Пагубная страсть

Любимому отцу посвящаю эту повесть.

Я всегда в твоей команде.

1

… Шла 88-я минута матча. Кривцов стоял у углового флажка, готовясь подать мяч в штрафную. На табло светились нули.

Стадион, впервые за сезон заполненный до отказа, ревел. Надежды на успех любимой команды таяли, хотя до игры мало кто сомневался в том, что середняк из второго десятка турнирной таблицы будет повержен. Переход в класс сильнейших откладывался до следующего сезона. А там, в суровых буднях первой лиги, тяжких многочасовых перелетах, бойнях на промерзлых полях, паршивом судействе, выживет сильнейший, и кто им будет –неизвестно.

На тренировках Кривцов два раза забивал голы с углового. В обоих случаях ему улыбнулась удача – поразить ворота с угла поля без везения невозможно.

Услышав свисток, Федор придал мячу замысловатое вращение. Это был не навес, а именно удар по воротам: резкий, с красивой планирующей траекторией, мастерский и хитрый.

Вратарь «Прогресса», в тот день творивший чудеса на линии, интуитивно выбежал на перехват в гущу игроков, но в высоком прыжке разминулся с мячом, который по крученой дуге опустился в дальний угол ворот.

Болельщики взорвались овациями, а Кривцов, не веря своим глазам, замер у кромки поля. На мгновение счастливая реальность превратилась для него в неистовый гвалт пятнадцати тысяч фанатов, затмивших бело-синими шарфами и флагами чашу стадиона. Потом его, грязного и усталого, повалили на траву всей командой, мяли, щипали за щеки, дергали за волосы, пока со скамейки не выкрикнул тренер: «Играть! Еще минимум пять минут!»

Судья добавил четыре. «Шторм» устоял под беспорядочным натиском гостей, желавших испортить хозяевам поля предпраздничное настроение.

На следующий день весь город обсуждал «сухой лист» Кривцова. Победы «Шторма» ждали, но чтобы поставить победную точку в первенстве таким голом… Об этом никто не мечтал.

Городская пресса запестрила хвалебными заголовками: «Кривцов засушил «Прогресс», «Шторм» обрушился на высшую лигу», а пожилой мэтр областной журналистики разродился в радиоэфире емкой рифмой: «Кривцов – наш Стрельцов!»

Чемпионов чествовали в городском театре. С поздравительными речами выступили мэр и губернатор. Сцену украсили шестиметровым панно, на котором был запечатлен виртуозный удар Кривцова с углового. После слова губернатора болельщики развернули в зале приветственные плакаты, особо буйные скандировали речовки. Партер аплодировал, на балконах начались песнопения.

Все это время Кривцов стоял вместе с командой на сцене. Мэр – сам в прошлом защитник заводской команды – связал невероятное достижение «Шторма» с фантастической игрой восьмерки балтийцев. Кривцов вытащил «Шторм» в высшую лигу. Это признали все, в том числе известные футбольные комментаторы. Один лишь Федор не видел своих заслуг перед клубом. Всеобщее ликование было приятным и закономерным, но преждевременным. Настоящая борьба начнется в следующем году, полагал Кривцов. Потому он несколько удивился, когда на приватной встрече с мэром ему как лучшему игроку завершившегося сезона вручили ключи от двухкомнатной квартиры.

– Вам остается впустить в дом хозяйку, – шутливо обронил градоначальник и протянул Федору связку ключей от муниципального жилища. – Представлять наш город в элитном дивизионе – серьезный успех. Этого достижения горожане ждали тридцать лет. Желаю, чтобы в главном чемпионате страны ваш коллектив не штормило!

В высшей лиге балтийцы провели три сезона. Дебютный – 1997-й год – сложился для команды неожиданно успешно. «Шторм» финишировал пятым. Вдохновенная игра новичков первенства заставила болельщиков задуматься о медалях и попадании любимцев в еврокубки. После первого круга все забыли, что целью команды не равнодушный к футболу мэр провозгласил сохранение прописки в когорте сильнейших.

