Kitabı oku: «Очевидное-Невероятное», sayfa 2

Потом, когда проснулся козлобородый, я, поглядев на его скульптурный профиль, подумал, что он слишком трагически относится к действительности, ведь «трагедия» в переводе с древнегреческого означает ничто иное, как «песнь козла».

Мы уже почти достигли цели, я это чувствовал кожей, как у нас пробило колесо. Собственно, именно это и разбудило козлобородого.

– Не ссать, – успокоил спутников одноглазый. – Пункт назначения на другом берегу, осталось только перейти через мост.

– Я бы мог поменять колесо, – предложил я ребятам. – У вас же есть запаска?

– Замена колеса не предусмотрена регламентом, – доложил козлобородый, забирая сумку из багажника. – Позвоним из лечебки, чтобы прислали техпомощь.

– Откуда? – не понял я.

– Это я не вам, кочумайте!

– Фамилия такая – Кочумайте, – пояснил одноглазый и последовал примеру коллеги. – Литовская. А ещё есть другая, похожая: Забирайте. Так что, забирайте свой чемодан, Багратион Наполеонович, и трусцой по сопкам. Представьте, что мимо вас промчался ваш любимый поезд.

11.

Вот ведь странно, правда? Как только речь заходит о психушке, каждый раз неизменно возникают образы Наполеона, Ленина и Петра Первого! Один и тот же спаянный коллектив единомышленников. О чём это говорит? Знаете, у меня сестра в детстве рисовала дом в виде окна и крыши. Больше ничего её не интересовало – ни стены, ни крыльцо, ни двери. Ни даже печная труба! Окно и крыша! Таково было её исчерпывающее представление о доме.

Через пять минут неспешного хода мы вышли к берегу реки, видимо, той самой, которая давеча так сильно напугала меня. На берегу, у каменного основания деревянного моста располагалась, собранная из полусгнивших щитов, будка с пустым флагштоком – незавершённое пристанище то ли лодочника, то ли паромщика, то ли перевозчика душ. Небритый, худой старик в тельняшке с эполетом, галифе и шапке-ушанке, вышедший нам навстречу, свидетельствовал скорее в пользу последнего варианта. Немного смущал огромный армейский барабан, висевший на ремне через плечо и неизбежно наводящий на мысль об «отставной козе». Однако, в целом, образ перевозчика выглядел довольно убедительно и радовал глаз своим природным естеством, как, например, та же река, будка или мост. При ходьбе старик заметно подпрыгивал, демонстрируя тем самым, крайнюю, максимально лютую степень похмелья.

– Привет небесному воинству! Чет-нечет! – безучастно проклацали стариковы челюсти. – Очередная, стало быть, заблудшая душа?

При этом он даже не посмотрел в мою сторону, видимо, душа настолько заблудилась, что и поиски отменили!

– Здравствуй, Хранитель, – поздоровались проводники по очереди и приняли в свои ладони его дрожащую дружественную длань. – Напоролись на кавалеристский разъезд маршала Муската.

– Мюрата, – поправил старик. – Он тут всех достал! Этого трактирщика давно уже пора отправить к его трактирным праотцам!

– Теперь у нас одна дорога – через твой мост. Пустишь, али как?

Одноглазый расстегнул сумку и вытащил оттуда поллитровку босяцой водки. В том, что это водка, я не сомневался, не смотря на то, что поверх оригинальной этикетки была налеплена другая, корявыми буквами сообщавшая, что в бутылке МАЛАКО.

– Старость – не радость, – пояснил Хранитель больше себе, чем кому-то. Будто извинялся. – Иных напитков организм ужо не приемлет!

«А ребята то тупые, – подумал я о сопровождающих. – Людей возят, а писать грамотно не научились!»

– Ну, так что, Хранитель ценностей, – напомнило о себе «небесное воинство», – пустишь на мост?

– Ничего не выйдет, чет-нечет! – Челюсти старика, казалось, двигались сами по себе, безотносительно воли их носителя. – Французское ядро угодило прямо в центральную опору, прореха в три метра. Перепрыгнете?

– Вот чёрт!

