Kitabı oku: «Разные люди», sayfa 2

Сергей Николаевич принялся разбирать скопившиеся бумаги, тем самым отвлекся на какое-то время от навязчивых мыслей по поводу денег, дров, одежды и холода. Время за работой летело незаметно, приближаясь к обеду. Меньшов также погрузился в свою работу. Обычно они мало разговаривали, отношения у них были чисто деловые, исключительно по работе. Иногда, правда, Меньшов приносил подработку Доброву, зная, что тот всегда согласится. У Меньшова было много знакомых, которые знали, что через него можно найти человека для бумажной работы.

Отворилась дверь и в кабинет заглянул начальник канцелярии, он всегда хотя бы раз в день обходил своих подчиненных, дабы проверить, работают ли они или бездельничают. Он сухо поздоровался с Меньшовым и Добровым, справился у них насчет текущих задач, и, получив ответ, что все задания будут выполнены в срок, удалился. Своеобразный ритуал был выполнен. Это повторялось каждый день, приблизительно в одно и то же время. Правда иногда начальник заглядывал с самого утра, чтобы проверить, все ли служащие на месте, нет ли опоздавших.

Время шло к обеду и Меньшов поглядывал на часы. Ему хотелось поскорее пойти в тот трактир, куда он обычно ходил обедать. Там подавали изумительное жаркое, которое ему так нравилось. Несколько раз он звал Сергея Николаевича с собой, но тот отказывался, ему это было не по карману. Предложив несколько раз, Меньшов перестал, видимо немного обидевшись, полагая, что Добров держит между ними дистанцию в отношениях. Меньшов не был заносчивым и злопамятным, он был просто немного невнимательным к людям, что, впрочем, было не нарочно. Он просто привык жить, не замечая ничего вокруг. Он жил один, в свое удовольствие, имея небольшой, но приличный достаток (по крайней мере, по меркам мелкого чиновника). Вопрос жалования его не сильно волновал, жалование было просто прибавкой к текущим процентам с вложенных денег.

Так они молча проработали до обеда. Взглянув на часы, Меньшов проговорил:

– А вот и обеденное время, Сергей Николаевич, пора перекусить, – сказал он, вставая со стула и беря в руки свою новую шинель.

– Да, что-то я заработался и не заметил, как время пролетело, – вяло ответил Добров, соображая, что он будет делать в перерыв. Он хотел есть, но денег у него в кармане было очень мало.

– Предлагаю в который раз, заметьте, пойти со мной в трактир и хорошо перекусить, – сказал Меньшов, надевая шинель.

– Нет, Иван Федорович, – ответил Добров. – У меня есть кое-какие дела, я сбегаю, пожалуй, улажу все, да и есть что-то не особо хочется.

– Вы прямо какой-то кремень, не хотите есть в такой холод, да и завтракали несколько часов назад. Я так не могу. Ну, тогда до встречи, я пойду, а потом угощу Вас прекрасным печеньем. Я познакомился с одним пекарем, у него тут недалеко лавка есть, прекрасные печет калачи, булки, печенье. Рекомендую. Ну, я ушел, – сказал Меньшов, выходя из кабинета.

– Хорошенько Вам насладиться обедом, – ответил Добров, привстав со стула. Он сделал это машинально, не задумываясь, не желая как-то угодить. Он уважал Меньшова как человека, хоть и, повторюсь, отношения у них были чисто деловые.

«Так вот что за кулек он принес», – подумал Добров. «Печенье, как давно я не ел его, а также пирожные, бисквиты. Давно не ел, с гимназии, уже и позабыл вкус». Он вышел из-за стола и подошел к лежащему кульку. Наклонился над кульком и понюхал. «Не знаю, какие они на вкус, но запах великолепен», – думал Сергей Николаевич. «Вкус, наверняка, также великолепен. Однако ж, чем мне заняться сейчас?» – задался он вопросом. Дел никаких у него не было, он соврал Меньшову, чтобы тот не приставал с приглашениями отобедать. Своим приглашением Меньшов немного ввел в замешательство Доброва. В последнее время он не звал его, а тут опять пригласил. С чего бы это? «Наверное, был в хорошем настроении из-за обновок», – думал Добров. «Пришлось на ходу врать, не хорошо это как-то», – корил он себя. Мысль о печенье опять пришла ему в голову. Ему захотелось, чтобы Меньшов вернулся скорее и угостил его. «Может, пока его нет, развернуть кулек и взять одно? Так хочется есть. Он не заметит, кулек-то большой». Добров опять подошел к кульку. Он уже протянул руку, но тут его как будто ударило. Он отпрянул назад. Ему живо представилось, как он разворачивает кулек, а в кабинет заходит Меньшов или еще кто-нибудь и видят, что он ворует. Что он ВОР!!! «Нет, нельзя этого делать. Нужно терпеть, быть человеком». Добров вернулся за свой стол.

