Kitabı oku: «Цена прошлого», sayfa 3
– Он что, сынок какой–то шишки? Почему тебе не поверили? – я не мог смириться с услышанным.
– Нет… из обычной семьи, родители на заводе работают. Они приезжали к моей жене… извинялись за сына, – он говорил отрывисто и безучастно, – суд решил, что драка завязалась и по моей вине тоже… что я их спровоцировал…
– Ты шел с женой и маленьким ребенком и спровоцировал троих пьяных? … Бред.
– Получается так. Конечно, бред. Да и судья не дура… все понимала.
– Но тогда почему?
– Не знаю… Может, по статистике ей в годовом отсчете тяжкого преступления не доставало, дыры в работе латала. Может, следователя прикрывала, который все это насочинял, у них же там круговая порука…
– Ну, как так–то… – не соглашался я.
Не мог я принять это. Внутри бушевала злость вперемежку с жалостью. Злость на судью, прокурора, следователя, на всю эту систему, которая заживо проглотила человека и даже не поперхнулась. И жалость. Мне было искренне жаль этого мужика, который не испугался и поступил так, как должен был поступить каждый. А теперь его ждет семь лет лагерей. Целых семь лет!
– Что тебе надо? Вещи теплые есть? Сменка? На лагерь же скоро. Шампунь хороший есть, хочешь подгоню?
– Не надо… У меня все есть. Жена не забывает, каждую неделю приезжает. В лагере сейчас должны личное свидание предоставить… Хоть сына увижу… Он у меня в следующем году в школу пойдет… а я тут…
Повисла неприятная пауза.
– Чай, сигареты собрал?
– Сигареты есть, хватает…
– А чай?
– …
– Мужики, давайте чай насыплем человеку, он в лагерь едет.
Собрали почти полный целлофановый пакет чая и, перевязав его узлом, положили на стол.
– Спасибо, Игнат.
На следующий день он уехал. Уехал и увез с собой еще одну частичку надежды. Я понимал, что все самое неприятное у меня впереди. А пока я встречал и провожал старых и новых арестантов. Этих потерянных душ. И как бы кто не скрывал это за чрезмерной веселостью, напущенной серьезностью или лихим блатным куражом, в глазах читалась обреченность.
Я научился составлять курсовки и писал их, когда требовалось. Руслан после этого еще больше расстроился и слонялся без дела в молчаливой задумчивости.
– Руся, ты че обиделся? Ой, то есть огорчился? – вовремя поправил я.
– Нет, с чего ты взял? Все путем.
– Мы с тобой день и ночь рядом находимся, с утра до вечера друг друга видим. Что думаешь, незаметно, что морду воротишь?
Руслан глубоко вдохнул и медленно выдохнул, нахмурив брови.
– Есть курить?
– Держи, – я протянул ему раскрытую пачку. – Кончились? А чего молчишь?
Мы закурили.
– Руся, а че такое «светланка»? Я слышу, все говорят, а как понять не знаю.
– Это раковина, – улыбнулся он.
– А почему светланка?
– Потому что она чистая постоянно. Белизной светится.
– А «ураган» это че?
– Стол наш, – уже во все зубы улыбался Руслан. – Ураган, потому что, когда на нем еда появляется, вся хата слетается, вокруг кружит, как будто неделю не ели. В натуре ураган!
Мы хохотали от души. Он еще долго веселил меня всякими тюремными байками, а я сидел и улыбался, довольный собой. Довольный тем, что сумел расположить к себе отвернувшегося человека.
***
И вот наступил этот день. На утренней проверке мне объявили, что я буду этапирован в изолятор временного содержания для проведения следственных мероприятий, я воспринял эту новость без особой радости.
– О, ну вот и Игнат поехал, – донеслось откуда–то из глубины камеры.
– И когда меня повезут, вечером? – спросил я, засыпая чай в литряк.
– Вечером тебя только из камеры выведут, а увезут утром. На меня вари, я тоже буду, – ответил Руслан.
– Почему вечером? И где меня до утра держать будут? – прикинув, что на двоих заварки достаточно, я перестал сыпать и посмотрел на Домика. – Дядя Вова, на тебя варить? Чифирить будешь?
Он поднял перед собой ладони и отрицательно помотал головой.