До медалей «Шторм» не добрался. За шесть туров до финиша чемпионата команда шла четвертой, но в последних матчах растеряла игру, к тому же, лишилась двух ключевых защитников. Скамейка запасных у замахнувшихся на призовую тройку провинциалов оказалась короткой. Публика, привыкшая к победам клуба в домашних матчах, с легким ропотом восприняла ничью с гостями со дна турнирной таблицы и устроила любимцам обструкцию после поражения от двенадцатой команды чемпионата.

Тем не менее, смазанная концовка сезона на фоне уверенной игры в первенстве не испортила восторженных впечатлений от выступления клуба в топ-лиге. «Шторму» огласили амбициозные цели на следующий год.

Кривцова взяли на заметку селекционеры именитых команд. Назревал переезд в Москву. Всерьез журналисты заговорили о Кривцове после того, как тот забил издевательский гол «Спартаку». Федор получил мяч в центре поля, сыграл в стенку с партнером по нападению и, пройдя двух защитников, вышел один на один с грозным вратарем москвичей – основным голкипером сборной. Далее последовал фирменный финт Кривцова: разворот вместе с мячом на сто восемьдесят градусов перед метнувшимся в ноги стражем ворот и мягкий, шуршащий удар в опустевшую рамку. В том матче «Спартак» был бит в бескомпромиссной борьбе, а гол восьмерки хозяев признали лучшим в минувшем туре. Вечером видеозапись шедевра несколько раз гоняли по центральному телевидению в популярной спортивной программе. В послематчевом интервью на вопрос журналиста «Смогли бы вы в следующей игре повторить подобный трюк, вновь выйдя один на один с вратарем?», Кривцов скромно заметил: «Я и сегодня не ожидал, что такое получится, а в дальнейшем – посмотрим».

Есть футболисты, достигающие высокого мастерства ответственным подходом к тренировочному процессу. Такие идут к успеху через пот и кровь, взлеты и падения. А есть те, кого футбольный Господь избирает своим посланником на поле. Кривцов относился к последним. Любая игра давалась ему легко. От побед в затяжную эйфорию он не впадал, поражения его не удручали. К тренировкам Федор относился, как к детской забаве. На теоретических занятиях и разборах соперников он соглашался с тренером, с умным видом вникал в установку на матч, но, очутившись на поле, делал все по-своему. Он часто и сам не знал, каких экспромтов ожидать от себя в игровых эпизодах. Футбол овладевал им целиком, пятнистый мяч гипнотизировал Кривцова с первых минут, и он становился неотделимой частью игры, ее плавным и одновременно – взрывным течением. Федор дирижировал игрой, ассистировал партнерам и завершал атаки. Он принимал решения, которых не предвидели защитники; проходил их на скорости, пробрасывая мяч сквозь частокол атлетических ног, и выдавал изумительные голевые передачи партнерам. Он шел против тактических схем, игровых стереотипов, крушил логику рационального футбола.

Ему многое прощалось. И чрезмерное увлечение обводкой, и мелкие прегрешения на сборах, и крепкие словечки в адрес дубовых любимчиков тренера. Он был неудобным подопечным для нескольких наставников «Шторма», но все они считались с Кривцовым. Никто из них ни разу не вывел его из основного состава. Федору позволялось быть на поле свободным художником. Он играл и под нападающими, и на острие атаки.

Болельщики «Шторма» его боготворили. На Кривцова ходили компаниями и семьями. Отцы отдавали детей в футбольную школу, ставя в пример несмышленым подросткам игру реактивной восьмерки. Мужики, согреваясь спиртным по дороге на стадион, обсуждали последние голы кумира, а фанаты из «Балтийского легиона» сочиняли кричалки, на все лады обыгрывая сочную фамилию Федора. Какими только прозвищами его не награждали! Крив, Кривой, Кривда и ласкательно – Кривчик.

Среди рифмовок самой популярной была:

«Вратаря обидел снова

Выстрел Федора Кривцова!»

