Kitabı oku: «Плач по тем, кто остался жить», sayfa 2
Тем более что сам он, глядя на нее, ощущал, что «азъ прелюбодѣйствіе с ней свершилъ бы», и, честно говоря, она тоже, если бы не враг рода человеческого подтолкнул его беседовать о вещах, о которых с приличными дамами не говорят.
Но “There are souls more sick of pleasure than you are sick of pain;
There is a game of April Fool that’s played behind its door,
Where the fool remains for ever and the April comes no more”.
В переводе это звучало как-то вроде:
«Где люди умны и счастья полны, но все идет вверх дном.
Есть вещи, лучше их не знать, они вам не нужны.
От счастья гибнет больше душ, чем с горя и нужды»
Итого оба остались недовольными друг другом, а Николай Семенович выставил себя дважды дураком, ибо вместо разных приятностей на пустом месте нашел врага, да еще какого! Поскольку, коль Ольга Михайловна начала возмущаться антисемитизмом у доселе незнакомого ей капитана, да так, что накатала заявление на Семеновича, то можете представить, каков ее жар души, и что ожидало бы Николая Семеновича, если бы он повел себя не как самовлюбленный болван!
Даже если бы она заставила капитана уйти от Александры, это было бы менее опасно, нежели антисемитизм и троцкизм (а Болван Семенович и в пылу спора и в этом замарался). Тьфу, прости господи.
Да простят меня читатели за реакцию Костанжогло.
Остальная часть дня прошла тихо, без дискуссий, в изучении и подписании разных бумаг вместо командира. Увы, тогда уже были не те легендарные древние времена, когда полководец видел всю свою армию, знал лично изрядную часть своих бойцов, а вопросы логистики (вот неправославное-то словечко) решались им в стиле: кого сейчас пойдем грабить – Мак-Нубов или Мак-Набов? Было же времечко… Которое сейчас пришло к такому итогу, что генеральское звание тебе дадут очень нескоро, и пока генеральские (или аналогичные) знаки различия украсят твои плечи, петлицы, каску и прочие детали (нужное подчеркнуть), ты давно утратишь пыл юности в борьбе с интендантами, рутиной и бумагами. И вот только тогда МОЖЕТ представиться шанс прославить себя в качестве полководца. Может быть. А пока ты еще капитан, надо закаляться в борьбе с бумагами и начертанными на них планами и резолюциями.
Вот Николай Семенович и проходил термообработку, поскольку еще не утратил желания делать карьеру и не устал до степени «гори оно все огнем» и ушел на гражданку. Вообще, в составлении планов при должной опытности нет ничего особо сложного. И до тебя писали планы, и после тебя писать будут. А раз «до» – значит, план уже существует и может быть в улучшенном виде использован. Нужно только помнить один немаловажный момент: выполнение оных. Точнее, кто их будет выполнять. Поэтому, если ты составляешь план мероприятий по гарнизону или части, то бишь с задействованием многих других, то основной объем дел или самые неприятные из них должны быть по возможности свалены на других. А если пишешь внутренний план, то на других лиц, а не автора лично. А если ты сам упоминаешься в числе исполнителей, то должен фигурировать в тех, где написано «Проконтролировать», «Изучить», а не в «Выполнить» и «Осуществить». Разумеется, не все зависит от тебя, но, составляя план, именно так нужно делать. А если начальник все же навалил на тебя ту работу, от которой ты предусмотрительно попытался избавиться, то куда ты денешься…
К этой части сегодняшнего труда Николай Семенович отнесся внимательно и аккуратно, в результате чего не увеличилось количества Зла, направленного против него лично. Три орфографические ошибки и бездну не туда поставленных или вообще забытых запятых учитывать не будем. Все равно машинистка штаба, автоматически исправляя одни ошибки, делала другие.
