Kitabı oku: «Железный Гулаг», sayfa 4
– Понятно. Мне здесь нравится больше, чем в могиле. Вот только перспектив никаких.
– Логично. Но о своей судьбе тоже много думать не советую, а то и с ума сойти можно. Вы всегда представляйте, что государство доверило вам всем, допустим, полёт на Юпитер. Естественно, в один конец. Домой вы уже никогда не вернётесь, но зато выполните очень важную миссию.
– Неудачное сравнение, – возразил я. – В Вашем случае – слава, почёт, пенсии родственникам, памятники при жизни. Есть за что помирать. А тут – позор и неизвестность.
– Ну, извините…. Других утешительных идей у меня нет.
– Ясно.
– Если нет вопросов, то на этом – всё. Мой кабинет всегда открыт, вход без стука по любому поводу. Будьте здоровы.
– До свидания.
Беседа продлилась не больше десяти минут. Начальник, и правда, держал всех на расстоянии от себя, не расслаблялся, не вёл задушевных бесед. Всегда создавал вид постоянной занятости, никого подолгу не задерживал. Он, как опытный руководитель понимал, что подобное поведение рождает у подчинённых ещё большее уважение и безоговорочное послушание.
Я вышел во двор и направился в барак искать Ваньку.
Глава 15.
Вечером бригадир выдал мне рюкзак с сухим пайком, с термосом для чая, несколькими парами рабочих рукавиц, наволочкой и строительной каской, пристёгнутой поверх. Большую его часть занимал баллон с воздухом и маска. В отдельных кармашках я заметил фонарь и молоток, вернее кусок металла сантиметров тридцать в длину, явно природного происхождения, как будто вылепленного из пластилина первоклассником, старавшимся повторить в точности оригинал.
– Такие штуки у всех есть, вроде талисмана, да и лопаты отбивать удобно, – пояснил Ванька, заметив моё любопытство к этому предмету. – Он – из «железного льда». Не ломается, не гнётся. Десятитонным прессом давили, ударяли – бесполезно. Лёгкий, отпилишь от молотка кусочек, положишь рядом, и он притянется и прирастёт заново, типа ртути. Их много вокруг станции. Видать после метеорита разбросало. Они всякие разные попадаются, но в виде молоточков больше всего.
– Этот металл вообще обрабатывается? Из него можно что-то выточить? – спросил я.
– Нет. Учёные уже много лет голову ломают над ним и ничего. На токарном станке делаешь, допустим, болт, и через два три часа он сжимается в ровный шарик. Видно, когда метеорит врезался, что-то на уровне атомов случилось с полом, и эти молоточки, кубики, шары остались в неизменном виде. Мистика. Физика здесь не актуальна. А верхний потолок простой, говорят в основном из никеля.
Ночь была бессонной. Я всегда плохо сплю перед какой-нибудь поездкой, в ожидании новизны, неизвестности. А здесь – тем более. Утром в шесть часов всех подняли по радио и громкой связи. Быстрый завтрак и в «трамволёт». Он оказался другим – чисто пассажирским. Спереди длинный метров пятнадцать вагон на сорок человек и за ним цистерна с воздухом. Откидные сидения, очень похожие на самолётные кресла, стояли попарно вдоль окон с проходом посредине. В конце – туалет и что-то вроде кухонного столика. Водители, один за рулём другой рядом на подмену, не отделялись кабиной, а находились со всеми в салоне. Рядом стоял ещё один «трамволёт», но поменьше. На работу выезжали три бригады.
Ванька благородно пропустил меня к окну.
– Спрашивай, чего не понятно будет.
Я кивнул головой, и мы бесшумно тронулись.
Движение «трамволёта» напоминало полёт. Скорость и правда зашкаливала, относительно столбам электропередачи, но не чувствовалась из-за идеально гладкой поверхности и слабого сопротивления азота. Если б не нанесённая разметка, то можно представить, что ты несёшься в космосе. Потолок из-за высоты еле проглядывался, и как говорил Саня, походил на большое сито с отверстиями. Через несколько минут пружина и каркас, сопровождавшие нас чуть поодаль от дороги с моей стороны, закончились, и ощущение фантастически бескрайнего пространства усилилось. Ни бугорка, ни камушка, ничего лишнего не попадалось на пути, как не вглядывайся. «Железный лёд» завораживал.
