Kitabı oku: «Желтая жена», sayfa 4

Глава 6
Возвращение

Я так долго жила обещанием мастера Джейкоба дать мне свободу, что отказаться от этой веры было непросто. Мама так часто говорила о том дне, когда я стану свободной, – так же часто, как о рецептах своих бальзамов и мазей, – что само это повествование вплелось в ткань моей жизни. Что касается разговоров Эссекса о совместном побеге, они внушали страх. Прежде следовало поговорить с мамой: я нуждалась в ее мудрости. Она поможет во всем разобраться и понять, что делать дальше.

Неделя бежала за неделей, и наконец пришло письмо от мастера Джейкоба. Миссис Дельфина оставила его в библиотеке на письменном столе. Дождавшись, пока она уйдет на прогулку, я прочитала послание. Хозяин писал, что вернется домой к шестому июля, и велел передать тетушке Хоуп, чтобы зарезали свинью и приготовили праздничный обед – отметить удачную поездку и возвращение домой. Подготовка к приезду хозяина началась в тот же день. Мы получили приказ вымыть и вычистить дом от погреба до самой крыши, включая окна во всех комнатах, а также убрать двор, подстричь кусты и газоны. Миссис Дельфина заставляла нас работать от рассвета до заката, суматоха продолжалась целую неделю. Мы вздохнули с облегчением, когда в субботу хозяйка позволила домашней прислуге отдохнуть до полудня – редкая милость с ее стороны.

Тетушка Хоуп послала меня в коптильню за салом. Я поморщилась от досады: теперь волосы пропахнут дымом, а ведь я недавно приняла ванну и постирала одежду. Спустившись в коптильню, я только-только успела сунуть в рот кусочек мяса, когда ударили в колокол: один удар, затем второй.

Прихватив сало, я подобрала юбки и поспешила обратно на кухню. Дорожка от коптильни вилась через сад и заканчивалась позади большого дома. Обогнув его, я вышла во двор и увидела Лавви. Похоже, это именно она звонила в колокол. Экономка поманила меня к себе и шепнула:

– Фиби, бегом к миссус, поможешь ей переодеться. Карету мастера Джейкоба видели на дороге. Скоро они будут здесь. – Лавви сияла.

Я оставила сало на полке в судомойне, прикрыв его чистой салфеткой, и взлетела по узкой черной лестнице на второй этаж. Постояв несколько секунд в холле, чтобы перевести дух и унять сердцебиение, я открыла дверь и вошла в спальню хозяйки. В тот же миг миссис Дельфина запустила в меня вилкой. Бросок оказался точным: зубцы больно оцарапали мне руку. Я прикусила губу, чтобы не вскрикнуть.

– Где тебя вечно носит?! Никогда не дозовешься! Подай зеленое шелковое платье, да пошевеливайся!

– Боюсь, оно не налезет, – возразила я, указывая на ее выпирающий живот. По расчетам Лавви, ребенок должен был родиться месяца через полтора. Это означало, что у Эссекса оставалось совсем немного времени.

– Твоего дурацкого мнения никто не спрашивал! – взвизгнула миссис Дельфина и попыталась залепить мне пощечину. Но я успела отступить в сторону и быстро нагнулась, сделав вид, будто ищу под кроватью ее туфли. От постоянных щипков и ударов руки у меня были сплошь покрыты синяками. Я вдруг подумала: а не столкнуть ли ее с лестницы, избавив таким образом саму миссис Дельфину от ребенка, а Эссекса – от проблем, которыми грозит появление на свет этого младенца.

Дверь приоткрылась, и в спальню заглянула Лавви.

– Миссус… – начала она.

– Помоги мне одеться, – перебила ее хозяйка. – От этой девчонки никакого проку, тупая как пробка. – Она презрительно поджала губы.

– Миссус, я хотела сказать… – Экономка запнулась.

– Что там еще?

– Карета… произошла авария. Парротту пришлось оставить мастера Джейкоба в доме доктора неподалеку от фермы ваших родителей.