Чтобы как-то отвлечь себя от мыслей о еде, он начал думать о дровах. Где взять денег? Как я уже говорил, Доброву пришлось просить жалование вперед, когда ему пришлось съезжать со старой комнаты. С тех пор у него регулярно случались периоды жуткого безденежья. Постоянно просить жалование вперед было нельзя, начальству не нравились такие просьбы. Давали жалование вперед неохотно. Тем более сейчас он и так уже получил вперед жалование и просить было бессмысленно.

«Что-то нужно придумать», – думал Добров. Первым делом он решил спросить Меньшова, как тот вернется, нет ли какой подработки на перепись документов. Это был шанс что-то получить, попросив оплату вперед. Это первое. Можно еще занять у Быковского, он может выручить по старой дружбе. Петр часто выручал деньгами. Его финансовое положение было немного лучше, он смог устроиться на должность с большим окладом (чем у Доброва), хотя был таким же мелким чиновником как Добров.

«Да, два варианта уже есть», – думал Сергей Николаевич. «Уже что-то. С Катенькой можно еще посоветоваться, она у меня умница, что-нибудь еще подскажет. Как они там? Как себя чувствуют обе? Лучше ль стало Лизе?» Тут Доброва опять как будто ударило током. «Лиза. Про нее то я и не подумал, да и про Катеньку тоже. Эгоист. Сижу и мечтаю о печеньях. А как же они? Съем сам, без них. Нет, я не эгоист, я свинья. Да, не ожидал от себя такого. Стыдно. Что же делать? Если Меньшов начнет угощать, отказываться будет неприлично. Пожалуй, скажу, что съем потом, вечером дома за чаем. Да, так и поступлю. Хорош же я, нечего сказать. Слава Богу, вовремя вспомнил о своих девочках. Скоро перерыв закончится, надо выйти попить воды и подышать воздухом в коридоре, здесь очень душно».

Глава 5

После того, как Сергей Николаевич ушел на службу, Екатерина Павловна убрала со стола и принялась за шитье. Работы было много, нужно было поторапливаться. Все бы ничего, но от холода пальцы замерзли и плохо слушались, да и болезнь еще давала о себе знать. Она крепилась и, даже когда болела, старалась приободрить мужа в трудную минуту. Она была из тех женщин, которые создают надежный тыл своему мужу, несмотря на всю свою хрупкую внешность.

Думаю, мы незаслуженно опустили некоторые эпизоды из жизни Екатерины Павловны. Предлагаю постепенно исправить это недоразумение. Екатерина Павловна Доброва (в девичестве Сухова) была из небогатой семьи. Отец ее был отставным военным. Жили они по соседству с домом, где жил Быковский с родителями. Именно благодаря этому соседству Добров и познакомился с Екатериной Павловной, но об этом чуть позже. Екатерина Павловна получила образование дома, благодаря своей матери. Мама ее, возможно, принадлежала к дворянскому роду, во всяком случае, были слухи, что предки ее в третьем поколении были известными в округе дворянами. Впрочем, это были только слухи, ничем не подкрепленные. Мама Екатерины Павловны была образованной женщиной, потому и активно участвовала в образовании своей дочери. Занимаясь с дочерью грамотой, мама не забывала также обучать ее и манере поведения, которая прививалась чуть ли не с рождения. Видимо, мама была хорошим учителем, а дочь хорошей ученицей, ведь, как я уже говорил, Екатерина Павловна производила впечатление девушки благородных кровей.

