Kitabı oku: «Сила прощения. Том 1. Книга 1», sayfa 4

***

– Состояние не очень тяжелое, жить будет. Ваш муж потерял много крови, к тому же у него легкое сотрясение мозга, которое обычно никогда не приводит к потере сознания такого масштаба. Ну, я думаю, что в воскресенье вы его можете забрать.

– Ой, доктор, большое спасибо, чем я вам обязана?

– Бросьте вы, ничем. До свидания, – отрезал врач.

– До свидания, доктор, спасибо вам за все! – кричала она ему вслед, радуясь, что удалось избежать каких-либо финансовых затрат.

И только сейчас тревога волной подкатила к сердцу Елены Михайловны, тревога за пропавшую Свету, тревога о том, что ей придется много придумывать, объясняя ее отсутствие любопытным соседям.

– Только спокойно доеду до дома, позвоню в милицию, может, ее и найдут еще, – сама себе сказала вслух мать Светы.

***

Лифт не работал. Тяжело поднимаясь по лестнице к себе домой, Елена Михайловна чувствовала невыносимую усталость. Последние события нарушили ее душевное равновесие. Но, поднимаясь со ступеньки на ступеньку, она произносила, стиснув зубы:

– Я должна быть сильной, сильной, сильной, – и потом шепотом, почти про себя: «Господи, помоги мне». Открыв дверь, Елена Михайловна неуверенной походкой прошла в прихожую и без сил опустилась на маленький пуфик рядом с телефоном. Дрожащей от усталости рукой она набрала номер 02 и, услышав тональный гудок, а затем голос дежурного, тихо произнесла:

– У меня похитили дочь.

Весь разговор по телефону с дежурным казался для матери Светы каким-то нереальным.

Автоматически отвечая на вопросы, она только хотела одного, она очень хотела спать.

– Рогожникова Елена Михайловна, – отвечала мать Светы, – Бронницкая, дом 20, квартира 19.

– А тогда вам надо позвонить в районное отделение милиции, вы к ним относитесь. Запишите номер, – сказал дежурный. Мать Светы записала номер и позвонила в милицию. На другом конце провода повторили все вопросы, на которые она ответила в первый раз дежурному 02.

– Ждите нашего сотрудника, мы к вам скоро приедем.

Ничего не ответив, Елена Михайловна положила трубку. Через три с лишним часа в дверь позвонили.

– Кто там?

– Милиция.

– Да, проходите пожалуйста, – заспанным голосом произнесла мать Светы, открывая дверь.

– Куда можно пройти?

– Проходите в зал, не разувайтесь, – сказала она, зевая.

– Спасибо.

– Майор милиции Бега Юрий Алексеевич, – сказал милиционер, протягивая руку.

– Рогожникова Елена Михайловна, – тихо ответила она.

– Нет ли у вас фотографии вашей дочери, желательно последнего времени?

– Вот, возьмите, – протянула она фотоальбом. Ее уже раздражали долгожданные гости, она хотела, чтобы они побыстрее ушли, потому что она сильно хотела спать, а спать она любила больше всего в жизни. Даже на работу она иногда приходила позже, проспав, а когда ее спрашивало начальство, где она была, она просто отвечала, что, мол, была в налоговой или в суде, а что она там делала, никто никогда не уточнял. Сон для нее был превыше всего. А тут какие-то менты приперлись, да еще три часа спустя, хотя от отделения милиции до их дома идти всего двести метров.

Ответив на все вопросы следователя, а также дав ему несколько фотографий Светы, Елена Михайловна, провожая сотрудников милиции к выходу, тихо сказала: «Пожалуйста, найдите ее, я так волнуюсь за дочку».

– Мы сделаем все возможное, – ответил майор и добавил: – и невозможное тоже. Но если вам позвонят и потребуют выкуп за вашу дочь, то просите, чтобы перезвонили, и сразу же звоните нам.

– Большое вам спасибо.

– До свидания.

– До свидания, – сквозь зевоту ответила мать Светы, закрывая за уходившими дверь.

– Что-то как-то не сильно мать-то убивается,

– удивился сержант.

– А что ей? Навзрыд, что ли, реветь? Поди, накричалась уже, – ответил майор, выходя в ночь.