Хозяйка вскочила со стула и в панике заметалась по комнате, ломая руки, как человек, который не знает, куда бежать и что делать. Лавви твердо взяла ее под локоть, усадила обратно и принялась обмахивать веером. Я налила стакан воды из стоявшего на комоде кувшина и подала его хозяйке, но миссис Дельфина отрицательно замотала головой.

«Мастер Джейкоб пострадал, – думала я. – А что с моей мамой? Лавви ничего не сказала о ней».

– Пойди попроси тетушку Хоуп приготовить для миссус чашку крепкого чая, – оборачиваясь ко мне, сказала Лавви. Она сделала страшные глаза и произнесла одними губами: «Рут».

Промчавшись по коридору на цыпочках – я выучила этот бесшумный способ передвижения, помогавший избежать лишних воплей хозяйки, которая утверждала, будто мой топот сводит ее с ума, – я слетела вниз по главной лестнице, выскочила на крыльцо через парадный вход и бросилась к стоявшей посреди двора карете. Еще издали я видела, как Парротт вынимает из нее маму, берет на руки и несет по лужайке в швейную мастерскую.

– Она ранена, – бросил кучер через плечо, когда я нагнала их. Он поднял маму на второй этаж и бережно положил на кровать.

– Что случилось? – спросила я.

Вид у Парротта был усталый. Казалось, за время поездки он постарел на несколько лет: в бороде появились седые нити, глаза погасли. Кучер тяжело опустился в мамино кресло.

– Мы ехали через Джеймстаун, – начал он, – вдруг на дороге откуда ни возьмись появились дикие мустанги. Наши лошади испугались и понесли. Мы вылетели в кювет. Заднее колесо оторвалось, мастера Джейкоба и Рут выбросило наружу. Все произошло так быстро. Мне чудом удалось удержаться на козлах.

Я склонилась над мамой, ее лицо было искажено от боли.

– Скажи, что нужно делать?

– Коричневый пузырек, – прошептала она.

В коричневом пузырьке хранилось самое сильное мамино снадобье. Я засомневалась, стоит ли давать ей это питье, но тут в нос мне ударил резкий запах гниющей плоти. Приподняв мамину юбку, я увидела на правой ноге мамы зияющую рану, которая тянулась от бедра до колена. Я зажала рот ладонью, борясь с приступом тошноты.

– Давно она в таком состоянии?

– Два дня, – сказал Парротт. – Я гнал изо всех сил, как только удалось починить колесо.

– Похоже на гангрену, – выдохнула мама. – Достань камфару с верхней полки.

Я бросилась выполнять указание.

– Полей хорошенько, – велела она.

Когда рана была очищена, в памяти само собой всплыло название лечебной травы, которая способна предотвратить распространение инфекции.

– Сейчас вернусь! – крикнула я и опрометью бросилась вниз по лестнице.

В саду у миссис Дельфины, возле каменного забора, рос тысячелистник. Мама не раз говорила, что это растение творит чудеса в борьбе с заражением. Я нарвала столько, сколько сумела унести; часть рассовала по карманам, остальное прижала к груди. Но едва я выбралась из сада, как раздался голос Лавви – экономка выкрикивала мое имя, высунувшись из окна на втором этаже. Я подняла глаза.

– Фиби! Сюда, скорее!

Бросив на землю охапку тысячелистника, которую держала в руках, я помчалась в большой дом. Миссис Дельфина лежала в кровати, корчась от боли. Лавви стояла над хозяйкой, прижимая к ее лбу влажное полотенце.

– Ребенок идет раньше срока, – сказала экономка. – Ей понадобится твоя помощь.

– Как насчет доктора? – спросила я.

– Миссус сказала, что не хочет звать доктора. Роды должна принимать ты. – Лавви смерила меня многозначительным взглядом и слегка шевельнула бровями, давая понять, что в курсе хозяйских проблем.

Я присутствовала вместе с мамой на многих родах, но ни разу не выступала в роли повитухи. Сделав несколько глубоких вдохов, я попыталась унять растущую в душе панику. Если я останусь с хозяйкой, кто позаботится о маме? Она лежит там без присмотра с открытой раной. В этот момент миссис Дельфина издала протяжный стон, и мне не оставалось ничего другого, кроме как хорошенько вымыть руки и провести осмотр. Я велела хозяйке раздвинуть ноги и засунула пальцы внутрь, но не смогла нащупать головку ребенка.

