Kitabı oku: «Тёмная рать», sayfa 22
Глава 15
Владик с трудом пошевелился, пытаясь понять, жив он или уже нет. В ушах до сих пор звенело после грохота взрыва, лицо, посеченное каменной крошкой, отзывалось болью на каждую попытку погримасничать. Совершив титаническое усилие, Владик открыл глаза. Над собой он увидел источник яркого света. Вначале подумал, что Солнце, потом оказалось, это была всего лишь лампочка, чудом пережившая взрыв. Он по-прежнему находился под землей. И по-прежнему в самой немыслимо ужасной компании из всех возможных.
– Перекличка, – прозвучал конкретно опостылевший голос изверга. – Цент живой! Еще кто?
– Я, – донесся слабый голос Машки.
– Хорошо. Ты, я…. Мне кажется, или с нами еще кто-то был?
– Владик, – напомнила девушка. – Почему он не отзывается? Он погиб?
– Твоими бы устами! – тоскливо вздохнул Цент. – Но пока лично не увижу его хладный труп, радоваться раньше времени не буду. Прыщавый, он ведь такой. Запросто может меня огорчить и не умереть.
Владик понял, что отлежаться у него не получится, да и куда он денется из подземелья, выход из которого стараниями Цента ныне оказался надежно заблокирован? Что одному погибать, что в компании.
– Я тут, – слабым голосом отозвался он.
Цент, как и ожидалось, не пришел в восторг от отсутствия потерь среди личного состава.
– Вот же чертов таракан! – прорычал он. – Такой живучий, что аж противно. И как самому-то не совестно раз за разом избегать кошмарной гибели? Стыдись!
Владик с трудом приподнялся и осмотрелся. На месте лифта теперь громоздился завал из металла, бетона и кровоточащей человечины. Сами они находились в рукотворном тоннеле, явно прорубленном недавно и ведущем в неизвестном направлении. По центру тоннеля были проложены рельсы, под потолком через каждые пять метров шли лампочки. Перед лифтовой шахтой тоннель несколько расширялся, образуя что-то вроде зала, где располагалось всевозможное оборудование, в основном горнопроходческого назначения.
Машка, грязная и окровавленная, сидела на большом деревянном ящике и, горько постанывая, пальцами перечитывала зубы во рту. Тех, похоже, несколько поубавилось. Цент уже развернул кипучую деятельность, которая сводилась как всегда к одному: поиску пищи и оружия. Еды не нашел, зато отыскал несколько желтых касок с прикрепленными к ним светодиодными фонариками. В качестве оружия вначале хотел взять лом, но затем высмотрел замечательную кирку.
– Вставай, очкарик, простынешь, – посоветовал Цент, делая пробные взмахи новым оружием. Не лопата, конечно. Тяжелее. Рубить ею не выйдет. А если сильно ударить, железный зубец может застрять в черепной коробке или между ребер жертвы.
– Как мы теперь выберемся наружу? – спросил Владик, поднимаясь на ноги.
– Уже наружу собрался? – удивился Цент. – Мы еще внутри дела не сделали. Машка, хватит зубы считать. Найди себе оружие. Прыщавый, ты тоже.