***

Елена Михайловна всегда была принципиальной женщиной. Воспитанной, что жить надо так, чтобы никто ничего плохого не мог сказать о ней и о ее семье. Главное, чтобы со стороны их семья казалась респектабельной и порядочной. И она следовала такому шаблону, стандарту жизни всегда. И это стало уже ее теперешним стилем, в котором ее все устраивало, и менять что-то она ни в коем случае не хотела, но понимала, что отсутствие дочери дома скрыть от любопытных не удастся. «А если еще дочь изнасиловали, то не дай Бог, что это так, – думала она, – ведь я не смогу смотреть людям после этого в глаза: это пятно ляжет не только на всю семью, но и на мою репутацию – главного бухгалтера банка». За этими размышлениями она и не заметила, как пришла в больницу к мужу.

– Ну, как ты, Костя? – спросила она его, войдя в палату.

– А, привет, милая! – удивился и обрадовался Константин Степанович приходу любимой супруги. – Нормально. Только вот синяки меня беспокоят, как я теперь на работу пойду?

– А ты не будешь ходить. Что тебе ходить? Дома будешь лежать, пока синяки твои не пройдут, пока не поправишься.

– Лежать и мучаться, думать о том, где моя дочка? Нет уж, извините, я лежать не буду, – ответил муж.

– Тогда поехали домой. Следователь сказал, что, может, за Свету выкуп будут требовать, тогда нам могут домой позвонить.

– Выкуп? Да ты что?

– Пойдем, пойдем! Вставай! – подгоняла мужа Елена Михайловна, всучивая ему в руки плащ. – Не реви! Будь мужиком! – требовала она.

– Ну как, вы уже домой собрались? Молодцом! – сказал встретивший их в коридоре доктор.

– Спасибо, доктор, вам за все, – сказал отец Светы.

– До свидания, удачи вам, – ответил тот на ходу, – выписку и все документы получите сегодня после часу в приемной.

***

– Вадимыч, смотри, я тут на спирт «Камео» насобирал и купил, давай примем малясь, а то колбасит меня с вечера.

– Доставай, и давай вот здесь сядем.

Городские бомжи, забредавшие на свалку в поисках чего-нибудь полезного, присели у кучи мусора, соорудили из разломанного ящика чтото вроде стола и поставили на него пузырек спирта.

– Ну что, Вадимыч, ты первый, ага!

– Давай, но ты только меня настрой, скажи мне типа «Выпей, Вадимыч, хорошо станет!»

– Выпей, Вадимыч, хорошо станет, – повторил бомж.

Вадимыч, отпив грамм сто из пузырька, занюхав после головой соседа, сказал:

– Ты ничего не слышал?

– А что?

– Да вроде стонет кто-то.

– Да это у тебя глюки, Вадимыч, давай я выпью и послушаем. У двоих глюки одни и те же не бывают сразу.

Выпив и так же занюхав головой Вадимыча, бомж замолчал и прислушался. Стон повторился.

– Ну вот. Ты что, не слышал, что ли? Кто-то стонет.

– Слышал.

– Пошли посмотрим.

Они направились в сторону раздававшихся стонов и метров через десять наткнулись на большой завернутый предмет.

– Развернем? – спросил один из них.

– Давай.

И бомжи, поняв, что перед ними лежит завернутый человек, стали поспешно освобождать его от грязной вонючей ткани.

– Э, гляди, Вадимыч, да это девка, – сказал бомж, увидев длинные волосы Светы.

– Давай ее поднимем и посмотрим, живая она или нет.

Они вдвоем приподняли и посадили ее. Вадимыч протер спиртом ее лицо, похлопал по лицу, и Света приоткрыла веки. Яркий солнечный свет больно резанул глаза, и только демоны боли и ненависти молча ухмылялись в тени мусора растоптанной ее души.

– Где я? – прошептала Света.

– На свалке, девушка. Мы вас здесь случайно нашли. Вот глотните-ка спирту, – сказал Вадимыч, поднеся к ее губам пузырек. Света отхлебнула из него. Жгучей стремительной, огненной волной спирт разнесся по ее телу. Боль притупилась.

– Пожалуйста, помогите мне, позвоните по телефону, – Света назвала номер своего домашнего телефона, – и скажите моим родителям, где я. Вы получите вознаграждение.

– Да что ты, дочка, я просто так позвоню, – сказал Вадимыч, – я хоть и бомж, но с человеческой душой. Я позвоню, не волнуйся. А пока мы тебя к нам в сарай отнесем. Ты там поспишь, пока твои родители за тобой не приедут. Как тебя зовут-то?