– Выведут тебя примерно в девять вечера и закроют в этапный боксик, где будут сидеть такие же этапники со всей тюрьмы. В этом боксе вас и продержат до утра, может и до обеда, а потом посадят в автозэк и увезут, – объяснял мне Руслан.
– Этапный боксик – это что?
– Та же камера, только без шконарей. Вдоль стен приварены узкие лавочки, а в углу параша.
– Почему нельзя с утра спокойно всех вывести и сразу в автозэк посадить? Смысл какой нас там держать?
Руслан, пожав плечами, открыл было рот, но его опередил Домик:
– Они говорят, что из–за нехватки персонала, загруженности и не квалифицированности сотрудников, чрезмерно большого количества заключенных, плохого состояния и малого количества автозэков… Брехня. Не в этом дело.
– А в чем тогда?
– Тюрьма, суды, следственные органы – это все одна система. Судье или следаку не нужно, чтобы ты стоял перед ним гладко выбритым, чисто одетым, сытым, полным уверенности и сил. Понимаешь? Им выгодно, чтобы ты был уставший, голодный, насквозь пропитанный потом и никотином, и думал только об одном – скорее бы все это закончилось, скорей бы назад в камеру. Так тобой проще манипулировать. Они ломают твою волю. Так им легче вытянуть из тебя нужные показания, уговорить подписать какие–то «формальные» бумажки, не дать возможности здраво, грамотно себя защищать. Им всем нужно, чтобы ты сидел.
Домик закончил говорить, и мое настроение упало окончательно.
– Че застыл–то? Давай чай пить! – вернул меня к жизни Руся.
Я с неохотой принялся келешевать чай, переливая его из кружки в кружку. Я делал это скорее на автомате, потому что чифирить мне уже не хотелось.
– Ну, меня–то еще не судить везут. Так, наверное, моменты какие–то уточнить.
– Арест продлить, допросить еще раз могут, очная ставка, если подельники есть.
– Есть. Нас двое.
– Вот с корешом и потолкуете. Съездишь – вернешься, ничего страшного. Хоть разнообразие какое–то, – Домик повернулся и открыл книжку.
Действительно, мне уже начала надоедать эта камера, эти стены. Скатаюсь, развеюсь маленько, Степу увижу – нам есть что обсудить. Да и вообще, хотелось бы просто поговорить. А то общаюсь по сути только с незнакомыми для меня людьми. Он как–никак друг все–таки.
Из камеры я вышел в хорошем расположении духа – специально поспал пару часов, чтобы выдержать ночь. Руся сварил мне крепкого чаю и перелил его в полторашку. «Херово будет – пей», – сказал он, улыбаясь гнилыми зубами. Я не заметил, как меня провели через десяток коридоров и поворотов, как дубак уже открыл передо мной ржавую железную дверь. Этапный боксик. Зайдя внутрь, я был сразу оглушен звоном доносившихся голосов и запахом дешевых сигарет. Дым стоял до потолка, и я не сразу разглядел все происходящее внутри. Боксик был размером с нашу камеру, вот только человек в нем находилось в два, а то и в три раза больше. Кому не хватало места на лавочках, сидели на брошенных на полу сумках. Разговаривали, наверное, все, не молчал никто, поэтому я не сразу услышал голос Степы.
Он сидел на сумке ближе к левому краю и звал меня, показывая на свободное место рядом с собой. Что–то было не так. Или просто мне показалось – дым столбом, что тут разглядишь. Я в радостном нетерпении протиснулся к нему и, кинув сумку, уселся сверху.
– Ты уже знаешь? – он посмотрел на меня такими глазами, что я ощутил гробовой холод.
По моему позвоночнику сверху вниз прошла какая–то неживая волна и застыла в районе пяток. И прежде чем Степа открыл рот, я уже все понял.
– Он умер.
2.
******
– Верь в себя, Сережа, у тебя все обязательно получится! Ведь если не у тебя, то тогда у кого?
Я стоял и смотрел в окно. Холодный ветер завывал, кружа снежную вьюгу, которая красиво мерцала, освещенная светом фар проезжающих автомобилей. Уже давно стемнело, хотя было еще только шесть вечера. Через считанные дни наступит самая длинная ночь в году.
– Есть сейчас будешь, тебе накладывать?
