Kitabı oku: «Россия и Дон. История донского казачества 1549—1917.», sayfa 3

Глава 4
Территория Дона

Войско Донское представляло собой в XVI–XVII вв. военно-демократическую республику. Эта республика была особым, отдельным от Московского царства государством, имела свою территорию, свой народ и свою власть. Территория Войска Донского определилась уже в самом начале его существования. Это был бассейн реки Дона, кроме его верховьев, и бассейны рек Бузулука, Хопра, Медведицы и Донца. Исторические изменения в границах Войска были сравнительно незначительны. Страна, лежавшая за р. Доном, к югу, была пустынна: там до 1784 г. кочевали ногайские татары. Крайней границей войска на запад долгое время было место слияния р. Дона с р. Аксаем. Фактически, несмотря на существование при выходе Дона в море, мощной турецкой крепости Азов, казаки ловили рыбу и в гирлах (дельте) Дона, а были периоды, когда они (в XVI в. и в 1637–1614 гг.) владели и Азовом, взявши его с бою. На запад от устья Дона они владели, фактически, землями до р. Калмиуса и перебирались даже за нее. На востоке, сперва, граница была довольно неопределенной. Здесь колонизация Волги казаками (носившими здесь название волжских) столкнулась с правительственной колонизацией Московского государства, которое, покоривши татарские царства – Казанское и Астраханское, – овладело опорными пунктами на великой водной артерии. Оно построило на Волге целый ряд крепостей, в которых поставило гарнизоны своих регулярных войск – стрельцов и посадило своих воевод. Благодаря этой мере Донская колония, которая могла бы стать твердою ногою на берегах Волги, была навсегда отрезана от этой реки. Выход казаков на Волгу был закрыт.

В 1614 г., восстанавливая поколебленный Смутой порядок, воевода Астраханский писал на Дон: «будет которые Донские казаки похотят гулять по Волге для рыбные ловли и для зверовья и вам бы велети им приезжати к нам в Астрахань, и мы им учнем давати грамоты, по чему им на Волге быти, а без грамоты бы ваши казаки на Волге не были»²⁵.

Что касается северной границы, то московская правительственная колонизация не скоро еще подошла к границам вольной колонии, вышедшей столь далеко из границ царства в Дикое поле. Места, занятые донскими казаками, простирались поначалу от низовьев Дона далеко до царской «украины» и доходили по Дону почти до теперешнего Воронежа, где им принадлежал Боршевский Троицкий монастырь (основан в 1615 г.), а на северо-востоке до так называемых «Шацких ворот», где на р. Цне находился другой, принадлежавший им же Черниев-Никольский монастырь (основан в 1573 г.). Насколько далеко к северу заходили разъезды донских казаков, видно из грамоты царя Феодора Иоанновича (1584), который просил донцов проводить посланника своего в Цареграде Блогово «от Азова до Рязского города» (то есть до Ряжска), «меж себя городок от городка»²⁶. Монастыри Боршевский и Черниев были наиболее северными пунктами Донской вольной колонизации, если не считать случайного поселения ушедших из Дона вольных казаков в Рязанском крае, близ гор. Донкова (Данкова)²⁷.

Однако, довольно скоро, правительственная колонизация Поля продвинулась на юг, и монастыри оказались на царской «украине». Московское правительство не нарушило взаимоотношений между монастырями и Войском и, до 1671 г., по ходатайству Войска, жаловало монастырям различные привилегии. Но, после 1671 г., попытка монастырей уклониться от непосредственного управления ими со стороны местной духовной власти и обращение за защитою на Дон, к донской власти, вызвала сперва резкое заявление Москвы, что монастыри находятся вне компетенции донской власти, а затем и закрытие их (1685–1686).