– Воздухонасосная станция, – толкнул меня Иван в плечо и указал на противоположенную от нас сторону.
Мы проскочили множество цистерн, стоящих в ряд недалеко от дороги.
– Каждые сто километров установлены. Кстати, на протяжении всего трубопровода врезаны краны для воды и для воздуха. Если вдруг, пешком пойдёшь, то всегда можно попить и свой баллон пополнить. Переходной шланг в твоём рюкзаке.
– Вроде как обижусь и пешком домой уйду за десять тысяч километров?
Ванька засмеялся.
– Ну, так, на всякий случай информирую. У нас один из второй бригады плутал неделю. «Крыша поехала», и «свалил» с точки.
– И чего?
– Да ничего. Вернулся потом. Жрать захотел и пришёл. Больше не уходит.
– Наказали?
– Ага. Расстреляли второй раз, – сыронизировал Ванька, – Здесь, Лёха, не наказывают. Если человек не приживается, или не желает работать, его бригадир наверх увозит и с концами. На моей памяти всего один случай такой был. Мужик вены себе вскрыл, тоже «крыша съехала». А в остальном, у нас что-то доказывать и права качать не для кого, мы сами по себе. Тем более ты знал куда шёл и с чем соглашался. Любой проступок, если он затрагивает интересы твоих собратьев, неизбежно влечёт молчаливое общественное порицание, а это намного хуже, чем наказание какой-то там администрации. Усёк?
– Ну, да.
Двадцать часов прошли незаметно. На встречу, с приличным интервалом, пролетели два «трамволёта». Из-за скорости нельзя было определить их состав и форму. Где-то вдалеке я заметил «туру», о которой рассказывал Саня. Огромная и приталенная посредине, она и правда казалась рукотворной, но некоторые изъяны в геометрии линий, всё же оставляли право на её природное происхождение.
Многие читали, кто-то спал, откинув кресло. А я почти не отрывался от окна. Мне думалось, что эгоистичная позиция Советского Союза, присвоить себе огромное пространство подземелья, да ещё использовать в военных целях, не справедлива. Сколько можно было бы сделать открытий, будь оно достоянием всех народов. Построить новую транспортную систему: мировое метро, допустим. Привлечь ещё большие средства для изучения «железного льда», может попробовать пробурить дальше вглубь. Сообща-то легче. А с другой стороны тоже плохо. Поделили бы на территории свои, чужие, провели границы, замусорили всё, стали рыть шахты любыми путями в разных концах земли. И сюда бы гонку вооружения перетащили. Глупые люди! Что ж им не живётся без вражды.
В конце концов, я пришёл к выводу: раз появилась подобная аномалия на нашей территории, значит, пусть она будет только у нас, как сказал Николай Максимович.
– Сейчас «Лондон» будем проезжать, – Ванька толкнул меня в плечо.
Я посмотрел в лобовое стекло водителя. Вдалеке под мощным светом фар «трамволёта», вырисовывалась круглая конструкция, уходящая прямо в потолок. Она исходила из большого прямоугольного ангара высотой около десяти метров, который был обнесён со всех сторон брезентом. Смотрелся этот объект, как огромная военная палатка с трубой посредине. Опять же скорость не позволила запомнить все детали, но мне показалась эта станция темной и заброшенной.
– В прошлом году закончили её, – повторился Иван, – Три разрывные заложили и одну «водородку». Жахнет так, что мало не покажется, не дай Бог, конечно.
– Ну «водородка» это – водородная бомба, как я понимаю, а что значит разрывные?
– Сначала взрываются сверхмощные разрывные заряды направленного действия, тем самым поднимая и разрыхляя грунт, а следом с дести секундной задержкой термоядерная бомба.
– Так водородная или термоядерная?