Вооружились все, кто на что горазд. Машка нашла молоток, Владику Цент сосватал лом, который программист едва удержал в руках. Сам остался при кирке, лучшей альтернативы не было. Все надели каски с фонариками, на тот случай, если недруги обесточат подземелье. Цент первый двинулся по тоннелю, остальные поплелись следом. Владик хотел спросить, что они теперь будут делать, но передумал. Ему, по правде сказать, было уже все равно. Благодаря Центу, и не только ему одному, он уже столько раз за последние дни оказывался в крохотном шаге от смерти, столько раз подвергался опасности, видел гибель и муки других людей, что прежде неистребимое желание любой ценой жить дальше потускнело и потеряло актуальность. Это была не жизнь, но сплошная мука. Постоянно подвергаться терзаниям и попыткам пожирания, быть моримым голодом, и не видеть впереди ни одной надежды на перемены к лучшему – разве такое существование достойно того, чтобы за него цепляться? Теперь Владик уже не верил в то, что они с Машкой найдут безопасный остров и будут там жить-поживать. Цент завел их так глубоко, что обратно уже не выбраться. Сам-то изверг, похоже, получал от всего происходящего некое извращенное удовольствие, а уж с какой радостью он калечил и убивал людей! Владик вдруг с ужасом понял, что никто из тех, кому довелось пересечься с Центом за время зомби-апокалипсиса, не выжил. Все погибли, и в их смертях, так или иначе, был виновен монстр из девяностых. Исключение составляли только он и Машка, но радоваться тут было нечему. Если всех остальных Цент убил быстро и с претензией на гуманность, то их двоих таскал с собой, заставляя страдать и мучиться. Изверг был настоящим чудовищем. Владик даже не мог определиться, кто из них двоих хуже: Цент или Кощей? Кощей был порождением темных богов, он родился чудовищем, жаждал власти и могущества. Цент был людского роду, но от человека в нем осталось крайне мало. Изверг хотел всех убить и растерзать, об колено поломать и на параше опустить, а уцелевших поставить на счетчик. Владик не совсем понимал, почему Цент желает бороться с Кощеем. Ведь по всему выходило, что эти двое должны неплохо поладить. Два садиста, изверга и душегуба. Идеальный тандем.
Тоннель, прорубленный в скальном массиве, извивался змеей, будто его создатели корректировали курс по ходу прокладывания оного. Попадались слепые ответвления, упирающиеся в глухую стену. Судя по всему, адепты Последнего ордена знали лишь приблизительное месторасположение гробницы, и им пришлось изрядно потрудиться, чтобы достичь своей цели. Наверняка, на все это ушло немало времени, месяцы, а скорее годы. Владик с ужасом понял, что в то время, когда он жил в свое удовольствие, играл в любимые игрушки и строил планы на будущее, в этих тоннелях уже стоял грохот отбойных молотков и стук кирок. Обратный отсчет последним дням человечества уже начал тикать, и никто не подозревал об этом до самого последнего момента. Люди занимались своими мелкими делишками, и знать не знали, что в следующую секунду их миру придет конец. А немногие уцелевшие вскоре позавидуют подавляющему большинству, потому что это большинство начнет пожирать их заживо, а иные падут жертвами безумных фанатиков из Последнего ордена. И, что самое жуткое, на фоне всего этого немыслимого кошмара разверзнутся пучины ада и оттуда, из восемьдесят седьмого круга под названием «Лихие девяностые» явится Цент, всем демонам демон и всем чертям черт. Как будто Кощея, зомби и Последнего ордена было мало.
Под землей было тихо и прохладно. В какой-то степени даже безопасно, потому что мертвецы и фанатики тут не бегали и не пытались всех убить. Но тут обитало кое-что похуже всех бедствий, что обрушились на этот мир. Древнее зло, немыслимо могучее и безжалостное, одержимое дьявольским желанием подчинить себе всю вселенную и заставить ее обитателей хором целовать ему грязные ноги. Владик, на самом деле, готов был даже подчиниться этому странному требованию. Ну, подумаешь, ноги, ну, подумаешь, грязные. Зато живой. А если еще и кормить будут, то участь раба в новом царстве Кощея это не такой уж и плохой вариант. После Цента что угодно покажется сказкой. Вот только едва ли изверг позволит ему сдаться в плен. Скорее сам удавит, своими заботливыми руками.
Охраны в тоннелях не было. Те уводили все дальше и глубже, словно заманивая в зловещий лабиринт – место прописки плотоядного монстра. Владику постоянно казалось, что они следуют прямиком в преисподнюю, и это косвенно подтверждалось тем фактом, что Цент шел вперед бодро и уверенно, словно к себе домой. Программист с ужасом ждал, что за очередным поворотом перед ними встанут черные врата ада, а изверг, рыдая от счастья, кинется обниматься с рогатыми привратниками. И ожидания его почти не были обмануты, потому что за поворотом действительно возникло нечто неожиданное, а именно стена. Сложена она была из массивных гранитных блоков, но это не остановило фанатиков Последнего ордена. Когда их тоннель уперся в это рукотворное препятствие, они просто проделали в нем дыру внушительного размера.
