Kitabı oku: «Боец»

Yazı tipi:

S. Massery

Sterling falls. Book 2. Fighter

* * *

Вульф

Я заглядываю за край отвесной скалы, чтобы посмотреть на разбивающиеся о нее волны. Белых шапочек волн сегодня больше, чем обычно, а холодный ветер не только обдувает мое замерзшее лицо, пока я стою у обрыва, но и, подхватывая брызги волн, поднимает их вверх. Сердитое небо и низкие темные тучи создают впечатление, что мы пропустили осень и сразу перешли к зиме.

– Неплохое место, чтобы умереть. Тебе не кажется?

Я поворачиваюсь спиной к утесу и смотрю на мужчину, который в ответ на мои слова издает невнятный звук, приглушенный комком ткани, засунутым ему в рот. Белки его глаз желтоваты, прямо в тон зубам, испорченным никотином, а тускло-коричневые радужки продолжают вращаться будто бы в поисках выхода.

– Здесь, наверху, так спокойно. – Я ставлю ногу на его бок, упираясь в ребра, и всхлипы мужчины становятся громче.

– Здесь такой вид и чувствуется привкус соленой воды в воздухе.

Он пытается отстраниться от меня, насколько это возможно, и я смеюсь. Присев на корточки, я хватаю его за лицо и слегка толкаю. Руки мужчины связаны за спиной, а ноги стянуты веревкой от лодыжек до бедер, поэтому, если я столкну его с края, чего он, без сомнения, ожидает, – он либо утонет, либо всплывет. А если всплывет – волны, разбивающиеся о скалы, довершат мое начинание, и по итогу он сможет выжить, если только умеет плавать как русалка.

– Знаешь, почему ты здесь? – Он из-за всех сил качает головой, и я цокаю. – Ты здесь, потому что ты владеешь транспортной компанией, которая работает не на нас. Я все понимаю и всегда всецело ратую за предпринимателей. Но только не тогда, когда вы вторгаетесь на нашу территорию, посягаете на наш бизнес, а затем плюете нам в лицо, сотрудничая с нашими врагами. Это самоубийство.

Мужчина замирает, глядя на меня, и тот слабый огонек, искрящийся надеждой в его глазах, гаснет.

На этот раз я толкаю уже его стул, мужчина падает в траву, лицом вниз, и остается в таком положении. Это ему принадлежит грузовик, который врезался в мой джип. И для меня, черт возьми, не имеет значения, кто был в тот момент за рулем, ведь он даже никогда не заявлял об угоне этого грузовика. К тому же наши люди уже нашли эту машину со спущенными шинами и разобранным двигателем в Саут-Фолсе, но это совершенно другое дело.

– Вот что я скажу тебе, Марв. Я выну из твоего рта кляп, и если ты расскажешь мне все, что я хочу знать, – я не выпотрошу тебя и не скину останки в океан.

Не обращая внимания на то, как он вздрагивает, я вытаскиваю нож и разрезаю веревку, которая удерживала кляп у него во рту в течение последних четырех часов. Он выплевывает ткань и двигает затекшей челюстью. На его щеках остался глубокий искривленный отпечаток, идущий прямо ко рту.

Я бросаю веревку на землю перед его лицом и переворачиваю нож, рукоятка которого издает приятный звук, врезаясь в мою ладонь. Я перенял эту привычку у Аполлона и теперь, кажется, не могу перестать так делать. Мне знакома тяжесть моего клинка, который был моим верным спутником, особенно в последние несколько дней, когда я видел и делал вещи, подтолкнувшие меня к тому, чтобы миновать точку искупления, но я об этом не жалею.

– Не убивай меня, чувак! – молит он, и я усмехаюсь.

– Черт, ты не в том положении, чтобы торговаться.

Я снова хватаю его за волосы и поднимаю голову. Кровь приливает к его лицу, делая кожу красной. Мужик извивается и кричит что есть мочи, но не может вырваться из моей хватки, а я заставляю его встать на колени.

Он уже побежден. Это было предначертано в тот момент, когда он приехал в Стерлинг Фолс.