Таким образом, если в течение более 100 лет просуществовали островки донских владений в пределах царской украины, то и московское правительство первое время посылало дозоры и сторожи в территории, ставшие затем неотъемлемой собственностью Дона. В XVI в. низовья Дона и Северного Донца остаются, собственно, вне дозора городовых, служилых казаков. Изредка лишь разъезды спускаются южнее Святых Гор на Донце. Так, в 1556 г. Даниил Чулков ходил вниз по Дону до Азова. Перед 1571 г. самые близкие к Приазовью сторо́жи – Донецкие – стоят на Святых Горах, Бахмутские – у устья р. Черный Жеребец, и Айдарская – у впадения р. Айдара в Донец. В эти Донецкие сторожи досылались сторожа из Путивля и Рыльска. Доходили они до верховьев Тора и Миуса. Из Шацка, как мы знаем, казачьи головы ходили до нынешнего г. Задонска.

В 1570 г. сторожа была перенесена в Усть-Богатого²⁸ Затона (у нынешних Лисок). Разъезды были с 1 апреля до первого большого снега. Ездили здесь дозором до Волжской переволоки, до Меловых гор. Одному из 4 голов, ведавших дозорами, поручалось стоять на Дону в Вежках (очевидно, где теперь станица Вешенская) выше Медведицы и Хопра и переезжать «гряды на право за Дон вверх р. Айдару», «а на лево к Волге до Усть-Балыклея». Под 1578 г. говорится: «А мещерским станицам ездити, по вестем… вниз по Дону к Клеткам (очевидно, где теперь станица Клетская) и до переволоки до Волжинские и ниже, где ходят ногайские люди в Крым и из Крыма в Ногаи». В выписке 1573–1581 гг.: «А иногда резанские станицы посылают вниз по Донцу, до Кумшка (Кумшака?) и до Раздоров Донецких и до Азова»²⁹.

Последняя четверть XVI в., особенно же время правления, а затем и царствование Бориса Годунова, ознаменовано энергичным продвижением Московского государства в пределы Дикого поля и первыми столкновениями с вольной Донской колонией.

В 1586 г. основываются Ливны, Елец, Воронеж (последний: «не доезжая 2 днищ до Богатого Затона»). В 1593 г. делается новое продвижение вперед: основываются Оскол и Волуйки, далеко выдвинувшиеся на юг опорные пункты. В 1598 г. их подкрепляют Белгородом. Наконец, в 1600 г. строится г. Царев-Борисов, опорный пункт для борьбы метрополии с Донской колонией.

Смута останавливает надолго движение Московской Руси на юг. Только в 1643 г. строится Усерд, на прямой линии между Воронежем и Волуйками, на р. Тихая Сосна. В 1644 г. станичные разъезды доезжают по Донцу до Усть-Айдара и до Сокольих гор. Таким образом, на 100 лет крайними южными пограничными (украинными) городами Московской Руси становятся Воронеж и Волуйки. К югу от них по течению Дона, до нынешней станицы Аксайской («Кобяково городище») и по левым его притокам, отделенная от Руси еще незанятой частью Дикого поля, лежит земля донских казаков, страна «вольных казачьих городков», «казачьево присуду», или – говоря языком современного государственного права – Донская республика. Такова была граница Дона в XVIXVII в. на севере.

С запада лежали степи, отделявшие Войско Донское, великорусскую колонию от Запорожья, вольной республиканской колонии Малороссии. Запорожские казаки, охотясь на дикого зверя и отправляясь для рыболовства на берега Азовского моря, заходили за р. Кальмиус, доходили до устьев Дона, и в 1576 г. Павлюк, кошевой Запорожского низового войска, испросил у польского короля Стефана Батория грамоту на землю «до самой реки Дону, где еще до Прецлова Ланцкорунского казаки запорожские свои зимовники имели»³⁰. Однако прошло еще более полутора века, прежде чем донские казаки столкнулись с запорожцами у берегов Азовского моря из-за земельных владений. Разграничение донцов с запорожцами произошло в 1746 г.

Что касается разграничения земель Войска Донского и Московского царства, то оно произошло насильственным и кровавым путем и закончилось поглощением колонии. Великая самодержавно-крепостническая метрополия и вольная ее колония подошли вплотную друг к другу к началу XVIII в.