– Да, давай сейчас.
Мама поставила передо мной полную тарелку плова. Он был не слишком жирным и не слишком сухим, рисинка к рисинке, и я, бросив сверху добрую порцию майонеза, с аппетитом заработал ложкой.
– Правда, Сереж, решайся. Ты справишься, у тебя всегда все получалось.
– Ага, все – да не все.
У нас в школе существовал Клуб – некое подобие театрального юмористического кружка. Уровень был достаточно высокий, руководили им бывшие работники сферы искусств, и наша школа из года в год становилась победителем городской лиги. Команда состояла из одних парней, и их популярность и значимость в школе можно было приравнять к славе команды американского футбола в американской школе. Их знали все. Быть с ними знакомыми считалось престижным, а сохли по ним девчонки всех возрастов. Каждая мечтала замутить с любым из них.
Наш классный руководитель предложила мне пойти на кастинг в Клуб, заверив, что я именно тот, кто им нужен. А когда ей в ответ прозвучало мое «я подумаю», она озвучила свое предложение на родительском собрании.
И вот уже два дня как мама пытается вдохновить меня на этот самый кастинг. На самом деле, я для себя давно все решил. Еще как только наша классуха раскрыла рот, я уже был согласен. Да от этого не отказался бы любой здравый пацан нашей школы. Конечно, я был согласен.
Еще немного поковыряв плов, я бросил ложку, недоев, наверное, половину, встал, вытер рот рукой и пошел к себе в комнату. Сев за стол, я взял телефон и, найдя в справочнике нужный номер, сделал вызов.
– Алло.
– Здорово, Леха! Че делаешь?
– В футбол хотел пойти поиграть, там вроде уже собираются. Пошли тоже.
– Да какой футбол, ты че! Ветрище на улице знаешь какой! Холодно, темно – мячик не увидишь.
– А че делать? Делать нечего.
– Пойдем пива попьем.
– Так ветрище же…
– Да хер с ним!
На том и порешали. Взяв с собой деньги, которые остались со школьного обеда – немного, но на бутылку хватит, я надел двое штанов, свитер, теплый спортивный пуховик и уже зашнуровывал ботинки, как услышал голос мамы:
– Куда ты на ночь глядя?
– Пойду в футбик поиграю.
– Холодно, Сереж, да и темно уже.
– Там площадка освещается, возле Лехи. Ты че не помнишь?
– Варежки возьми. Жарко будет – не расстегивайся.
– Пока, мам!
– Аккуратнее.
Я выбежал из подъезда и быстро зашагал в сторону Лехиного двора. Это было нашим местом встречи, там находилось все, что нужно: футбольная площадка, много лавочек, прикрытых от солнца и снега кронами деревьев, ну и, конечно, магазин. Все на любой вкус и настроение.
Леха стоял возле входа в надвинутой на глаза шапке, засунув руки в карманы. Мы поздоровались и зашли внутрь. Прилавки с хлебом, кондитерскими изделиями и прочей едой нас мало интересовали, и мы, пройдя знакомой тропой, остановились возле нужной витрины.
– Какое будешь?
– Давай тройку. Че–то давно не пил.
– Два пива нам. Тройку! – сказал я продавщице, протягивая наши деньги.
Выйдя из магазина, мы пошли к пустующим лавочкам и, сметя перчатками снег, уселись на их спинки. Леха открыл обе бутылки зажигалкой так, что пробки улетели далеко вверх.
– Фу, теплое.
– Подожди, щас остынет.
Леха громко загоготал и сделал пару глотков.
– Может за Вовкой зайдем?
– Нафиг надо – у него денег нет. Угощать придется.
– Верно, он все на обед тратит. Покушать любит.
– Вот пусть и жрет, а мы пивас попьем, ага? – я пихнул Леху бутылкой в бок.
Сильный порыв ветра качнул ветки деревьев, и нас осыпало шапкой мокрого снега.
– Тьфу… блин… Серый, пойдем в подъезд, тут вообще не климат.
Мы всегда выбирали те подъезды, в которых не жили наши знакомые, или хотя бы те, в которых родители знакомых не знали нас. Имелся опыт пары неприятных встреч и последующих объяснений. Положив мокрые шапки и перчатки на батарею, мы стали растирать озябшие руки, не забывая при этом о пиве. Леха достал синюю пачку модных сигарет и сунул в рот одну. Щелкнув прозрачной трехрублевой зажигалкой, Леха прикурил и хитро улыбнулся. Пачку он так и держал в руках.