Итак, познакомились они с Добровым благодаря соседству домов. Однажды Добров торопился к своему другу Быковскому на посиделки (мальчики предпочитали называть это собранием, как взрослые) и на улице, выходя из-за угла, столкнулся с девушкой. Девушка несла какой-то сверток. От неожиданности сверток выпал у Кати из рук. Сергей тут же бросился поднимать, при этом второй раз толкнув девушку. Густо покраснев и сбивчиво бормоча несвязные извинения, Сергей поднял сверток, а затем просто сбежал. Вид смущенного юноши, его извинения (это были даже не извинения, а набор бессвязных слов) и его побег очень развеселили девушку. Она засмеялась, чем еще больше сконфузила Сергея, когда тот забегал в дом, где жил Быковский. Сергею было стыдно, ужасно стыдно. Но лицо девушки и ее смех врезались в его память. Поначалу он очень переживал, особенно первое время, из-за своей неловкости и позорного бегства. Считал, что нужно найти эту девушку и извиниться перед ней. Но как это сделать? Потом он стал ловить себя на мысли о том, что часто думает об этой девушке. Поделиться своими мыслями (после нескольких дней мучений и раздумий) он решил с Быковским. Он все ему рассказал, чем развеселил Петра. Видя, как Петр смеется, Сергей даже захотел поссориться с ним.

– Петя, я тебе рассказал как другу, надеясь на твое понимание, сочувствие и помощь в разрешении моего вопроса, а ты ржешь, извини меня, как конь. После такого я не хочу больше открываться перед тобой, я не рассчитывал на такую реакцию, – злясь, выговаривал Сергей Пете.

– Ну прости, дружище, я просто представил, как это было. Ха-ха-ха. Не хмурься, я больше не буду. Ты мне вот что скажи. Как она выглядела?

– Как выглядела? Прекрасно выглядела. Светлые волосы, голубые глаза. Что еще? Я ее не рассматривал.

– Ну хоть как она была одета?

– На ней было голубое платье с буфами.

– А родинка на левой щеке у нее была?

– Да, ты ее знаешь? – почти закричал Сергей.

– Похоже, что да. Это дочь Суховых, живущих в соседнем доме. Я иногда вижу ее, но даже не знаю, как звать. Думаю, надо познакомиться с ней и рассказать про тебя, – Быковский опять начал смеяться.

– Даже не вздумай, после такого ты больше не будешь моим другом.

– Ну-ну, я же шучу, а ты сразу обижаться. Только вот что ты планируешь делать дальше?

– Пока не знаю. Для начала нужно извиниться, а потом…

– Что?

– Ничего, много хочешь знать, – сказал Добров, сам не зная, что потом.

Так он узнал, кто она и где живет. Посиделки у Быковского давали шанс еще раз увидеть эту девушку, но Сергей, как ни старался как можно медленнее идти на этой улице, девушку эту так и встречал.

Так прошло около месяца. Однажды, идя к Петру, он увидел издалека знакомое голубое платье. Сердце его забилось, это была она. Но радость тут же сменилась смятением, в памяти опять всплыл эпизод со свертком и Сергей опять стушевался. Он хотел было спрятаться за углом дома, но она увидела его. Несколько секунд они смотрели друг на друга, затем Катя опять засмеялась как прошлый раз, чем заставила Сергея краснеть пуще прежнего. Однако, он взял себя в руки и решил подойти. От волнения ноги плохо его слушались, язык прилип к небу, в горле пересохло, а руки дрожали. Он подошел к Кате и начал говорить:

– Здравствуйте, сударыня. Прошу простить меня за то, что так пристально смотрю на Вас. Вы меня узнаете? Я тот неловкий молодой человек, что доставил Вам неприятности. Искренне прошу простить меня.

– Добрый день, сударь. – Катя прищурила глаза и улыбнулась. – Да, я узнала Вас. Однако, о каких неприятностях Вы говорите? Не пойму.

– Я два раза нечаянно толкнул Вас и из-за меня Вы уронили сверток. Прошу простить меня. Надеюсь, я не сделал Вам больно.

– Два раза толкнули девушку?!!! Вы дурно воспитаны, сударь. – Катя показушно нахмурилась.

– Я … простите…не хотел, – запинаясь сказал Сергей. От волнения его язык совсем перестал слушаться.

– Да полно Вам, я же пошутила. Неужели не видно?

– Шутите? Я, право, растерян. Прошу простить меня.