Я достаю телефон и включаю видео, на котором отчетливо видно не только Кору, но и то, как его грузовик врезается в мой джип. Я сую телефон ему под нос, заставляя смотреть на видео, циркулировавшее в сети почти сутки, прежде чем его удалили. Наскоро смонтированное видео об объявлении аукциона привлекло достаточно внимания, но содержало слишком мало информации для того, чтобы понять, с чего мы можем начать.

Аукцион начался вчера и должен был закончиться сегодня, но перед этим целых пять дней мы прожили в мучениях и в поисках любой зацепки. Я разрывался между надеждой и отчаянием, а в моей голове постоянно крутилась мысль о том, что мы могли пропустить аукцион и Кора просто исчезла. Я не мог найти никаких следов Коры и Кроноса. Не имел ни малейшего понятия о том, куда он ее отвез. Но наконец каким-то чудом Святой смог отыскать тот самый грузовик и его владельца. Даже несмотря на то, что мужик был не настолько глуп, чтобы разместить на грузовике свой логотип, а даже если и был – Кронос все равно все рассчитал и, скорее всего, убрал логотип вместе с номерными знаками.

– Мне жаль, – стонет Марв. – У меня не было выбора.

У нас нет на это времени.

В глубине души я чувствую, как время, отведенное на поиски Коры, уходит, и в порыве несдерживаемого гнева я полосую клинком по груди плененного мужчины. Рубашка на нем лопается, распахиваясь как занавес, и я вижу, что его кожа покрыта оспинами, морщинами и загаром, придающими его коже обветренный вид. Я еще раз полосую ножом, уже по его коже, и на ней выступают ярко-красные капли крови. В моем теле бурлит адреналин, на мгновенье заглушающий гнев, и я ослабляю свою хватку на его волосах.

– Куда вы ее отвезли? Я не буду спрашивать во второй раз.

К сожалению, Святой не смог получить доступ к дорожным камерам Уэст-Фолса. Поэтому, после того как мы получили видео с нападением на Джейса и Кору, мы смогли проследить за движением грузовика после случившегося лишь от Саут-Фолса до территории Титанов. По нашим данным, грузовик проехал мимо СФУ и исчез на территории Кроноса. На все остальное нам потребовалось пять дней. Три дня на то, чтобы выяснить, что в тот день грузовик вернулся в Саут-Фолс, еще один день – чтобы найти, где он был припаркован, и следующие двенадцать часов – чтобы найти, где скрывается извивающийся сейчас передо мной мужчина по имени Марвин Кайлен. После пропажи Коры прошло шесть дней, и все эти дни я не сомкнул глаз, ведь Коре не нужно, чтобы я спал, ей нужно, чтобы я нашел ее.

– Ладно, ладно, – быстро моргает мужчина, раскачиваясь из стороны в сторону. – У водохранилища стояла старая часовня. Судя по всему, она находится на стадии реставрации, но я не задавал никаких вопросов. Он сказал, что убьет меня, если я хотя бы открою свой рот.

– Они отвезли ее туда?

Он резко кивает.

Я видел эту часовню, когда был ребенком, и технически она расположена за пределами Стерлинг Фолс. Следовательно, это нейтральная территория, но оказывается, Кронос позволяет себе вольности.

В моей руке вибрирует телефон, и я отвечаю на звонок Святого.

– Все кончено, – говорит он.

Итак, только что наше время официально истекло.

Святой следил за аукционом вместо меня. Вместе с нашим техническим специалистом они прыгали с сервера на сервер, чтобы их не вычислили. Они обрабатывали поступавшие закодированные заявки на торги и с относительной легкостью взламывали их. Таким образом, мы видели, кто и в каком размере делал ставки, каждая из которых грозила мне остановкой сердца.

Они предлагают слишком много денег, и одному богу известно, что эти ублюдки хотят от нее за них.

– Кто победитель?

Повисает тишина, оседающая тяжелым камнем в моей груди.

– Святой, кто ее выиграл?

– Твой отец, – наконец признается он. – Они сделали ставку в последнюю минуту и обошли всех.

Я вешаю трубку и смотрю на Марвина сверху вниз:

– Прости, Марв, твое время истекло.