– Кажется, пришли, – констатировал Цент, крепче сжимая рукоятку кирки вспотевшими ладонями.
– Это гробница Кощея, – простонала Машка. – Боже мой! Давайте не пойдем туда, а? У меня плохое предчувствие.
У Владика тоже было плохое предчувствие. Оно не оставляло программиста все последние дни. Постоянно в голове вертелась мысль, что жить осталось недолго, и многочисленные факты это подтверждали. Зомби, Цент, Последний орден – все это удалось пережить каким-то необъяснимым чудом. Но древний бог зла уж наверняка не оплошает, и прихлопнет несчастного программиста за компанию с бросившим ему вызов извергом из девяностых.
– Смелее! – подбодрил личный состав Цент. – Кто, если не мы? Разве вы не слышали того перца в халате? Хотите, чтобы злой Кощей вылез из могилы и установил свой порядок на тысячу лет? Нет уж! Хватит с меня Кощеев и порядка. Нахлебался досыта стабильностью. Я жить хочу, сыто, пьяно и в достатке, а не пахать за копейки на благо всякий Кощеев. Я свободный человек, не раб. Мне порядок не нужен. Сам за себя могу постоять, и добыть себе тоже сам все могу. Не нужны мне командиры, вожди и хозяева с их строительством светлого будущего. Я сейчас хочу жить и брать от жизни все, а как оно на белом свете через сто лет будет, мне начхать пятнадцать раз. Никто больше Цента в стойло не поставит, никто его не унизит, никто ему не скажет, что его время ушло. Один раз мир профукал, уж второй раз я в ту же кучу не вступлю. Теперь так будет: или моя возьмет, или сгину геройски в борьбе роковой. Но чтоб меня опять в чужой порядок рожей окунули…. Хрена с два! Не бывать этому! Владик.
– Что? – всполошился программист.
– Чуя я, прыщавый, что мало у нас шансов выйти наружу живыми, потому хотел бы сказать тебе на прощание пару слов.
– Не надо, может, а? – взмолился страдалец.
– Надо, Владик. Хочу я перед тобой извиниться, ибо виноват крепко. Уж ты прости меня, грешного, что так и смог сделать из тебя крутого перца. Знаю, надо было бить тебя смертным боем, лупить почем зря, ногами пинать, палкой по спине охаживать – вот тут бы из тебя толк вышел. А я не стал. Махнул на тебя рукой, не боролся за тебя. Потому и погибнешь ты лохом позорным. Ну, ты меня простишь?
– Да, конечно, все нормально, – промямлил Владик, с ужасом осознав, что Цент, оказывается, еще и не брался за него всерьез. А если бы все же взялся, то, глядишь, и не пришлось бы взглянуть в лицо древнему злу, поскольку определенно помер бы раньше.
– Аж как будто камень с души упал, – радостно сообщил Цент. – Серьезно, очень полегчало. Машка, ну, перед тобой мне извиняться, вроде бы, не за что, но если что-то было, то прости.
– Ты тоже меня прости, – вдруг всхлипнула девушка. – За то, что я тебя обзывала и вообще.
– Да я не злопамятный, – отмахнулся растроганный Цент. – Давно уж простил.
Владик вдруг почувствовал, что тоже должен облегчить душу перед смертью, а кое-какой груз на его душе имелся.
– Я хочу признаться, – промямлил он, стараясь не смотреть на Машку. – Я….
– Владик, чуть быстрее, если можно, – попросил Цент.
– Я, в общем, сказать, как бы, хотел, вроде. Это, короче, я…. Это я….
– Айтишник, соберись уже, а, – раздраженно посоветовал изверг.
– Это я убил Валеру! – выпалил Владик на одном дыхании. – Да, убил! Из ревности. И мне очень стыдно. Знали бы вы, как я страдал морально, какие меня угрызения совести мучили. Мне было так плохо….