– Да полно Вам уже извиняться. Да и не толкали Вы меня, если что чуть-чуть, я и не заметила вовсе. Что Вы стоите весь бледный? Успокойтесь. Какой Вы, однако, впечатлительный.

– Вы простите меня?

– Да простила уже, прощать особо нечего.

– А как Вас зовут? – спросил Сергей, придя немного в себя.

– Нет, Вы определенно дурно воспитаны. – Катя опять начала смеяться. – Спрашиваете у незнакомой девушки имя.

– Прошу простить меня…

– Екатерина, а Вас? – неожиданно сказала Катя.

– А меня Сергей, Сергей Добров.

Так произошло знакомство Кати и Сергея.

Однако, нам нужно возвращаться в осеннее утро в маленькую холодную комнату.

Убрав со стола, Екатерина Павловна принялась за шитье. Сев поближе к окну, чтобы лучше было видно, она торопилась сделать работу, нужно успевать к сроку. Ловкие тонкие пальцы порхали над тканью, движения был точные, выверенные. Но болезнь и торопливость внесли свои коррективы в работу Екатерины Павловны. Неловким движением она уколола палец, больно уколола, до крови. От неожиданности она вскрикнула и тут же посмотрела на ширму. Она не хотела будить Лизу, но та проснулась. Услышав движение за ширмой, Екатерина Павловна встала и подошла к кровати.

– Лизонька, я тебя разбудила? Прости меня, не хотела. Как ты себя чувствуешь?

– Доброе утро, мамочка, – сказала Лиза, потягиваясь, – я уже выспалась и чувствую себя хорошо. Папа уже ушел на службу?

– Да, дорогая, ушел.

– Как жаль, хотела его обнять перед тем, как он уйдет, да вот проспала.

– Ничего, вечером обнимешь, – сказала Екатерина Павловна, обнимая дочь.

– Вечером само собой. Я еще и утром хотела. Ты завтра меня обязательно разбуди. Слышишь? Я должна обнять папочку.

– Непременно дорогая. Кушать хочешь?

– Да, мамочка. Я ужасно проголодалась и замерзла. Нам бы печку истопить.

– Придется потерпеть до вечера или до завтра. Папа решит насчет дров и у нас будет тепло.

– Тогда будем кушать, мамочка, – сказала Лиза, усаживаясь на кровати.

– Я сейчас накрою стол, а ты собирайся.

Екатерина Павловна стала накрывать на стол, а Лиза одевалась. Она была уже взрослой девочкой (так она сама считала) шести-семи лет. Внешне она походила на мать. Такие же голубые глаза, светлые волосы. Те же манеры и поведение. Словом, была копией своей матери. Лиза была непоседливым ребенком, часто шалила, бегала по комнате (насколько позволяли размеры комнаты), весело и звонко смеялась. Мама иногда журила ее за это, говоря, что хорошие девочки так себя не ведут. А в душе она не могла нарадоваться на свою дочку, видя, что та ее копия во всем. Екатерина Павловна была в детстве такой же непоседой.

Накрыв стол, Екатерина Павловна позвала Лизу, села рядом с ней, погладила ее по голове и сказала:

– Кушай, а мне нужно работать.

– Я такая голодная, что съем, наверное, целого быка, – сказала Лиза и звонко засмеялась.

– Быка нет, есть немного курицы, скушай пока ее, – улыбнулась мать.

Лиза принялась за еду. Мать смотрела на нее любящими глазами и думала про себя, что наконец-то девочка ест и ест с аппетитом, значит приступ болезни миновал и она пойдет на поправку. Просидев с Лизой минут пять, Екатерина Павловна вернулась к окну за свою работу. Палец от укола немного болел, но она старалась не обращать на это внимания.

Лиза с аппетитом съела курицу, попила чай и, наевшись, стала играть с ложкой, размахивая ей в воздухе. Она представляла, что в руках у нее волшебная палочка, по взмаху которой исполняются любые желания. Лиза мечтала о том, как по мановению волшебной палочки у нее появляется очень красивое платье, как она с родителями переносится в новый, богатый, красивый дом, где тепло и светло. У нее целая комната, где лежит огромная гора игрушек. Или как она переносится в волшебную страну, где животные и птицы разговаривают человеческим голосом, где никогда не бывает холодно, где кругом растут прекрасные деревья и цветы. Так она сидела и фантазировала, махая своей ложкой. Она была обычным ребенком, со своими мечтами, страхами, огорчениями и, конечно, любовью к родителям.