Царство Московское не столько нуждалось в новых землях для правительственной колонизации, сколько пошло войною на самый уклад вольной жизни своей колонии. Самодержавнейший Петр Великий, тогда еще царь Великой и Малой и Белой Руси, и атаман Кондратий Булавин, выборный президент Донской республики, померились силами… Метрополия победила свою колонию. Помимо последствий для политического строя Дона, Войско Донское лишилось одного миллиона десятин земли. Верховья р. Хопра были отрезаны царем к Воронежской губернии. По р. Айдар, по верховьям Донца, Лугани, Деркула, по Иловле, по Калитвам было уничтожено 44 казачьих городка. Земли до р. Айдара отошли к острогожским казакам; земли по р. Донцу с Бахмутскими солеварнями – к Бахмутской провинции.

Но и после этой своего рода «аннексии» главный массив земли донских казаков остался в их бесспорном обладании. В XVI и XVII в. Московское царство не предъявляло никаких притязаний на донские казачьи земли. Для Москвы – Донская колония была землею, лежащей вне пределов царства, за линией «украинных городов». Московское юридическое мнение отличалось своеобразным формализмом, особенно в области притязаний на увеличение территории или прав царства. И всего лишь в одном акте, и то адресованном не донским казакам, мы встречаем намек на какие-то притязания Москвы на донские земли, точнее, на земли, еще отделявшие Дон от царства. А именно, в переговорах 22 марта 1652 г. с Иваном Искрою, послом гетмана Украины Богдана Хмельницкого, мы находим приглашение «итти на Царского Величества сторону, а у Царского Величества в Московском государстве земли великие, и пространные, и изобильные, поселиться им (украинцам) есть где, а податно им поселиться по рекам, по Дону и по Медведице, и прочим угожим и пространным местам»³¹.

Впрочем, это – единственный известный нам случай, когда московские бояре предлагали кому-либо земли донского казачества, вернее, верховья «запольных» речек Донского бассейна.

На основании какого титула владели казаки своими землями? На основании права первого занявшего (jus primae occupationis), на основании права завоевания. Читая летописи донского казачества, видишь непрерывные кровавые войны казаков с окрестными народами, с ханством Крымским (около 240 лет, до самого 1782 г.), с ногайскими татарами (до 1790-х гг.), с калмыками, наконец, с турками. Или война, или мирная жизнь в состоянии полной боевой готовности. Только в 1780-х гг. отменяются меры военной охраны станиц на Дону, отменяется военная охрана обозов, шедших за Дон (за солью на Маныч и т. п.). Никто не даровал, да и не мог даровать донскому казачеству его территорию. И когда монархи российские стали «жаловать» своими грамотами донским казакам право на владение их землями по Дону, Хопру, Медведице и т. д., то это было лишь признанием с их стороны существовавшего факта. Среди донского казачества сохранилось предание о жалованной грамоте Иоанна IV на владение Доном. Предание связывает исчезновение этой грамоты с эпохой Петра I, нанесшего роковой удар донской государственности. Я сомневаюсь в существовании этой грамоты. Я полагаю, что легенда о царской грамоте появилась тогда, когда Войско Донское стало препираться из-за окраинных своих земель с соседями, подошедшими вплотную: со служилым казачеством малороссийского происхождения, с вольными запорожскими казаками, с великороссийскими военными властями, управлявшими территорией Приазовского края. Но, если даже Иоанн Грозный и дал подобную грамоту донской казачьей общине, то он признал лишь свершившийся помимо его воли и повелений факт.

Казачьи поселения именовались городками. Строились они по течению главных рек, укреплялись тыном и терновыми плетнями или глубокими рвами и земляными валами с деревянными башнями. В городках казачество, долгое время остававшееся холостым, жило в куренях или избах, довольно поместительных, хотя и легких постройках. Оттуда название станицы Пятиизбянской, в которой при основании было, очевидно, пять таких казарм. Впоследствии, когда казаки стали жениться на пленных татарках и других инородках или же вывозить жен с украин, от «родимцов», и жить отдельными семьями, отдельный казачий двор также стал называться куренем.