– Да захлопни уже свою жалобную книгу! – рявкнул на него Цент. – Вот же безнадежный человек. Совершил один конкретный поступок, и тут бы похвастаться, а он опять плачется.
– Ты убил Валеру? – ужаснулась Машка. – Зачем?
– Потому что я тебя люблю! – выпалил программист, заливаясь горькими слезами. – А это Валера начал к тебе подкатывать. Я видел, как он на тебя смотрел. Я просто хотел, чтобы мы были вместе, а он мог все испортить. Я это ради нас….
– Юморист такой, – захихикал Цент. – Ради нас, говорит. Скажи прямо – ради себя. Машке-то какая от этого выгода? Валера, конечно, тоже парень был на любителя, но всяко лучше тебя. От него, по крайней мере, можно было без опаски детей рожать.
– Ты просто чудовище! – выплюнула Машка в адрес программиста. – Я тебя ненавижу! И, если уцелеем, даже не мечтай, что мы будем вместе. Я лучше с Центом буду, он сильный и красивый, а ты просто жалкий прыщавый нытик. Мы с ним на остров поедем, будем там жить-поживать, у нас восемь детей будет….
– Эй! Стой! Какие дети! – испугался Цент. – Ты чего, а? Я к тебе по-доброму, а ты сразу угрожать начинаешь. Не хочешь от программиста потомство иметь, дело твое. Но меня вы в свою семейную шизофрению не впутывайте. Остров еще какой-то приплела. И детей восемь штук. Чего сразу восемь-то? Чай не кролики, надо себя в руках держать, особенно в таком серьезном деле.
– Маша, прости меня! – рыдал программист.
– Не подходи ко мне, чудовище! – продолжала дуться девушка. – Я думала, что ты хороший. А ты убийца!
– Ладно, будет вам, – возвысил голос Цент. – Уймитесь уже. Нашли время. Вот разберемся с темными силами, тогда и станете отношения выяснять. Ну а если погибнем страшной смертью, то тем более нет причин ругаться. Все, прыщавый, не реви. Утри, говорю, слезы. Это Машка сгоряча говорит, время пройдет, она поостынет и все простит. Давай, Владик, не томи.
– Что давать-то? – не понял зареванный программист.
– Ну и вопросики у тебя! Как это – что? Вперед шуруй. Кто, если не ты? К тому же грех на тебе великий, Машкиного потенциального ухажера прихлопнул. Искупить бы надо. Кровью. Только кровью. В деле искупления грехов это самая твердая валюта.
Владик ожидал, что за проломом в стене им откроется небольшая комнатка с гробом Кощея в центре, но он ошибся. Потому что сразу за проломом начиналась пустота.
Вначале показалось, что они вступили в огромную пещеру, но затем, когда зрение привыкло к тусклому свету немногочисленных ламп, стало ясно, что эта колоссальная подземная полость рукотворна. Кто-то когда-то нарочно вырыл здесь непотребных размеров яму и выложил ее гранитными блоками таких габаритов, что, глядя на них, невольно рождалась вера в неких древних богов, потому что людям этакие камешки таскать не по силам. Четыре ряда смахивающих на секвойи колонн подпирали невидимый в темноте свод. Они были не просто большими, а даже какими-то запредельными. Чувствовалось, что создавалось это не людьми и не для людей. Ну, или люди раньше были крупнее, метров по пять с половиной.
Тоннель, проложенный адептами Последнего ордена, вклинился в зале примерно посередке между полом и потолком. Вниз вели собранные на скорую руку, но удобные и достаточно надежные лестничные марши. Дабы проверить прочность конструкции, Цент первым ступил на нее своей бесстрашной ногой. Правда, чуть раньше своей ноги он уронил туда организм Владика, ну да это не в счет. Храбрость лишь тогда храбрость, когда является делом добровольным. А если тебя пинком под зад посылают на подвиги, или если заградительный отряд за спиной подбадривает пулеметными очередями, то это уже не считается.