Козлобородый спустился вниз по берегу метров на пятьдесят, за это время старик в один глоток наполовину осушил бутылку и удовлетворённо хрюкнул:

– Парное!

– Ну, – крикнул одноглазый. – Что там?

– Ничего хорошего! – Отозвался козлобородый и скрестил руки над головой. – Придётся огибать по суше!

12.

– Лодка есть, старик? – Одноглазый помог обмякшему от молока, Стрельцу опустится на лежащее тут же бревно. – Должна быть, ты ж перевозчик, мать твою, или кто?

Старику заметно полегчало. Дыханье его стабилизировалось, челюсти обрели необходимую координацию. Это значило, что всё сказанное им с этой минуты согласовано с его сердцем и умом! Об этом также говорил и тот факт, что Хранитель с сознанием дела водрузил на переносицу оправу с притороченными на изоленту душками. Стёкла в оправе, разумеется, отсутствовали.

– Сколько я вас знаю, ребятки? – говоря, старик то и дело поглядывал на бутылку. – Сто лет?

Его настрой не сулил ничего хорошего, это я понял сразу.

– Дашь лодку, – сказал одноглазый, – получаешь во… вторую бутылку молока. Молоко – мечта! Только что из-под коровы!

Козлобородый поспел как раз на конец фразы и внёс свою лепту:

– А нет, вернёшься обратно в Очевидное-Невероятное. Готов ты к такой развязке?

Старик приподнялся, подложил под себя шапку и сел обратно. По лицу его наперегонки стекали бодрые капли пота.

– Лодка есть, чет-нечет! – На всякий случай он крепко прижал бутылку к груди, давая понять, что разлучить их теперь, чет-нечет, может только смерть! – Камышинную затоку знаете?

– Ну? И при чём тут?

Парни занервничали. Пока всё ещё короткий весенний день заканчивался, встречать ночь в холодном поле явно не входило в их планы.

– Там она. На приколе. С вёслами, всё как полагается. Вчера с полудня в Тарутино плавал – за ряженкой, обратно обессилел. Хотел сегодня с утра забрать, да забрало заело!

Хранитель закудахтал, явно довольный своею шуткой.

– Так что, сходите сами, парни. Крепкие, здоровые – чего вам! Десять минут туда – десять обратно! Прямо рядом с Шевардинским Редутом. Лодка хорошая, не волнуйтесь. Десятерых таких, как вы – кабанов выдюжит! Быстрее начнёте – быстрее закончите! А неофита оставьте, я постерегу.

Для меня это было достаточно странно, но парни согласились! Что-то в речи Хранителя их явно подкупило, может, Шевардинский Редут?

Сопровождающие сняли сумки, и, пригрозив старику на ход ноги, твёрдой поступью отправились искать судно.

– Ну вот, а теперь поговорим в соответствующей манере.

Старик похлопал ладонью по бревну, приглашая меня присесть.

Там вдали за рекой загорелись огни. Огни Очевидного-Невероятного. Здесь на склизком речном склоне они казались такими тёплыми и дружественными, так манили к себе, что хоть не перебирайся через реку вплавь. На секунду я даже представил себе, что это огни Лас-Вегаса. Но у Хранителя на этот счёт, похоже, было иное мнение.

Я сел рядом.

– Обиделись, небось, за «заблудшую душу»?

– Сначала обиделся, – признался я честно. – По привычке. Так уж у нас принято – сперва обижаемся, а после думаем – за что.

– Вот-вот… Рад, чет-нечет, что вы это понимаете… Молочка?

Он протянул мне бутылку.

– Только Кока-Кола, – отказался я. – И только диетическая.

13.

– Вот ведь беда какая… – Искренне посочувствовал Хранитель. – Будете там, – он кивнул на другой берег, – позвоните химику, он вам любую бодягу враз нахимичит.

– Химику? – не сразу сообразил я.

– Ну да, – сказал Хранитель. – Дмитрию Ивановичу. Запомнили?

Старик отпил из бутылки и громко икнул.

В организме у него что-то забулькало, заурчало, забродило. Он внимательно прислушался к внутренним процессам, будто пытался расшифровать некое важное послание.