Ударом он обладал пушечным. Невысокого роста, широкоплечий, крепко сбитый, Кривцов отличался великолепной стартовой скоростью, что в сочетании с идеальным техническим оснащением и даром всевышнего делало его в спринтерских единоборствах недосягаемым, а удары с обеих ног – неберущимися для опытных вратарей. О таких форвардах говорят: «В одиночку может решить исход матча».

И он решал. После победы над «Спартаком» «Шторм» выиграл четырежды только благодаря индивидуальному мастерству Кривцова. Если бы в межсезонье ему на подмогу взяли умелых исполнителей, команда могла бы побороться за бронзу и сыграть в еврокубках.

Во втором круге Самойлов – главный тренер «Шторма» – понял, что состав нужно срочно усиливать. В погоне за лидерами ресурсов самобытного коллектива не хватит, писали спортивные газеты. Самойлов с ужасом представил, что в случае покупки Кривцова каким-нибудь столичным клубом игра «Шторма» просто развалится. Тренер позвонил мэру и сообщил: за лучшим бомбардиром следят московские скауты.

Мэр был готов к такому повороту событий, за околофутбольными новостями он следил, но честно признался, что денег на талантливых игроков в казне нет, и посоветовал завершать первенство на морально-волевых. В заключение добавил: продажа за бесценок такой звезды, как Кривцов – абсолютно бесперспективное дело, поскольку несколько способных новичков, купленных за вырученные деньги от сделки с футбольными воротилами, не заменят Кривцова на поле и только раздосадуют болельщиков.

В Москву Федора не отпустили. Он хотел выступать в команде классом выше, получил приглашение в сборную, в товарищеском матче с турками отметился голом, но, несмотря на активные переговоры агентов столичных клубов с руководством «Шторма», остался в родном коллективе. Вместе с ним он лелеял надежду выиграть медали в следующем году.

Тем не менее, в бурлящей среде болельщиков ходили упорные слухи, что Кривцова продали в Москву за баснословные деньги. «Теперь точно заштормит», – болтали недобрые языки в заводских курилках, а студенты из фан-сектора пустили в массы «проверенную» новость: на вакантное место в атаке «Шторм» подписал легионера из Ганы.

Новые имена все же пополнили команду, но были это воспитанники местной футбольной школы. На них в межсезоне возложил надежды мэр и незначительно увеличил финансирование клуба. В помощь Кривцову взяли атакующего хавбека из Македонии, а в опорной зоне появился здоровяк с Урала.

Как выяснилось позже, в основательном реформировании нуждалась защита. Самойлов это осознавал, но в нем еще теплилась надежда на то, что с помощью волшебства Кривцова «Шторм» примет резвый старт, включится в гонку за медали, а там, после первого круга, будет видно, как и куда плыть дальше. Возможно, в трансферное окно удастся раскачать градоначальника и пополнить защитные порядки квалифицированными игроками. Главное, Кривцов остался в команде, успокаивал себя Самойлов. Он был опытным тренером – максималистом, но в душе оставался романтиком.

Чемпионат «Шторм» начал с поражения и ничьей на своем поле. К пятому туру игра команды выправилась. Все пошло по плану Самойлова. Связка Кривцов – Димитрески разыгралась к середине первого круга. Федор отметился эффектным голом со штрафного в ворота «Торпедо», сделал два дубля и оформил хет-трик в фееричном матче с Ростовом, разгромленным дома с крупным счетом.

В Самару балтийцы полетели в приподнятом настроении. Игроки достигли пика физической формы. От тройки лидеров «Шторм» отделяли четыре очка. Кривцов упивался созидательной ролью на поле. В игре у него получалось всё: ассистировать и забивать, разгонять атаки и опасно выполнять стандарты. Он был вездесущ, но мог затаиться, исчезнуть из поля зрения болельщиков и комментаторов, чтобы внезапно вырваться из-под опеки, устремиться на свободное место и, получив наигранный пас от партнеров, ворваться в штрафную. Оттуда он угрожал воротам и укладывал голкиперов на газон.