Дома все тоже прошло тихо и мирно. Правда Аида намекнула, что кошка Хромцовых скоро окотится, и хозяева могут отдать котят другим, и замолкла, ожидая, что скажут взрослые. В случае чего – она ведь не просила!
Александра сказала со значением:
– Хорошо бы котята Хромцовых помогали детям в школе учиться, тогда бы за ними очередь стояла! Особенно тех детей, у кого грамотность хромает!
Аида ощутила, что ей нечем аргументировать против.
Николай Семенович после ужина был в благодушном состоянии, потому спросил, бывали ли у кошки раньше котята черного цвета?
Оказалось, что в прошлом и позапрошлом годах все котята шли в мать, то бишь серо-белыми случились.
Поэтому Николай Семенович сказал, что если не черные, то он не против, но подтянуть успеваемость девочке все-таки придется.
Александра выставила еще ряд условий, но в принципе дала добро тоже. Аида, не задумываясь, согласилась на все. А чего бы не соглашаться? Кошка еще не окотилась, котенка ей еще не дали, и даже учебный год не начался. Ничего пока делать не надо, только пообещать. Правда, Александра была женщиной предусмотрительной и умела заставить дочку выполнять обещанное.
Автор не сомневался бы в том, что она способна заявить, что коли дочка не исправила свое знание предмета, то пусть котенка отдают кому-то другому, и стойко выдержать поток слез и обещаний, что все-все будет сделано, только пусть позволят принести котенка в дом!
Сон сегодня не был собранием воспоминаний о прошлом. Потому, проснувшись, Николай Семенович его и не вспомнил. Вроде был, а про что – неизвестно. Раз небеса предупреждений не послали, то надо заняться знакомым и привычным каждому военному делом: действовать при резком недостатке сведений о противнике.
Поэтому Иголкин получил втык за невнимание к чистке оружия подчиненными – в пирамиде аж две недочищенные винтовки! Плюс третья, у которой хлябают ложевые кольца. Тут, конечно, больше вина оружейного мастера, что месяц назад проверил оружие и забирал эту винтовку в ремонт, но и комбат тоже должен ответить, как командир, который отвечает за все! Ответивший за все решил не откладывать кровавую месть Николаю Семеновичу и в этот день не исполнил ее токмо по уважительной причине – свидание ему помешало. Но даже, обнимая свою Лелю, он помнил, что следует сделать поскорее, и это не ее соблазнение – оно само получалось, без зарубок на памяти и записей в записной книжке.
Николай Семенович же достойно завершил вечер в Доме Красной Армии, благо капитану Хрущенко родные из Келеберды привезли копченых лящей (лещей привезли кому-то другому), а он поделился закусью с двумя знакомыми капитанами. Буфетчику, чтобы не ныл, тоже сделали приятное, купив немного закуски у него, и погуляли на славу. Завтра был выходной день, и дежурства по части или чего-то еще не было, так что сегодня можно было и того-с, и завтра отоспаться.
Александру тоже вниманием не обошли, поэтому она на храп Николая Семеновича жаловалась больше для порядку, чем от сердца.
После обеда семейство предалось культурному отдыху. Сегодня было не пиво, а мороженое и кино «Веселые ребята». Оба его уже смотрели, но не отказались от просмотра еще разок. Плюс женскому обществу города был продемонстрирован Николай Семенович в виде того, как бы: «Смотрите и завидуйте! И те, у кого никого нет, и те, у которых что-то есть, но вот именно, что что-то!»
Аиду тоже можно было бы взять, и даже они хотели, но ее компания девчонок куда-то из двора смоталась, отчего ей не досталось ни мороженого, ни кино. Впрочем, ее не забыли и купили ей сладкого сахарного петуха. Пищевая краска при сосании птицы на полдня окрашивала язык, словно марганцовка, но Аида с этим мирилась, и ее подружки тоже.
Поэтому, когда она вернулась, то узнала, что упустила шанс побывать в кино и все такое прочее, отчего слегка разнюнилась, но быстро успокоилась, получив сахарного петуха.