Вспомнив, что не один, перевозчик рассказал мне о конечном пункте моего назначения. По его словам, это вовсе не спец учреждение с почтовым адресом, географическими координатами и техническим паспортом. Так считают многие, но это заблуждение – пускай думают, как им удобно, даже самое понятное и распространённое мнение это только личное впечатление о чём бы то ни было, но миру от этого ни холодно, ни жарко. А это и есть – целый мир!

– Относитесь к нему, как к единственно возможному жизненному пространству во всей вселенной и это подействует на вас лучше всякого элтацина. Мне надо, чтобы вы именно это поняли. Вернее, не так! Мне надо, чтобы это поняли именно вы! Я сразу, как только вас увидел, утвердился в смутном сознании, что с вас может начаться совершенно новый этап в истории Очевидного-Невероятного. Скажите мне по правде – вы готовы в это поверить?

– Во что?

– В невероятное, которое в нашем случае вполне очевидно. Вам обязательно нужно в это поверить! А будет нелегко, против вас у них найдётся целый государственный аппарат, без него не может функционировать ни одно живое общество. Так что придётся с этим смириться. Идите-ка сюда… – Он жестом попросил меня придвинуться к нему насколько можно близко. – Но вот с чем вы не можете и не должны соглашаться, так это с их системой вывесок и обозначений! Просто попробуйте оставить вещам их привычные названия, и может, тогда осколок ядра минует беднягу Багратиона, а генерал Кутайсов вернётся к своей Анастасии живым и здоровым!

Не смотря на полную кашу в голове, я уже собирался дать старику клятвенное обещание спасти героев, но в это время в тёмном небе прямо над нами пролетел самолёт и этот звук сильно привлёк его внимание.

– Вы слышите? – спросил меня шёпотом Хранитель. – Уже в который раз! Может быть, вы скажете мне, что это такое?

Я прям опешил!

– Значит, вы тоже не знаете?

– Да как же не знаю, – соврал я. – Знаю, да ещё как! Это шум, который издаёт Млечный Путь! То есть, Молочный. И услышать его способен лишь тот, кто пьёт много молока.

– Ну вот, и вы туда же, чёт-нечет! – повеселел Хранитель. – А ведь это же всего лишь удивительный аппарат, который летает без, чьей бы то ни было, помощи. Сам летает. Понимаете? Стало быть, это… Са… мо…

– Лёт! – закончил я.

– Браво! – закричал Хранитель и, обняв одной рукой за плечи, другой отчаянно похлопал меня по груди, да так крепко, что я закашлялся. – Браво, мой друг, вы прошли и этот тест! – Он взболтал содержимое бутылки и осушил её до дна. – Говно, а не молоко – как минимум, вчерашнего надоя! – От возбуждения глаза Хранителя сверкали в темноте, как две ракеты, одновременно пущенные над полем боя! – А

14.

ведь они считают меня неполноценным мудаком, недостойным их гражданства! Представляете, втихушку вручили мне этот берег, будку и этот никудышный мост, по которому за всё это время не пробежала ни одна собака! Поняв, что я близок к тому, чтобы раскусить их подлый обман, эти ублюдки запустили в окрестные леса полчища французов и тут же зачем-то… Зачем? Вы наверняка видели флагшток над будкой? Так вот, чет-нечет, как только враг понёс первые потери и я водрузил знамя второй гренадерской дивизии, они тут же, за каким-то дьяволом, поменяли его на стяг четвёртой пехотной! Тайно, суки, под покровом ночи! Представляете? Но они не учли обретённый опыт партизанской войны! Вот, смотрите…

И он вытащил из кармана большой ржавый гвоздь.

– Не было никаких ядер, чет-нечет! Это я разобрал мост. Все гвозди покидал в реку, как вещественные доказательства! Оставил только два. Как вы думаете, сударь, где второй?

– В шине нашей машины!

– Верно!

Тут я на всякий случай отодвинулся подальше.

– Вы истинный патриот! Гиб-гиб…

И мы грянули троекратное «Ура».