Екатерина Павловна продолжала работать, изредка поглядывая на дочь, и едва заметно улыбалась. Она знала, в какую игру играет ее дочь, та сама ей рассказывала. Иногда они играли вместе, придумывая различные сказочные истории и приключения.

Лиза, наигравшись с ложкой, вылезла из-за стола и подошла к матери. Она знала, что нельзя мешать маме, так как она работает, но ей было скучно, а придумать себе новое занятие она не могла. Она молча стояла рядом с матерью и смотрела за ее работой. Наконец, мать не выдержала и спросила ее:

– Ты что-то хочешь спросить, дорогая?

– Да, мамочка, мне скучно, не могла бы ты поиграть со мной?

– Нет, Лиза, я не могу, мне нужно работать, у меня много работы, а времени мало.

– Ну совсем чуть-чуть, ну пожалуйста, – стала притворно похныкивать Лиза, дети часто так делают.

– Лиза, перестань, я не могу сейчас уделить тебе время, – сказала Екатерина Павловна, немного сердясь. Понять ее можно: чтобы сдать работу в срок, нужно было очень постараться, а значит нужно работать и работать.

– Ну, мамочка… – Лиза сделала еще одну попытку

– Лиза, нет, я тебе уже сказала, – начала хмуриться Екатерина Павловна. Она редко сердилась, но сейчас ей действительно было некогда. Плюс к этому были проблемы с деньгами, едой, дровами и т.д. Проблемы эти были хроническими. Я уже говорил, что она была из небогатой семьи. Раньше, когда она жила с родителями, ее мало волновало отсутствие денег, точнее она о нем не знала, ее родители не обсуждали при ней такие вопросы. Когда она вышла замуж за Сергея Николаевича, родители дали с ней приданое в виде небольшой суммы денег. Эти деньги по обоюдному решению с мужем они оставили на случай непредвиденной траты, в чем оказались весьма дальновидны. Так получилось, что родители ее скончались один за другим через непродолжительное время после свадьбы, даже не увидев внучку. Так Сергей и Екатерина стали полными сиротами уже в начале своей семейной жизни. Часть отложенных денег ушла на погребение, часть впоследствии была потрачена в период беременности и в первые месяцы после родов. Таким образом, от приданого ничего не осталось. И уже шесть лет они с мужем ежедневно сражались (с переменным успехом) с безденежьем и нищетой. В этой борьбе они были похожи на утопающего, который на короткое время выныривает из воды, делает судорожный вдох, а затем опять уходит под воду.

Лиза, видя, что мать хмурится, отошла от нее. Девочка немного обиделась. К сожалению, а, может, и к счастью, детский разум еще не может осознать жизненных трудностей, с которыми приходится сталкиваться взрослым. Она уселась на стул и стала смотреть в пол, разглядывая рисунок на некрашеных досках. Так продолжалось где-то около получаса. Екатерина Павловна, видя, что дочь обиделась и теперь сидит неподвижно на стуле, уставившись в пол, начала корить себя за то, что рассердилась на дочь. Что ж, придется ненадолго отложить работу и приласкать ее. Екатерина Павловна подошла к дочери и сказала:

– Лизонька, не сердись на меня и не обижайся. Давай с тобой немного поиграем, а потом я опять сяду за работу. Хорошо? Заодно отдохну немного.

– Мамочка, я не сержусь, что ты? Работай, я не буду тебе мешать, не буду шуметь. Я все сделаю, как ты скажешь, только не хмурься. Ладно?

Лиза давно уже не сердилась на маму. Она просто сидела на стуле и думала, чем бы ей заняться, чтобы при этом не мешать маме. Хоть ей и было почти семь лет, она уже понимала отчасти, родители много работают, что так надо, чтобы была еда и тепло, иначе никак.

– Ты моя хорошая, – сказала Екатерина Павловна, обнимая дочь. На глазах у нее выступили слезы. Она очень любила свою Лизоньку. Они обнялись и решили, что просто посидят так, обнявшись. Недолго, а потом каждый займется своим делом: мама – шитьем, Лиза – поиграет одна.