– Но…

Я подхожу к нему сзади и оттягиваю его голову за волосы назад. Его дыхание прерывается от шока, а глаза закатываются. Внезапно страх покидает его, найдя выход, и воздух наполняется кислым запахом, от которого я морщу нос, прежде чем провести ножом по его горлу.

Из раны на горле Марвина фонтанирует кровь, и мне приходится крепче сжать его волосы, пока он с хрипом делает свои последние несколько вздохов. Минута или две требуется на то, чтобы поток его крови замедлился, стекая по груди, и все это время я не отрываю взгляда от его лица, позволяя части своего гнева уйти вместе с его смертью. Благодаря этому мужчине я не отправился на юг в клуб моего отца и не убил их всех до единого.

Наконец Марв обмякает, умирая своей жалкой смертью.

Бедный ублюдок.

Я подтаскиваю его тело к обрыву и сталкиваю вниз. Врезавшись в воду, оно тонет в ее пучине, и какое-то время я смотрю вниз на поглотившие Марвина волны. Ничего не изменилось. Коры все еще нет рядом, а ярость все еще кипит у меня под кожей, будто живое существо.

По крайней мере, парень умер в месте с хорошим видом.

Глава 1. Кора

Я не хочу умирать.

Складной нож, который дал мне шериф, засунут в единственное место, где я могла его спрятать, – за пояс моих трусиков. У меня кружится голова, но мне удается придвинуть ноги к одной из своих рук. Хотя я чувствую, что пламя уже обжигает мою кожу, распространилось оно лишь на другой конец комнаты. Если сейчас я буду думать только о том, что сгорю заживо, я потеряю оставшиеся драгоценные секунды. Поэтому я сосредотачиваюсь на потолке и стискиваю зубы, пытаясь достать нож. Мои руки, так же как и лодыжки, привязаны к стулу, а то, что я упала назад, когда Кронос его толкнул, сильно ограничило мои возможности. Мне требуется слишком много времени, чтобы достать нож, открыть его и разобраться, как разрезать стяжки на моих ногах и руках. Я не могу мыслить здраво, но не могу позволить себе отчаяться. К тому же надо мной довлеет безумный страх перед тем, что если я буду двигаться медленнее, то умру и Кронос победит.

Я смотрю на то, как под потолком клубится темная и густая дымовая завеса. Она опускается все ниже, воздух кажется горячее, и мне становится трудно дышать. Огонь, подпитываемый бензином, уже практически добрался до моей стороны, а языки пламени ни на секунду не перестают лизать стены и долбаные коробки, которых слишком много. Они сложены у стены буквально доверху, а картон, к которому подбирается пламя, скручивается и чернеет.

Наконец стяжки, сковывающие мои руки, со щелчком разрываются. Я молниеносно хватаю свою рубашку спереди и натягиваю ее на свой нос и рот, а затем освобождаю ноги. Мое сердце бешено колотится в груди, угрожая вырваться наружу, пока я откатываюсь от упавшего металлического стула, к которому была прикована, и карабкаюсь к лестнице. Кронос ушел всего несколько минут назад, и возможно, он все еще снаружи, но даже страх перед ним не может удержать меня от попыток выбраться отсюда.

Я хватаюсь за дверную ручку и пытаюсь распахнуть дверь, но она не поддается. Здесь, на лестнице, дым позади меня кажется гуще и, подбираясь ко мне все ближе, он обжигает глаза. Я не убираю рубашку ото рта и носа, но это не сильно помогает. Я чувствую привкус пепла на своем языке при каждом вдохе.

Вы, должно быть, шутите.

Запереть связанную девушку в горящем подвале – это такая дополнительная мера предосторожности Кроноса?

– Помогите! Я здесь, внизу! – кричу я, стуча в дверь.

Я не знаю, кто может меня здесь найти, потому что здание, в которое меня привезли, похоже лишь на место для вечеринок и не более.

Я снова толкаю дверь плечом, и она будто вибрирует, но не поддается. Я бью кулаками по красному дереву снова и снова, пока на меня не накатывает волна головокружения.