– Вытащи его! – снова застонала миссис Дельфина.

– Постараюсь, – заверила я.

Лавви вытерла влажным полотенцем вспотевший лоб роженицы и заставила ее сделать несколько глотков вина, чтобы облегчить боль. Никогда прежде я не видела хозяйку такой беспомощной. В иной ситуации я искренне пожалела бы эту страдающую женщину, но теперь все мои мысли были заняты мамой: сейчас она находится в не менее отчаянном положении и тоже страдает от боли. В дверях появилась тетушка Хоуп с дымящейся миской.

– Вот, принесла немного супа.

Хозяйке удалось проглотить всего пару ложек, прежде чем ее вывернуло наизнанку.

– Вы должны непременно поесть, для поддержания сил, – настаивала кухарка и сделала еще одну попытку накормить миссис Дельфину. – Почему бы вам не выписать пропуск для Эссекса: он съездит к врачу, у которого остался мастер Джейкоб, и разузнает, как там дела.

Миссис Дельфина стиснула зубы, чувствуя приближение очередной схватки.

– Подай перо и бумагу. Там, на столе, – выдавила она.

Крупные капли пота выступили у нее на лбу, но хозяйка собралась с силами, нацарапала записку и протянула тетушке Хоуп.

– Фиби, идем. Принесешь горячую воду и чистые полотенца. – Кухарка жестом приказала следовать за ней.

Мы спустились в нижний холл.

– Ты заходила к маме? Как она? – спросила я тетушку Хоуп.

– Уснула.

Я достала из кармана собранный в саду тысячелистник.

– Приложи к ране, это должно помочь. И пригляди за ней, ладно?

– Сделаю все, что в моих силах, – кивнула тетушка Хоуп. Она смотрела на меня грустным взглядом, в ее глазах можно было прочесть все то, что пожилая женщина не решалась произнести вслух. Шагая следом за тетушкой Хоуп на кухню, я судорожно соображала, какие еще травы можно собрать, какие настойки использовать, чтобы помочь маме. Голова кружилась от напряжения. Но все мои мысли мгновенно улетучились, когда, переступив порог кухни, я увидела поджидавшего нас Эссекса. На плече у него висел дорожный мешок. Он подошел и заглянул мне в глаза. Хотя мы не раз обсуждали совместный побег, происходящее сейчас казалось сном. Я открыла было рот, но не смогла произнести ни слова.

Тетушка Хоуп плотно затворила дверь.

– Сейчас самое время, – понизив голос, сказала она. – Посреди суматохи вы сумеете улизнуть.

– Давай, красавица, – шепнул Эссекс, – нам пора.

Сердце замерло.

– Я не могу, Эссекс… не могу уйти сейчас. Маме очень плохо. А миссис Дельфина хочет, чтобы я приняла у нее роды.

Тетушка Хоуп налила в таз горячей воды.

– Такого удачного момента больше не будет, – проворчала она. – Им нужно воспользоваться, пока само Провидение на вашей стороне.

– Пожалуйста, Фиби. – Глаза Эссекса потемнели.

Нет, так нельзя! Почему я оказалась перед таким выбором? Почему приходится выбирать между Эссексом и мамой?!

Губы у меня дрожали, слезная пелена застилала глаза. Я притянула Эссекса к себе и крепко обняла, стараясь передать ему всю любовь, которой было полно мое сердце. Я старалась запомнить его: мускулистые плечи, изгиб спины, твердость мышц, мозолистые руки, щетину на подбородке, которая царапала мне щеки.

– Мы встретимся в Массачусетсе. Я обязательно найду тебя.

Он покачал головой.

– Ты должен идти, Эссекс. Тебе грозит опасность. – Я погладила его по руке.

– Нужно поторапливаться, – подала голос тетушка Хоуп, – пока Снитч не пронюхал о родах. – Она протянула Эссексу записку, полученную от миссис Дельфины, и приказала мне: – Отдай ему вещи, которые собрала в дорогу.

Под одним из печных кирпичей я спрятала небольшой сверток. Поверх свертка лежала бумага, которую я написала, пока миссис Дельфина гуляла по плантации.