– Света, – тихо произнесла она и снова потеряла сознание.

Они подняли Свету и понесли ее к сараю – своему дому.

***

– Алё, мне бы маму Светы услышать, – сказал Вадимыч в телефонную трубку.

– Да, я слушаю вас, говорите, – надрывным голосом почти прокричала в ответ Елена Михайловна, – что с моей дочерью, где она?

– Не волнуйтесь, с ней сейчас все хорошо…

– Что значит «сейчас»? Что с ней? – перебила его мать Светы.

– Мы нашли ее на городской свалке, случайно. Всю измученную. Приезжайте скорее. Мы вас встретим у въезда на свалку. Алё, вы меня слышите?

Ответом ему было молчание. Вадимыч повесил трубку и отправился домой. Елена Михайловна еще сидела, молча держа в руке трубку телефона.

– Что с тобой, Леночка? Что случилось, чтото со Светой? – закидал ее вопросами Константин Степанович. – Ну скажи же что-нибудь, не томи душу!

– Она на свалке, надо ехать, – вымолвила она.

– Как на свалке, на какой? Что она там делает? – закидал жену вопросами отец Светы.

– Лежит загорает и нас ждет!

– Ты только не волнуйся и успокойся! Самое главное, что она объявилась, слава Богу, – говорил отец, надев пиджак и завязывая шнурки, – сейчас мы ее заберем и все будет в порядке.

– Все ли будет… – неясно, то ли спросила, то ли заявила мать Светы.

***

– Ты, дочка, не бойся. Я тебе плохого ничего не сделаю, – говорил Свете друг Вадимыча, – сейчас я чайник на огонь поставлю – чай пить будем, – говорил он ласково-скрипучим и пропитым голосом.

– Меня Хмырем все зовут, то бишь кликуху такую дали, а так я дед Миша, можно просто дед, а тебя как зовут?

– Света, – прошептала девушка.

– Ну, Светочка, главное, что в жизни ни происходит, какие она беды человеку ни преподносит, самое главное – это не обозлиться, не ожесточиться на весь мир. Я вот недавно бомжевать стал, как дочь с сожителем своим выгнали меня из моей квартиры на улицу, так я сразу как-то потерялся, в людей, в добро веру потерял, а главное – в силу прощения. Когда я раньше в техникуме преподавал, так думал – иных понятий нет, а оно вон как! На улице понятия всех ценностей иные, здесь и люди другие, и правила. Но есть все-таки общая ценность, которая присуща сильным людям, и в ней, в этой ценности, гарантия непадения до облика зверя. Ибо только человек с душой человеческой может еще оставаться человеком. Вот слабые люди становятся злыми, сильные люди остаются собой, – философствовал Хмырь. – Как там в Библии сказано: «Прощайте врагов своих». И ведь верно, я по себе сказать могу, вот если я на кого-то в обиде, то я думаю постоянно об этом – о нем, об обидчике, и постоянно с ним сталкиваюсь, и он меня еще сильнее обижает. А вот я тут простил одного, так и не вижу его совсем, во как. Только прощать надо всем сердцем своим, сразу и навсегда. Иначе не будет вот этой волшебной силы прощения, – говорил Хмырь, склонившись над Светой и поднося к ее губам нечто, похожее на чай.

Света приоткрыла глаза.

– Господи, – взмолилась она, – только не надо опять! – В ее воспаленном мозгу возник образ бандита с железной клипсой во рту и в ухе.

– Что ты? Что ты, милая? Я же тебе чайку сделал, на-ка вот, держи, – говорил Хмырь, вкладывая в Светины руки железную кружку с горячим чаем и смахивая с лица Светы ее налипшие волосы.

Но Света, из последних сил, оттолкнула склонившегося над ней человека. Внезапно раздавшийся крик бомжа заставил ее поднять голову.

– Господи, что же это?.. – вскричала она. Перед ней лежал Хмырь, а из груди его торчал арматурный штырь, на котором перед тем висел над огнем котелок.

Буро-красная кровь стекала каплями по штырю. Хмырь прошептал, глядя добрыми на Свету глазами:

– Смерть свою я тебе прощаю.

– Только не вы! Что же это такое! – зарыдала она взахлеб. Ответом ей было отражение языков пламени в синих и уже стеклянных глазах деда Миши. Света снова потеряла сознание.