Николаю Семеновичу же было потом на ушко прошептано, что Аиду бы надо тоже порадовать кино и мороженым, на что он, засыпая, дал согласие, если, конечно, ничего не случится вроде отправки в Яреськи или войны.
Но после них – обязательно!
Глава вторая. Искушение отрока Николая
В январе 1918 года Николай Семенович, которого еще никто так не называл, и двое его одногодков вернулись на родной хутор Евлантьев. Призвали на службу в 1916 году, и до сих пор они тянули лямку в станице Каменской. Увы, первые полгода учили их понастоящему, а потом все хуже и хуже. Революционная трансформация жизни (или как говорили тогдашние контрреволюционеры – революционное разложение) коснулась и казаков. Тем более что фактически боевые действия на фронте прекратились, оттого смысл нахождения в строю невоюющей армии все более ускользал от большинства солдат. А пропаганда помогала этому взгляду. Но все более настойчиво вооруженные люди думали о том, что они могут сделать с оружием дома. И пропаганда подсказывала, что именно.
И все более в воздухе пахло перерастанием войны с внешним врагом в войну гражданскую. Все больше частей с трудом сохраняли подобие прежнего порядка, и все больше людей в них готовились к покиданию фронта. Параллельно же образовывались новые силы, подготавливающиеся к гражданской войне. И они смотрели на вчерашних боевых товарищей уже как на источник чего-то полезного или как на врагов, если те будут сопротивляться. Впрочем, читатели об этом неоднократно читали и видели в кино.
Николай Семенович возвращался домой с ощущением обделенности судьбой. Он произошедшими событиями был лишен возможности стать лихим казаком, что сокрушал врагов и за то был овеян заслуженной славой. Он готовился к славному боевому пути, ради чего терпел все тяготы военной службы, но учеба постепенно сошла на нет, а вскоре вообще молодых казаков распустили по домам.
И это при том, что атаман Каледин уже давно объявил в войске военное положение! В канцелярии им просто сказали уезжать отсюда к чертовой бабушке и даже забыли упомянуть про сдачу оружия и патронов. Оттого винтовка осталась у Николая. Шашка у него была «семейная», доставшаяся от умершего двоюродного дяди. Никифор Евлантьев сходил на склад и выпросил у служившего там дальнего родственника консервов и сухарей в дорогу. От Каменской до Боковской было около двухсот верст, так что поход предстоял немалый. К тому же путь мог невзначай удлиниться – Гражданская война на Дону уже велась. Никифор и Михаил в ней участвовать категорически не желали, а Николай еще не понял, за кем надо идти. Поэтому он пока рассчитывал добраться до дому, а потом… Потом будет видно. Оттого ребята должны были не просто добраться до родных куреней, а еще и не наткнуться на ту вооруженную силу, которой они не понравятся.
Вообще, в январе на Дону воевали со всех сторон больше добровольцы, потому того, что их мобилизуют и поставят в строй, можно было не опасаться (в разумных пределах), но вот задержания и того, что отберут оружие и коней – вполне. Возможна была и отсидка до выяснения. Расстрелов они не ожидали, ибо о подобном не слышали. И их счастье, ибо ходить по тропинке бедствий лучше весело и с энтузиазмом, который поможет преодолеть все наличные бедствия, но немыслим без понимания, что происходит вокруг.
У Михаила верстах в двадцати пяти жили родичи, так что он рассчитывал там разжиться овсом для коней.
И они удачно миновали все беды на этой своей тропе. Только раз их кто-то обстрелял, но издалека и неточно. Что там в хуторе Вишневом сейчас за власть была – они не стали уточнять, а то вдруг при сближении точность стрельбы вырастет. Боевые действия шли в основном вдоль железных дорог (станцию могли и кружным путем обойти), поэтому стоило свернуть на неторную дорогу, где и двигаться можно было, и недобрых встреч избежать. Хотя и тяжело было ездить по дороге, заваленной снегом. Хозяева и хозяйки давали приют, стол и кров, как в старину, даже если и не были родственниками и знакомыми, так что трое молодцов удачно добрались и обняли своих родных.