– Да чёрт его знает. Их без этикеток привозили, – пошутил Ванька.
На самом деле я тоже не знал в чем отличие, и было ли оно.
Через два часа после «Лондона», мы остановились около насосной станции заправить нашу цистерну воздухом. Все стали одевать рюкзаки, маски, похожие на респираторы с лямками за голову, и по очереди выходить из «трамволёта».
– Полчаса на перекур. Ноги размять, погулять под Атлантическим океаном, – весело пояснил Иван.
Он показал, как включается баллон и как правильно одеть респиратор.
– Если захочешь там поговорить, набери воздуха в лёгкие, оттяни маску, и на выдохе кричи. Вообще, здесь звук плохо распространяется.
Полумрак осветили многочисленные фонари, включённые пассажирами, расходящимися в разные стороны. Приглушенный гул от мотора насоса придавал, и так жутковатой картине, ещё больший страх. Далеко уходить совсем не хотелось. Мы обошли станцию. Здесь стоял обычный трансформатор, какие устанавливают в дачных посёлках, штук десять стандартных цистерн и два мощных насоса: спереди и сзади по ходу движения.
– Ну как тебе? – прокричал Ванька, оттянув респиратор.
И правда, его почти не было слышно. Я поднял большой палец в знак восхищения. Экспериментировать с маской меня не прельщало. Общая картина напоминала космонавтов, гуляющих по неизведанной тёмной и ужасающей планете. Не хватало лишь больших круглых шлемов для полного восприятия.
Вскоре все собрались в вагоне. Бригадиры провели перекличку. Мы с Иваном перекусили тушёнкой с хлебом и стали устраиваться спать.
Глава 16.
Дальнейшая дорога прошла без остановок и приключений. Под конец с непривычки начали затекать ноги от долгого сидения.
И вот вдали показалась станция. Она освещалась снаружи прожекторами, была вся из брезента и почти в два раза больше «Лондонской». Над полом метра три по специальному каркасу в стену вползала ещё одна пружина и уходила через центр ангара вверх. Её видимую вертикальную часть между двумя потолками окружали разные нагромождения: леса с лестницами, площадки, электромоторы, шестерни. Большой жестяной конусный фартук, обхватывающий пружину под земным железным потолком, сводился в квадратный короб, уходящий вниз в ангар. Снова вспомнился Волгоградский монумент, до того потрясали воображение размеры сооружения, приближающиеся с каждым метром. «Трамволёт» сбросил скорость, посигналил и плавно въехал в импровизированные брезентовые ворота.
– Девятая бригада, выходим! – скомандовал Саня.
Двадцать человек покинули транспорт, а остальные продолжили путь.
В ангаре, размером в два футбольных поля, стоял сильный шум от падающего сверху грунта и от работы многочисленных электромоторов. Центром внимания была сваренная металлическая конструкция, в которую по дуге снизу вверх, входила и обрабатывалась пружина. Четыре полтора метровых по ширине швеллера были вмонтированы в пол и упирались в железный потолок земной ниши там, где располагалось одно из множества отверстий. Основной задачей всего механизма являлось сжатие и фиксирование пружины на входе в землю.
Однозначно, она походила на огромную змею, вползающую очень медленно в свою нору. Визуально пружина вроде, как и не двигалась, и лишь по еле заметному вращению шестерёнок на больших электромоторах, подвешенных под брезентовым потолком, можно было понять, что она не стоит на месте.
Общая картина, открывшаяся моему взору на станции «Вашингтон» не шла в сравнение ни с одним производством, которые мне приходилось видеть за свою жизнь, хотя побывал я на разных заводах и шахтах не мало. Масштабы, исполинские масштабы присутствовали здесь! Ограниченное пространство земной ниши усиливало эти впечатления; трудно представить стройку, допустим, семнадцати этажного дома в помещении. Двадцать метров вверх до брезента и сто восемьдесят за ним до железного потолка. Человек, работающий на верхней круговой площадке, сваренной вокруг шахты, где виднелись прямоугольные вырезы в швеллерах, снизу казался маленьким ребёнком. Ну, а как сварщики монтировали швеллера и остальные конструкции за брезентовым перекрытием на двухсотметровой высоте, я, вообще, не мог представить.