***

– Вот, кажется, он нам звонил, – сказала Елена Михайловна, остановив машину рядом с человеком.

– Здравствуйте, – начал сразу Вадимыч, – вы родители Светы?

– Да, – сказал отец, – где она? Вадимыч молча побрел вперед к своему сараю.

Через несколько минут он распахнул дверь сарая и, заглянув внутрь, резко отпрянул назад.

– Что такое, в чем дело? – спросил Константин Степанович.

– Там, там… – дрожащим голосом проговорил Вадимыч, указывая рукой внутрь.

Отец Светы отодвинул Вадимыча в сторону и, пройдя внутрь, увидел распростертое и окровавленное тело человека.

– Не заходи сюда, – сказал он жене.

– Что же это такое? Кто его убил? – говорил, плача, Вадимыч. – Да как же это ты так, Миша, родненький! – причитал Вадимыч.

– Там труп, – сказал Константин Степанович, вынося на руках Свету из сарая. – Надо вызвать милицию.

– Это вам, – сказала мать Светы Вадимычу, – возьмите сто долларов.

– Не надо, что вы? Друг мой умер, дочь ваша жива, – непонятно произнес он, – какие могут быть деньги?! Я просто так помог вам. Вызывайте милицию, я буду здесь, – сказал Вадимыч, но рука его сама потянулась и взяла протянутые ему деньги.

Грязно-красное небо пылало вечерним закатом, тучи сгущались.

– Видно, дождь будет, – сказала мать Светы.

– Что? – не расслышал Константин Степанович.

– Дождь будет, – громче повторила она.

И грозовые облака после ее слов, как по взмаху волшебной палочки, затянули небо.

***

– Алло, милиция?

– Дежурный Светлов слушает, – ответили на другом конце провода.

– В сарае на городской свалке, в деревянном сарае, труп.

– Ваша фамилия?

Светин отец повесил трубку. Каким-то шестым чувством он понял, что его дочь имеет отношение к этому убийству.

***

– Виктор Николаевич?

– Да, я слушаю.

– Докладывает дежурный. Только что по телефону некто, он не назвал себя, сообщил, что в сарае на городской свалке найден труп.

– Свалок-то много, а эта наша подведомственность?

– Да, только что нам передали из городского центра приема сообщений по 02.

– Машину к подъезду! Вызовите судебномедицинского эксперта Михайлова и найдите Петрова, я выхожу.

– Есть, – ответил дежурный.

– Твою мать, – выругался следователь, – опять труп. Ну что за дерьмо, а? Все на меня свалилось, черт побери их всех, – неизвестно на кого выругался Кузнецов.

***

– Ну, гаврик, тебе мы сейчас сюрприз сделаем, – сказал младший сержант Котельников, охранник камеры предварительного заключения отделения милиции, в котором содержали Димку.

– Да, сейчас ты грустить не будешь, парниша, – повторил сержант Тихомиров. – Посмотри, что тут тебе просили от Утюга и Чиченапокойника передать.

Димка взял в руки тугой плотный конверт, на котором было написано «Крутому парню с приветом!»

«Что за глупая шутка?» – думал Димка, распечатывая его. В нем лежали фотографии. Сначала Димка даже не понял, что на них изображено, но когда он подошел к свету, увиденное повергло его в ужас. Димка оглянулся назад: на какое-то мгновение ему показалось, что в дальнем углу камеры появился силуэт человека в темном, скрывающем голову капюшоне. Наваждение прошло. На фото была сфотографирована Света, вернее, все то, что проделали с нею подонки.

– Ну как? По-моему, неплохо! Похлеще, чем в крутом порно, – съязвил сержант.

– Да, да! Ты посмотри, какая девочка, какие маленькие сиськи, я бы сам от такого кайфа не отказался, – с вожделением добавил младший сержант.

Для Димки время остановилось, он не видел ничего, кроме фото, и не мог отвести от них глаз. На одном фото Свету держали одновременно трое человек. На другом – какой-то подонок плевал ей на лицо. До третьего фото Димка не дошел. Резким выпадом вперед он, метнулся к стоявшему сержанту:

– Умри гад, умри! – крикнул Димка, сжимая горло сержанта.

– Убери его, Котел, – хрипел Тихомиров.

Сержант ударил Димку по затылку своей дубинкой. Руки Димки разжались, и он сполз на пол.