А после того им пришлось думать, как жить дальше. Как и всякая гражданская война, она в России начиналась со многих несуразностей. Первый ход в ней сделал атаман Каледин, заявивший о том, что не признает свержения Временного правительства, и начавший разгон ставших формироваться Советов на Дону. С учетом того, что Временное правительство после провала выступления Керенского и Краснова реальною силою не располагало, да и было арестовано в Зимнем дворце большевиками, это был «сильный» ход, привязывающий жизнь лично Каледина и его соратников к политическому трупу. В итоге получилось то, что с сиамскими близнецами: один умер, а вскоре и второй – от жизни вместе с покойником. Историки, правда, говорят о существовании Временного правительства в подполье, но его деятельность ограничивалась выдачей тайных распоряжений банку о финансировании некоторых текущих расходов государства. «Подпольные» ждали, что вот-вот наступит время Учредительного Собрания, а там злобные большевики уйдут со сцены.
Но вскоре те самые большевики вплотную занялись счетами правительства, и даже это подпольное существование закончилось.
Когда же они занялись Калединым, то и он закончился достаточно быстро, ибо обнаружилось, что на Дону тоже не горят желанием воевать за него. Каледин снова сделал «сильный» ход, легализовав Добровольческую армию, хотя ее возглавляли лица, арестованные Временным правительством и ждавшие суда по обвинению в мятеже против него, но ему было уже не до логики, потому как правительство Ленина собирало силы против него, и по мере готовности они пускались в дело. В борьбе прошли вторая половина декабря и январь. Добровольческий характер армий обеих сторон мешал чисто военным операциям, потому как, чтобы войска шли в бой, им нужно было дать выговориться и уговорить идти в этот бой. Зачастую части объявляли нейтралитет или вели долгие переговоры о сдаче и переходе на другую сторону. Те же самые добровольцы легко переходили от неудержимого порыва к рывку в противоположную сторону.
В лучшую сторону выделялись офицерские и юнкерские отряды, которых не надо было уговаривать драться, но их было не так много.
В итоге в последние дни января красные заняли Батайск, Таганрог, Ростов.
Добровольческая армия ушла на Кубань, чтобы перенести борьбу туда и тем самым сохраниться. В феврале часть сил казаков ушла в Степной поход, чтобы тоже сохраниться, подобно легендарному Неуловимому Джо, в Сальских степях.
11 февраля по новому стилю Каледин заявил своему правительству, что у него только 147 штыков, которые могут защищаться, поэтому он слагает с себя полномочия атамана. И в тот же день покончил жизнь самоубийством. На следующий день начался тот самый Степной поход – в него ушли 1700 человек, которые желали продолжать борьбу с большевиками, но в укромном месте. Возможно, без свидетелей.
Еще за сутки до того воевать были готовы всего 147 человек, а тут уже 1700 борцов…
Видимо, в Новочеркасске была странная аномалия, так искажавшая подсчеты, хотя до сих пор железная руда там не добывается.
Генерал Попов ушел в степи, генерал Корнилов с генералом Алексеевым ушли на Кубань, генерал Каледин ушел за черту, а на Дону победила Советская власть в лице Донревкома во главе с Федором Подтелковым. Чуть позже он стал руководителем Донской Советской Республики – председателем ее СНК.
Но после военной победы Советской власти в январе – феврале эта ситуация сохранялась недолго. Если до этого казачество относилось к ней положительно или индифферентно, а потому ничего против не предпринимало, то за март и апрель все изменилось кардинально.