Глава 6

Сергей Николаевич посмотрел на часы, время подходило к концу обеденного перерыва. Скоро придет Меньшов и надо будет спросить его насчет подработки. Добров снова подумал о жене и дочери. «Как они там? Замерзли, наверное. Мне-то хорошо, сижу в тепле, а они… Скорее бы домой, очень хочется их увидеть», – думал Сергей Николаевич, барабаня по столу пальцами. Он всегда так делал, когда глубоко погружался в мысли.

Дверь открылась и в кабинет вошел Меньшов. Он был в приподнятом настроении, даже более веселом, чем с утра. Он как бы нехотя снял с себя шинель, посмотрел на Доброва и сказал:

– Славно отобедал я, Сергей Николаевич, напрасно со мной не пошли. Жаркое сегодня особенно вкусное. Повар знает свое дело.

– Да я все с делами своими… – сказал Добров, начиная опять тяготиться разговором с Меньшовым.

– Дела, дела… – вдруг задумчиво повторил Иван Федорович. – Да, дела…Все торопимся куда-то.

– Иван Федорович, а не подкинете ли Вы какой-нибудь подработки? – сказал Добров, пытаясь сменить тему разговора, заодно и решить свой вопрос.

– Подработки?

– Ну да.

– Пожалуй, что смогу. Я сегодня вечером встречаюсь с одним знакомым. Он как раз обмолвился по поводу того, что нужно поработать над бумагами. Деталей я не знаю, вечером уточню.

– Буду Вам очень признателен.

Поведение Меньшова переменилось с момента первой фразы о вкусном обеде, он как будто что-то вспомнил и задумался. Вид его при этом стал мрачным. Это удивило Доброва. Такая резкая смена настроения. Что случилось?

Работа была практически сделана, оставалось совсем немного, времени на разговор до конца рабочего дня было предостаточно. Добров не решался спросить, почему так задумался его коллега. Меньшов же сидел, уставившись в окно, и думал. Наконец, Сергей Николаевич не выдержал и задал вопрос:

– О чем задумались, Иван Федорович?

– Да так… – как бы про себя ответил Меньшов.

– Что Вас так огорчило? Были такой веселый, а сейчас…

– Вот какое дело, Сергей Николаевич, сижу и думаю. А человек-то я, похоже, дрянной.

– Почему так говорите?

– Пожалуй, расскажу… Вышел я из нашей канцелярии и направился в трактир. Шел я быстро, торопился поесть. У входа в трактир я столкнулся со старухой. Она была плохо одета, в какие-то лохмотья, вся сгорбленная, очень старая. Она посмотрела на меня и протянула молча руку. Видимо, она ходила по улице побиралась. А я.… В общем, я прошел мимо, зло пробурчав, что много вас таких шляется, я уже подавал сегодня, сколько можно? А в спину услышал: «Храни Вас Бог, сударь. Не серчайте». Я обернулся и посмотрел на нее. Древняя старуха, оборванная, грязная. Ходит по улицам, побирается. Не дай Бог до такого дожить. Это я сейчас только уразумел. А там, у трактира, только зло смотрел на нее. Воротиться бы сейчас, да где уж ее там найдешь. Как думаете, Сергей Николаевич, попробовать сыскать ее завтра? Подать ей. Запала она мне в душу. Нехорошо я поступил.

– То, что Вы осознали свой поступок, уже говорит о том, что Вы не дрянной человек. Попробуйте завтра сыскать старуху, может, удача улыбнется Вам.

– Непременно поищу ее, нехорошо я поступил, нехорошо. Я всегда такой, не вижу в людях ничего, не замечаю их. Сделаю что-то ненароком, а потом попрекаю себя. Ничего не могу с собой поделать, не могу свою невнимательность к другим изничтожить. Стыдно, очень стыдно. И в церкви я давно не был. Надо сходить, обязательно сходить.

– Признаться, Иван Федорович, я тоже давно там не был. А потому, по крайней мере в этом, я ничем не лучше Вас. Так-то.

– Умеете Вы приободрить, Сергей Николаевич. Потому-то и приятно с Вами разговаривать.

– Спасибо, Вы тоже приятный собеседник, Иван Федорович.

Они посмотрели друг на друга и улыбнулись. Затем по молчаливому согласию принялись доделывать свою работу.