Любая правда, как бы её не преподносили: в разговорах, на бумаге, даже на телеэкранах, не может сравниться с реальной картиной. Только тогда ты можешь полностью осознать, что, да – такое существует в природе и находится здесь перед твоими глазами. На месте, происходящее воспринимается всеми частями тела, всеми чувствами. Ты имеешь возможность оценить размеры и размах производства в сравнении с собственным ростом и весом. Наверное, подобное ощущение охватывает кошку, случайно забежавшую в цех, где собирают грузовые автомобили.
Вам, Дорогие читатели, увидеть подобное, наверное, не представиться возможным, но я постараюсь передать всё в точности. Заранее прошу прощения у тех, кому не нравятся уж очень подробные технические описания в художественной литературе, но опустить их совсем нельзя. Те технологии и инженерные мысли, воплощённые в конструкции и механизмы на этом проекте были просто фантастические. А масштабы производства и гигантские сооружения могли свести с ума любого человека, попытавшегося представить себе подобное.
Конечно, сегодня фильмы Голливуда и компьютерная графика могут показать нам любые фантазии, пришедшие в голову сценаристам, но тогда подобная картина в моих глазах казалась нереальной и неправдоподобной. Ведь это были шестидесятые и семидесятые годы прошлого столетия. Идеи и фактические труды учёных того периода в подземелье, опережали своё время на лет сорок пятьдесят, как минимум.
Сама шахта-пружина являла собой шедевр технической мысли, не говоря о затратах, уходивших на её производство. Передо мной на трёх метровой высоте в половину длины ангара лежала гибкая, вибрирующая конструкция, уходившая на несколько тысяч метров за брезентовую стену, и буквально здесь же на относительно небольшом квадрате превращалась в сплошную жёсткую колонну, вгрызающуюся в грунт под постоянным давлением.
Горизонтальную часть пружины-шахты и на изломе растягивали два механизма с рычагами ближе к выходу из ангара, придерживая её за витки, и при определённом давлении, резко отпускали по одному, тем самым создавая вибрацию, которая стряхивала остатки земли, падающей внутри пружины. Всё происходило автоматически и синхронно. На дне пружины лежал кабель, прикреплённый к толстому железному тросу. Грунт, проскакивал сквозь витки на транспортерную ленту с невысокими бортами, которая исчезала за другой стенкой ангара. А с наружи шахты земля сыпалась по жестяному коробу. Вот он и создавал основной шум вокруг.
Я посмотрел на четверых рабочих с обеих сторон транспортёра. Они большими совковыми лопатами собирали излишки, упавшие на пол и закидывали обратно. Их усердие и безостановочная работа напомнили мне движения роботов. Вроде приехала другая бригада, должен быть перерыв, но они не обращали ни на кого внимания и продолжали работать. Ещё двое в халатах небольшими мотыгами перебирали грунт на самой двигающийся ленте.
– Как тебе «Вашингтон»?! – Ванька хлопнул меня по плечу, выводя из оцепенения. – Пойдём, Лёха, сейчас распределение будет. Потом всё покажу.
Мы прошли за остальными в большую брезентовую палатку. Отличить нашу бригаду от той, которую мы меняли, не составляло труда. Они были чумазые и воняли в прямом смысле. Приветствия, рукопожатия, восклицания, – все перемешалось в толпе из сорока человек, как на каком-нибудь базаре. Помещение совмещало в себе спальню и столовую. У дальней стенки в ряд стояли одноярусные койки, а напротив – столы и табуретки. Несколько человек познакомились со мной и поздоровались с Иваном.