Причин в перемене отношения казаков много, есть среди них и внешнеполитические – успешное наступление немцев, когда они в апреле – мае заняли изрядную часть Донской области, в том числе Новочеркасск и Ростов. А раз к Новочеркасску, к примеру, подходят немцы, то Советская власть будет проводить малоприятные обществу меры. Скажем, реквизируя транспорт для вывоза ценного имущества. Владельцам заплатят, но что будут стоить советские деньги через несколько дней после прихода немцев? Далее, через донские земли от немцев будут отходить части Красной Гвардии и Красной Армии с Украины? Да, это логично. А кто эти люди, и осталась ли у них дисциплина на уровне или ее никогда не было?
Поэтому на реквизиции революционного анархистского отряда, который будто бы подчиняется советской власти – отвечать будет опять же Советская власть.
Наступающая разруха в стране тоже теперь ставится в вину Советской власти. Да, и то, что довоенные каталоги сельхозмашин и запчастей используются с наценкой 600–700 процентов – тоже вина Советской власти. Но ведь каталоги-то на поставку немецкой сельхозтехники! А ее не будут поставлять без мира с немцами, на который пока решился только Ленин. Поэтому можно ругаться на похабный Брестский мир и на дороговизну сельхозтехники, которая не имеется без этого мира. Как можно удовлетворить сразу оба желания – неизвестно. При этом кубанские казаки не пропускают хлеб в Черноморскую губернию. Им не нужны табак из этой губернии и замки из этой губернии им уже не нужны, они будут курить конский навоз и подпирать двери колом, но не дадут хлеба ни в какую!
Требовала решения проблема наделения землей и правами иногородних, что явно должно было не нравиться казакам, особенно тем, кто продолжал считать иногородних людьми второго сорта. А нельзя же применять прежнюю политику к иногородним! Оставишь, как встарь – оттолкнешь иногородних. Изменишь – оттолкнешь казаков.
Добавим еще, что Советская власть не любила торговцев, перекупщиков и прочих торговых людей и всячески притесняла тех, кого считала спекулянтами.
Простой народ с нею тоже был солидарен в нелюбви к тем, кто торгует на рынке.
В общем, можно много приводить примеров, выдернув их из мемуаров участников событий.
Но автору вполне достаточно отметить факт перемены в умонастроениях жителей Дона.
Обращу внимание читателя только на то, на что могли менее обращать внимание – психологическая война против красных.
Она идет и до сих пор, и шла тогда. Взять Ростов и Новочеркасск у белых сил не будет еще долго. А вот опорочить и тем оттолкнуть от советской власти людей можно уже сейчас – распространением сведений, порочащих эту власть. Предположим, что известная расшифровка слова «Республика» как «Режь публику» родилась сама собой в голове не сильно грамотных обывателей. И ее никто специально не придумал.
А вот такой пример, о котором еще будет рассказано и позже. На ликвидацию отряда Подтелкова и Кривошлыкова в конце апреля по старому стилю началась мобилизация казаков, недовольных Советской властью. И вот один из таких собранных казаков через восемнадцать лет рассказывал, что на пункт сбора к хутору Пономарев являются казаки – одностаничники нашего Николая свет Семеновича.
И что они видят: нет в отряде Подтелкова никаких китайцев, французов и немцев, а есть казаки и иногородние, причем много знакомых лиц. Казак продолжает рассказ, что они все это увидели, успокоились и разъехались по домам, ибо тревожиться не из-за чего, а потом их огорошила весть, что почти весь отряд казнен.
А вот теперь проанализируем эту весть. Кто-то распространил слух, что в отряде председателя СНК Донской Республики, то бишь первого лица Дона и своего человека, поскольку он казак, состоят всякие китайцы, французы и немцы. И так они страшны, что для разоружения отряда в 120 человек собрано ДВЕ ТЫСЯЧИ людей. Причем быстро, в режиме сполоха. Наверное, дело не только в том, что китайцы имеют желтый цвет кожи, что является кому-то особо отвратительным и окончательно подрывает авторитет Советской власти и лично Подтелкова. А есть что-то еще.