– На, закури! Че ты, бздишь?
– Дурак что ли? Нафиг они мне нужны, сколько тебе говорить можно…
Леха с наслаждением затянулся и хотел уже что–то сказать, как на весь подъезд запела мелодия его мобильника: «change my pitch up, smack my bitch up!»
– Да, мам… в футбол играем… в подъезд зашли погреться… холодно… через пять минут буду, – Леха нажал на сброс и посмотрел на меня, – ладно, Серый, мамка волнуется, я домой!
В два глотка осушив бутылку, он поставил ее на подоконник и бегом помчался вниз по лестнице.
– Перчатки забыл!
***
Пройти кастинг в Клуб мне не составило большого труда. Да, я волновался, скрывать не буду, но только сначала. Когда я вошел в актовый зал, где проходили репетиции и ежегодные кастинги, мое волнение сразу испарилось, и я уверенной походкой пошел к двум женщинам примерно пятидесяти лет – руководителям Клуба. Они сидели на первом ряду и давали указания стоящим на сцене ребятам. Шла репетиция. Я уже хотел было уйти, думая, что перепутал день или время, как меня окликнула одна из женщин и пригласила на сцену. Я сразу включился в процесс.
Команда состояла из десяти человек, двое из которых были мои ровесники, а остальные учились в старших классах. После короткого знакомства репетиция продолжилась, и меня начали пробовать ставить в разные миниатюры и сценки, объясняя, что и как я должен делать. Внимательно слушая и следуя указаниям руководителей, я легко вживался в любой образ, видимо, какой–то природный талант у меня был. Я выкладывался по максимуму и получал от этого удовольствие.
Когда все закончилось, и была озвучена дата следующей репетиции, ко мне подошли Саня с Олегом – двое из старших.
– Молодец! Красава! Нам достойная смена.
Мы обсудили много разных вещей, они объяснили мне некоторые тонкости и устои Клуба, а перед самым прощанием сказали:
– Каждые выходные мы собираемся всей командой в кафе, баре или у кого–то на квартире.
– И что делаете?
– Прокачиваем нашу сплоченность! – рассмеялся Саня. – Приходи, сам прокачаешься!
До выходных еще оставалось полнедели, днем я ходил на уроки, вечером – на репетиции. Учился исправно – был хорошистом, мои прогулы можно было пересчитать по пальцам. Большие успехи я делал по физкультуре и… литературе. Любовь к спорту тепло соседствовала с любовью к искусству. К точным наукам у меня тяги не было.
Одноклассники узнали, что меня приняли в Клуб уже после первой репетиции. Было видно, как изменилось их отношение: девчонки, которые раньше не смотрели на меня совсем, стали поглядывать с видимым интересом, а те, которые раньше проявляли ко мне знаки внимания, своими невинными глазками прожигали меня насквозь. Пацаны тоже делились на две категории: одни были рады за меня и напрямую говорили об этом, а другие просто кипели от зависти. Только Леха не относился ни к одной из этих категорий – ему было похер.
– Че, Серый, вечерком в футбол пойдешь играть?
– Не–а.
– А че тогда, пиво пить? Блин, у меня денег нет.
Узнав, что у меня будет репетиция, Леха равнодушно промычал что–то и сказал, что он и один поиграет, не впервой.
На том и закончилась рабочая неделя. Наступила суббота, и я, проснувшись, сладко потянулся, а первая посетившая меня мысль была о предстоящей встрече Клуба. Она должна была состояться сегодня вечером на квартире у Олега.
– Ма–ам! – протянул я, не вставая с постели.
– Да, сынок! Проснулся?
– Я сегодня вечером на встречу Клуба пойду. Не знаю, когда вернусь.
– О, как здорово, вы и встречи устраиваете! Иди, конечно, только позвони обязательно, если задержишься. Завтракать будешь?
– Давай.
