Kitabı oku: «Разные люди. Сборник прозы и стихов», sayfa 2

Напугал

Из-за края земли врывались в поднебесный мир диковинные всполохи огня. Они вносили хаос в порядок вещей и тревогу в души тех, кто их видел. Ночная темень уплотнила застывший воздух, настоянный на духоте и липкой влаге вспотевшей среди ночи земли. Что-то надвигалось. Молчат цикады. Притихли собаки. Лягушки затаились в пруду. Коростель и тот молчит. И даже на озере в тростниках не плачут, не перешёптываются во сне водные жители. И только одна огромная ночная бабочка всё бьётся и бьётся об абажур.

В редких домах ещё желтели окошки. Перед шквалом сон тревожен, и ещё многие проснутся, когда накинется на их жилища и на их хозяйства небесное воинство…

Пока вражеское войско подтягивалось к срединной земле, Мишка на ощупь пробирался по двору. В одной руке у него было ведро полное заваренного комбикорма, в другой он держал плошку с собачьей едой. Добравшись до большого тёмного сарая, он поставил ведро в траву, откинул щеколду и распахнул тугую дверь. Подклинив её камнем, он пробрался внутрь. Здесь пахло прелью, сеном и кроликами. Тут же ночевала всеобщая любимица – молодая породистая лайка. Она тотчас радостно взвизгнула и сунула свой нос в Мишкины колени. Мишка поставил плошку в угол и стал раскладывать по клеткам ночную пайку для ушастиков. Те тыкались ему в руку, щекотали усами, оттирали друг друга, кто-то вскакивал на спины стоящих впереди, а кто-то втихую уже выгрызал еду из Мишкиной ладони. Мишка насыпал корм во все кормушки, потрепал зверюшек по их прохладным ушам, проверил запоры и, приперев дверь сарая, пробрался в огород к кустам крыжовника. Наощупь, обколов себе пальцы, он набил полный карман зелёной кислятиной, рвать которую раньше времени было запрещено. Довольный он уселся на колоде под яблоней и самозабвенно изничтожил молодыми крепкими зубами свою добычу, кислую до того, что даже скулы свело.

Через его ногу неспешно, по-хозяйски переползла здоровенная жаба.

– Точно, быть грозе, – подумал Мишка и посмотрел в угольную темноту. Чёрный бархат неслышно колыхался около самого кончика его носа.

Мальчик нащупал земноводное и взял в руку её хладное, скользкое тело.

– Ого! Какая здоровая, а жрать тебе нечего – комары-то все попрятались.

Мишка откинул жабу подальше в траву, чтобы случайно не наступить.

– Видно, такие ночи стояли, когда отпевали ведьму, – Мишка недавно обнаружил в домашней библиотечке повесть «Вий» и с удовольствием прочитал её пару раз подряд. Тут в саду что-то затрещало, кто-то пискнул, и всё смолкло. Мальчик вздрогнул, но без страха.

– Наверное, кошка мышь поймала, – подумал он.

Беззвучный всполох огня осветил уже полнеба, и Мишка засобирался назад. Он зашёл в сарай забрать пустую плошку. Сунул руку в угол и попал пятернёй прямо в остывшую уже собачью еду. Чудеса. Мишка чиркнул спичку и в свете её короткого пламени увидел миску полную еды и собаку, сидящую напротив неё. Собачья пасть была полна слюней, а глаза смотрели на Мишку с мольбой. Мальчишка охнул – сам же приучил псину не есть без команды. А тут забыл сказать – ешь.

Ешь, Найда, ешь, ешь! – Полный угрызений совести Миша повторил это слово несколько раз.

Собака ринулась к плошке и одним махом не только опорожнила её, но ещё и вылизала с обеих сторон. Тут Мишке стало совсем плохо, сердце его не выдержало и он, обняв собаку за шею, затискал её и прошептал ей на ухо:

– Ну, прости, прости меня!

Собака лизнула его в ухо, щёку, нос и попыталась прорваться на улицу.