И я скажу, что именно – плохо переваренная отрыжка такого явления, как «Желтая опасность». О ней писали и разные репортеришки, да и приличная литература отдала ей должное – вроде романов Сакса Ромера о докторе Фу Манчу. Дескать, есть такой Китай, людьми обилен, все желтые, все жестокие, и когда-то они зажгут для всей Европы погребальный костер. А прежде, чем европейцы в нем сгорят, им продемонстрируют чудовищные китайские пытки, от которых даже у зрителей кровь застывает в жилах.
Ну, это было предварительное пугание народа, а потом, когда появилась Советская власть, ее стали обвинять в использовании китайских палачей, которые… сами понимаете, чего, и китайских войск, которые… тоже сами понимаете, кто.
А откуда взялось много китайцев, больше, чем было, и даже вдали от китайской границы? Их при Николае Последнем стали завозить на работу, благо в военное время рук не хватало хронически.
Они железную дорогу на Мурманск строили, в портах грузы разгружали и много чего делали. Поскольку Советская власть декларировала то, что она не разбирает, кто из ее защитников какого цвета кожи, то в ее рядах были и китайцы. К вящему удовольствию белой прессы. Теперь китайские палачи ЧК стали расхожим товаром. Да, китайцы служили и в Красной Армии, может, кто-то и в ЧК.
Но что мы видим? Китайцев готовы увидеть близ хутора Пономарев в составе сил Подтелкова, хотя там и близко их нет? И, чтобы собрать две тысячи казаков почти сразу, как их нужно напугать грозой от этих китайцев? Подумайте, что за ужас, ожидаемый от китайцев, рассказали этим казакам.
Добавлю еще: в августе 1918 года белые заняли Новороссийск. В свежезахваченном городе начался террор, жертвами которого стали и портовые грузчики-китайцы. Они зарабатывали свой хлеб тяжким трудом, в ЧК не служили.
Но почему их убивали без жалости? Потому что казакам рассказали всяких страстей про них. А кто? Вы же не будете утверждать, что простые кубанские казаки поголовно читали Сакса Ромера на языке оригинала?
Кстати, китайцы служили и в белых войсках. Например, у атамана Анненкова была целая дивизия из китайцев.
Творили ли они жестокости? Да. Впрочем, у Анненкова все этим занимались, хоть казаки, хоть китайцы. Там шел отбор по степени людоедства, и не гнушались губительством даже бывших своих.
Но «хоть бы одна свинья либеральная» вроде Мельгунова «хрюкнула». Закавыченные слова принадлежат Салтыкову-Щедрину.
Вот вам, любезные читатели, и психологическая война в чистом виде. Точнее, ее первый этап – расчеловечивание своих врагов. Когда в прицеле хорошо мотивированного борца с красными видится не иногородний из станицы Боковской, а черт из пекла, умело замаскировавшийся, оттого у него рогов и копыт не видно.
* * *
Родные были возвращению Николушки рады, соседи тоже. Особенно радовалась женская часть: Николушкина мамаша, а также три девки, имевшие на него виды. Семья уважаемая, небедная, и парень хорош собою. Ну, если честно, через полвека сказали бы «лучше павиана», но времена всеобщего гламура еще не настали. Тем паче, что только-только притихла большая война, вредно влиявшая на мужское население страны. С прогрессом артиллерии и авиации, конечно, и женскому населению могло достаться, но эта участь пока хутору не угрожала. Оттого был лишний повод не перебирать харчами, то есть парнями.
Танюшка Громова, как самая боевая, проведала Николушку аж в первый же день после приезда. Разумеется, для прикрытия Николушкиных родителей посетила мать Тани, а дочка с нею была вроде прицепа, сидела тихо и только из-под платочка зыркала в Колину сторону, пока хозяйки обсуждали разные бабские дела.