***
Олег жил в десяти минутах ходьбы, и я, надев свой черный спортивный костюм, мельком глянул на себя в зеркало – прическа вроде нормальная, ничего не торчит, костюмчик мятый только, но это нестрашно, он же спортивный. Накинув пуховик, я попрощался с мамой, пообещав «если что» позвонить, и второпях покинул квартиру.
Я шел быстрым шагом, хотя до назначенного времени оставалось еще минут двадцать. Не то чтобы я боялся опоздать, но всегда чувствовал себя неуверенно, если шел минута в минуту без запаса. Меня не покидало чувство тревоги – вдруг я кого–то встречу, с кем–то заговорю, подверну ногу – да мало ли что может случиться, и я опоздаю. Я всегда выходил раньше, чем позволяло время.
– Привет! – мне открыл Олег, и я зашел в прихожую.
На вешалке было столько много одежды, что я с трудом нашел свободный крючок. Начав разуваться, я заметил среди десятка ботинок и туфель несколько пар женских сапожек. Это становилось все интереснее. Я мысленно улыбнулся и зашел в комнату.
Из колонок, висящих под потолком, доносилось «возьмем конфет и ананас, и две бутылочки для нас». Да уж, ну и репертуарчик. Кто же это поет? Голос знакомый, где–то слышал. Вспомнить я не успел, потому что мое внимание переключилось на стоящий посреди комнаты, длинный, деревянный стол. На нем были чашки с какими–то салатами и порубленной колбасой, рядом с которыми валялся хлеб. Колбасу и хлеб видимо рубили прямо на столе – он был в глубоких царапинах, всюду валялись крошки и колбасные шкурки. В центре стояла большая пепельница.
– О–о–о! А вот и новенький! Давай к нам, присаживайся!
Вся команда была в сборе. Кому не хватило места за столом, сидели на диване, стоящем вдоль стены. Лица у всех были веселые и радостные, царила атмосфера праздника. Но эти лица я изучал недолго и, присев к столу, уже пялился на трех присутствующих девчонок.
Машка – невысокая брюнетка с ослепительной улыбкой. Ирка – худенькая блондинка, голубые глаза которой сверкали игривым блеском. Рита – русоволосая, высокая, с гордым и правильным лицом. Все были ярко накрашены и дорого одеты, красавицы, а главное – старшеклассницы.
– Хватай вилку, бери, что хочешь! Чувствуй себя как дома, – сказал Олег и пододвинул ко мне чашку оливье. Жутко пересоленого, как оказалось.
– У нас через две недели игра, материал подготовили – высший класс! Всех порвем, путевка в финал нам обеспечена, – Саня сидел рядом с Иркой и хвалился своими успехами и достижениями. – У нас в визитке такой номер есть – закачаешься! Это просто бомба, зал будет порван! Я там в главной роли.
– Ой, а что там будет? Расскажи, а… – тонким голоском пролепетала Ирка.
– Нет, это невозможно, не могу. На игре все увидишь.
– Ну, пожалуйста, Сашенька… Мне так интересно… У тебя же главная роль… – Ирка сделала невинные глазки и быстро захлопала ресничками.
– Только никому не рассказывай, – сдался он.
– Никому! – победно улыбнулась Ирка и, повернув голову, подставила Саше свое красивое ушко, а когда тот склонился к ней и зашептал нашу будущую программу, прикрыла ротик ладошкой и тихонько захихикала, стреляя по нам своими голубыми глазками.
Я опустил взгляд и, ковыряясь вилкой, стал делать вид, что пытаюсь зачерпнуть порцию побольше.
– А как вашего новенького зовут? – накручивая на палец чернявый локон, спросила Машка.
– Сергей. Мы разве не говорили?
– Он немой, что ли? Чего молчишь–то? Представься девушкам, – высоко подняв подбородок, поддержала Рита.
– Серега, – буркнул я себе под нос и от волнения громко брякнул вилкой.
Все дружно захохотали, а я в довершении всего опустил глаза и покраснел, уставившись в тарелку с салатом.
– Ну, что–то мы заскучали, Олежа, погнали! – сказал Саня и расстегнул ворот черной рубашки.
Тот сразу подскочил и, раскрыв дверцы подвесного шкафа, достал из него маленькие стеклянные рюмочки. Выстроив их в ряд, он раскупорил бутылку водки и, прищурив один глаз, стал разливать ее равными порциями.
– А че, пива нет? – спросил я.