– Теперь вот что… – То, о чём он хотел сказать, видно, требовало от старика большего душевного усилия, а, значит, и дополнительной порции молока. – У меня к вам частная просьба, мил человек… Есть там у них одна особа весьма романтического склада. Увидите, передайте ей поклон. И сии вирши.

Хранитель прокашлялся, выкатил грудь «колесом» и поправил эполет.

– Прошла борьба моих страстей,

Болезнь души моей мятежной,

И призрак пламенных ночей

Неотразимый, неизбежный!

И милые тревоги милых дней,

И языка несвязный лепет,

И сердца судорожный трепет,

И смерть, и жизнь при встрече с ней…

Исчезло всё! – Покой желанный

У изголовия сидит…

Но каплет кровь ещё из раны,

И грудь усталая и ноет, и болит!

Тут старик разрыдался не на шутку!

– Запомнили?

– Ещё бы! – вдохновенно соврал я.

– Вот и ладно… – Хранитель немного успокоился, подождал пока обсохнут слёзы и мечтательно посмотрел вдаль. – Завтра снова в бой. Жалко, силы на исходе. Мне б подмогу какую-никакую… Хоть бы один пехотный полк!

А через минуту прибыла лодка. Сопровождающие покидали в неё свои сумки, помогли мне взобраться на борт и уже в полной темноте мы, наконец, отчалили от берега. Когда лодка достигла середины реки, я невольно обернулся назад – там, на, продуваемом всеми ветрами, берегу, под обезглавленным флагштоком величественно возвышалась могучая фигура Воителя в треуголке, которую я давеча так тупо и так подло принял за шапку-ушанку!

– Благодарю за службу! – Пронеслось над взбудораженной вёслами, речной гладью. – Завтра же стану хлопотать перед Его Сиятельством о присвоении вам

15.

ордена Святого Андрея Первозванного! А будет оказия, милости просим под наши знамёна! Лишний штык – врагу кирдык!

И где-то там – далеко-далеко, в звёздной глубине несколько раз гулко ударил колокол!

3.

ВКП(б)

Позволю себе в этом месте небольшую передышку – думаю, самое время взглянуть на описываемые события трезво и беспристрастно. Иногда по ходу дела мне кажется, что я не удосужился объявить вам какое-то важное условие, не приняв которое, вы не сумеете до конца проникнуться самой атмосферой происходящего и тогда упустите нечто важное, ведь атмосфера, – мне пришло это в голову прямо сейчас, – это, собственно говоря, и есть то главное, ради чего я задумал осуществить столь сомнительную затею, а именно – стать писателем? Теперь вы видите, даже для меня многие вещи становятся очевидными непосредственно в процессе написания текста, так чего уж там требовать от вас?

Конечно, посмотри я на карту местности, я бы удивился, как это так: населённый пункт под названием Очевидное-Невероятное находится от города всего в часе езды, а добирались мы туда минимум полдня! И река, преградившая нам путь, совсем не по пути! А Усолье-Сибирское? Это ж вообще Иркутская область! Край земли! И так – чего не коснись! Несостыковки, несообразности, несовпадения! И вот главный вопрос: имеет ли тогда хоть какой-то смысл всё, что произошло со мною после того, как меня, задремавшего под монотонные удары весла, почти что на руках вынесли из лодки мои сопровождающие? Или состыковки на этом месте заканчиваются? Или точнее так: заканчивается привычный взгляд на то, что считается несовместимым с единственно возможным и только поэтому достойным вашего внимания? То есть, я предлагаю поменять вам взгляд на суть вещей, чтобы сохранить хоть какой-то интерес к моему рассказу? Что-то меня эта формулировка не устраивает. Да и вас, уверен, тоже. Вот что – давайте попробуем всё, что произошло до моего прибытия в Очевидное-Невероятное просто иметь ввиду. Так, на всякий случай. Возможно, дальнейшие события тогда не вызовут у вас аллергию на самоуверенного идиота, который всё время пытается чёрное назвать белым! В любом случае, прошу вас довериться мне и отнестись к описываемым событиям пусть даже с самой малой долей понимания, ибо не случись этого на самом деле, я вряд ли взялся бы их описывать.