Мы не знаем имен тех 3–4 городков, которые построили донцы в 1549 г. под Азовом. В 1570 г. указывается на крайний к Азову пункт, занятый атаманскою станицей под Кобяковым городищем. Туда именно посылал со своею грамотою Иоанн IV (17 августа 1570 г.) «казачья атамана Микиту Мамина, да Молчана Яковлева с товарыщи…». На старинных западноевропейских картах постоянно указывается в XVII в. ниже Черкасской станицы «Атаманский городок». В 1571 г. упоминаются Раздоры, при впадении Донца в Дон; около того же времени городок Митякин, на Донце. В 1593 г. – Маныч и Черкасской. В 1594 г. Монастырский или Нижний Городок, на Монастырском яру, пониже нынешней станицы Старочеркасской. В 1595 г. городок Медведицкой (ныне станицы Усть-Медведицкая), при впадении в Дон р. Медведицы. В 1613 г. – Курман-Яр и Пять-Изб-на-Дону. С 1614 г. упоминаются в актах многие городки. В 1672 г. их насчитывается на одном Дону 52 городка, не считая прочих «запольных» рек.

Столица Войска была, по-видимому, в атаманском городке, потом «главным войском» (главным станом Войска) стали Раздоры. Около 1622 г. «главное войско» перешло в Монастырской городок (на Монастырской Яр), ближе к Азову, и здесь пробыло 15 лет. С 1637 по 1642 г. столица была во взятом у турок Азове. В декабре 1641 г. атаман станицы, присланной в Москву, сообщал, что донские казаки «стоят ныне от Раздору вверх по дальним городкам и по юртам, а на весну съезжаются все вместе и государю служат заодно».

В 1642 г., когда царь не принял от казаков Азова, они вышли оттуда «на старые свои места» и «учали жить» войском «на Махине острове», с центром в том же Монастырском городке³². Однако им пришлось на год или два (1643–1644) перейти в Раздоры. Начиная же с 1645 г. столицею Войска стал городок, а затем и «город» Черкасской, составившийся из 11 станиц. Здесь пробыл центр Войска до 1805 г., когда был основан г. Новочеркасск.

Глава 5
Народ Дона

Народ Дона составляли донские казаки, свободные граждане Донской республики. Что касается этнографического состава казачества, то главную его массу составляли, несомненно, выходцы из Великороссии. В низовьях Дона вошла в состав донского казачества довольно заметная, но быстро растворившаяся в великорусской массе группа малороссов. Самое название одной из столиц донского казачества – Черкасской городок – свидетельствует о малорусском происхождении первых ее насельников. В первую эпоху в состав казачества входило некоторое (небольшое) количество татар. Имя одного из первых донских атаманов – Сары-Азман – говорит о восточном его происхождении. Впоследствии встречаются в составе главного войска (обитателей столицы Дона) небольшие группы «чюров, болдырей и татар». Чюры, или чуры, а также болдыри обозначают одно и то же понятие: это – метисы, помесь русских и инородцев (преимущественно же татар).

Татары были в составе Войска с его основания. Их не принуждали креститься. Были они или из мещерских казаков, или беглецы из Крыма и из Ногайской Орды. В XVII–XVIII вв. они были объединены в особую группу. Именовались они «своими», «юртовыми», «жилыми» татарами. Служили честно и оказывали Войску серьезные услуги в сношениях с единоверцами, подвластными Крыму и ногайским мурзам³³.

Калмыки вошли в сношение с Донским Войском впервые в 1642 г., а в 1648 г. заключили с ним оборонительный и наступательный союз против Крыма. Отдельные беглецы зачислялись в Войско, а в 1686 г. на Дон перебежало до 200 кибиток (семейств).