– Пива? Пиво можно каждый день попить, а сегодня день особенный, – Саня протянул мне рюмку с прозрачным напитком, а Олег поставил передо мной откуда–то появившуюся кружку, полную томатного сока. – Что смотришь так? Ни разу водку не пил?
– Пил, – соврал я.
– Ну и все тогда.
Все подняли рюмки, придерживая другой рукой кружку с соком. И мне ничего не оставалось делать, как поднять свою. Я не помню, какой тост произнес Саня – я был занят борьбой с рвотным рефлексом. Во рту стояла такая мерзкая горечь, что я и не сразу вспомнил про сок, он хоть немного спас ситуацию. Вроде никто не заметил моей неопытности, и Олег, подмигнув, протянул мне кусок сервелата.
Дальше было проще. Я стал чувствовать себя свободно и раскованно – уже не прятал глаза, поддерживал беседу на любую тему и остро парировал шутки. Вторая рюмка уже не вызвала приступа рвоты.
– Вкусный салат. Кто готовил? – с набитым ртом спросил я.
– Ма–аша… – пропела Машка и склонила голову набок так, что черные волосы упали с плеча красивым переливом.
– У нее хорошо получается. Да она и сама ничего…
– Спасибо, – она прищурила свои глазки и слегка улыбнулась уголком губ.
– А вот этот с крабовыми палочками я делала. Ты уже пробовал? – пододвинув ко мне тарелку, спросила Рита.
– Да! Это же мой любимый!
– Говорят, тебя в Клуб без кастинга взяли. Чем же ты так смог их удивить? Ты такой талантливый? – играючи спросила Машка.
– Еще какой! – ответил я ей в тон.
Девчонки рассмеялись, а парни начали иронизировать по поводу размера моего таланта. Было весело, мы отдыхали. В ход пошла вторая бутылка, или это была еще первая, когда я, сидя уже рядом с Машкой, сказал:
– А я еще на гитаре играю! Олегыч, у тебя есть гитара?
Олег попытался изобразить серьезное лицо, отчего получилось только смешнее и, пародируя чей–то голос, произнес:
– One moment!
После недолгого отсутствия он вернулся со старой шестиструнной гитарой золотистого цвета. Настроенной. Я определил это, проведя пальцем по струнам. Все смотрели на меня в ожидании. Особенно Машка. Она, подперев кулачком подбородок, не сводила с меня глаз.
Сев поудобнее, я положил гитару на левую ногу и заиграл лучшее, что умел – сложный в исполнении, но красивый на слух этюд. Я не сыграл даже половины, как услышал громкие возгласы:
– Где слова–то? Че, петь не будешь что ли?
– Нет, это же не песня, – я закончил играть, прижав ладонь к струнам.
– Щас Мишка покажет, как играть надо. Делай красиво!
Взяв гитару, Миша, игрок нашей команды, закинул ногу на ногу и лихим боем прошелся по трем простым аккордам. Он пел что–то про толстого фраера, про какой–то рояль, я мало понимал слова, а тем более смысл. Кто–то подпевал, кто–то просто качал головой – нравилось всем, и я начал стучать ладонью по столу в такт музыке. Машка повернула ко мне голову, с жалостным видом подняла брови и улыбнулась. Я не понял, что означает этот взгляд и выпил, стоящую под рукой, рюмку водки.
Дальше началось то, что называется «пьяный угар». Песни, крики, танцы, смех, «еще по одной» – как будто из кинопленки вырезали целые кадры, я не успевал понять, как одна картинка сменяет другую. Из этого состояния меня вырвал звонок моего мобильника. Сначала я не мог сообразить, откуда эта трель? И лишь когда Саня начал кричать что–то о трубке и моей глухоте, я наконец–то полез в карман и, достав телефон, увидел два пропущенных вызова от мамы.
Оставшегося трезвого рассудка хватило понять, что в таком состоянии лучше не перезванивать. Я начал со всеми прощаться, говоря, что мне пора, что меня ждут срочные дела и еще какой–то бред про важную встречу в три часа ночи. Ребята понимающе закивали головами, желая мне удачи в делах и счастливой дороги, а девчонки вроде бы возмущались и обиженно дули губы.