– Чуть не удушил, сука! – сказал сержант Тихомиров, потирая свою шею. У, гад! – пнул ногой лежащего на полу Димку сержант. И менты стали жестоко избивать его ногами.

– Пошли отсюда, – сказал Котельников, – а то забьем до смерти.

– Да, пошли, пусть паренек поспит, – добавил Тихомиров, ударив Димку еще раз сапогом по почкам.

– Может, ему хороший сон приснится, – рассмеялся младший сержант и закрыл за собой дверь камеры.

***

Димка пришел в себя.

«Может быть, я уже умер? – думал он, глядя перед собой на светлый, слепящий глаза шар.

– Или я сплю, и сейчас солдат Монахов должен прокричать: «Третья рота, подъем!» Почему же он не кричит?» Но вот цепь произошедших событий стала всплывать в его сознании: сначала Димка вспомнил, что он сидит в милиции за убийство Чичена, потом вспомнил охранников-милиционеров и конверт – да, этот конверт с этими фотографиями. Вдруг в кроваво-красном спектре своего сознания Димка отчетливо увидел все происходящее на фото: Света плакала, он слышал ее плач, он видел ее глаза, он слышал пыхтение подонков, видел Светину кровь и слышал смех насильников. Сердце и грудь сдавил гнев, сознание помутилось и крик, идущий из самой души, разорвал злые тени камеры.

– Что, что они с тобой сделали? – как молитву повторял Димка. Ведь это они не тебя – это они меня уничтожили, меня, – говорил себе Димка. – Эй, эй, кто-нибудь!

– Что, очухался? Чего надо? – грубо спросили за дверью камеры.

– Ответ хочу написать, дайте мне ручку и бумагу, и конверт, – заплетающимся языком попросил Димка.

– А больше ты ничего не хочешь?

– Коль, да дай ты ему, – сказал сержант Тихомиров, – поржем, что он там напишет, все равно скука-то какая.

– Ладно, сейчас принесу.

– На вот, писатель, – и охранник передал листок и ручку в окошко камеры. Димка взял ручку и бумагу, сел на кровать и, положив листок на стул, стал писать:

 
Я о тебе в тишине помолюсь,
Тоску заглушая молитвой.
Потерять тебя я боюсь,
Уж лучше мне быть убитым.
Любовь моя – ты боль моя.
 

Строчки шли из самой глубины его души. Он ничего не придумывал, он еле успевал за ходом своей мысли и писал дальше. Помилуй грешного раба, Я не могу тебя забыть, И у меня нет сил грустить. Крещение меня постигло Небесной сказочной любви. Апостол Павел любил Бога, А я забыл Его – все ты. Йисусов крест тянущей болью Грудь слабую мою сдавил, Я никого так не любил, В душе я много слез пролил. Любовь моя – ты боль моя. Я не могу быть без тебя, Я передать хочу тебе, О том, как плохо, плохо мне. В зеркальном отраженьи зла Любовь растоптана моя.

 
Я спать уж не хочу вообще,
Чтоб не страдать так по тебе.
Любовь моя – ты боль моя.
Любовь моя, прости меня…
 

Закончив писать, Димка положил листок на пол возле кровати.

– Я не хочу больше спать! – повторял Димка вслух.

Вдруг он увидел еще кого-то в дальнем углу камеры в черном плаще с длинным капюшоном на голове. И внезапно возникший в его сознании голос произнес:

– Что, Дима, покоя захотелось? Ты сильно устал, я так давно жду тебя. У тебя есть только один выход отсюда, он очень трудный, но реальный – приди ко мне. Я жду тебя, мой мальчик, – тихо и настойчиво шептал в ухо Сатана.

Димка, поддался искушению.

А голос все шептал: «У тебя есть сорок дней, потом я приду за тобой».

Димка увидел свое тело со стороны, и мрак ужаса пронзил его грешную душу.

***

К приезду следователя прокуратуры место происшествия уже было оцеплено сотрудниками милиции. Около сарая стояла машина «Скорой помощи».

– Пригласи понятых, – бросил следователь оперу Петрову.

– Да где их взять-то, кругом ни души, – ответил Петров.

– Петров, ты что, в первый раз что ли? – удивился Виктор Николаевич, – выйди на шоссе и останови какую-нибудь машину. Всему тебя учу, а ты все никак не научишься.