Тогда Кривцов не думал, что таких активных и удачливых периодически выключают из игры. Этого опасался Самойлов, но верил: Кривцова не тронут – все-таки игрок сборной, один из лучших бомбардиров чемпионата.

Игра в Самаре сложилась трудно для обеих команд. Борьба на рыхлом поле была вязкой и грубой. Во втором тайме, когда Кривцову предоставился шанс открыть счет и он вышел один на один с громадным вратарем, Федор понял, что кипер его не пожалеет, не бросится по-яшински в ноги в попытке зацепиться за мяч; тут случится нечто иное – то, мысли о чем он прогонял от себя.

За пару секунд до столкновения Кривцов прокинул мяч мимо вратаря, но в сторону уйти не успел. Номер первый с капитанской повязкой снес Федора, будто срезал бензопилой. Нападающий отлетел от голкипера, как щепка, и рухнул на траву. «Жаль, не забил. Не повезло», – мелькнуло в угасающем сознании Кривцова.

Игру остановили. Началась потасовка. Балтийцы, распираемые неспортивной злостью, пробивались сквозь стену защитников, окруживших вратаря. Обалдевший от содеянного, капитан тяжело, по-бычьи дышал, готовый распустить кулаки. В конфликт вмешались судьи. Врачи вместе с Самойловым бросились к Кривцову. На поле появились носилки. На скорой Федора увезли в больницу.

После долгих раздумий и совещаний с боковыми арбитрами судья наградил вратаря желтой карточкой и отвесил два горчичника игрокам «Шторма», требовавшим удалить костолома с поля.

Недовольство гостей было вызвано еще и тем, что нарушение произошло на линии штрафной, но пенальти опытный рефери не назначил. Он демонстративно отодвинул мяч на полметра от места падения Кривцова и долго уговаривал стенку отойти на положенное расстояние. Из выгодной позиции Димитрески сознательно засадил мяч в живот драчливому самарцу. После прицельного удара македонца в чувство уже приводили защитника хозяев.

Оставшиеся двадцать минут прошли в грязных подкатах, жестких стыках, толчках и словесной перепалке. Было показано шесть желтых карточек, двух игроков «Шторма» удалили с поля. Судья свернул встречу на 89-й минуте при счете 0:0.

У Кривцова диагностировали сотрясение мозга, ушиб грудной клетки, отек правого легкого и разрыв мениска. Чемпионат для него завершился.

В ноябре, за три тура до окончания первенства, Кривцов мог снова выйти на поле. Однако Самойлов держал его в резерве. «Шторм» скатился на двенадцатое место. Начались холода. Глупо было рисковать неокрепшим игроком на морозных заснеженных полях ради того, чтобы запрыгнуть в десятку сильнейших. Это понимал и Кривцов, но, как всегда, рвался в бой. Он истосковался по мячу, по гулкому дыханию стадиона, по четкому звуку судейского свистка, после которого предматчевое волнение сменялось резким приливом игровой страсти. Ему опять захотелось услышать свое имя, разносящееся эхом по секторам родной арены. Со скамейки запасных, укрытый одеялом, Кривцов смотрел на ворота соперников и мучился от того, что не может выйти на поле, не может в трудную минуту помочь одноклубникам. К себе у него оставался единственный вопрос: сколько времени ему понадобится, чтобы обрести былую форму? В любом случае грозить вратарям он будет только в следующем году.

Пока Кривцов восстанавливался в дубле, куда-то пропали искатели талантов из Москвы. Дважды ему позвонил главный тренер сборной: интересовался самочувствием, и раз – градоначальник, занятый предвыборной борьбой. Голкипер волжан, получивший-таки трехматчевую дисквалификацию после бурных прений дисциплинарной комиссии, счел свое наказание исчерпывающим извинением перед Кривцовым.

Федор был не обидчив. Со времен детской спортивной школы он усвоил: футбол не любит плаксивых актеров, а учит терпеть и идти к победам сквозь боль.