Цент спускался первым. Перед ним, правда, трусливо приседая от резких спазмов мочевого пузыря, семенил Владик, но его изверг в расчет не принимал. Не бывать очкарику в анналах истории. Цент уже заранее решил, что если сегодня случайным образом спасет мир и уцелеет, то присвоит все лавры себе, ни с кем ими не поделившись. Что же касалось иных претендентов на вечную славу, то от них изверг без особых колебаний решил избавиться. От Владика вообще давно уже избавиться хотелось, не в силу необходимости, а просто так, для души, Машку будет немного жалко, но где гарантия, что она сумеет держать язык за зубами? Вот так пощадишь по доброте душевной, а она потом начнет трепаться, что сама Кощея победила, и это в ее честь надо улицы называть. Нет уж, лучше не рисковать.
Подземный зал был огромен, звук шагов рождал эхо, которое долго металось меж циклопических колонн, не в силах вырываться из этого каменного мешка. Цент, поглядывая на гранитные блоки стены, каждый из которых был размером с небольшой загородный домик, не мог поверить, что на территории его родины сумели соорудить нечто столь качественное и долговечное. Размеры впечатляли, но не так сильно, как долговечность и сохранность постройки. Это было как-то нетипично для национального зодчества, срок эксплуатации плодов которого обычно не превышал срока строительства. Неужели в древние времена на Руси умели строить? А если тогда и автомобили хорошие умели делать? И в футбол играть? И вообще жили по-человечески? Что ж, многое было утрачено с той поры. Да и нечего этому удивляться. Со времен лихих девяностых прошло всего-то полтора десятка лет, а какие страшные перемены во всех сферах претерпела отчизна. Вымер целый биологический вид конкретных пацанов. То были настоящие титаны, сама эволюция, воплощенная в крепких костях и могучих мышцах. Они не хотели быть покорными скотами, что довольствуются малым, они желали брать от жизни все. И брали. Еще как брали. Но прошло всего несколько лет, и они исчезли с лица земли, а их место заняли жлобы, бывшие в девяностых кормовыми животными конкретных пацанов. И ладно бы одни жлобы. Повылезали из каких-то щелей и вовсе непотребные существа, срамящие одним фактом своего существования не только генофонд нации, но и все человечество. И один такой ходячий позор планеты как раз плелся впереди. Цент как глянул на сгорбленную спину Владика, так почувствовал, как внутри закипает ярость. Он так и не смог простить Владика за то, что тот Владик.
– Убивать таких надо! – прорычал Цент.
Владик услышал и в страхе оглянулся. Ошибочно подумал, что Цент подразумевает сектантов из Последнего ордена, или еще кого-то, но когда встретился взглядом с извергом, все понял – адский садист имел в виду именно его.
– О тебе я, о тебе, – развеял все его сомнения Цент.
– Я думал, ты про них, – всхлипнул Владик, имея в виду активистов Последнего ордена.
– Их тоже убивать надо, но они хоть что-то делали. Человечество, считай, истребили, цивилизацию уничтожили. Оно не по понятиям, но все же реальные дела. А что сделал ты?
– Я просто жил, никого не трогал….
– Вот-вот. Просто жил, никого не трогал. Как растение. Ты даже не скотина, ты трава. Никогда не прощу тебе твоей вегетативной сути. Лишь геройская смерть поможет тебе смыть позор. Понимаешь, на что я намекаю?
– Да, – глотая слезы, кивнул Владик.
– Ну, так постарайся. А то взял моду выживать. Или мне придется вмешаться. Геройская эвтаназия тоже вариант.
– Что там впереди? – вторглась в беседу Машка. – Смотрите!
Не думал Вадик, что так обрадуется финальному боссу, но только тот сберег от неминуемой расправы. Чем дольше длилось их знакомство, тем больше Цент его ненавидел. И недалек был тот день, когда изверг перейдет от слов к делу. Одно слегка утешало – вряд ли они до него доживут.
Вокруг огромного каменного саркофага горели многочисленные свечи, среди них, прямо на полу, сидел к ним спиной какой-то человек. Или не человек? Пойди-ка, разбери заранее, пока оно на тебя не кинулось, зубами лязгая.
– Это Кощей? – прошептала Машка.