Донских калмыков звали иногда юртовыми и базовыми. С 1803 г. они были поселены в Задонской степи³⁴.

Помимо инородцев восточного происхождения, входили в Войско понемногу и представители других национальностей: в XVII в. – поляки, грузины, греки; в XVIII в. – шведы (финны), немцы и (в XIX в.) даже один француз. Фамилии донских казаков: греков, поляков, грузин, калмыков – Болдырь, Чуркин, Болдырев; татар – Урусов, Татаркин, Татарченков, Татаринов, Мурзин, Мурзенко, Волошенинов, Жидков, – говорят о происхождении их родоначальников. Донские казаки – Миллеры – уже служилого происхождения. Подавляющее большинство донцов – великороссы, православные. О малороссийском происхождении говорят фамилии: Черкашенин, Несвитаев, Хохлач, Пан; но фамилии, оканчивавшиеся на «ко», самими же носителями их переделаны были на «ков» (например, Михайленков). Уроженцем Курляндии (финского происхождения) был атаман эпохи Смуты – Андрей Корела. Донское казачество быстро и легко ассимилировало всех новоприбывших, делая их русскими по языку, православными по вере и казаками по миросозерцанию.

Казаки с первых же моментов своей истории характеризуются высоким чувством русского национального самосознания. Неоднократно находим мы в исторических актах свидетельство этому: они «природу свою» (то есть русское происхождение) «всегда помнят», знают свое «общее отечество». Они отбивают оружием и выкупают из плена у татар русских «полоненников», кормят их на свой счет и для этого «деньги собирают со своей братьи казаков, себя осудя» (1639).

Вступая в борьбу с турками, казаки призывают друг друга «попомнить престол Ивана Предотечи, государевы милости, атаманской и молодецкой славы не потерять», «пострадать за истинную православную християнскую веру».

Но тем не менее казаки всегда, в течение всей своей истории, противополагают себя, донцов, – русским, а Дон – Руси. Броневский в 1830 г. пишет, что «отчуждение донских казаков от русских и теперь заметно». В переписке казаков с московским правительством мы всегда находим противоположение: «на Дону» и «на Руси». В одном из исторических актов 1640 г. читаем: «которые русские люди с Дону отпущены к Руси и тех русских людей ворочают в Азов»³⁵. Это странное смешение – подлинного русского национального чувства у казаков с резким отмежеванием от слова «русский», именование себя казаками, не русскими – все это имеет в основе своей причины социально-политического характера. Дон – это убежище всех, кто был задавлен московским государственным и общественным строем, кто бежал от московских порядков. Казаков объединяет любовь к свободе политической, религиозной и индивидуальной, свободе от тягла и принудительной службы, вражда к привилегированным землевладельческим классам, «лихим боярам», отвращение к земледельческому труду, который вел тогда к закабалению работника.

Социальное неравенство Московского государства вызвало в казачестве обостренное сознание полного равенства и стремление к нему. Общеизвестен ответ казаков русскому послу в Константинополе графу Нащокину, ехавшему в 1592 г. через Дон. Он привез в дар казакам сукна и, по московскому приказу, исходившему из глубоко укоренившегося понятия о неравенстве, «хотел, разверстав, раздать лутчим добрые, а рядовым средние, а иным рославские» (очевидно, рославские сукна были третьего сорта). «И они (казаки) говорили, что у них больших нет никого, все равны, и разделят сами на все войска, по чему достанетца»³⁶.

В XVII в. на предложение московского правительства прислать в Москву, в состав посольства, «лутчих» людей донские казаки ответили, что «лутчих людей у них нет, все они меж себя равны: лутчие – ково они, выбрав войском, пошлют»³⁷.

В социальном отношении казачество, по происхождению, представляло собой весьма пеструю группу: здесь можно было встретить и бывших царских стрельцов, и служилых людей, и дворян. Все они теряли свои титулы и фамилии, оставалось лишь именование по отчеству или какая-нибудь казачья кличка³⁸.