– Стой, Найда! Сиди здесь. Место, место! Сторожи! – и мальчик, потрепав молодую сучку по голове, подпихнул её вглубь сарая, а сам быстро проскочил в дверь и запер щеколду. Собака прыгнула изнутри на дверь, тявкнула пару раз и успокоилась.

Крыльцо у дома было просторным. Одной стороной оно выходило в сад, как раз в ту сторону, где этой ночью полыхали зарницы.

Мишка скинул сандалии на ступеньках, облокотился на перила и стал любоваться надвигающейся бурей. Всполохи огня усиливались, высвечивая контуры деревьев и построек. Стало погромыхивать. Красота!

Тут к Мишке подошёл младший братишка.

– Ты чего не спишь? – спросил старший.

– А, ты?

– Я дела только закончил.

Мишке было уже одиннадцать лет, и он ощущал себя вполне взрослым и самостоятельным. Поэтому слово «дела» он произнёс с особенной интонацией.

Назавтра ребята собирались на реку ловить под камнями налимов. Сёма за нынешний день весь извёлся, так ему хотелось быть уже на реке. Технология лова была проста, но требовала большой сноровки. Следовало вооружиться широкой вилкой и держать её наготове. Тихо идти по мелководью меж камней вверх по течению, лучше где-нибудь вблизи быстрины, и осторожно, чтобы не замутить воду, но быстро, переворачивать камни, под которые вели норки или углубления. Часто под такими камнями сидели молодые налимчики размером с ладонь, а то и с две. В тот момент, когда камень приподнимался, налим вжимался в дно. Длилось это секунду, самое большее две. За это время нужно было ударить его вилкой как острогой. Тогда рыбка твоя, но чаще следовал промах, и рыбёшка успевала убежать, поэтому ловля растягивалась в процесс: утомительный, но очень азартный. Если хорошо постараться, то за два-три часа можно было добыть рыбёшек на большущую сковороду жаркого. И вот теперь ночная гроза портила все их планы: назавтра вода в реке будет мутной.

Сёма признавал Мишку за старшего, и, если и не слушался, то относился к нему с большим уважением. К тому же Сёма был робок, а Мишка наоборот бравировал своей невозмутимостью. И если младшему воображение нарисовало бы в ночной темноте вместо расцветшего куста жасмина пробирающийся вокруг дома призрак, то старший, увидев, летящую поверх деревьев, ведьму на метле, только и сказал бы:

– Ага! Вот и ведьма полетела. Мне б такую метлу.

Каждый знает, если ночью посмотреть прямо на предмет, то увидишь его плохо или и вовсе не увидишь, а вот боковым зрением всё видно гораздо лучше. Так и выходило. Пробирается Сёма в темноте домой после игр с ребятами, вдруг что-то померещится ему с боку. Посмотрит туда мальчонка, а и нет ничего. Потом с другой стороны как будто кто-то глянет на него, снова повернёт голову мальчик и опять никого. А воображение уже заработало, страх проснулся, и вот летит Сёма со всех ног к дому и издали кричит: мама, мама.

Сёма дёрнул Мишку за рукав:

– Миша, расскажи что-нибудь.

Мишке было не досуг сейчас возиться с младшим. И он решил подпугнуть Сёму, чтобы отделаться от него.

– Вот видишь: скоро гроза до нас доберётся, так всех и поубивает громом.

Сёма съёжился, но не поверил.

– Нее, только огород зальёт, – сообщил он Мишке со знанием дела.

– И реку замутит. Плакала наша рыбалка.

– Миш, ну Миша, расскажи что-нибудь страшное. – Сёма любил слушать всякие жуткие истории, не потому, что они ему очень нравились, а потому, что они гипнотизировали его, притягивали к себе и не отпускали. Сколько раз взрослые говорили Мишке: «Не пугай Сёму: он по ночам кричит!» Да, попробуй, удержись.

– Ну, ладно! – подумал Мишка, – Сейчас я тебе расскажу.