– Сейчас узнаем, – обнадежил ее Цент, занося кирку для удара. Вступать с неизвестным типом в милую беседу он не собирался, и не важно, кто это: Кощей, главарь сектантов Будимир или просто какой-то левый мужик. Лучше вначале отоварить его по голове киркой, а уж потом провести опознание останков.
Цент неумолимо надвигался на будущего покойника, Машка, сильно труся, наступала с правого фланга. На левом фланге все было хуже некуда – Владик выронил из трясущихся ладоней лом, тот упал частично на каменный пол, частично ему на ногу. Звон железа смешался воедино с болезненным воем программиста. Человек, сидящий возле саркофага, вздрогнул и слегка повернул голову.
– Вы кто такие? – спросил он грозно. Его голос оброс эхом и громом раскатился по всему огромному залу.
– Айтишник, ну ты и айтишник! – покачал головой Цент, с ненавистью глядя на прыгающего на одной ноге и горько рыдающего Владика.
Человек поднялся на ноги и повернулся к гостям лицом. Лицо оказалось незнакомое, бородатое и, откровенно говоря, некрасивое. На первый взгляд мужик показался стариком, но, присмотревшись, Цент понял, что это ложное впечатление. Старила его обильная растительность на физиономии. На самом деле перед ними стоял человек лет тридцати.
– Как вы вошли сюда? – спросил он.
– Как обычно, по трупам, – ответил Цент.
– Это невозможно. Наверху целая армия….
– Была, – опечалил его изверг из девяностых. – Теперь уже нет. Ну, гнида небритая, это ты Будимир?
– Я. А вы кто такие?
– Я Цент, крутой перец. Это Машка, баба глупая. А вот тот ущербный зовется Владиком.
Будимир вдруг начал ходить туда-сюда, яростно жестикулировать и сердито бормотать:
– Я так и знал! Знал, что старые боги попытаются помешать мне. Кто из них вас послал? Перун? Велес?
– Да, – коварно ответил Цент, хотя знать не знал, кто такие Перун с Велесом, а посылали его последний раз еще в детском саду, за что крошка Цент тут же жестоко отомстил, ударив пославшего по голове горшком.
– Ну, так вы опоздали, – гнусно захихикал бородатый злодей. – Этого уже не остановить. Кощей восстанет. Вы не сможете ему помешать. Он уничтожит вас, уничтожит старых богов, и будет править тысячу лет. А в благодарность за мои труды он сделает меня своим наместником в мире смертных. Я буду самым главным. Все будут передо мной на коленях ползать и немытые ноги мне целовать.
– Что у вас за сдвиг на теме немытых ног? – поморщился Цент. – Извращенцы какие-то, ей-богу.
– Люди это заслужили! – зарычал Будимир, так что изо рта у него полезла пузырчатая пена.
– Чем?
– Много чем!
– К примеру? – потребовал конкретики Цент. – Спора нет, некоторых я бы лично вырубил топором из генофонда нации, но в целом люди как люди.
– Если бы ты натерпелся от них того же, что и я, ты бы так не говорил! – срывающимся голосом прокричал Будимир.
– Объясни обстоятельно, – попросил Цент. – Излей душу. Хотелось бы понять твою мотивацию. Если причина уважительная, я мешать не буду. У меня тоже сердце не каменное, я чужую боль понимаю и сострадаю ей. Да мы тут вообще все сердобольные до безобразия, и я, и Машка, и вон тот тоже. Чем тебя обидели люди?
Цент говорил просто так, чтобы время потянуть, но бородатый Будимир вдруг начал, в самом деле, взахлеб пересказывать свою автобиографию, притом делал это так яростно и торопливо, что половины слов невозможно было разобрать. В основном исповедь состояла из перечисления злодеяний окружающих людей в отношении доброго и хорошего Будимира, который сам никого пальцем не тронул, а его все обижали, унижали и притесняли. Началось все с детского сада, где мальчик из старшей группы сломал крошке Будимиру его любимую игрушку, а одна девочка шутки ради надела ему горшок на голову, а тот, между прочим, отнюдь не был пуст.