– Анатолич, – обратился к эксперту Михайлову следователь Кузнецов – может, пару снимков на память?

– А ты все шутишь. Нет уж! Где-где, но на свалке я еще не фотографировался, – ответил он.

– Виктор Николаевич, по рации только что сообщили, что задержанный в пятницу Степанов умер в камере предварительного задержания, труп обнаружили сотрудники КПЗ.

– Как умер, когда? – спросил он сотрудника.

– Не знаю, подробностей не сказали.

– Так, спасибо. Петров за старшего. Я уехал.

– Виктор Николаевич, мы задержали человека. Находился рядом с трупом.

– Приведите! – сухо скомандовал следователь, – только быстро!

– Товарищ следователь, я вас давно уже дожидаюсь, – кричал сквозь слезы Вадимыч, – когда мы увидели убитого, то я остался, а он сказал, что вызовет милицию. Я вас ждал, а меня схватили ваши… – причитал бомж Вадимыч.

– Стоп, стоп, стоп! Все заново, и по порядку. Во-первых, как вас зовут.

– Меня? Вадимыч, ой – Олег Вадимович Журавский. Я здесь с корешом своим, Хмырем, то есть с Михаилом, проживал. А вот отчество и фамилию я его не знаю.

– Во-вторых, кто это мы? – задал вопрос следователь.

– Мы с другом, с Хмырем, то есть с Мишей, девчонку на свалке всю избитую нашли. Так я вот ее родителям звонить побежал, а Хмырь остался с ней. Потом они приехали, и мы с ними, вернее, я с ними, пришёл в сарай, а он, он, он мертвый, – отвечал Вадимыч сбивчиво. – Не убивал я его, гражданин начальник. Он же друг мой!

– Разберемся. Я вас должен задержать как подозреваемого. Проводите гражданина, – скомандовал он.

– Пройдемте, – сказал милиционер, беря Вадимыча под руку.

– За, что? За что? – кричал Вадимыч. – Я ведь не убийца, я не убийца! Я же вас здесь ждал! Я вас ждал!!!

Сотрудники милиции дотошно осматривали место происшествия.

– Отпустите! – уже из желтого «козла» кричал Вадимыч. – Я не виноват!

– Если будешь орать, – сказал водитель милицейской машины, – я тебя пропесочу вот этой самой палкой по ребрам, – произнес водитель, показав резиновую дубинку задержанному.

– А, менты поганые! – возмутился Вадимыч.

– Дело пришить хотите, да только не выйдет! Не убивал я его!

Водитель вышел из машины, открыл заднюю дверь, где сидел Вадимыч, размахнулся дубинкой.

– Ой! – застонал Вадимыч от удара резиновой палкой. Но кричать перестал.

– Неоспоримый аргумент, – произнес мент с довольной ухмылкой, закрыв дверь машины, за которой остался стонущий Вадимыч.

– Виктор Николаевич, взгляните-ка, – сказал опер Петров, подзывая следователя.

– Анатолич, это тебя касается!

– Что? Что-то нашли? – спросил эксперт Михайлов.

– А вот посмотри туда, – сказал следователь.

– А, очень примечательный вещдок, – сказал эксперт, осторожно опуская в полиэтиленовый пакетик кусок ткани, вынутый из руки трупа.

– В правой руке трупа обнаружен тканевый лоскут светлого цвета, в виде оторванного короткого рукава платья с частью ткани, приходящейся на верхнюю часть тела, всего примерно площадью двадцать на сорок, – диктовал вслух Петров сотруднику милиции, описывающему место происшествия.

– Когда результаты экспертизы будут?

– В четверг.

– О’кей, – согласился следователь Кузнецов.

– Так, ну вроде все, – подытожил Кузнецов.

– Петров, не забудь дать понятым расписаться в протоколе осмотра места происшествия, да собери и отправь на экспертизу предметы кухонной утвари, которые есть в сарае. Меня интересует котелок, кружка железная, ну и еще что-нибудь, что часто используется в обиходе, для дактилоскопического исследования.

– Да уж не волнуйтесь, Виктор Николаевич, не забуду, – съязвил Петров.

– Поехали, – сказал следователь, садясь в машину. – Странно.

– Что странно?

– Да чего-то не хватает. Не пойму, – сказал следователь.

– Бомж не орет, – со смехом ответил водитель, заводя машину.