Котошихин, в 1666–1667 гг., писал о донских казаках: «а люди они породою москвичи и иных городов, и новокрещенные татаровья, и запорожские казаки, и поляки, и многие из них московских бояр и торговые люди и крестьяне»; в одной отписке царю, в 1675 г., казаки писали: «А на твою государеву отчину, на реку Дон, приходят к нам… всяких чинов люди и иноземцы, надеючись на твою государеву премногую милость, и теми людьми твоя государская река наполняется и служат тебе, великому государю, за едино». В 1592 г. среди фамилий атаманов на Дону встречается фамилия Воейков, старая дворянская. Но дворян попадало на Дон очень мало³⁹.

Главную массу казачества составляли представители низших сословий, в особенности же крестьянства вольного или уходившего на Дон от закабаления и холопства. Уложение царя Алексея Михайловича свело воедино все прежние законы, закрепощавшие крестьян помещикам. С другой стороны, царствование Алексея Михайловича ознаменовано грандиозными религиозными гонениями на тех, кто, вопреки постановлениям господствующей церкви, не пожелал согласиться на исправление богослужебных книг и на отказ от старых обрядов в области веры. Люди, желавшие верить по-своему, искали убежища на Дону, в вольной колонии русского народа, в среде донского казачества, и находили здесь свободу веры.

В течение первых ста лет своего существования казачество пополнялось почти исключительно притоком взрослых мужчин, покидавших Московское царство в поисках политической, религиозной или социальной свободы. Браки начались лишь в XVII в., когда войско стало терять свой характер военного братства, своеобразного рыцарского ордена.

В первую эпоху существования казачества никаких сословий на Дону не существовало. Все были свободны, все были равны между собою, все были воинами, а в мирное время охотниками и рыболовами.

До третьей четверти XVII в. занятие хлебопашеством не было известно на Дону. В 1685 г. тамбовские жители доносили царю о казаках: «напред сего по р. Хопру и по Медведице отнюдь пашню не пахивали и никакого хлеба не севали, а важивали хлеб из русских городов и кормилися зверми и рыбою, а ныне-де в тех (казачьих) городках, они (казаки) завели пашню; и слыша то, что они, казаки, пашню пашут и хлеб сеют, дворцовые, и помещиковы, и вотчинниковы, и монастырские крестьяне и бобыли и боярские холопи к ним, казакам, бегают»⁴⁰.

Еще в 1690 г. хлебопашество на Дону воспрещалось под угрозой смертной казни войсковой грамотой⁴¹. Причина этого, как мы указали выше, заключалась в том, что земледельческий труд в России XVI–XVII вв. вел к закабалению свободного землепашца, к рабству экономическому и личному.

Итак, казаки все были люди свободные. Однако еще в XVIII в. существовал на Дону институт рабства. Рабами, хотя и в весьма малом количестве, были пленники, называвшиеся на Дону татарским словом «ясырь». Казаки брали пленников исключительно для выкупа. Впоследствии из ясырок стали они себе брать жен. У знатных казаков ясырки стали работницами, прислугою, и еще до начала XIX в. горничных на Дону звали ясырками. Казаки считали себя вправе убить невыкупленного раба или продать его в Москву. Впоследствии, когда началось на Дону скотоводство и земледелие, ясыри были пастухами и работниками на пашне. Во второй половине XVII в. представители казацкой старшины уже покупали «ясырей» у рядовых казаков⁴².