– Ну так, что, фельдмаршал,– услышал я голос козлобородого прямо возле самого уха. – будем спать или ножками пойдём?

Он грубо высвободил руку, удерживающую меня за пояс, и сунул мне мой чемодан. Одноглазый в это время разговаривал с привратником, спрятавшимся в небольшом помещении, похожем на скворечник. Впоследствии я выяснил, что таких блокпостов было пять – по количеству сторон света. Какая – пятая, мне объяснили позже. Несмотря на то, что эта координата не использовалась в иных краях планеты Земля, здесь она была востребована куда более, чем четыре известных, ибо именно туда чаще всего отправлялись особо строптивые представители местного населения. Скворечники были построены самими обитателями, и в каждом из них обязательно должен был находиться свой скворец. Так должно было быть по логике вещей, но только истинные хозяева будок были некогда изгнаны из своих обиталищ более наглыми и агрессивными собратьями, а именно – грачами и теперь в скворечниках

16.

против обыкновения, навеки поселились чёрные клювастые существа, весьма преуспевшие в деле соблюдения норм и охраны общественной морали.

Справедливости ради стоит заметить, что количество грачей заметно превышало число скворечников, что создавало в демократически настроенной части

общества лёгкие недовольства. Возглас «Грачи прилетели» можно было то и дело услышать во время событий, не предусмотренных внутренним регламентом.

Пока наш грач что-то там согласовывал по телефону (щёлкал клювом), у меня было немного времени, чтобы в общих чертах обозреть Главный Корпус и его окрестности. Во-первых, как и ожидалось, вся территория, принадлежащая непосредственно Заведению, по периметру была обнесена забором, пусть и не высоким, но зато крайне устойчивым и прочным. Каждая опора снабжалась красным фонарём в форме шара. Сейчас этого было не видно, но днём фонари обретали вид глобуса Очевидного-Невероятного - никаких иных географических объектов здесь не признавали в принципе. Сквозь витые металлические пруты ограды, то тут, то там виднелись зелёные насаждения в виде крепких молодых тополей и ухоженных клумб. Справа от Парадного входа в окружении кустов акации пряталось некое сооружение, по форме напоминающее то ли игровой павильон, то ли Лобное Место. Далее, привыкший к темноте, взгляд мой без труда обнаружил вдалеке впечатляющие очертания Храма, увенчанного тремя куполами: одним большим и двумя поменьше!

Короче, скажу вам так: первое визуальное знакомство с Землёй обетованной оставило у меня самые приятные впечатления! Даже этого беглого обзора, да ещё практически в темноте, оказалось достаточно для того, чтобы с бодрой надеждой ступить на гладкие, как речная гладь и всё ещё хранящие солнечное тепло, камни Площади Вздохов, покрывающей пространство между Главным Корпусом и западным Скворечником! Я, словно, увидел верхушку огромного айсберга и айсберг этот, судя по всему, неплохо держался на плаву!

Было около семи вечера – народ готовился к ужину. На площади нам попался лишь один человек и то сразу не определишь – человек ли? Скорее, то была египетская мумия в замусоленных погребальных бинтах, грубо отправившая меня как раз в том самом, пятом, направлении. Мне сказали, что, по предположениям некоторых авторитетных учёных, перед нами никто иной, как Рамсес Второй, поэтому к страдальцу нужно относится с нескрываемым пиететом. Призыву учёных вняли, но в питании фараону всёже отказали. Довод простой и неопровержимый: «В списках не значился».

Интересно, что почтенное общество заботило не столько умение мумии двигаться и материться, сколько её порядковый номер. «А почему, собственно, второй?» спрашивали они друг друга, когда забинтованный с головы до пят, паренёк, с ярко выраженным татарским акцентом просил кусок хлеба или стакан водки. Впоследствии, надоевшему хуже белого халата, попрошайке (отчего-то именно эта форма одежды здесь воспринималась «в штыки») соорудили на задворках Заведения небольшую глиняную пирамиду, ровно такую, какая по предположению всё тех же учёных стояла на этом месте во времена натурального правления фараона Рамсеса. И не первого какого-нибудь, третьего или даже пятого, уточняли они при всяком удобном случае, а именно – второго.