Мои попытки выбраться глупы, и они не подействуют. Что я действительно должна делать – так это держаться подальше от дыма, а это возможно, только если я спущусь пониже. Я не знаю, какой риск был бы предпочтительней? Столкнуться с дымом или пламенем?

Я смутно вспоминаю об уроках пожарной безопасности, но кроме того, что нас учили остановиться, не поддаваться панике, лечь на пол и перекатываться, я мало что могу вспомнить.

Посчитав, что спуститься вниз будет безопаснее, чем задохнуться от дыма, я поворачиваюсь, спускаюсь на ступеньку ниже, но затем замираю. Уже слишком поздно. Огонь дошел и до нижних ступеней. Тяжело вздохнув, я сажусь на ступеньку, опуская голову между колен. Паника отступает, но меня захлестывает чувство поражения.

У меня же почти получилось.

Я сжимаю закрытый нож и слабо кашляю, стараясь сохранять спокойствие. Мои легкие горят, и все мое тело болит, но я стараюсь продолжать дышать. Остановиться – значит сдаться. Но я явно не могу мыслить здраво, потому что нахожусь в пограничном состоянии между недостатком кислорода и головокружением после удара, который я получила, когда упала вместе со стулом. Мое зрение и без дыма затуманено и расплывчато, а мозг работает совсем вяло, но я не могу не признать, что это конец.

Я ложусь на ступеньку и закрываю лицо руками, съеживаясь. Возможно, это будет не так больно, как я себе представляю? Возможно, все закончится довольно-таки быстро?

Вдруг в момент моего отчаяния надо мной раздается шум открывающейся двери, и воздух, со свистом ворвавшийся в подвал, касается моего затылка и отгоняет от меня дым. Сначала чьи-то руки подхватывают меня, поднимая со ступеньки, а затем кто-то перебрасывает меня через свое плечо. От внезапности я ослабляю хватку на ноже шерифа, который выскальзывает у меня из рук и с грохотом катится вниз по лестнице прямо в пламя.

Мой спаситель, выйдя из подвала со мной на руках, переступает через что-то под его ногами, и я несколько раз моргаю, чтобы сфокусировать взгляд. Он переступил через тело, по всей видимости, того Титана, который сопровождал нас с Кроносом сюда. Во лбу, между глазами парня, я вижу пулевое отверстие. Испугавшись, я начинаю задыхаться, что вызывает приступ кашля, но затем осознаю, что мы уже снаружи. Мой спаситель, а возможно, похититель ставит меня на землю и грубо хлопает по спине, и я, согнувшись в три погибели, продолжаю кашлять, освобождая свои легкие от дыма. Я пытаюсь сделать нормальный вдох, но ощущаю приступ головокружения. Мои ноги подгибаются, но удерживают меня от падения на коротко подстриженную траву, пока перед моими глазами все вращается.

Когда я поворачиваюсь к своему спасителю, он хватает меня за подбородок, заставляя смотреть в другую сторону. Со слезящимися глазами я смотрю на соседний двор, все еще не в силах поверить, что я снаружи. Но даже здесь я могу ощутить исходящий от здания жар. Огонь распространился вверх, и черный дым теперь валит из открытого дверного проема и окон. Дом полыхает, будто он был сложен из спичек.

– Кто ты такой? – спрашиваю я, пытаясь убрать его руку от своего лица.

Мой голос звучит очень хрипло, после дыма, криков и молчания, в котором я пребывала целую неделю.

– Тебе не нужно об этом беспокоиться. – У моего спасителя глубокий и приятный голос.

Пусть я и не узнаю этого человека по голосу, но это мало что значит. Я хотела бы запечатлеть его лицо в своей памяти. Мне нужно знать, кто меня спас. Кто отважился на убийство, чтобы вытащить меня из этого кошмара. И возможно, если я выберусь, то выясню это.

Наконец мой спаситель, все еще держащий меня за подбородок, медленно отпускает руку, но в следующую секунду краем глаза я замечаю, как что-то приближается к моему лицу. У меня есть только мгновение, чтобы понять, что это было дуло пистолета, врезавшееся мне в висок.

После короткой вспышки боли я падаю в пустоту.

Глава 2. Кора

– Кора Синклер.