Расстояние, на которое трезвому мне требовалось десять минут, я преодолевал заметно дольше. Странно, машин совсем нет. Неужели уже так поздно? А где мой шарф? Забыл походу, да и хер с ним, до дома бы дойти. Вот он, мой подъезд, ключи на месте – вперед! Как бы зайти в квартиру так, чтобы мама не услышала… У меня есть время подумать. Четвертый этаж – это так высоко… Вот уже и мой этаж, моя дверь. Планов – ноль. Ну что, буду тихонько, на цыпочках, ключами не звенеть…
И когда я, максимально бесшумно закрыв дверь, уже расшнуровывал кроссовки, снова запела эта противная трель. Я второпях полез в карман, пытаясь отключить этот проклятый телефон, как вдруг увидел, что передо мной стоит мама, держа в руках свой мобильный. Она нажала красную кнопку, и мелодия прекратилась.
***
Проснулся я от головной боли и увидел, что лежу одетый на нерасправленной кровати. Глаза я сразу же закрыл, потому что смотреть мне ни на что не хотелось. Блин, меня же видела мама. Что же она теперь скажет? Я лежал и пытался вслушаться, что происходит в квартире – встречаться и разговаривать с мамой мне совсем не хотелось. Но я не слышал ничего. Абсолютно ничего. В квартире стояла тишина. Сил на то, чтобы думать, куда ушла мама в воскресенье утром, у меня не было, и я открыл глаза.
Сушняк. Надо срочно выпить воды, но для этого надо было пройти на кухню, что, во–первых, было тяжело, а во–вторых, страшно. Вдруг мама все–таки дома, просто я ее не слышу. Собравшись с силами, я поднялся с постели и пошел на кухню. Никого. Уже хорошо. По привычке или по внутреннему предчувствию я открыл холодильник и увидел, что в дверце стоит бутылка минералки. Мое спасение. Мысленно поблагодарив того, кто поставил ее туда, я открыл крышку и присосался к горлышку. Приятная прохлада начала разливаться по телу, даря мне свежесть и, пусть легкую, но бодрость.
– Умывайся и садись завтракать, – услышал я за спиной мамин голос и чуть не поперхнулся.
Значит все–таки дома. Я опустил голову и проскользнул мимо нее в ванную. Почистив зубы, я наскоро привел себя в порядок и сел за стол. Мама поставила передо мной тарелку с пышным горячим омлетом. Завтракать я не хотел, но отказывать маме сейчас тоже как–то не хотелось и, схватив вилку, стал есть. Машинально жуя безвкусную пищу, я щурился, когда она обжигала губы. Я боялся смотреть маме в глаза.
– Почему трубку не брал?
– …
– Понятно. Не мог. Так вот значит какие встречи в вашем Клубе, – мама сделала маленький глоток из кофейной кружки. – Я волнуюсь, ты понимаешь? Звоню, а ты не отвечаешь. Что мне думать? Ты ведь меня знаешь, я такое себе могу надумать, только повод дай. Вон в соседнем дворе мальчика ограбили и убили, слышал? А ты что всухомятку ешь, погоди, я тебе чайку с лимоном налью.
Это было очень кстати и, когда мама подала мне кружку, я с жадностью стал поглощать горячий сладкий напиток.
– Сегодня из дому ни ногой. Уроки сделай, еще не хватало, чтобы из–за твоих репетиций учеба захромала.
– Угу, – я продолжал молча жевать, не поднимая глаз с тарелки.
Мама сидела и смотрела на меня, держа в руках уже допитую кружку. Глубоко вздохнув, она встала и пошла к умывальнику. Громко заурчала вода.
– Когда будет выступление?
– В следующую среду! Это будет полуфинальная игра. Приходи, я для тебе билет достану.
– Приду, Сережа, конечно, приду. Ты вот что, – сказала она, когда я доел и уже собирался уходить, – сегодня, правда, никуда не ходи, дедушка обещал в гости прийти.
Быстро закивав, я встал и ушел к себе в комнату. Идти куда–то сегодня не было ни сил, ни желания. Я завалился на кровать и закрыл глаза. Да, вот это мы вчера погуляли, водку я теперь точно больше пить не буду. По–любому олимпийку в чем–то уделал, салатом или соком заляпал. Че завтра в кофте в школу идти? Я стал осматривать костюм на предмет пятен. Кстати, я вчера один был на спорте, все остальные были в классике: темные наглаженные рубашки или строгие пуловеры, черные брюки или джинсы. Неплохо смотрится. Тут я нащупал что–то у себя в кармане – на небольшом кусочке тетрадного листа был написан номер телефона, рядом с которым стояла большая буква «М».