На старте нового сезона дела у команды совсем разладились. «Шторм» застрял в хвосте турнирной таблицы. Кривцов никак не мог найти свою игру. Вроде все было при нем: и скорость, и техника, и мышление. Но действовал он без прежнего экспромта, без бесшабашного задора. Берег себя, вынужден был беречь. Порой уходил от столкновений, не лез в бесперспективную борьбу за мяч, несколько раз запорол стопроцентные голевые моменты в штрафной.

Самойлова уволили после первого круга. Димитрески уехал играть во второсортный швейцарский клуб. Команду покинули пять игроков основного состава. Вытаскивать «Шторм» из трясины пригласили молдавского специалиста. Нерестяну нагрянул на Балтику с тремя воспитанниками кишиневского футбола. В глазах Кривцова новый наставник был явным временщиком. Взяли его под конкретную задачу – удержать коллектив в высшей лиге. Других целей Нерестяну не видел, да и сложно было узреть мифические перспективы в разболтанном клубе, бюджет которого трещал по швам. Проигравший выборы мэр более не проявлял интереса к команде, а избранный городской глава на треть урезал финансирование «Шторма», плотно занявшись социальными вопросами.

Фактически «Шторм» был брошен на выживание. Кривцов выходил на поле в каждом матче, забивал немного, но регулярно. Сыграться с новыми партнерами ему не удавалось. Десанту из Молдовы не хватало тактической подготовки и исполнительского мастерства. Легионеры играли по принципу: ударил – побежал, навесил – выпрыгнул. От игроков Нерестяну требовал как можно дольше контролировать мяч на половине поля соперника. Это, по его мнению, держало в безопасности собственные ворота и оставляло шансы зацепиться за голевой момент. Взломать в таких случаях массированную оборону противника было практически невозможно, тем более, если в команде почти не осталось сильных исполнителей.

Кривцову приходилось все чаще брать игру на себя, пролазить сквозь оборонительные редуты, выманивать защитников из штрафной. Вновь рискуя получить травму, он за счет индивидуального мастерства обыгрывал соперников и выходил на убойную позицию. Но в своем атакующем порыве Кривцов был один. Никто из медлительных партнеров не мыслил так, как он. Никто не читал его игру, заранее зная, куда форвард отдаст опасную передачу. А ведь совсем недавно, до того черного дня в пасмурной Самаре, в судьбе Кривцова и его команды все было иначе.

Самое страшное свершилось. «Шторм» закончил первенство на предпоследнем месте и расстался с главным чемпионатом страны.

Журналисты принялись за свое дело: на все лады костерили балтийцев. Больше всех досталось Кривцову. Его обвинили чуть ли не во всех неудачах «Шторма», припомнили два незабитых пенальти, прозвали индивидуалистом и деспотом, разрушившим здоровый микроклимат в коллективе. Писали, что в сборной Кривцову больше делать нечего, и истинное место его обитания – первая лига.

Не особо расстроенный Нерестяну отбыл на родину. Кривцова пригласили в Воронеж, где он отыграл три сезона и закончил с футболом, так и не выйдя на пик формы.

Болельщики болезненно восприняли уход бомбардира. Поговаривали, что форварда поманили деньгами, и что на юг он сбежал, не желая болтаться со «Штормом» в аутсайдерах первого дивизиона. Но верные поклонники команды помнили и ценили игру любимой восьмерки. Злое слово – ничто в сравнении с безграничным талантом.

2

В январе в Рыбацком пару раз подморозило, и снова зарядили дожди. Зима была теплой и ветреной, бесснежной. Дорогу у дома Кривцова развозило регулярно. Особых неудобств от преждевременной распутицы Федор не испытывал. Он никуда не спешил. На улицу выходил по необходимости: в сарай за дровами, в магазин, да три раза в неделю спускался к лодке – на противоположном берегу по ночам сторожил клуб, некогда принадлежавший рыболовецкому колхозу. На память о славном трудовом прошлом жителям поселка достался вмятый, подернутый коррозией щит с едва заметным призывом к выполнению производственных планов и обезглавленный памятник рыбаку с дырявым неводом, раскрошенным до ржавых изогнутых арматурин.