Шум и гам продолжались не долго, вскоре «чумазики», забрав свои рюкзаки, вышли в ангар дожидаться «трамволёта», а мы расселись по кроватям. Бригадир по бумажке стал распределять народ:
– Витя, Коля, Серёга и Мага – бульдозеры… – он указывал пальцем на каждого. Кого-то называл по имени, кого-то по фамилии. Нас с Иваном и ещё шестерых назначили «дворниками», так обзывали уборщиков грунта с пола. Труд был организован в две смены по двенадцать часов. Ванька договорился с нашими напарниками, что мы будем работать во вторую.
– Лёшку надо в курс ввести, – привёл он аргумент.
Они согласились.
Десять человек тут же включились в дело, заменив тех, кто ещё трудился. Лопаты передавали прямо из рук в руки. Расстановка людей шла таким образом: один – на прикручивание пластин на верхней круговой площадке, двое – на бульдозерах за ангаром, один – на кране, поднимающим пластины на площадку, четверо – убирают землю с пола и двое вместе с Саней занимаются кухней, помогают крановщику и на подмене, если кому-то нужно отойти или передохнуть. Работа на электрокаре, так же оставалась за ними. Производство здесь не останавливалось ни на минуту.
Оператор, сидящий в будке с пультом управления недалеко от конструкции, и двое, перебирающие грунт, как я потом узнал, в поисках золота, к «расстрельным» не относились. У них был свой отдельный график работы.
Глава 17.
– Норма – сто метров в сутки. Если диаметр шахты три метра, то где-то семьсот кубов грунта надо перелопатить, – рассказывал Саня. Мы втроём стояли около палатки и смотрели на конструкцию.
– И сколько времени уходит на одну скважину?
– Около двух лет. Самое тяжёлое – это наверху тоннели обустраивать, там всё вручную приходиться делать.
– А дышите там чем, баллонами?
Саня с Ванькой рассмеялись.
– Нет, конечно. Шахту воздухом заполняют. Этого добра здесь хватает. Но баллоны ребята берут с собой наверх, по технике безопасности положено.
– Хорошо. Как же вы туда первый раз попадаете? Ну, потом, я могу представить. А сначала? По кабелю что ли?
– Ваня расскажет. Пойду, надо поесть приготовить.
Бригадир ушёл, а Иван повёл меня ближе к излому шахты.
– Смотри. Ты изначально не обратил внимание. Витки у пружины круглые только снаружи, а полностью – плоские и заострённые вовнутрь. И когда её стягивают, что получается? Своего рода резьба. Пойдём.
Ванька получал удовольствие от разъяснений. То ли хвастовство, то ли гордость звучали в его голосе. Казалось, все это он сам придумал и построил. Мы прошли справа под пружиной в дальний конец ангара. Здесь располагался склад всяких механизмов, моторов, конструкций, больших деревянных катушек с кабелем и шлангами. Мой товарищ указал на круглую беседку. Во всяком случае, я её так сразу мысленно обозначил. Диаметром, как раз под пружину. Метров пять высотой. Нижняя часть, немного меньшая, представляла собой не что иное, как резьбу, состоящую из металлических шариков, выступающих наполовину наружу. Сверху на подшипниках стояла площадка с отверстием посредине, и уже на ней открытая будка с перилами и полукруглой крышей на четырёх швеллерах.
– Понимаешь смысл системы? – спросил Ванька.
– С трудом.
– Когда шахта уже готова и закреплена, в неё вставляется эта конструкция, «челнок» называется. Шарики расположены чётко по резьбе пружины, с таким же шагом и размером. И нижняя ходовая часть завинчивается в неё, как болт в гайку.
– Это я понял. А двигается она как? На тросе?
– Нет. Под площадкой, на которой будут находиться люди, тридцать четыре электромотора, расположенных вертикально с горизонтальными шестернями, вращающими рейку, приваренную к нижней части с резьбой из шаров. А чтобы удержать баланс инерционного крутящегося момента, в ней по краям приспособлены четыре вертикальные шестерёнки, которые бегают по самой пружине. Вон они торчат. Видишь? В «Иерусалиме» рассчитали всё точно. То есть, нижняя часть крутится, поднимая и опуская будку, а она стоит на подшипниках ровно.