Ты помнишь, мы с тобой смотрели кино по телевизору про такое же село, как и наше. Там под рождество всякая чертовщина происходила. Людей по мешкам рассовывали. Кузнец там был Вакула, он на чёрте к самой царице летал за тапочками. Кино «Ночь перед рождеством» называется, а написал рассказ про это писатель Гоголь. – Мишка вопросительно посмотрел на брата. Сёма вспомнил этот фильм и обрадовано закивал головой.

– Он ещё много чего интересного написал, – продолжил Мишка, набивая себе цену, – написал он и повесть «Вий» про ведьму, которая любила на людях кататься, да в конце концов, зашиб её насмерть один человек. Так она уже мёртвая свела его в могилу. Хочешь, расскажу? – Мишка скосил глаза на братца.

Сёма сразу испугался, но неиссякаемый зуд заставил его сказать: «Конечно, хочу».

– Смотри, может, передумаешь? – Мишка, применил иезуитский ход.

– Нет, нет! Расскажи. – Сёма уже не владел собой и был во власти непреодолимого очарования. – Не передумаю.

– Ну, смотри. Как хочешь. Только не пожалей потом.

Сёма всем своим видом показал, что жалеть не будет.

В это время гроза вывалилась из нижнего мира в верхний и стала неумолимо надвигаться на притихший человеческий мирок. Молнии сверкали одна за другой и раскаты грома, хоть и с большим запаздыванием, гулкой канонадой сотрясали ночной эфир.

Мишка приступил к рассказу. Вся, по сути, небольшая повесть стояла у него прямо перед глазами, поэтому он легко ориентировался в повествовании и, легко совмещал особенные повороты в сюжете с блеском молний и раскатами грома. Сёма притих, как обезьянка перед удавом, и зачаровано смотрел на Мишу. Его бледный контур на фоне мутных небес вполне соответствовал повествованию. Мишка подробно рассказал про то, как ведьма, изменяя личину, обманывала путников. Каталась на них верхом по долам и весям. Про то, как Хома Брут смог сбросить ведьму с себя, как он сам прокатился на ней и жестоко наказал ей дубинкой. И как ведьма, будучи уже при смерти изъявила волю, чтобы нашли Хому, и чтобы он по смерти отпевал её. Хома ж в силу каких-то колдовских причин никак не мог избежать этой обязанности.

Сёма только слегка попискивал в такт Мишкиным театральным эффектам и просил: «Дальше, дальше!». Самому Мишке всё это уже надоело и он, «отбывая номер», нашёл себе ещё одно занятие. Совершенно случайно он нащупал около ног какой-то предмет, но за ходом собственного рассказа и всё усиливающихся раскатов грома, никак не мог определить, что это. Мешал носок на ноге.

– Тут крышка гроба приподнялась и мёртвая ведьма села в гробу. Потом она встала, раскинула руки и стала на ощупь искать Хому. Хома очертил себя святым кругом и стал недосягаем для неё. – Заунывно гундосил Мишка.

Сема ойкал на каждый поворот сюжета. Молнии и гром подвигались всё ближе, а Мишкина нога медленно поднималась вверх, ощупывая непонятный предмет.

– На другой день ведьма стала вся синюшной и принялась творить заклинания, призывая на помощь нечистую силу со всего света. Она в упор смотрела на Хому, читавшего молитвы, и не видела его. Когда Хома оторвался от чтения молитвы и поднял глаза, труп уже стоял перед ним на самой черте и вперил в него мёртвые позеленевшие глаза.

Сёма ойкал, гром гремел совсем рядом, молнии били в землю около пожарного пруда, а Мишкина нога добралась до верхнего края загадочного предмета. За верхней кромкой был спуск вниз.

– На третий день нечистая сила пригласила Вия. Он был начальником гномов из подземелья. Весь из железа и веки его были до самой земли. Его привели под руки и поставили прямо к тому месту, где стоял Хома.

– Подымите мне веки: не вижу! – сказал подземным голосом Вий – и всё сонмище кинулось подымать ему веки.

– Не гляди! – шепнул Хоме внутренний голос. – Мишка сказал это так, как будто приказывал братцу и Сёма зажмурился от жгучего страха.