Нашего!

Мумия, однако, полагающуюся ей царскую конуру, прозванную в народе «пирамидоном», всячески игнорировала и её по-прежнему продолжали находить заночевавшей то в канализационном колодце, то в мусорном контейнере, то в сточной канаве.

17.

Спутники мои, почтительно сложив руки на груди, синхронно поклонились царю земли и неба, после чего фараон, изобразив плохой жест, дежурно удалился по направлению к хоздвору, куда повара выносили, предназначенные для местного агрокомплекса, остатки трапезы.

Сопровождающие передоверили меня милой барышне, встретившей нас у Парадного, и только их и видели!

«Может, их и не было вовсе? – подумал я, испытывая в отношении конвойных лёгкую сыновью тоску.

– Может, и не было, – сказала барышня приятным певческим голосом, я ещё подумал: щас споёт!

– Читаете мысли на расстоянии? – спросил я, почему-то совершенно не удивившись.

– Алконост, – представилась девушка и в качестве основного аргумента предъявила мне райский цветок.

– Достоевский, – почему-то сказал я.

– Уж будто бы, – лукаво прищурилась красавица. – Такой у нас уже есть. Пишет записки в подполье.

– Ну да?

А я надеялся, что проскочит!

– А Дзержинский у вас есть?

– Такого нету. Поэтому ждали вас с почтением и священным трепетом!

Алконост гостеприимно распахнула передо мною тяжёлую, испещрённую нехорошими словами, дверь Парадного входа и мы вошли в просторный гулкий коридор без начала и конца. Горел только дежурный свет и трудно было сказать, насколько коридор длинный и каково общее количество помещений, скрывающихся за многочисленными дверьми.

– Коридор длинный настолько, – пояснила Алконост, – насколько это необходимо в данный момент. В принципе, за этими дверьми представлены практически все сферы человеческой деятельности: научная, производственная, культурная, общественная, ну и, конечно же, развлекательная. Количество этажей в здании также варьируется в зависимости от потребностей жителей Очевидного-Невероятного. Бывает, обходимся одним, но, если вдруг кому-нибудь захочется побывать на «крыше мира», Главный Корпус немедленно вырастает до размеров Бурдж Халифы. В данный момент этажей в здании два и нам с вами на второй.

Мы сели в лифт с зеркальными стенами, украшенными по периметру золотом орнаментом.

Как-то в своей прошлой жизни я увидел такие лифты в одном пятизвёздочном эмиратском отеле и с тех пор общественный вонючий подъёмник в моём собственном доме казался мне чем-то вроде газовой камеры, предназначенной только на вход, отчего даже будучи в совершенно непотребном состоянии, я предпочитал подниматься к себе на четырнадцатый исключительно на карачках!

– Куда мы едем? – спросил я девушку, увлёкшуюся внутренним диалогом со своим зеркальным отражением.

– В Регистратуру ВКП(б).

– Регистратуру чего?

– Верховного Комиссариата Психиатрической больницы, – расшифровала моя милая проводница. – Звучит, конечно, не фонтан, но это чисто для служебного пользования. В обычных разговорах эта аббревиатура вообще-то запрещена, но с учётом вашей новой должности…

Мне показалось, что лифт поднимается слишком долго! В иной компании я бы заскулил!

18.

– Странно… – Девушка демонстративно поправила грудь. – А мы думали, Вий Гоголевич проинструктировал вас более детально!

– Кто-кто?

Не знаю, но почему-то произнесённое ею имя вызвало у меня такое чувство, будто меня застали врасплох в момент рукоблудства!

– Важный Специалист, направивший вас к нам. – Алконост общалась со мною через зеркало, казалось, будь её воля, она бы закрепила этот способ общения как единственно возможный. – Сегодня вы ужинаете в компании с самим Добрыней Никитичем! Ваши документы уже у него на столе.

– Простите… – Я с трудом удерживался, чтобы не расхохотаться, – с кем я ужинаю?

– Это всё, что я могу вам сказать. Скоро всё узнаете сами.