В клубе, на сцене и в зале, хранились лодки, весла, скутеры, катамараны, спасательные жилеты, круги. Летом все это пользовалось спросом у залетных любителей активного отдыха и немецких туристов, которых организованными группами доставляли в Рыбацкое предприимчивые гиды. Останавливались немцы в двух гостевых домах довоенной постройки. По вечерам на верандах им устраивали обильные застолья с восточно-прусским акцентом, а утром по каналу вывозили на катерах в залив порыбачить с палубы и вдохнуть чистого воздуха.

До войны в здании клуба семейство Хартвигов держало гаштет, в мансардном этаже ночевали приезжие. На чердаке Кривцов предпочитал не светиться. На то были свои основания.

В житейские приметы и знамения он не верил, пока наверху не увидел крест, сколоченный из неотесанных березовых деревяшек. Крест висел на пеньковой веревке, перекинутой через стропило, и раскачивался в оконном проеме, словно зловещий маятник, встревоженный сквозняками под крышей.

Кроме заброшенного колхозного хлама, из более-менее ценных вещей на чердаке пылился лишь старый советский кинопроектор. Лет десять назад в клубе последний раз показали «Приключения итальянцев в России». На этом культурная жизнь в поселке затухла. Для Кривцова же начались беспокойные ночные бдения. Поддавшего и расслабленного, его донимали подозрительные звуки на чердаке. После полуночи на втором этаже начиналась своя, странная жизнь. Несмотря на то, что Кривцов наглухо заколотил оба окна (крест он снимать не отважился), сквозняки над головой гуляли пронзительные, протяжно свистел и похрипывал ветер, будто хотел что-то сказать человеку, затаившемуся внизу со стаканом в руке. Но если внезапным порывам ветра можно было найти какое-то объяснение, то понять, почему по ровному дощатому полу катались, врезаясь в стены, тяжелые ящики Кривцов не мог. Складывалось ощущение, что кто-то ими игрался, словно мячами, пытаясь попасть в несуществующие ворота.

После полуночи, когда на чердаке воцарялась тишина, Кривцов выходил на улицу. В минуты перекуров он редко вспоминал футбольное прошлое. Из игровых эпизодов ему все еще мерещилась дуэль с вратарем «Крыльев Советов». Будь он расторопнее, уйди заранее в сторону, столкновения можно было бы избежать. В Самаре доверие к голкиперу его подвело. Принципам честной игры Кривцов никогда не изменял, с юных лет его учили уважать любого соперника. От самых принципиальных противников он и к себе требовал снисходительного отношения. В будущем, когда Кривцов забросил бутсы в кладовку, доверие подводило его еще не раз. По-крупному он просчитался после того, как завел дружбу с граненым стаканом. Кривцов упорно верил в то, что жена простит ему очередной затяжной срыв и не посмотрит на другого – слишком свежи были их общие впечатления от ярких побед и событий. На волне запойных умопомрачений Федор ошибочно возомнил себя непререкаемым авторитетом в зачахшей семье.

Из квартиры его выкинул некий Эдуард. Регалии на стене в гостиной и немеркнущая любовь болельщиков Кривцову не помогли. С вытянутыми руками, по-вратарски, он летел вниз, пересчитывая ступеньки разбитым носом и корчась от боли в ушибленном колене.

Квартиры Кривцов лишился. Однако по милости жены, тайно подавшей на развод, получил утешительные отступные. В жизни Федор был наивным и беззащитным. Жестким и напористым он остался в памяти поклонников и тренеров.

После развода Федор переехал к больным родителям. Деньги отдал им на лечение. У них же в комоде спрятал форму, бутсы, золотую медаль. Некоторое время он не пил. Возделывал запущенный дачный участок, наблюдал за футбольным страстями по телевизору. На стадион не ходил.

По осени Кривцов снова сорвался. Бесцельное сидение в четырех стенах показалось ему невыносимой пыткой. Он выпросил у отца вознаграждение – две банки пива – за поход в магазин. Продукты до дома Федор не донес.