– Вот он! – закричал Вий и уставил на него железный палец. – Мишка повернулся к Сёме и ткнул в него пальцем.

В этот момент молния угодила в соседский огород, и гром пришёл тут же без задержки сухим револьверным треском, усиленным в тысячи раз. Налетел шквал и разом пригнул деревья к земле. Крупные капли дождя и град как пули застучали по гулкой металлической крыше. Казалось, крыльцо подпрыгнуло. Мишкина нога соскользнула вниз, и будто миллион бешеных пчёл вцепился в неё разом. Мишка сначала взвыл волком, затем зарычал и запрыгал на одной ноге. Потом он плюхнулся на попу и, стаскивая носок с ноги, отчаянно ругался в половину голоса. Носок был мокрым и горячим. Под ногами у Мишки стояло ведро с обварным кипятком. Это старая бабушка кипятила воду в ведре для каких-то своих нужд, да и поставила его на крыльцо, что б поостыло, прямо перед Мишкиным приходом.

Бедный Сёма обмер до полусмерти, разум его помрачился, он сорвался с места и кинулся к двери в дом, но вместо того, что бы открыть её, стал стучать в дверь ногами и кулаками и вопить на всё село благим матом.

Дверь распахнулась и отшвырнула его к перилам. В ярком жёлтом снопе света показалась мама, тётки и старая бабушка, за ними второй линией набегали мужчины. Сёму подняли на ноги, осмотрели и ощупали со всех сторон.

– Где болит, что случилось? – но Сёма только кричал, вцепившись в мамино платье.

– Говори, где болит!

Наконец Сёма поуспокоился и, тыча рукой в тёмный конец крыльца, выдавил из себя: «Вий Мишке ногу откусил!», и снова заревел.

Тут только заметили Мишу. Он сидел на полу и без остановки дул на стопу. Сёму отдали мужчинам, что бы те увели его в дом, а женская команда теперь уж окружила Мишку всё с теми же вопросами.

Мишка, молча кивнул на ведро, потом выдавил из себя: «Вода горячая», – и тихо чертыхнулся. Чего шуметь, когда сам же со всех сторон и виноват.

Мишку затащили в просторные сени и стали думать что делать. Хорошо еще не стали выяснять, кто виноват. Стопа его покраснела, но не настолько, чтобы сразу среди ночи ехать к врачам в город. Появились первые волдыри.

Старая бабушка сказала: «надо посыпать ногу стрептоцидом и забинтовать».

Все кинулись искать стрептоцид. Наконец после долгих поисков нашли одну последнюю таблетку, порушили её в порошок и отложили в сторонку, чтобы сначала протереть Мишкину ногу водкой. Когда обернулись – нет порошка. Куда положили, кто положил? Нет, и всё тут. Наконец увидели маленького Павлика. Он проснулся от шума и криков и, пока взрослые тёрли Мишке ногу водкой, дотянулся до порошка и съел его. Все губы у него были белыми. Он стоял у двери и проказливо улыбался. Что с него возьмёшь: два годика мальчонке. Ему дали воды запить гадкий на вкус стрептоцид и уложили спать. Мишкину ногу натёрли подсолнечным маслом: опять старая бабушка подсказала, и забинтовали. Потом его напоили сладким чаем и тоже отправили спать.

Мишка лежал в постели, слушал, как снаружи дома беснуется природа, и думал о жизни, о её смысле, о том, что на рыбалку теперь дней десять не выбраться, и что Сёма завтра конечно обо всём проболтается.

Наутро светило яркое солнце и многократно отражалось во всех лужах, в каждой дождевой капле, оставшейся с ночи. По всему селу кричали петухи и ласточки чертили высоко в небе. Миша проснулся спозаранку и ощутил себя удивительно счастливым. Ему даже показалось, что он парит поверх кровати – захватывающее светлое чувство. Нога его мало тревожила. Всё хорошо! Всё просто прекрасно! Чуден мир.