Услышав свое имя, я прихожу в сознание. С трудом открыв тяжелые веки, я понимаю, что нахожусь в больнице. Мне легко это осознать, потому что во всех больницах есть что-то одинаковое: стены, освещение, тихие звуковые сигналы.

Когда я пытаюсь сглотнуть, что-то мешает мне это сделать, а пытаясь поднять руку, я нахожу, что прикована к кровати мягкими манжетами, обхватывающими мои запястья. Я дергаю руками, не способная до конца расценить, что, черт возьми, происходит, и мне требуется слишком много времени, чтобы сообразить, что между моими губами торчит трубка. Меня охватывает паника, когда я понимаю, что не могу самостоятельно дышать. Мои легкие расширяются и сокращаются сами по себе благодаря жужжащей машине, которая подает в них кислород. Мне трудно преодолеть свою панику и перестать пытаться глотать и дышать, и отчасти мое желание бороться или сбежать ослабевает. Стоит мне осознать сложность ситуации, как мое внимание переключается на палату, в которой я лежу, и я вижу мужчину, стоящего возле моей кровати, с руками, засунутыми в карманы. Он мне кого-то напоминает, но мой мозг работает слишком вяло.

– Цербер Джеймс, – представляется он, и мое сердце замирает. – Кронос здорово с тобой позабавился. Врачи давали тебе успокоительные, пока твои легкие заживали после того, как ты надышалась горячим ядовитым дымом. Признаю, что в аппарате ИВЛ не было строгой необходимости и ты могла бы уйти отсюда несколько дней назад, но я настоял на твоем лечении.

Мои глаза расширяются, когда я вспоминаю о контракте. В конечном итоге именно Цербер Джеймс выкупил меня, и могу только представить, сколько власти надо мной теперь это дает ему.

Он самодовольно похлопывает меня по ноге, а у меня появляется время обратить внимание на его внешность. На его седые волосы и аккуратную бородку, накрахмаленную темно-синюю рубашку с воротником-стойкой, темные джинсы и черный пиджак, перекинутый через руку. На шее мужчины я вижу татуировки.

– Я подержу тебя здесь, пока ты полностью не поправишься. Сколько бы это времени ни заняло, – говорит он и делает вид, что оглядывается по сторонам. – Возможно, тебе кажется, что больница – безопасное место, Кора, и все работники здесь пытаются тебе помочь, но проблема в том, что большинству из них катастрофически не доплачивают и это облегчает их подкуп. Они легко соглашаются на выполнение моих приказов, ведь у каждого есть своя цена.

Я качаю головой, пытаясь понять, что, черт возьми, все-таки происходит. Мой разум медленно возвращается ко мне, чтобы я осознала его слова. Он приказал персоналу колоть мне успокоительное, и они это делали. Пусть у него есть власть, но он же не может постоянно держать меня в таком состоянии, подключенной к машине, вдувающей и выкачивающей воздух из моих легких? Это же насилие! Будто он проник внутрь моего тела и контролирует мое дыхание. Он же не будет держать меня здесь вечно, верно?

Я содрогаюсь, когда понимаю, что после Титанов я попала прямиком во владение лидера Адских гончих.

Рядом с моей головой раздается звуковой сигнал от прибора, следящего за биением моего сердца, и мое внимание переключается на входную дверь, через которую в палату вбегает медсестра со шприцем в руке. Я снова давлюсь трубкой, на этот раз прекрасно чувствуя ее в своем горле. Моя грудь поднимается и опускается против воли, и мне необходимо вытащить эту трубку прямо сейчас. Прежде чем сделать укол, женщина кладет ладонь мне на плечо, чтобы удержать меня на месте.

Нет!

Я не могу позволить ей снова накачать меня успокоительным, поэтому пытаюсь бороться и сбросить ее ладонь со своего плеча, но она все равно протыкает иглой шприца пробку пузырька с лекарством на стоящей рядом со мной стойке капельницы. И когда введенный ею препарат достигает моей вены, мои глаза закатываются.

Я снова давлюсь трубкой.

– Кора, тебе нужно успокоиться. Все в порядке, милая. – Она гладит меня по волосам, пытаясь успокоить.