Часа через полтора они оба закончили, Добров сходил к руководству и доложил, что все сделано, работу можно принимать. Начальник канцелярии похвалил их обоих и предупредил, что ждет еще документы, но когда их привезут, не знал, потому приказал ждать и со службы пока не отлучаться. Впрочем, это было лишнее, ни Добров, ни Меньшов службы никогда не покидали до конца рабочего дня, даже если делать было нечего.

Добров вернулся в кабинет, передал похвалу и указание руководства. Меньшов снова повеселел, начал что-то рассказывать о своих делах в прошлое воскресенье. Добров слушал его, половину пропуская мимо ушей. Это был обычный рассказ о том, куда ходил Меньшов, что делал. Добров привык к таким рассказам, они никогда особо не отличались друг от друга: сходил в лавку, купил то-то, навестил того-то и т.п. Сергей Николаевич опять начал думать про деньги, плюс голод уже сильно мучил его. Вдруг Меньшов замолчал и хлопнул себя по лбу.

– Вот я дрянной человек.

– Что опять случилось, Иван Федорович?

– Я же обещал угостить Вас печеньем. Обещал и забыл. Опять на человека внимания не обратил. И когда я покончу с этим равнодушием?

– Помилуйте, Иван Федорович, здесь нет никакого равнодушия. Просто забывчивость.

– Ну уж нет, коли я забыл, значит не придал в свое время своему обещанию полного значения, упустил из виду. Значит я опять в своем репертуаре.

– Да полно Вам, Иван Федорович, что так себя уничижаете?

– Так вот, чтобы Вы меня простили и не сердились на мою забывчивость, Я Вам отдам половину своего кулька, так будет справедливо.

– Что Вы, мне будет достаточно пары штук.

– Нет, так будет вернее, отдам половину.

С этим словами Меньшов отсыпал половину кулька с печеньем и, завернув в бумагу, отдал Доброву. Стоит ли говорить, что Добров ужасно обрадовался этому. Он подумал сразу о Лизе и жене, представил, как они обрадуются.

– Вы не возражаете, если я съем дома? – спросил он Меньшова.

– Нет, что Вы, они ваши и делайте с ними, что хотите.

Глава 7

До конца рабочего дня оставалось около получаса. Добров еще раз сходил к руководству, уточнил, не будет ли еще указаний. Получив разрешение идти домой, они с Меньшовым оделись и вышли на улицу. Идти им нужно было в разные стороны. Попрощавшись, они разошлись и двинулись каждый по своим делам. Меньшов – к знакомому, Добров – домой.

Сергей Николаевич должен был еще зайти в лавку, чтобы купить хлеба и сахара. Он шел и думал о разговоре с Меньшовым. Его тронул рассказ про старуху, также он решил про себя, что нужно сходить в церковь.

В церковь Добров ходил редко в последнее время. Дело не в том, что он разуверился, а в том, что было много забот и хлопот: служба, подработка, болезнь жены и дочери и т.д. Про себя он решил, что нужно зайти, может, даже сейчас. Обычно он посещал старую деревянную церковь, где служил отец Михаил. Его он знал уже давно, со времен учебы в гимназии. Отец Михаил венчал их с Екатериной Павловной, крестил их дочь и просто помогал добрым словом, иногда и материально по мере своих скромных возможностей. Повторюсь, церковь была старая и небольшая. Прихожан было немного, в основном люди ходили в большую, относительно новую каменную церковь на холме, у подножия которого располагался город П.

Отец Михаил был уже стар, лет ему было около семидесяти пяти. Несмотря на свой возраст, выглядел он моложе. Лет десять назад время как будто стало не властно над ним. За это время он нисколько не изменился. Ростом он был высок, широк в плечах, седые длинные волосы до плеч, седая борода. В молодости он наверняка был весьма красив. Подробностей его жизни до начала служения Богу мы не знаем. Известно только то, что в молодости он был военным, но затем вышел в отставку и стал священником. Что послужило причиной такого поступка также неизвестно, скажу лишь только то, что отец Михаил был не здешним.

Сергей Николаевич все же отложил идею зайти в церковь, так как торопился домой к жене и дочери. Зайдя в лавку, он долго прикидывал, как лучше поступить: купить побольше хлеба или большую часть имевшейся мелочи потратить на сахар. Решив, что хлеб будет важнее (тем более что на утро есть было нечего), он взял больше хлеба.