Недели через две двое пацанов пылили сандалетами по просёлку в направлении реки. Зной уже собирал силы и плавился в утреннем солнце. Младший весь в нетерпении, идёт, подпрыгивая, подскакивая, машет руками. Старший заметно хромает, ещё подволакивает ногу, но он так же в приподнятом настроении. За спиной у него рюкзачок. Он что-то увлечённо рассказывает младшему. Младший бегает вокруг старшего кругами и просит:

– Ещё, ещё.

Расплавленный зной им казался прохладой, дорожная пыль не слепила глаза. За поворотом дороги их скрыл перелесок, и пыль медленно осела на луговые цветы.

Зной

Солнце било отвесными лучами прямой наводкой, плавило асфальт и заставляло прохожих заинтересованно искать тень. Второй месяц в городе стояла неестественная жара. Духота смешивалась с маревом, вольготно возлежала на городских камнях, размягчала сознание и уносила его в виде перемежающихся видений в страну кривды. Многие не выдерживали и галлюцинировали – всё больше белыми снегами растаявшей Арктики и горами из пломбира. Малыш El Ninjo вырос и превратился в ужасного El Hombre.

За распахнутым окном серого, пышущего жаром каменного саркофага виднелась женщина – секретарша. Юный возраст уже покинул её, отчего она носила подчёркнуто короткие юбки и малюсенькие топчики, под которыми простиралось сплошное ню.

Полис монотонно гудел и то тут, то там взрывался визгом и кряканьем городских «кенарей». Липы и тополя пытались гасить шум этого уличного «несварения» своими телами, листьями и даже пухом, полчища которого зависли в воздухе.

Секретарша постоянно отмахивалась от пуха. Он лез в глаза, в ноздри, в рот, раздражал своей настырностью, но закрыть окно значило удушить себя своими руками.

Она думала о том, как было бы хорошо заколотить эту «шаражку» да уехать на всё лето в деревню. Там грибной лес, луговая речушка с купальнями и запрудой, ветры, что разгоняются над полями и выдувают из тебя весь смог, шум, гарь и дурь большого города. Там парное молоко и невидимые жаворонки поют в зените бездонного купола. Там прошло детство, и рано – рано утром, если встать пока все спят, его ещё можно увидеть. Оно умывается росой в луговых травах, бегает по косогорам над речкой и с наслаждением ест землянику на лесных опушках. Успеть бы застать его!

Женщина сидела нога на ногу боком к клавиатуре и нехотя, через силу печатала одним пальцем какой-то нескончаемый список, состоящий из каких-то ничего не значащих фамилий.

Иванов, Петров, Сидоров…

– Зачем моему эти списки? Сейчас суетятся, а завтра уже никому ничего не надо. Бездельники. Отбрехались, и по углам. Лучше бы мне сплит поставил. Жмот!

Волков, Зайцев, Козлов…

В полуоткрытом ящике стола плавились шоколадки. Глядеть на них сейчас тошно. А вот зимой, когда мороз и снег, да с коньяком, под розовые щёчки…

Ещё раз Козлов, и ещё. Сколько рогатых развелось, – подумала женщина.

Шеф тихо вышел из кабинета поглядеть, как продвигается работа.

– Ага! Козлов, – неожиданно сказал он из-за спины. Взгляд его непроизвольно упал сначала под сбившийся топчик, а затем на ноги женщины и попытался разглядеть там украдкой что-то за гранью дозволенного. Физиономия его умаслилась.

Женщина спокойно обернулась и показала мужчине на зеркало, стоящее перед ней на столе.

Не заметил!

Мужчина понял, что попался, смутился и скороговоркой выпалил:

– Козлов, Козлов, Козлов…

А женщина в укор ему: – Много Козлов!

Потаённая вражда противоположных полов сцепилась накоротко в молниеносной схватке и так же мгновенно растворилась в мареве.

Мужчина спасся в своём кабинете, а женщина продолжила одним пальцем: Козлов, Козлов,… Козлищев…

– Попался как пацан! Похоть прёт, когда не надо. Теперь она своими глазищами неделю меня сверлить будет.