– Это отпускная в Балтимор. Тут сказано, что тебя отправляют работать к дяде миссис Дельфины.

– О, Фиби, ты разрываешь мне сердце.

– Поверь, для меня наша разлука гораздо тяжелее, чем тебе может казаться. – Изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, я продолжила рассказывать Эссексу о содержимом пакета: – Красный лук. Каждые пару часов натирай им подошвы башмаков и копыта лошади. И всякий раз, когда заметишь ель или сосну, натирай хвоей руки, лицо и одежду. Это поможет сбить собак со следа.

В уголке глаза Эссекса показалась слеза. Я осушила ее поцелуем.

– В начале следующего года я буду в Массачусетсе, в школе для девочек. Найди меня там. – Я коснулась губами подвески на ожерелье, которое сделал для меня Эссекс, – половинки деревянного сердечка, нашего талисмана, – и улыбнулась, вложив в улыбку все тепло моей души. – А теперь иди. Обещаю, скоро мы будем вместе.

– Мое сердце отдано тебе. Навсегда. – Эссекс тоже поцеловал талисман, висевший у него на шее.

– А мое – тебе.

В последний раз Эссекс поцеловал меня и вышел. Я осталась на кухне, не желая смотреть, как он садится верхом и выезжает на дорогу, и вместо этого принялась собирать чистые полотенца, затем долила в таз горячей воды – все что угодно, лишь бы не думать о разбитом вдребезги сердце.

– Сожги его вещи, как можно скорее, – шепнула тетушка Хоуп.

Я зажала рот ладонью, чтобы сдержать подступившие к горлу рыдания.

Кухарка похлопала меня по спине.

– Ну-ну, иди к миссус и постарайся быть сильной ради любимого. Помни: ты отвлекаешь внимание хозяйки от Эссекса.

Я вскинула подбородок, расправила плечи и твердо решила, что обязательно справлюсь. Затем, прихватив таз и полотенца, двинулась к большому дому. Дойдя до середины двора, я остановилась и прислушалась, надеясь уловить стук лошадиных копыт. Но Эссекс был уже слишком далеко.

Лавви снова высунулась из окна хозяйской спальни.

– Эй, детка, поторопись! – крикнула экономка.

Я взобралась по лестнице, держа перед собой таз с горячей водой. Подходя к комнате, я постаралась придать лицу невозмутимое выражение и скрыть бушующие внутри чувства.

– Почему так долго? – сердито проворчала хозяйка. – Куда ты постоянно убегаешь?

– Полотенца, мэм. – Я поставила таз на пол и показала ворох чистых полотенец.

– И для этого понадобилось столько времени?

Я медлила с ответом.

– Моя мама тоже пострадала. У нее на ноге огромная рана. Думаю, ей нужен доктор.

Миссис Дельфина стиснула зубы.

– Лавви, скажи Хоуп, чтобы принесла Рут тарелку супа и дала пару лишних одеял.

– Мэм, рана нагноилась. Мама в очень плохом состоянии. Пожалуйста, ей нужен доктор! – Голос у меня сорвался.

– Твоя мама отлично разбирается в лечебных травах и сумеет позаботиться о себе не хуже любого доктора.

– Я никогда не видела такого обширного заражения. Боюсь, травами не обойтись. Это совсем другое… Рана глубокая. И ужасно пахнет. Похоже на гангрену.

– Всё, довольно! – Хозяйка хлопнула в ладоши, заставляя меня замолчать. – Ты не выйдешь за порог этого дома, пока я не позволю. У меня нет ни малейшего желания умереть тут в одиночестве. – Она застонала и вцепилась в простыню, чувствуя приближение очередной схватки. – Сперва вытащи из меня этого ребенка, а там посмотрим, как помочь Рут.

Я опустилась на колени возле раздвинутых ног хозяйки, надеясь, что мама сумеет продержаться еще какое-то время.