Вот тебе раз. Что вчера было–то? Ничего такого я не помню. «М» – это, наверное, Машка. Ну, уж явно не Мишка. А она ничего, красивая. Но что мне делать? Звонить ей? И что сказать? Можно, конечно, в кино пригласить, или просто погулять, или… Блин, почему она мой номер не взяла – сама бы позвонила. А так теперь сиди – голову грей. Я свернул листок и бросил на стол.
Весь день я смотрел телевизор, на уроки мне хватило тридцать минут – ничего нового, ничего сложного. Время пролетело быстро, и я не заметил, как наступил вечер. Раздался звонок в дверь, и мама пошла открывать. Пришел дедушка. Поздоровавшись с мамой, он прошел в зал и позвал меня. Ему восемьдесят два года, и он ветеран войны.
– Здравствуй, внучок! – громко сказал он, когда я вошел в зал. Он был немного глуховат.
– Привет, – сухо ответил я и с неохотой плюхнулся на диван.
– А ты подрос, большой какой стал! Эх, давно у вас не был…
– На той неделе был.
Минут тридцать я сидел и отвечал на вопросы о школе, друзьях, подругах, опять о школе… Когда кончилось терпение и силы, я сказал:
– Ладно, мне пора уроки делать.
– Конечно, конечно! Иди учись! Вот молодец какой, учиться надо обязательно! Не будешь учиться – жалеть потом будешь…
***
– Так собрались, собрались! – захлопал в ладоши Саня.
Мы стояли плотным кругом плечом к плечу и, когда он вытянул вперед правую руку, каждый из нас положил на нее свою.
– …о–о–О–О, – наш командный клич становился все громче, а когда достиг своего апогея, мы разорвали круг.
До начала выступления оставались считанные минуты. Это была моя первая игра, мой первый выход, но я не чувствовал никакого волнения. Свою роль я знал на зубок, а предвкушение выхода на сцену дарило мне новые, незнакомые ощущения.
И вот началось. Мы выбежали из–за кулис, и нас встретили крики и аплодисменты толпы. Свет софитов ослеплял, но я увидел, что зал забит под завязку, свободных мест почти нет. Мы отыграли хорошо, без сбоев, все как репетировали. Зал смеялся над нашими шутками и громко хлопал. В конце выступления у нас была финальная песня, во время которой был подготовлен сюрприз. На начале сильной доли припева, по краям сцены, из пола, как большие бенгальские огни, начали сыпать искры, подлетая не меньше метра в высоту. Заработала пиротехника – «фонтанчики».
Зал взревел. Восторг, удивление, счастье, признание, любовь, восхищение и еще миллион эмоций вырвались из горячих сердец зрителей и наполнили собой души стоящих на сцене. Наши души. Это было незабываемо. Я в буквальном смысле ощутил эту энергию. Энергию зала.
Наша победа ни у кого не вызывала сомнений. Жюри поставило высший балл и торжественно вручило нам путевку в финал. Когда награждение закончилось, в зале включили свет, и публика начала медленно стекаться к выходу, а самые преданные болельщики ринулись к нам на сцену. Девчонки обнимали нас, парни жали руки. Меня поздравляли все: одноклассники, ребята с параллельных и старших классов и даже незнакомые мне люди. Рита, слегка обняв, наскоро поздравила меня и побежала дальше, одна девчонка, имени которой я не знал, все крутилась под ногами. Она была на год младше и давно по мне сохла. Интересно, а где Машка? Что–то ее не видно. Вот Ирка прижалась к Сане, вынырнув у него из–за спины, обвила за шею и, глядя прямо в глаза, что–то щебетала, обольстительно улыбаясь.
– Где наш капитан? Давайте, ребята! – прокричал Олег, и, выхватив Саню из крепких Иркиных объятий, мы вытащили его на середину сцены, где, цепко взявшись за руки и за ноги, стали подбрасывать его в воздух.