Черт возьми!

Я чувствую, как по моим венам растекается лед. Успокоительное, которое мне вкололи, как холодная вода, медленно поднимается все выше и выше по моему телу. Я борюсь с седативным эффектом препарата, даже несмотря на то, что от него немеют все мои мышцы. Я направляю свою ненависть на мужчину, важно стоящего у изножья моей кровати, но, несмотря на ее убийственные потоки, он не двигается с места. Он наблюдает за мной с любопытством, словно никогда ничего подобного не видел, и это странно. Но потом наркотики побеждают, и я снова погружаюсь в ледяное море.

Придя в сознание на этот раз, обнаруживаю, что в палате я уже одна. Моя голова лежит на подушке, и я облизываю губы. Трубки в моем горле больше нет, но во рту у меня суше, чем в пустыне, и к тому же очень чешется язык. Я пытаюсь дотронуться до своего лица, но мои руки по-прежнему сковывают широкие мягкие манжеты. Медленно моргая, я пытаюсь разобраться в них. Конечно, они приятнее, чем стяжки, но тем не менее не дают мне двигаться. Я бессмысленно тяну их, пока не начинают болеть мышцы. Хотя, честно говоря, мне не требуется много времени, чтобы устать. Мои воспоминания словно в тумане, поэтому я смутно помню свое первое пробуждение. Я ерзаю на кровати и пытаюсь сглотнуть, но горло чертовски болит.

Очевидно, что я все еще в больнице, но теперь, когда осталась одна и не нахожусь в панике, решаю оценить обстановку и оглядываюсь по сторонам. Слева от меня окно, а справа – ширма, скрывающая мою кровать от остальной части комнаты. Я сажусь прямее, игнорируя головокружение и колющую боль за глазами. Сейчас было бы самое подходящее время убраться отсюда, если бы я не была прикована к этой долбаной кровати, как собака.

Внезапно ширма отодвигается, и мне не нужно другого предупреждения, чтобы вновь откинуться на подушку и сузить глаза до щелочек. Сквозь ресницы я вижу, что небо за окном просветлело, а в палату вошла медсестра. Сначала она проходит мимо моей кровати, проверяя мониторы, а затем вдруг подходит ближе ко мне и смотрит на меня сверху вниз.

– Ваше учащенное сердцебиение означает, что вы, скорее всего, не спите, – тихо говорит она. – Это означает, что мне нужно уведомить об этом Цербера.

Пойманная на лжи, я медленно выдыхаю и открываю глаза. Медсестра напоминает мне мою мать. У нее такие же темные волнистые волосы, собранные в низкий конский хвост, те же морщинки в уголках ее глаз и мягкость во взгляде, которым она смотрит на меня. От их схожести у меня сжимается грудь.

Мне не следовало уезжать из Изумрудной Бухты.

Медсестра мягко сжимает мою руку:

– Мне нужно убрать ваш катетер.

Я крепко сжимаю ее руку, впиваясь ногтями в кожу, потому что не могу издать ни звука, но очень хочу, чтобы она помогла мне. Конечно, я даже не знаю, как она может это сделать. Выведет меня тайком? Инсценирует мою смерть? Я бы могла взять свежую одежду, ключи от ее машины и покончить с этим прямо сегодня. Но это невыполнимые просьбы, ведь медсестра подчиняется Церберу, который раньше не имел ко мне никакого отношения. Мои проблемы раньше были связаны с Кроносом и бандой Титанов. Я не встречалась с бандой Адских псов с тех пор, как я попала в Стерлинг Фолс, но теперь это кардинально изменилось. Почему?

Я закрываю глаза, пока медсестра вынимает катетер, и притворяюсь, что ничего не чувствую, потому что признавать правду слишком неловко. Я сжимаю руки в кулаки и медленно выдыхаю, а она снова накрывает мои ноги одеялом.

– Аполлон Мэддон, – говорит медсестра. – Вам знакомо это имя?

Съежившись, я снова тянусь к ней.

Она его знает? Он здесь? Живой?

Должно быть, выражение моего лица выдает меня с головой, и ее губы изгибаются в небольшой улыбке.