Глава 7
Роды

Прошло двое суток, прежде чем показалась головка ребенка, и мне потребовался еще целый час, чтобы извлечь новорожденного. Миссис Дельфина родила смуглого мальчика. Судя по пигментации в районе ушных раковин, со временем кожа ребенка обещала стать еще темнее. Я перерезала пуповину и передала младенца Лавви, чтобы она вымыла и перепеленала его. Хозяйка лежала в полузабытьи от напряжения и усталости и протяжно стонала. Мальчик начал тихонько плакать, а Лавви укачивала его, пока я помогала роженице избавиться от последа.

– Прикажете позвать кормилицу с плантации? – спросила Лавви, поднося ребенка к постели миссис Дельфины.

– Нет, никого, кроме вас двоих, тут быть не должно, – пробормотала хозяйка. Вопли младенца становились все громче. Увидев цвет кожи новорожденного, миссис Дельфина отвернулась. Она лежала на боку, уставившись в пространство, и как будто не слышала требовательного крика младенца. Мальчик все плакал и плакал, пока я перестилала кровать и приводила спальню в порядок. Но в конце концов миссис Дельфина все же перевернулась на спину, приняла ребенка и дала ему грудь.

Я положила хозяйке между ног тампон из свернутых жгутом полотенец, чтобы остановить кровотечение. Когда младенец насытился, мать передала его мне, – казалось, прикосновение к ребенку причиняет ей боль. Я смотрела на мальчика: у него были большие миндалевидные глаза – точь-в-точь как у его отца, – пухлые щеки и пушистая прядь волос на затылке. От одного взгляда на малыша меня охватило невероятное чувство нежности. Я знала, что сделаю все возможное, чтобы позаботиться о сыне Эссекса. Завернув мальчика в одеяльце, я напевала над ним колыбельную, пока Лавви кормила роженицу, ложку за ложкой вливая ей в рот теплый суп. Поев, миссис Дельфина устало откинулась на подушку и мгновенно уснула. Лавви вывела меня из спальни. Когда мы оказались в коридоре, экономка шепнула:

– Иди посмотри, как там Рут.

Она забрала у меня ребенка и унесла в спальню мастера Джейкоба, плотно прикрыв за собой дверь. Я вышла из дома. Воздух снаружи был недвижим. За прошедшие двое суток я спала не больше часа. Эссекс также отсутствовал два дня, но его пока не хватились. Однако на душе у меня было тревожно. Я отправилась в швейную и, поднимаясь по лестнице, услышала голос тетушки Хоуп. Кухарка тихонько пела:

 
В Галааде есть бальзам,
чтобы рана затянулась,
В Галааде есть бальзам,
чтобы исцелить грехи
и спасти больную душу⁷.
 

Запах гниющей плоти ударил в нос, едва я вошла в комнату. Тетушка Хоуп сидела возле маминой кровати, на полу стоял таз с холодной водой, кухарка смачивала в нем полотенце и вытирала пот со лба больной.

– Как она? – спросила я, хотя ввалившиеся мамины щеки, потускневшая кожа и распухшая нога говорили сами за себя.

– Не очень хорошо. Помилуй нас, Господи, – вздохнула тетушка Хопу и взяла меня за руку.

Некоторое время мы обе в молчании смотрели на маму. Затем кухарка спросила, как дела у миссус.

– Родила мальчика.

– И?

Я кивнула, подтверждая наши худшие опасения.

Тетушка Хоуп вытерла руки о край фартука.

– Что же, похоже, главные проблемы у нас впереди. Схожу-ка я, пожалуй, в большой дом.

– Да, сходи. Может, тебе удастся уговорить миссис Дельфину послать за врачом. Скажи, как сильно страдает мама.

Тетушка кивнула и начала спускаться по лестнице. Я осталась сидеть возле постели.

Время от времени я незаметно соскальзывала в дрему, затем снова приходила в себя. Мама лежала в забытьи, иногда из груди у нее вырывался слабый стон. Казалось, во сне по телу больной пробегали короткие судороги. Солнце скрылось за крышей швейной, когда мама открыла помутневшие глаза.

– Мама!

Склонившись над ней, я гладила осунувшееся лицо. Наши глаза встретились, и пристальный взгляд мамы застал меня врасплох. Всем своим существом я чувствовала силу изливающейся на меня любви, хотя мы обе не произнесли ни слова. На мгновение мир исчез, осталась только мама. Она шевельнула согнутым пальцем, указывая на коричневый пузырек. Я поднесла его к маминым губам, она сделала небольшой глоток. Затем чуть повернула голову и выдохнула мне в ухо:

– Помни, кто ты, Фиби… Долорес Браун.