Через неделю, под забором центрального рынка, его нашла с виду приличная женщина. Кривцов караулил пакеты с подгнившими бананами и склизкими огурцами, дарованными милосердными торговцами с Кавказа, пока его приятели по уличным утехам шарили по рынку в поисках дневного прожиточного минимума. Кривцову было безразлично, куда и с кем идти. Он еще не остыл от горьких сцен семейной драмы, но шевельнувшийся здравый рассудок подсказывал, что лучше отправиться наугад с незнакомой дамой, чем дожидаться у мусорки конченых забулдыг.

В автобусе, трясясь на проселочной дороге, Кривцов заметил, что попутчица его отнюдь не чиста лицом, одета просто, по-деревенски, и едут они в сторону, противоположную областным курортам. Впрочем, это Кривцова не смутило. После развода он стал поглядывать на себя критически. Долгие назидательные монологи отца иногда действовали на него поучительно, и он пускался на поиски работы. Делать руками Кривцов ничего не умел. Годился разве что в подсобники и грузчики. Год он таскал ящики и мешки с цементом на складе строительных материалов. Полгода подметал дворы, где развлекал детвору и мамаш жонглированием мяча у качелей и песочниц.

По воле Лиды Федор осел в Рыбацком. От города его отделяли семьдесят километров.

Дом Лиды стоял на правом берегу в шеренге кирпичных немецких домов. До центра поселка, лежавшего на левом берегу, можно было добраться на лодке по каналу, впадавшему в залив. Очутившись на лоне природы, в ее первозданном бушующем виде, Кривцов наконец ощутил себя свободным человеком. Никто не вдохновлял его на трудовые подвиги, никто не запрещал тяпнуть по необходимости лишнего. Он был предоставлен самому себе, мысли о загубленной жизни его не терзали.

У ног Кривцова простиралась заповедная ширь. Он любил выходить на лодке в залив, слушал плеск рыб, забрасывал спиннинг на мелководье. Вокруг было свежо и раздольно – готовый этюд для художника, поспешившего с выбором живописного места для пленэра. Сомнительный рай для пассажира, соскочившего с поезда жизни.

В ясную апрельскую ночь, осмелев окончательно после третьего мини-залпа, Кривцов вылез на улицу. Он разрядился в диком малиннике, подымил на причале последней сигаретой и, зевая, направился к клубу. Ступив на землю, Кривцов глянул на чердачное окно и с удовлетворением отметил, что верхний этаж сегодня молчит, а значит, ему удастся поспать. У крыльца, передернувшись от влажной ночной прохлады, Кривцов почувствовал за спиной чье-то дыхание. Глубокий длительный вдох сменялся тягучим шипящим выдохом. Дышать так могло только существо огромных размеров. Кривцов замер. Ужас сковал его с головы до ног. Он превратился в скульптуру. Признаки жизни теплились лишь в учащенных ударах сжавшегося в комок сердца и волосах, поднявшихся на затылке склеенной гривой. Вскоре холодный пот и дрожь объяли его дубовое тело. Усилием воли Кривцов мог обернуться и посмотреть страху в глаза, но предпочел прикинуться забетонированным столбом и, сощурившись, ждал развития дальнейших событий.

Дыхание сзади не унималось, и вот уже волнообразный ветерок, выпущенный из сопящих ноздрей, докатился до его шеи, смиренно подставленной под отсечение. В это мгновение, в памяти Кривцова, ожидавшего расплаты за ничтожные поступки после прощания с футболом, пронесся незабитый пенальти «Рубину». Тогда он подвел команду, лишил коллектив двух важных очков на финише последнего сезона в высшей лиге. Пытаясь надурить вратаря, Кривцов послал мяч по центру, но голкипер не шелохнулся и спокойно парировал удар.