– Удачи тебе, Кора, – медленно кивает она сама себе и уходит.

Я не знаю, что означают ее слова, но неизвестность убивает меня больше, чем что-либо другое.

Джейс умер, Аполлон был ранен, и я не знаю, что случилось с Вульфом.

Когда слеза скатывается по моей щеке, ширма вновь отодвигается и к моей кровати подходит отец Вульфа, за которым следует та же медсестра. Он снова кажется мне самодовольным, но возможно, это постоянное выражение его лица. Некоторые из нас часто напускают на себя стервозность, а у него самодовольное лицо, и я знаю, какое выражение предпочла бы я.

– Тебя выписывают, – сообщает Цербер.

– Быстро, – отвечаю я, сглатывая.

Я понимаю, что голос звучит ужасно, будто мои голосовые связки сбил автобус и протащил несколько миль по асфальту, ведь я заговорила впервые после пожара. Сейчас я бы убила за глоток воды, но, с другой стороны, скорее умру, чем попрошу его о чем-то. Все предупреждения Вульфа о его вероломном отце с ревом возвращаются в мое сознание. Я вспоминаю, как мне рассказывали о том, как он воспитывал их троих и как они освободились от его гнета. Благодаря этому человеку у Аполлона, Джейса и Вульфа не было детства.

Цербер приподнимает бровь.

– Быстро? Ты была в отключке целую неделю.

– Что? – переспрашиваю я, чувствуя нехватку воздуха в моих легких.

– Медикаментозная кома, – бормоча, подтверждает медсестра.

Я пристально смотрю на них, чувствуя свою беспомощность.

Неделя? Ему стоило щелкнуть пальцами, и они усыпили меня на неделю?

Зачем?

Этот вопрос продолжает крутиться у меня в голове, когда Цербер бросает в изножье кровати пакет.

– Одевайся.

Он выходит из палаты, и медсестра, не колеблясь, растягивает сковывающие мои руки манжеты. Пользуясь моментом, я тру каждое из своих запястий, делая медленные и контролируемые глубокие вдохи. Я считаю до пяти при каждом вдохе и выдохе. Клеймо на моем запястье злобно смотрит на меня, блестя серебром на фоне моей бледной кожи. Кажется, что кожа вокруг немного сморщилась, и пусть это выглядит некрасиво, но для меня это своеобразный знак мужества. Напоминание о том, через что я прошла, ведь даже сейчас я не могу поверить в то, что мне вообще удалось через это пройти.

В коричневом бумажном пакете, который Цербер оставил возле кровати, я нахожу футболку, кожаную куртку, джинсы и носки. К моему большому ужасу, под верхней одеждой лежит нижнее белье.

– Он не покупал эту одежду, – говорит медсестра, помогающая развязать мне завязки больничной сорочки, заметив мой ступор. – Ее привезла какая-то женщина.

Она замолкает, наблюдая за моим лицом, а затем я вижу на ее лице сочувствие.

– Твое горло… мне жаль, что так произошло, – говорит она и внезапно уходит.

Я остаюсь сидеть на кровати с обнаженной спиной, удерживая рукой больничную сорочку, прикрывающую грудь. Спустя несколько секунд я тянусь за футболкой, но медсестра возвращается прежде, чем я успеваю ее надеть. В руке у женщины стаканчик с крышкой и трубочкой, который она протягивает мне. Прохладная вода наполняет мой рот, и я делаю глоток. Мои глаза закрываются сами по себе, будто вода – это бальзам, в котором так нуждается мое горло. Я не успеваю сделать еще пары глотков, как женщина забирает стакан.

– Не стоит пить слишком много, иначе тебя быстро стошнит, – предупреждает она. – Давай оденем тебя, и потом сможешь попить еще.

Мой мозг не может решить, на чем, черт возьми, ему стоит сосредоточиться. На боли? На возникшей ситуации? На одежде? Или на том факте, что я была в отключке целую неделю? Значит, все это время я не ела и не пила?

Медсестра помогает мне одеться, и когда дело доходит до куртки, это становится последней каплей. Вернее, последней каплей становится то, что я вижу на задней стороне куртки логотип Адских гончих с трехглавой собакой. Белые нити на черной коже.