– Мама, пожалуйста, береги силы…

– Ты не являешься ничьей собственнос… – Мама поперхнулась, из уголка рта побежала струйка слюны, затем лицо ее обмякло и застыло.

– Мама! – закричала я.

Но ее больше не было.

В первую секунду пришел шок. Затем глубоко внутри начало собираться горе, оно поднималось и росло, словно черная туча, ворочалось и рокотало, как отдаленные раскаты грома, и ползло все выше и выше, к самому горлу. А еще через мгновение выплеснулось изо рта душераздирающим воплем, похожим на крик свиньи под ножом мясника. Чувствовала я себя так же: меня резали по живому. Упав на мягкую мамину грудь, я порывисто всхлипывала, не в силах дышать. Как мне жить теперь без нее? Я медленно сползла на пол, обхватила голову руками и зарыдала.

Я знала, что пора возвращаться в большой дом, но не могла заставить себя сдвинуться с места. Не помню, сколько прошло времени. Очнулась я лишь после того, как надо мной склонилась тетушка Хоуп. Она обхватила меня своими большими теплыми руками, крепко прижала к себе и стала укачивать, как ребенка.

– Мне так жаль, очень-очень жаль. – Кухарка похлопывала меня по спине. – Рут не заслужила такого конца.

В комнате слышалось ровное гудение мух, которые уже начали кружиться над телом. Тетушка Хоуп подошла к кровати и накрыла его белой простыней.

– Понимаю, это тяжело, – сказала она, – но нужно двигаться дальше. Тебе еще повезло, что мама была рядом так долго. А я свою мать вовсе не знала.

Однако в тот момент я не чувствовала себя человеком, которому повезло.

Тетушка Хоуп вытерла ладонью мое залитое слезами лицо.

– Сейчас нам следует хорошенько подумать, как быть со Снитчем. Надсмотрщик что-то унюхал, рыщет по двору, утром явился ко мне на кухню, задавал вопросы насчет Эссекса. Боюсь, скоро он захочет войти в большой дом и поговорить с миссус.

Несколько мгновений я рассеянно смотрела на кухарку, не сразу сообразив, о чем она толкует.

– Потребуется вся твоя смекалка, девочка, чтобы сбить надсмотрщика со следа, – добавила тетушка Хоуп.

Я поднялась с пола, совершенно разбитая, поцеловала холодный мамин лоб и похлопала себя по щекам, чтобы окончательно вернуться к реальности.

За окном висели сумерки. На улице заметно похолодало, по небу плыли низкие облака, луны не было видно. Снитч стоял возле заднего крыльца, кнут висел у него на шее, словно змея, ждущая, кого бы ужалить. Правая щека надсмотрщика была раздута от лежавшего за ней табака. Когда мы с тетушкой Хоуп подошли ближе, я почувствовала густой запах виски.

– Где конюх? – спросил Снитч.

– Миссис послала его узнать о мастере Джейкобе, – ответила я.

– А где сама миссис? Она не была на утренней прогулке.

– Непогода, сэр.

– Я должен убедиться. Пустите меня в дом.

Мы с тетушкой Хоуп преградили ему дорогу.

– У миссис Дельфины мигрень, она слишком слаба и не может спуститься в гостиную, – сказала я. – А заходить к ней в спальню мужчине, да еще в такой поздний час, негоже.

Пристальный взгляд темных глаз Снитча приводил в трепет любого раба на плантации. Я не была исключением. Когда надсмотрщик уставился на меня, пришлось собрать все мужество, чтобы сохранить безмятежное выражение лица и не выдать нашу ложь.

– Вернусь утром. Скажи хозяйке, что мне надо поговорить с ней. – Надсмотрщик сплюнул комок табака нам под ноги, забрался в седло и поскакал прочь. Когда он исчез за поворотом тропинки, я смогла наконец выдохнуть.

– Что будем делать? – обернулась я к тетушке Хоуп.