Я мысленно представил всю систему и, почему-то сравнил «челнок» с пулей, проходящей по нарезному стволу. Конечно, очень приблизительное сравнение, но других ассоциаций не возникало. Ничего подобного нигде на земле мне не встречалось.
– Дыра посредине для сброса грунта, – продолжал рассказывать Ванька, – Снизу крепится трос с кабелями и шлангом со сжатым воздухом. Он и резьбу обдувает с четырёх сторон по ходу движения, и мы им дышим. Летает пошустрее лифта на «Тунгуске». Проектов много было: кольца железные хотели на месте сваривать, а «челноки» на магнитных колёсах пускать, и ещё много чего, но самая рентабельная и надёжная конструкция оказалась эта.
– Ладно. С «челноком» вроде всё ясно. А как бур работает? И где он находится? Должна же колонна вверх идти и крутить его. Я однажды видел на свободе, как скважину бурили. Или там тоже моторчики?
– Шестьдесят шесть электромоторов! На каждом крутится супер мудрёный бур. Аналогов нет во всем мире! Смысл такой: пока идёт мягкий грунт, а он здесь почти на всем протяжении, как не парадоксально, на бурах работают небольшие титановые лопасти. Только попадается гранитный или базальтовый слой, они в него упираются, утапливаются на пружинках, и в ход идут победитовые и алмазные резцы. Чем-то распущенную розу напоминают. В общем, это видеть надо. Так вот, моторы эти с бурами закреплены спирально по всей окружности металлического кольца, а оно, в свою очередь, тоже вращается на подшипниках. Пружина давит снизу…. Видишь под потолком четыре здоровых электромотора с шестернями над вырезами? За брезентом ещё десять таких. Все четырнадцать штук создают давление вверх. Пружина выполняет функцию колонны, а буры, каждый в отдельности, и все сразу роют шахту. Класс?!
Я кивнул головой в знак согласия. И хотя всё было вроде понятно, появлялась новая куча вопросов.
– Вань, а моторы и резцы разве не перегреваются? Там же ни воздуха, ни воды.
– Пойдём, поможем тушёнку разгрузить, потом объясню.
На станцию с других ворот заехал ещё один «трамволёт». Отработавшая бригада и оставшиеся не у дел наши мужики выстроились цепочкой от машины и до склада, который находился сразу после брезентовой жилой палатки. Дружно, как по команде, все стали разгружать ящики с продуктами, передовая их из рук в руки.
Вообще, как я понял позже, здесь в подземелье всё было отлажено до автоматизма. Никто никого не уговаривал и не заставлял работать или делать что-то. Все самостоятельно принимали решения. Сознательность, организованность и ответственность присутствовали в нашем обществе на все сто процентов. Бригадиры и начальник играли роль информационных посредников. Саня даже не вышел из палатки, чтобы проконтролировать работу.
Почему-то в тот момент вспомнилась похожая ситуация на воле, когда мне пришлось руководить разгрузкой вагона с импортной обувью. Там нужен был пастух, в прямом смысле этого слова. Хотя я и пообещал каждому грузчику помимо зарплаты ещё по пять рублей сверху за срочность, напрягаться особо они не желали. В моем присутствии всё шло не плохо. Только я отходил в подсобку, как вся рабочая идиллия заканчивалась. Начинались перекуры, беседы, посиделки. Приходилось повышать голос и постоянно подгонять. Вроде там люди и здесь люди, а разница очевидна.
Глава 18.
Через минут пятнадцать все было разгружено. Сменщики заполнили «трамволёт» и уехали на «Ленсталь». Ванька повёл меня обратно к пружине.
– Ты спрашиваешь, почему не перегреваются резцы? А потому, что там холодно, как в морозилке. Трос, прикреплённый к кабелю, видишь? Он не только его удерживает. Внутри находятся два шланга под давлением с фреоном. Точнее, это мы его так называем. А там какая-то мудрёная смесь газов, придуманная в «Иерусалиме». Другой конец пружины тянет за собой колёсную платформу, на которой стоит цистерна и, соединённая с ней, насосная станция. Ты спал, когда мы проезжали её. Электропитание подаётся на платформу отсюда с «Вашингтона» по «железному льду» в обход все сорок восемь километров. Тем же путём, через конец и сигналы с буров приходят на пульт управления. По-другому не получится, если хочешь сохранить целостность пружины. Плюс саму шахту заполняют воздухом круглосуточно со станции.