Остальные две своих мамаш сподвигнуть не смогли, поэтому размышляли о Коле в процессе занятий по хозяйству. Машка Евлантьева (из тех Евлантьевых, которые «Ухорезы») даже воткнула иголку в ладонь и за то удостоилась материного выговора, что так и калекой стать недолго, если в мечтах плавать.
Оно, конечно, вечером бы они Николку и увидели, а то и поближе могли оказаться, но как дождаться вечера? Тяжело.
Вечер пришел и принес сюрпризы, самый досадный из них был в том, что вечер Николка провел с Наташей Мазуровой, которая и его родительский курень штурмом не брала, и железо в руку не втыкала, но за нею Николушка сам зашел. Танюшка, которой это другие девки сказали, от злости младшему брату по шее дала, а потом и обревелась в подушку.
Ее младший братец сорвал свою досаду на кошке Дымке. На ком сорвала зло Дымка, несправедливо получившая пинок, об этом в истории сведений не сохранилось. Скорее, всего, на мышах. Что же сделали обиженные кошкой мыши – это покрыто «мрачной завесой непостижимости».
Особенностью тогдашней сельской жизни была ее жесткая привязка к календарю сельхозработ. Зима – время отдыха от прошедшей летней страды и подготовка к следующей. Поэтому в феврале – марте восемнадцатого жители хутора Евлантьева ухаживали за скотиной, развлекались, занимались разными работами и обсуждали все, что происходило вокруг: какая погода была на день такого-то святого, и что это предвещает, что слышно из Ростова и Новочеркасска, а также из столиц и станиц. Конечно, уже существовали газеты, радио, кинематограф, но в невеликом хуторе и не сильно большой станице основными источниками сведений были немногочисленные газеты и устное народное творчество. То есть был Иван Евлантьев (из тех Евлантьевых, которые «Рыжие») по делам в Каменской, так он по возвращению и рассказывал народу, что он видел, что он слышал и про что читал на заборе. Насчет заборов автор не шутит, ибо на них развешивали прокламации, как официальные, так и неофициальные, а не только известное слово писали. Поэтому всякий грамотный, проходя мимо листовки, приклеенной к забору, останавливался и читал. Во-первых, интересно. Во-вторых, и надо. А то висит на нем объявление, что-то запрещающее, а ты и не знал. И за свое незнание пострадаешь.
В это же время у забора появилась и новая функция. В городе Бендеры румыны у забора железнодорожных мастерских расстреляли каждого десятого из захваченных ими. Таких набралось около пятисот человек. Забор получил название «Черного» и еще двадцать два года служил демонстрацией отношения румын к местным жителям. После тех событий прошло сто лет, а он продолжает напоминать. Хотя автор не знает, сохранился ли забор вживую.
Поэтому слухи, в меру фантазии рассказчика приправленные «балластом», служили очень важным источником сведений обо всем вокруг. И служат до сих пор, только сейчас они стыдливо называются «инсайдами», «фейками» и прочими нездешними словами.
Можно ли было использовать их для целенаправленной дискредитации кого-то, и не сейчас, а тогда? Сейчас-то это ни для кого не секрет. Да, можно, и делалось. Про подтелковских китайцев я уже говорил, можно рассказать об одной удавшейся операции, только незадолго до того закончившейся. Это была история по дискредитации дома Романовых в общественном сознании. Трудная была операция, поскольку добровольных и платных распространителей можно было и того-с, по закону в Сибирь законопатить, за поносные слова на царствующий дом, а по военному времени особенно жестоко поступить. И пусть вспомнят про то, как за то же самое некогда язык урезали, и не жалуются. Но справились, и в итоге в народном сознании четко закрепилась аксиома: «Царь с „Егорием“, а царица – с Григорием». И в дополнение к этому про покровительство императрицы немецкому шпионажу, отчего на фронтах сплошные неудачи. Лазил ли Григорий Распутин-Новых в царскую спальню – это не всякого заинтересует, а вот про покровительство шпионам – это задевает очень многих. На фронтах воюют миллионы людей, и жизнь их сильно зависит от того, что знает о военных планах враг.