– Что за мужик нынче пошёл! Тю-тю, Сю-сю. Какой-то полупрозрачный. Ни дать, ни взять…

А в деревне детство бегало по лугам, собирало незабудки и складывало их в причудливую вязь будущей жизни.

Октябрь 2007

Пацан

Мальчишка-подросток тихо крался по коридору. В проёме двери спиной к нему беззаботно дремала кошка. Сон сморил её после двойной порции да ложки густой сметаны. Зря она так расслабилась. В двух шагах от безвинного животного мальчишка шлёпнул босой ногой об пол и громко «по-собачьи» сказал «Гав!». Кошка, молча, подпрыгнула на метр от пола и, раскинув лапы в стороны, влетела в комнату. Через миг она громко чихнула и затихла под кроватью.

Мальчик подождал немного и пошёл искать кошку. На диване перед телевизором сидела его мать. То есть до этого сидела. Теперь она держалась рукой за сердце и медленно сползала с дивана на пол.

«Мама, ты что!?» – мальчишка подбежал к матери.

Мать только рукой махнула.

«Мама!»

«Ты представляешь, – сказала она, – я смотрела телевизор, как вдруг наша кошка подпрыгнула до потолка и тявкнула по-собачьи. Я испугалась».

Подросток отсчитал по каплям валокордин и всунул стакан в трясущуюся руку матери…

Не проняло. Дух экспериментатора продолжал витать в сознании мальчика. На следующий день пошла старая бабушка пить чай на кухню. Поставила дымящуюся чашечку на блюдечко, придвинула варение из крыжовника и села на кушетку. Мельхиоровая ложечка уже зависла в воздухе, как вдруг:

«Бабушка! – заунывно раздалось из-под кушетки, – бабушка, тяжело мне!»

Бабка испуганно посмотрела по углам.

«Бабушка, тяжело мне! Бабушка помоги мне».

Старуха обомлела.

«Бабушка встань, ты раздавишь меня!»

В глазах у доживающей свой век женщины потемнело. Она плюхнулась на колени и попыталась заглянуть под кушетку. А оттуда всё неслось:

«Вынь меня, вынь, задыхаюсь!»

Подросток сидел в соседней комнате и самозабвенно пугал старуху через микрофон и динамик, подсунутый им под кухонную кушетку.

«Ох, теперь уж поздно!» – было последнее, что услыхала старушка. В глазах у неё выключили свет, и она нелепо боком осела на пол.

Скорая приехала быстро. Старушку спасли.

Когда за медиками закрыли ворота, мать, молча, схватила метлу и обрушила её со всей силой на спину хулигана. Второй удар не прошёл – парень перемахнул через парапет крыльца и отбежал подальше в огород.

В этот момент через тот же самый парапет перелетел мордастый соседский кот с курицей в зубах. Тушку курицы держали в сенях на холоде и собирались приготовить к обеду, да, во всеобщей суете оставили её без присмотра.

«Держи его! – закричала мать, – обед украли».

Тот кот не собирался отдавать добычу. Огромными прыжками по свежевыпавшему снегу котище добрался до забора, как только курица ему голову не оторвала, и одним прыжком оказался на его гребне. Тут его догнал плотный ком снега, запущенный мальчишкой – прямо в ухо! Не вышло, кот долгим взглядом поглядел на сорванца и победно вместе с курицей завалился в соседний огород…

Бабка распласталась на кровати и слушала как мальчишка сбивчиво, скороговоркой оправдывается и просит прощения. Ноги его почти висели в воздухе – это здоровенная ручища отца приподняла его за шиворот. Уши пацана горели.

«Ладно, уж, отпусти его, сынок». – Старуха не жаждала крови.

Ноги мальчишки окончательно оторвались от пола, и тело его было вынесено за порог. Там сеанс левитации закончился, и пацан с грохотом закувыркался по половицам.

Мать показала ему на помойное ведро:

«Вынеси грязь и почисти ведро соломой»…

Жизнь в истину прекрасна, а соблазнов так много!