– Не могу масштабы представить. Очевидное невероятное! Такое построить, казалось бы, только Богам под силу.
– Конечно. Это тебе не проводку в квартире проложить. А если верить «Фёдорычу», одному учёному из «Иерусалима», то мы и есть Боги.
– Боги подземного царства? – я улыбнулся.
– Зря смеёшься. Очень интересная теория. Сейчас попробую объяснить. Вот, допустим, поставишь ты на листе бумаги точку карандашом. Будет казаться, что это самый крошечный объект, который ты видишь. А если посмотреть на неё через микроскоп? То точка превратится в круглую площадку. А если взять ещё мощнее микроскоп…? Понимаешь? Существует понятие в математике: минус бесконечность и плюс бесконечность. Что обозначает плюс, ты осознаёшь – это вселенная. Хотя бы видишь перспективу, подняв голову вверх и посмотрев в ночное небо. А минус имеет конец, только для нас он все равно, бесконечность, потому что нам людям не дано заглянуть дальше мощности микроскопа. Так вот, жизнь в пространстве началась с самого маленького и стремится к самому большому. Не то, чтобы на нашей планете, а вообще. Всё, что существует в огромном мире, вырастало, объединялось из фотонов или нейтрино, а может, и ещё меньшего, чему и названия-то нет. Естественно, эти мельчайшие частицы были и есть бессмертные. То есть не взаимозаменяемые, как все живое на земле, а вечные. Сначала они существовали во вселенной разрозненно, каждый по себе. И вот на каком-то этапе с фотонами и нейтрино что-то произошло, и они стали социальными, а именно – объединились в общество, если так можно выразиться. Одни стали формировать вселенную, галактики, планеты дальше, а какая-то часть решила развивать все эти объекты. На земле придумали союз неорганики с органикой. Сначала они объединялись в вирусы, потом в бактерии, после в микробы, клетки и так далее…. А когда придумали человека мыслящего, вот тут и начались разногласия. С одной стороны – индивидуальность личности, обеспечивающая более мощный прогресс и движения вперёд, с другой – непонимание и несогласие друг с другом.
– Что значит, придумали человека мыслящего?
– Ну, это вроде города. Его построили люди, живут в нём, двигаются, следят за его состоянием. Каждый выполняет свои обязанности для того, чтобы город процветал и развивался. Есть в нём своя элита, средний класс, рабочие. Он как бы единое целое, самостоятельная независимая единица. Так же и человек объединён триллионами мельчайших бессмертных частиц, которые тоже делятся на классы, что-то строят, следят за работой всего организма. Элита, может, где-то в голове тусуется, средний класс отвечает за органы, а рабочие за оболочку и скелет. Это я уже от себя фантазирую.
– Вань, ты меня пугаешь. Ты шпион или философ? И при чем тут Боги?
– Вообще-то, это «Фёдорыча» фантазии, как-нибудь познакомлю, но они мне так понравились, что я запомнил почти всё. Не перебивай.
– Короче, ты понял, всё на земле состоит из нейтрино, начиная от маленькой песчинки и кончая мамонтами и человеком. А так, как они вечные, то и людей изначально создали бессмертными. То есть в нашем понимании – Богами. Именно с них и пошёл весь разлад в мироздании. Потому, что все были разными и мыслили по-разному. Отсюда и появился основной стимул жизни – соревнование. Но проблемы начались позже. Представь: живёшь ты тысячу лет, вторую тысячу, а может миллион лет на земле. С ума можно сойти от скуки. Да и перенаселение было на лицо. Земля-то – не резиновая. Они научились объединяться в человеческие тела, а уничтожать самих себя не хотели. Остальные планеты заселять нельзя, везде занято, другие фотоны и нейтрино организовали там не похожие на землян формы жизни. Это нам кажется, что они пустые и необитаемые. А они ещё как обитаемы.