А в тылу еще больше их родных, которые хотят, чтобы их муж, сын, отец и прочее вернулся живым с полей войны, поэтому царица – покровительница шпионажа превращается в личного врага очень многих. Даже если она ни сном, ни духом про немецких шпионов, и Григорию Распутину ничего от ее тела не доставалось.
Кто же был вдохновителем антицарской пиар-компании? Здесь стоит вспомнить латинское выражение «кому выгодно?», а выгодополучателями будут партии и люди, получившие власть после февраля 1917 года.
Задолго до февраля в стране были созданы такие структуры, как «Земгор», уже давно названные чем-то вроде параллельной власти, вроде британского теневого кабинета. Действия же депутатов Государственной думы в феврале были прямо направлены на паралич и сопротивление власти. Вот вам и исполнители. Были ли они, как это часто пишется, точкой приложения усилий Англии? Может быть, может быть… Но даже без этого их действия видны и осознаваемы, как, впрочем, и бесплатных разносчиков слухов, работавших исключительно бескорыстно, лишь из любви к трепанию языком.
Поэтому не надо удивляться, что через год против Советской власти было использовано то же оружие. И любое движение ее сопровождалось черным пиаром: поставили в Свияжске памятник на могиле убитого комбрига Яна Юдина (или Юдиньша) – вуаля, пошла гулять легенда о памятнике Иуде Искариоту. Или история о крейсере «Алмаз», превращенном фантазиями в плавучую тюрьму и место казней, которым пугали детей. На самом деле несколько раз на нем по просьбе властей временно находились арестованные, и не в массовом количестве, пока команда не заявила, что хватит, и перестали это делать даже временно. Про казни разговора нет – все выдумано. Во времена Деникина провели расследование истории с «Алмазом», и комиссия пришла к выводу, что это сплошь выдумки. Но на выводы наложили резолюцию о том, что всем спасибо, но пусть уж и дальше ходит по миру и стране страшная сказка про ужасных большевиков.
Ярослав Гашек, вернувшись в Чехословакию, узнал, что в местной печати стал героем ужастиков о своей безвременной смерти в лапах большевиков.
«Вернувшись на родину, я узнал, что был трижды повешен, дважды расстрелян и один раз четвертован дикими повстанцами – киргизами у озера Кале-Исых. Наконец, меня окончательно закололи в дикой драке с пьяными матросами в одесском кабачке».
Он, конечно, продемонстрировал, что жив, и даже написал несколько рассказов о добропорядочных пражских мещанах, за столиком в кафе смаковавших страшные сказки о реках крови и прочем. Но разве несколько рассказов остановят машину пропаганды?
Вернувшись к Дону – были ли на юге акулы пера, уехавшие из столиц и понимавшие толк в словесных ухищрениях и силе слов?
Да, были.
Скажем, Шульгин и Бурцев. Шульгин даже разведкой и контрразведкой занимался – пресловутая «Азбука». Не забывал и про агитацию и пропаганду. Где-то в занятом красными городе работающие на него женщины могли расклеить объявление среди прочих объявлений местного Совета или вышестоящего.
Только там было нечто иное, противоположное по содержанию. Впрочем, довольно много писателей и журналистов подались на юг, так что писать и распространять слухи было кому.
Чтобы не быть голословным, напомню про другой мем белогвардейской и постбелогвардейской прессы – «затопление барж» с врагами Советской власти.
Михаил Кузмин:
«Эти баржи с заложниками, которых не то потопили, не то отвезли неизвестно куда, эти мобилизации, морение голодом и позорное примазывание всех людей искусства» (6 августа). Это 1918 год.