Так проникся Будимир ненавистью к маленьким детям.
Травмированный всеми этими ужасами ребенок перешел в школу, но там стало еще хуже. Бездушные учителя все как один относились к нему предвзято, не делали даже попыток разглядеть бездну таланта и огромный интеллектуальный потенциал, вместо чего лепили двойку за двойкой, иногда внося в это безобразие некое разнообразие в виде унизительных троек из жалости. Будимир еще тогда понял, что это какой-то сговор. Учителя сознательно пытались погубить его, такого одаренного и гениального, поэтому и находили по семьдесят ошибок в его диктантах и громко изумлялись, как это можно в девятом классе не понимать, что такое десятичные дроби и для чего они нужны. Иные, например трудовик, самая бездушная сволочь из всего педагогического коллектива нелюдей, или физрук, загадочным образом избегнувший Нюрнбергского трибунала нацистский палач, открытым текстом заявляли, что данный ребенок феноменально тупой. Предполагали даже наличие умственной отсталости и намекали на то, что таким альтернативно одаренным детишкам место в особых учебных заведениях, желательно закрытого типа, дабы свести к минимуму возможность контакта с нормальными людьми. Физрук вообще сказал, что этого мальчика не возьмут в амию даже в качестве тренировочной мишени, а все потому, что школьник Будимир в силу своей огромной гениальности, непонятной неразвитым умам, прыгал не через «козла», а проползал под ним, и продолжал делать именно по-своему даже после тысячи объяснений, как надо.
В общем, банда злодеев-педагогов из зависти или из природной пакостности всеми силами пыталась превратить выдающуюся личность в стандартную двуногую посредственность.
Крепко возненавидел Будимир педагогов.
Не отставали и одноклассники. Сколько терзаний претерпел от них Будимир, сколько унижений и обид. Сколько ночей проплакал в подушку. И каждое утро было для него хуже собственных похорон, потому что опять надо было идти в школу, где злодей на злодее и злодеем погоняет, и все они живут и дышат лишь для одного – превратить существование маленького Будимира в кромешный ад.
Сильно Будимир возненавидел одноклассников.
Еще перед Будимиром крепко провинились девушки, упорно не желающие с ним дружить. Притом шарахались от него даже самые страшные из них, которым, казалось бы, не на красавцев губу раскатывать, хоть бы кто-нибудь позарился, и то счастье. Но и они почему-то не горели желанием иметь дело с юным Будимиром, мотивируя это самым нелепым образом. То говорили, что у него изо рта несет, то уверяли, что и все остальное тоже пахнет на любителя, то им не нравились нагло торчащие из носа волосы, то грязь в ушах.
Будимир очень быстро понял, что это заговор. Само собой, все намеки на нечистоплотность были чистой воды ложью. Мылся он регулярно, двадцать девятого числа каждого месяца, а зубы не чистил исключительно потому, что они и так красивые. Было ясно как день, что девушки просто сговорились и решили коллективным усилием пошатнуть его самооценку.
Жутко Будимир возненавидел девушек.
После школы злобное и жестокое человечество продолжило осуществлять свой план по унижению и притеснению Будимира. Все попытки поступить в университет, институт, техникум или ПТУ окончились провалом – отовсюду гнали с формулировкой «за тупость». Но Будимир не сдался. Прекрасно понимая, что он и без всякой учебы умен не по годам, купил диплом в подземном переходе и попытался трудоустроиться. Не вышло. В первый же день выгнали в шею, крича вслед всякие обидные любому гению слова. Пришлось идти в переход и покупать диплом менее престижного вуза. Но история повторилась. Опять кричали, что тупой и что иди, дескать, читай книжки, опять отовсюду гнали. Но Будимир их уже раскусил. Не только педагоги, одноклассники и девушки участвовали в заговоре. Куда там! В нем оказалось замешано все человечество. Было даже страшно от осознания того, что семь миллиардов человек прилагают все силы, лишь бы не дать великому гению Будимиру шанса проявить себя. Но это, тем не менее, было так.