– Рано или поздно они все равно узнают о побеге. Ты избавилась от вещей Эссекса?

– Нет, не успела. Я была с мамой.

Слово «мама», сорвавшееся с губ, отозвалось болью, голова закружилась, колени ослабели.

Тетушка Хоуп подхватила меня своими сильными руками. Я несколько раз глубоко вдохнула холодный ночной воздух, чтобы прийти в себя. Кухарка извлекла из кармана фартука большой носовой платок и вытерла выступившую у меня на глазах влагу.

– Ее вещи тоже сожги, чтобы инфекция не распространялась.

Я кивнула и осталась стоять на крыльце, глядя вслед удаляющейся тетушке Хоуп, которая отправилась к себе в кухонную пристройку. Снитч явится завтра чуть свет, поэтому сейчас самое время под покровом ночи сжечь одежду Эссекса. Бросить в огонь мамины вещи было выше моих сил – это пока подождет. Я зашагала к конюшне. Парротт чистил лошадь, стоя на низенькой табуретке. В углу рта у него торчала короткая кукурузная трубка.

– Снитч разыскивал Эссекса. Будь осторожна, – предупредил старый слуга.

Я забралась в убежище Эссекса над сеновалом и собрала лежавшие в углу пожитки: ветхую рабочую рубаху, поношенную соломенную шляпу и потертое одеяло, также прихватила соломенный тюфяк, на котором спал Эссекс, и поволокла по тропинке, ведущей в глубь леса. Но лишь миновав кладбище, поняла, что иду той же дорогой, которую однажды показала мне мама, – к черному ореху. Словно какой-то внутренний голос подсказывал: чтобы защитить Эссекса, я должна сжечь его вещи на поляне, где растет мамино дерево.

Красная ленточка, которую я привязала к ветке, трепетала на ветру, словно приветствуя меня. Я чувствовала присутствие мамы, когда, опустившись на колени, принялась молиться о безопасности Эссекса на пути к свободе. Закончив молитву, я поднялась и разожгла огонь с помощью кремниевого огнива. Как только трут занялся, я бросила в разгорающийся костер скрученные узлом вещи. Наблюдая за тем, как языки пламени лижут одежду Эссекса, я снова и снова задавала себе вопрос: не лучше ли было и мне бежать вместе с ним? А теперь, когда и мама, и Эссекс покинули меня, остался единственный человек, которому небезразлична моя судьба, – мастер Джейкоб. Мысль о том, что отныне я совершенно одна, тяжким грузом лежала на сердце.

Костер почти догорел. Я уже собиралась уходить, когда заметила впереди, там, где между стволами деревьев поблескивала река, какое-то быстрое движение. Я решила, что это белохвостый олень. Мама рассказывала, что олени предпочитают спускаться к водопою после наступления сумерек. Но еще через пару минут до меня донесся сдавленный крик. Движимая любопытством, я решила посмотреть, в чем дело. Приблизившись к откосу, я увидела миссис Дельфину. Хозяйка стояла по колено в воде. Внезапно она издала пронзительный вопль и оказалась в реке уже по грудь. Я сорвалась с места и бросилась вниз по холму.

– Миссис, миссис! – позвала я, добежав до кромки воды.

Она не отвечала. Затем развернулась и двинулась обратно к берегу. Только теперь я увидела младенца: обнаженное тело мальчика висело у нее на локте, обмякшее и безжизненное. Миссис Дельфина вышла из воды и швырнула труп мне, приказав:

– Закопай это.

Она побрела назад к большому дому, а я осталась стоять на песке. Слезы бежали и бежали по щекам, их невозможно было остановить. Как она могла поступить так жестоко – убить своего ребенка, собственную плоть и кровь? Можно было бы просто отдать его женщине на плантацию. Никто не стал бы задавать лишних вопросов, мальчика приняли бы как своего. Лежащее у меня на руках мертвое тельце было холодным как лед. Я сняла шаль и завернула в нее младенца. Две прекрасные души погибли в один день. Дойдя до сарая на краю сада, я взяла лопату и, вернувшись к тому месту, где сожгла одежду Эссекса, принялась рыть могилу для его сына.