едят змей-траву, но раненые разыскивают ее и жуют. Не только олени, а даже и волки. Сок змей-травы убивает гниль в крови, и раны заживают быстрее.
– Ты же говорил, от нее можно умереть?
– Можно, если съешь лишнее. А если в меру – то выживешь.
– Откуда олени знают меру?
– Чуют, мой лорд. Звери порою мудрее людей.
Эрвин склонен был согласиться. Он знавал мало зверей, зато много людей. Большинство были глупы.
К закату охотники вернулись в лагерь с пустыми руками. Колемон встретил их угрюмым взглядом, потеребил бороду и сказал:
– Плохо дело, ваша светлость. Лес не дает дичи. Боги хмурятся. Лучше бы нам вернуться.
Восемь дней назад отряд выбрался из Мягких Полей и двинулся на восток сквозь густой лес.
После предательских топей чаща казалась сказкой. Земля под ногами была тверда. Эрвин вернулся в седло и несколько дней пребывал на вершине блаженства.
Мятеж, едва не случившийся на болоте, был предан забвению – словно канул в трясину. Теобарту, вернувшемуся из разведки, Эрвин сообщил лишь то, что кайр Джемис попытался поднять бунт и был наказан. Лорд умолчал о том, насколько преуспел Джемис и сколь многие воины едва не встали на его сторону. Похоже, кайры сочли его поступок достойным. Во всяком случае, Эрвин больше не слышал слова «неженка» и не ловил на себе осуждающих взглядов.