Борьба выдающейся личности с тупым стадом продолжалась годы, пока, наконец, Будимира не осенило. Он понял, что битва по установленным его недругами правилам никогда не закончится для него победой. Нужно было найти иной путь. Отыскать эффективное средство борьбы с окружающим миром. К тому времени Будимир успел обрасти бородой, лишиться половины красивых зубов, слегка подсесть на беленькую и окончательно понять, что человечество это сборище негодяев, которое заслуживает только одного – тотального уничтожения. Не обладая ни властью, ни финансами, он закономерно обратился к мистике и оккультизму. Взахлеб читал всякую изотерическую литературу, день и ночь внимательно штудировал книги заклинаний потомственных ведьм и колдунов, и даже пытался проводить описанные в них ритуалы. Черная магия оказалась сложной наукой, и получалось у юного колдуна далеко не все. Например, он так и не смог заставить черного петуха снести ему синее яйцо, а где, как и из кого следует сцеживать кровь потомственной девственницы, авторы книг не уточняли, а понять самому не удалось. Простояв всю ночь на балконе голышом в тазике, наполненном козлиной кровью, Будимир добился только простуды, хотя должен был зарядиться энергией земли и неба и обрети великую силу. А попытка жертвоприношения в полнолуние на кладбище и вовсе едва не закончилась трагедией – когда избранный на роль сакральной жертвы кот понял, что прикормивший его колбасой человек имеет на его счет некие недобрые намерения, зверь продемонстрировал яростную борьбу за жизнь. Будимир после этого три недели не выходил из дома, пока исцарапанное вдоль и поперек лицо не приобрело более-менее пристойный вид.
Но черный маг не унывал. Он точно знал, что лишь в оккультизме и магии его спасение, потому что все остальные средства борьбы ему перекрыло враждебное человечество.
И тут, в один прекрасный день, Будимиру впервые в жизни улыбнулась удача. Да как улыбнулась! Случайно купленный на остановке лотерейный билет принес ему неожиданное богатство. Обрушившиеся на страдальца миллионы едва не заставили его отказаться от своих оккультных увлечений. Даже почудилось на какое-то мгновение, что никакого заговора против него нет, да и мир не так уж плох, как казалось прежде. Дабы убедиться в этом окончательно, разбогатевший Будимир решил осуществить свою давнюю несбыточную мечту. Но, как оказалось, мир остался прежним, он был так же жесток, и лишь ждал подходящего случая, чтобы нанести удар побольнее. Так что когда прибывшая по вызову проститутка уже разделась и приготовилась отработать гонорар, Будимир обнаружил, что не может. Все попытки пробудить свое мужское начало кончились неудачей, так что в итоге жрица любви отбыла за ненадобностью, одарив несостоявшегося клиента прощальной улыбкой, в которой тот прочел и насмешку, и презрение и торжество. В очередной раз чудовищное человечество нанесло ему удар, теперь уже ниже пояса.
Половое фиаско, способное обрушить другого в бездну депрессии, лишь возвратило страдальца на путь праведной мести. Теперь уж Будимир был твердо намерен поквитаться с родом людским за все-все, а этого всего-всего набралось уже вагон и три больших тележки. На это святое дело он решил употребить свалившиеся ему на голову деньги. Теперь, обладая финансами, он получил массу новых возможностей, например, мог приобретать редкие книги по черной, очень черной и самой черной магии, древние манускрипты, таинственные письмена, в общем, все, что могло содержать в себе источник могущества. В итоге он накупил три мешка скрижалей, клинописных табличек и папирусов Мертвого моря, на поверку оказавшихся низкокачественными подделками.
Будимир впал в отчаяние и едва не разуверился в черной магии. Но тут удача улыбнулась ему повторно. Однажды в дверь его постучал какой-то странный субъект, и, без предисловий, предложил купить у него кое-что за сильно дорого. Когда была названа сумма, глаза Будимира полезли на лоб, а рука сама потянулась к кошельку. Ну не могла какая-то дешевая подделка стоить такой кучи денег! Вне всяких сомнений, ему пытаются сосватать нечто ценное.