По большей же части ясырей брали для «окупа». Местом меновой торговли (товар на ясырей) был Окупной Яр близ турецкого Азова. Там же казаки выкупали и русских полоненников, угоняемых татарами с окраин Московской Руси. Вообще же говоря, рабство на Дону, в XVI–XVII вв., было малораспространенным явлением. Рабами становились пленные татары, турки, калмыки. В XVIII в. прибавились пленные других наций (например, во время войн императрицы Елизаветы с Фридрихом Великим и с Швецией даже пруссаки и финны). В списке имущества, оставшегося после казненного в 1688 г. в Москве донского атамана Самойла Лаврентьева, мы находим где-то между «сапогами красными азовскими» и «шубой китайчатой на зайцах» также и «двух девок татарок» и резолюция царя о них: «отдать тех девок нынешнему атаману⁴³, велеть продать, а деньги послать в Войско», войсковому атаману. Таким образом, ясыри трактовались как вещь. Однако личность раба на Дону была, во многих случаях, ограждена. Раб мог стать свободным по воле господина. Даже против воли хозяина раб мог быть освобожден по постановлению круга. Так, в 1675 г. была освобождена полонянка, донесшая на хозяина, который собирался учинить государственную измену – бежать в турецкий Азов⁴⁴. В 1776 г. распоряжением Войска была разведена пленная туркиня Дарья, пожаловавшаяся на хозяина, что он выдал ее за своего крестьянина «с принуждением и с причинением ей немалого боя, без всякого ее желания»⁴⁵.

Кроме рабов была на Дону довольно значительная группа лиц, не принадлежавших к казачеству. Это были беглые из Великой и Малой России, еще не принятые в казаки, которых акты той эпохи называют «бездольными людьми», «бурлаками». Последний термин укрепился за этой категорией людей. Из них образовались «ватаги», группы работников для ловли рыбы и варки соли. Наемный труд стал получать развитие на Дону с середины XVII в., в особенности же в связи с начавшимся земледелием. В актах 1680 г. мы встречаем упоминание о «работниках», «работных людях»⁴⁶.

Отчасти это были на время пришедшие из русских городов на заработки: так «работный человек Вас. Зайка ходил с Царицына на Дон покормитца работой, в казачьем Качалине городке жил в куренях у казака Гр. Кондратьева». Другие же продолжали жить на Дону в надежде попасть в казаки. Как рабы, так и наемные рабочие, и «бурлаки» не имели политических прав. Так, в 1688 г. «работной человек Ермошка» показывал, что «жил у одного из старшин, работал черную работу, а не в казаках служил и в круги не хаживал»⁴⁷. Не всегда находя себе пропитание на Дону, «бурлаки» были всегдашним элементом социального брожения на Дону.

Среди казаков, воинов и охотников-рыболовов по преимуществу, мы не встречаем ремесленников. Ремеслами занимались исключительно приходившие из царства на заработки на Дон посадские и боярские люди. В актах XVII в. мы встречаем указание на пришлых кузнецов, сапожников, шапочников, серебряных дел мастеров и т. п.⁴⁸ Число ремесленников было незначительно.

Наконец, к числу тех, которые получили впоследствии наименование иногородних не казаков, проживавших на Дону, относились купцы. Сами казаки вели усиленную меновую торговлю, ездили в Азов, в украинные русские города с военной добычей, с рыбой, с мехами. До начала разработки манычской соли в Задонской степи казаки ездили за солью в Царицын. С другой стороны, с Воронежа, с Ельца, с Коротояка торговые и посадские люди везли на Дон вино, мед, сырец, хлебные запасы, а с Дону увозили рыбу. За тою же рыбою приезжали и уполномоченные монастырей⁴⁹. Кроме русских купцов проживали на Дону, преимущественно в столице Войска – Черкасске, иностранные купцы – греки, армяне. Французы, итальянцы (венецианцы) появились на Дону лишь около середины XVIII в.⁵⁰

Всякий, не принятый в казачье общество, но проживавший в казачьем городке, носил на языке казаков имя «тумы»⁵¹. Нужно еще раз подчеркнуть, что донское казачество в XVI–XVII вв. составляло почти исключительное население Донской колонии и образовывало из себя в социальном отношении общину, в которой было полное равенство прав и обязанностей.

Община донских казаков не была федерацией станичных общин. Все войско владело всеми землями, водами, рыбными ловлями, звериными гонами, лесами и прочими угодьями. Станицы казаков, жившие по городкам, были лишь подразделениями единого Войска, единой социальной и политической организации.