Но для учёных Богов того времени бессмертие было плюсом. Прогресс в науке и технологии не тормозились, как у нас; умер, допустим, Эйнштейн и весь его ум и опыт ушли вместе с ним. Вот и придумали сделать сознание человека трансформируемым, то есть, выводить его из тела в бесконечный эфир или пространство, называй, как хочешь, и обратно внедрять в тело. Сознание, ведь тоже состоит из нейтрино. Сейчас мы его душой называем. Дальше уничтожили всех крупных животных и свои бессмертные телесные оболочки. А чтобы не запускать планету, придумали заселить её ограниченно людьми, самовоспроизводящимися и смертными – грешными, короче. И вот эти, уже эфирные Боги стали заполнять тела простых смертных своим сознанием с рождения младенца по очереди. Вроде как, для развлечений. Чтобы снова ощутить физические наслаждения: вкус еды, хмель от вина, секс и так далее. И как говорит «Фёдорыч», самая высшая точка блаженства для них или, если верить его теории, то и для нас тоже – есть смерть. В момент её наступления все бессмертные нейтрино концентрируются в сознание, отделяются, и ты вспоминаешь всё: кто ты есть на самом деле, сколько существуешь во вселенной, в скольких смертных ты внедрялся. Пока душа находится в человеческом теле, общая память в мозгах наглухо заблокирована, у нас к ней нет доступа. И вот этот секундный момент смерти и выхода души из оболочки даёт такое наслаждение, что в тысячи раз превышает оргазм. Допустим, по старости умираешь – один кайф. На поле боя – другой, уже сильнее, потому, что там всё неожиданно с болью и страхом. И ещё – время. Здесь мы проживаем целую жизнь, а у них там всё это длится где-то около суток, вроде аттракциона.
Сначала, не все Боги ушли в эфир. Оставалась группа, некоторое время на земле, так скажем, присматривающая за людьми. Но после ими овладела гордыня, вседозволенность, безнаказанность. Помнишь ведь древние мифологии? И там, в «Небесном Верховном Совете» запретили им появляться на земле, как бессмертным. Дали человечеству развиваться самостоятельно, оставив лишь память о них и веру.
– Так выходит по вашей гипотезе, что мы все вечные, и Бога, в нашем понимании, нет?
– Вечное наше сознание, элита. Остальные нейтрино, ответственные за тело, тоже бессмертные, но они вроде наёмных рабочих, выполнили работу и распались. Потом их снова пригласят объединиться в другие тела или организмы, или в камни, или в воду и тому подобное. И Бог есть, конечно. А кто же запустил весь процесс? Кто начал движение? Всевышний, стоящий над всем и вся. У любого общества должен быть лидер.
– Интересная история. Я даже на какой-то миг почувствовал себя бессмертным, вернее показалось, что в голове существует запертый участок мозга. Пытаюсь туда заглянуть, а меня не пускают. Очень интересная; но её уже до твоего «Фёдорыча» озвучили, правда, в шутливом жанре: «… Хорошую религию придумали индусы, что мы, отдав концы, не умираем насовсем …». Высоцкий поёт.
– Кто это?
– Бард один, сейчас очень популярный в Союзе.
– Не слышал.
– Опасная эта религия-теория. Если люди узнают и поверят в неё, то массово начнут убивать себя, во всяком случае, те, кому плохо живётся на этой земле. Допустим, такие, как мы.
– Вот поэтому, Лёха, и существует во всех религиях, и у индусов наверняка тоже, запрет на самоубийство. Грех большой. А может, когда ты накладываешь на себя руки, то не получаешь последнего мига блаженства. Уходишь в небытие с концами безвозвратно и лишаешься бессмертия. Опять же, чтобы массово совершать суицид, нужны доказательства. А это лишь гипотеза. Вникаешь? Ладно, отвлеклись мы с тобой. Пойдём Славика навестим.