Расправы не последовало. Чья-то большая горячая рука опустилась на плечо Кривцова, прощупала и помяла его, как посудную губку. Затем мягкая сила сдвинула Федора с места, и он, сбросив с ног невидимые путы, прошел пару метров вперед, направляемый грубой ладонью. У входа в клуб Кривцова развернуло, его толкнули в спину, поддали пинка. Взметнувшись над скамейкой, Кривцов пересек затоптанную клумбу и впечатался в доску объявлений, стоявшую у крыльца. Федор приклеился к фанерному щиту, как подбитая муха, оттолкнулся руками от холодной основы и шлепнулся в траву.

«Вроде живой», – прошептал Кривцов, поднимаясь с колен. Он огляделся – вокруг никого не было – и бросился к дому. В одежде Кривцов грохнулся на диван и, затаившись, пролежал на спине до рассвета.

Утром он быстро собрался, сунул в рюкзак бутылку и выскочил на улицу. Следов ночного столкновения с таинственным пришельцем нигде не наблюдалось. Под доской объявлений из высокой травы торчало несколько листков бумаги, испещренных жирным фломастером. На скамейке лежал красочный плакат. Можно было подумать, что бумажки ночью принес ветер, но Кривцов не сомневался: это он внес хаос в плотные ряды рекламных объявлений.

Федор взял со скамейки мелованный лист и прочел заголовок: «Кубок главы Залесского района по футболу среди любительских команд. Регистрация участников до 15 июня». Ниже, курсивом, на фоне сошедшихся в единоборстве игроков следовала информация: «Матчи пройдут на новом стадионе Залесска в два круга. В населенном пункте обладателя Кубка силами районной администрации будет построен спортивный городок. С проектом можно ознакомиться на сайте главы района».

Кривцов сунул плакат в рюкзак и отвязал лодку.

После обеда он зашел к Агапову. Отец Виктора заведовал клубом во времена расцвета колхоза. Агапов вместе с Кривцовым дежурил в клубе, пока не увлекся пчелами. Кривцов рассказал соседу о ночном происшествии.

– В мои смены на чердаке тоже была возня, – спокойно сказал Агапов. – Крест в окне отец повесил.

– Зачем? – насторожился Кривцов.

– Как-то летом мы оставили под крышей сушиться штормовку. – Агапов налил приятелю медовой настойки. – Через пару дней отец поднялся на чердак. Штормовка не высохла, а на полу под ней стояла темная лужа, похожая на силуэт лежащей женщины. Контур лица был отделен от тела.

Кривцову стало не по себе. Скорая перспектива вновь оказаться в ночной западне его не прельщала.

– И что все это значит? – спросил он растерянно.

– Как что? – удивился Агапов. – Грохнули фрау после гулянки. Возможно, прямо в кровати. – Агапов выпил. – Мается душа немочки взаперти. А тот, кто тебя на улице подстерег, ее охраняет. Да ты выпей, расслабься.

Кривцов неохотно промочил горло.

– И как выглядит этот благодетель?

– Я его не встречал, – признался Агапов. – На том берегу его многие знают. Рыжим зовут. Ты, главное, ночью сиди смирно, на улицу не выходи. Он – явление безобидное, пока не вторгнешься на его территорию.

Кривцов последовал совету Агапова. Ходил по клубному залу в носках, одолжил у Скарбалюса наушники. Чтобы отстраниться от неприятных звуков, включал бывалый видеомагнитофон. От водки не отказался, но значительно урезал норму. После девяти вечера Кривцов задергивал шторы, гасил свет, о перекурах на улице и вовсе забыл. Засыпать на дежурстве он не осмеливался, трескучим храпом боялся привлечь внимание Рыжего.

Пулеметные трели Кривцов издавал регулярно. Лида боролась с этим неудобством проверенным методом. Она успокаивала сожителя натренированным ударом в ребро. Кривцов сдержанно реагировал на тычки подруги, но иногда, выдернутый из тисков кошмарного сна, вскакивал на кровати и, как голливудский актер из нашумевшего триллера, тяжело и часто дышал, утирая со лба испарину краем одеяла. Он ненавидел сны о спортивном прошлом, которое бездарно закончилось в одночасье, а следом под откос пошла вся его жизнь.