Вместе с тем существовали и в первоначальном строении казачьей общины некоторые подразделения казаков. Последние делились на верховых и низовых. Первое название носили казаки, жители городков до городка Голубые, вверх по Дону и его притокам, а второе – обитатели городков, ниже Голубых лежащих. Преимущественное политическое и военное значение имели низовые казаки, в землях которых находились последовательно столицы войска: Раздоры, Монастырский городок, Черкасск. Сознание преимущественного своего значения сказалось у низовых казаков в 1592 г., при следующем случае. До этого года цари московские, посылая своих послов на Дон, адресовали свои грамоты просто «донским атаманам и казакам»⁵². Затем формула осложнилась, стали писать: «на Дон, донским атаманам и казакам, старым и новым, которые ныне на Дону и которые зимуют близко Азова» (грамота царя Феодора Ивановича, 31 августа 1584 г.). Грамота, вызвавшая негодование войска, носила такой зоголовок: «От царя и великого князя Феодора Ивановича всея Руси, на Дон, донским атаманам верховым и низовым, Степану Ершову и всем атаманам и казакам верховым и низовым…» Казаки заявили послу Нащокину: «прежде сего государь… писывал к нам грамоты низовым атаманам лутчим имянно и всем атаманам и казакам низовым и верховым, а ныне-де писано на перед атаманам и казакам-де верховым, а после нам, низовым, и то не имянно, а верховые ж казаки государевы службы и не знают»⁵³.

Объяснения посла, что грамота была адресована сперва верховым казакам потому, что, плывя сверху по Дону, посол должен был встретить в первую очередь верховых казаков, были признаны неудовлетворительными. Да и, действительно, низовые казаки были авангардом русской вольной колонизации, принимавшим на себя все удары кочевников и турок, верховые же жили в тылу.

В актах XVI–XVII вв. встречается часто различие казаков «старых» и «новых». Новыми являлись те, которые непрерывно пополняли ряды казачества, терпевшего урон от войн. Проживши известное время на Дону, они «застаревали» здесь, из «новых», «молодчих», становились «старинными», «старыми» казаками, обзаводились известной оседлостью, скотом и т. п. Так постепенно создавалось деление на группы: более сильную социально и более влиятельную политически группу «старых» казаков, с одной стороны, и более демократическую группу «новых» казаков, с другой стороны. «Новым» казакам, «голытьбе», пока они не обзаводились добром, не были свойственны особые политические идеалы. В 1614 г. в ответ на убеждение поддержать Михаила против Заруцкого «иные казаки, молодые люди, говорили: «нам бы где зипунами добуться…»⁵⁴ Было это, правда, не на Дону, а на Волге, но психология у казачьего пролетариата была одинаковая.

Было бы ошибочно, однако, думать, как делают это некоторые, что казачество было пролетариатом ободранцев (Lumpenproletariat) и что казачьи идеалы в эпоху всех народных движений были типичными идеалами люмпен-пролетариев (голодранцев): желание мести, разрушение, стремление «ограбить награбленное», перераспределить ценности и «поровнять» всех. Такова была, мол, теория и практика казачества в эпохи Смуты, разиновщины, пугачевщины. Как мы увидим далее, взгляд этот неправилен. Казаки были представителями русского народа, пытавшимися построить общество и государство на иных началах, нежели это было в великой метрополии. Они создавали трудовое товарищество, социальную общину и государственную организацию на началах равенства, свободы и братства. Они выполняли колоссальную национальную задачу борьбы со степью и с кочевниками и сознавали эту задачу и ее значение. Тот, кто недавно покинул семью и «родимцев» на Москве, особенно остро ощущал ненависть к московским порядкам и жаждал мести. Но казачество в массе умело подыматься до высоких национальных и религиозных переживаний. И «сарынь на кичку» не было лозунгом казачества.