Медсестра в ожидании смотрит на меня, но я не могу это надеть. Даже если на улице всего пять градусов, я не выйду в этой куртке на улицу.

Женщина вздыхает и выкатывает из-за ширмы инвалидное кресло. Она помогает мне пересесть на него, и я быстро складываю куртку так, чтобы не видеть логотип. Я не знаю, что будет дальше, и страх перед неизвестностью нарастает в моей груди, угрожая вырваться на свободу, превратившись в истерику. Раньше я никогда не испытывала такие эмоции и не думала, что страх может быть настолько сильным.

Медсестра выталкивает коляску в коридор, и я поднимаю руку, чтобы заслонить глаза от слепящего света. По мере того как мы приближаемся к посту медсестер, суеты вокруг нас становится все больше. Я этого не осознавала, но тишина, в которой я пребывала, была из-за расположения моей палаты, находившейся в конце коридора. Внезапно я замечаю стоящего у поста медсестер высокого мужчину в такой же куртке Адских гончих. Он внимательно следит за каждым, кто есть в коридоре, а его поза говорит о том, что с ним не стоит связываться.

Сторожевая собака.

Он следует за нами по коридору, а у лифта ожидает еще один член банды Адских гончих. Эти мужчины могли бы быть братьями, ведь у обоих темно-каштановые волосы и квадратные челюсти. На вид им около тридцати пяти, только у мужчины, который ждал нас у лифта, есть усы. Пока он нажимает на кнопку, я понимаю, что, похоже, ни один из них не хочет смотреть на меня. Я оглядываюсь на медсестру, и она натянуто улыбается мне. Закатывая коляску в лифт, женщина поворачивает меня так, чтобы я не смотрела в стену, и я вижу, как два охранника из Адских гончих входят в лифт вместе с нами. Сейчас я бы отпустила какую-нибудь колкость, как обычно это бывает, но слова застревают у меня в горле болезненным комком. Меня отправляют из одной тюрьмы в другую.

Мне не следовало подписывать этот контракт с Кроносом, ведь он был рассчитан на то, что я потерплю неудачу, но думать об этом слишком поздно.

Мы выходим на втором этаже, и охранники ведут нас по нескольким петляющим коридорам. Проходим мимо палат с пациентами, и мое дыхание учащается, а сердце болезненно колотится за грудной клеткой под внезапным приливом надежды. Чем ближе мы подходим к двери, тем большее беспокойство поселяется в моей груди.

– Стоять!

Я хватаюсь за колеса, и мы резко останавливаемся, потому что я узнаю этот голос. Я думаю, медсестра тоже понимает, что происходит, потому что она не пытается заставить меня ехать дальше. Вместо этого она поворачивает меня так, чтобы я могла увидеть его.

Аполлона.

Его взгляд прикован ко мне, и пока он идет по коридору в нашем направлении, я могу рассмотреть, что под больничным халатом он одет в серые спортивные штаны, а за собой тащит стойку с подвешенной на ней капельницей.

– Остановите его, – говорит появившийся словно из ниоткуда Цербер, и его лакеи начинают действовать.

Они блокирует Аполлона прежде, чем у него появляется хоть какой-то шанс добраться до меня.

– Уберите от меня свои гребаные руки! – Он отталкивает их, но его внимание сосредоточено только на мне, даже когда они хватают его, скручивая свободную руку. – Кора, ты в порядке?

– Физически? – Мой голос звучит грубо даже в моих собственных ушах, и неудивительно, что он морщится.

Один из парней снова блокирует его, пытаясь оттеснить назад.

– Мы придем за тобой, я клянусь! – говорит Аполлон.

– И ты знаешь, что тебя ждет, если ты это сделаешь, – хихикает Цербер.

Рукой со скрюченными пальцами, напоминающими когти, он касается моей шеи сзади, впиваясь ногтями в кожу.

– Все, что происходит, совершенно законно, Аполлон! Пришло время, чтобы ты наконец начал уважать порядок вещей.

– Отвали, старик! – усмехается Аполлон. – Мы ушли, чтобы этот порядок вещей наконец изменился.