Выйдя из лавки, Сергей Николаевич направился к дому. Все время, пока он шел со службы в лавку, он был в крайне задумчивом состоянии. Зайдя в лавку, он вышел из этого состояния, а на выходе холод напомнил о себе. Была поздняя осень. Солнце, которое днем еще давало хоть какое-то тепло, садилось рано. Холод усугубляла также высокая влажность воздуха. Добров заторопился домой, поеживаясь на ходу и стараясь не уронить кульки с печеньем и купленным хлебом. Дорога проходила мимо одного грязного кабака, дешевого и мрачного. Обычно по вечерам здесь собирались разного рода гуляки, большинство из которых были уже спившиеся и опустившиеся люди. Добров всегда удивлялся, видя одни и те же лица у кабака: откуда берут деньги, чтобы каждый день напиваться?

В этот вечер у кабака было также шумно. Пьяная толпа высыпала на улицу, обступив какого-то пьяного старика. Возможно, он и не был стариком, но лицо его было пропитое и изрезанное морщинами, поэтому определить возраст было сложно. Так вот этот старик, по всей видимости, выпил больше, чем мог и, выйдя из кабака на улицу, упал в грязь. Пытаясь подняться, он ползал в этой грязи на четвереньках, ища опору, а хохочущая толпа давала ему советы, как подняться. Большая часть так называемых советов была просто насмешкой, смешанной со скабрезными шутками. Самое удивительное то, что сам старик не обижался на смеющихся и даже улыбался в ответ своим беззубым ртом. Добров видел всю эту картину, проходя мимо. Он знал не понаслышке, что значит унижение со стороны людей, находившихся в данный момент в лучшем положении. Ему стало жалко этого человека. Лицо этого старика он уже успел запомнить, тот был завсегдатаем этого питейного заведения. Обычно Добров не жалел подобных людей, он считал, что они сами виноваты в своей судьбе. Но сейчас ему стало жалко этого пьяницу. Он подошел к толпе, протиснулся сквозь стоящих и, обращаясь ко всем, сказал:

– Люди, помогите же ему, что вы хохочете? Не видите, что он не может подняться? Что вам тут, цирк?

– А вы, сударь, не лезьте, куда вас не просят, – ответил рыжий высокий парень. Он был молод, но следы пьянства уже начали уродовать его лицо.

– Но ведь он человек, как и вы все.

– Он пьяная скотина, нажрался, как свинья, и нашел свое место, где и должно быть свинье. – Толпа загоготала

– Давай, хрюша, похрюкай, – засмеялся парень. Толпа одобрительно загудела. «Хрюкай, хрюкай!» – раздались голоса.

– Оставайтесь, сударь, с нами, когда еще такую хрюшу увидите? Да еще бесплатно. Да, здесь не цирк, тут зоопарк. Ха-ха-ха…

Добров ничего не ответил и, развернувшись, пошел домой. Он хотел помочь подняться старику, но побоялся уронить свою драгоценную ношу, обе руки его были заняты. Он опять подумал о жене и дочери. Они наверняка уже заждались его. Съежившись в своей старой шинели, Добров заторопился к дому.

Тем временем Екатерина Павловна и Лиза ждали папу со службы. Екатерина Павловна весь день шила и уже устала, к тому же дневного света уже не было, а тратить лишние свечи на освещение работы было расточительно. Они сидели при одной маленькой свече. Лиза играла со своей куклой. Эту куклу ей сшила мама из остатков ткани. Она была некрасивой, уже довольно потрепанной, но Лиза любила ее больше всех своих игрушек. К слову сказать, игрушек у Лизы было немного и все они были самодельными. Но недостаток игрушек девочка компенсировала своей фантазией. Она постоянно что-то придумывала: какие-то истории, каких-то персонажей. Немалую роль в развитии ее фантазии сыграла мать, которая часто читала ей различные сказки. Сказки эти остались из библиотеки родителей Екатерины Павловны. Те очень любили читать, собирали книги, накопив в итоге небольшую библиотеку. Но большую часть книг пришлось продать после смерти родителей. Не было денег и места, где их разместить. Жилье, снимаемое родителями, пришлось освобождать. В небольшой же комнате Добровых места было немного. Екатерина Павловна решила оставить только детские книги, продав все остальные.