Лифт мягко затормозил прямо напротив двери с надписью «Верховный Комиссар». «Наверное, – подумал я, – внутри меня ожидает парень в выцветшей застиранной гимнастёрке, стоптанных пыльных сапогах и непременно с огромным маузером на ремне через плечо!»

– Ну да, – усмехнулась провидица, – Как бы, не так!

Она постучалась в дверь и нам разрешили войти.

Добрыня, мать его, Никитич, как он сам представился при первом знакомстве, вполне соответствовал своему имени! Он, и впрямь был огромен – где-то метра два с половиной! Помимо внушительных физических кондиций хозяин кабинета запоминался открытым простым лицом хлебороба средней полосы с волнистыми льняными волосами и привычкой стыдливо прикусывать нижнюю губу. С высоким ростом гармонично уживались широкие плечи и огромные ладони, каждая – с моё лицо! На великане ладно сидел тёмно-синий костюм, пошитый не самым последним портным, и, не смотря на кой-какие огрехи, придавал всей его фигуре вид человека, хорошо знающего себе цену.

Теперь про огрехи. Местами пиджак был заметно помят, местами – порезан, на лацкане красовалось застарелое пятно, оставленное то ли раздавленным томатом, то ли большим количеством кошачьего помёта. На воротнике рубашки, хоть и под галстуком, но всёже отлично просматривался подтёк от красного вина, а на одной из брючин в районе колена виднелся свеженаложенный шов. Одна неисправность имелась также и на лице комиссара, одна, но зато какая! Столь впечатляющих, а, главное, таких полихромных синяков, радующих всеми цветами радуги, я в жизни не встречал, его не мог скрыть даже густой слой тонального крема и пудры, может, поэтому Добрыня Никитич предпочитал общаться со мной с лёгким разворотом в пользу здоровой половины лица.

Сам кабинет ничем особенным не отличался, разве что обращал на себя внимание деревянный конь-качалка, какие обычно наличествуют в игротеке всякого уважающего себя, пацана в возрасте до пяти лет, дальше парни стремятся оседлать уже настоящих, живых скакунов.

Комиссар поблагодарил Алконост за услугу, после чего девушка бесшумно покинула кабинет, пожелав мне на прощанье спокойной ночи.

– Она читает мысли ещё до того, как они у меня появляются, – пожаловался я комиссару. Мне и в самом деле это не очень понравилось, может, ему хватит власти и авторитета укротить её пылкое воображение!

– Увы, – добродушно улыбнулся Добрыня Никитич, приглашая меня присесть напротив. – Ничем не могу вам помочь, уж такова её суть!

Жест приглашения получился у него немного размашистым, веслоподобная ладонь комиссара хоть и коснулась моего лица самым краем, пощёчина вышла

19.

весьма увесистой! Однако, великан этого не заметил, а значит, я вряд ли мог заподозрить простодушного богатыря в намеренном причинении вреда.

– Поверьте, вы тут далеко не единственный, у кого её чрезвычайные способности вызывают аллергию. Многие даже называют её «алконавтом», представляете? При чём тут! Но вы то, я надеюсь, не таков?

И комиссар зачем-то снова поднял руку над столом.

– Ну что вы! – возмутился я, озабоченный только одним: как бы не схлопотать ещё разок!

Надо признаться, в процессе нашего разговора, эта озабоченность только усиливалась!

– Сейчас подадут ужин, – оказывается, он просто потянулся за колокольчиком. – Думаю, это не помешает нашей неспешной беседе.

На вызов в кабинет вошёл человек в белоснежном фартуке и поварском колпаке и быстренько сервировал стол, не за которым мы сидели, а тот, что в уютном уголке, классический столик на троих, в смысле, столик и три кресла вокруг, да каких кресла то – с парчовой обивкой и гнутыми ножками!

– Спасибо, Люсьен, – поблагодарил богатырь повара и мы, заняв рабочие места, весело принялись за трапезу.

Было вкусно, но весьма однообразно, такое ощущение, будто на всех тарелках и даже в десертных креманках присутствовало одно и то же блюдо. Однако, стоило комиссару не без гордости упомянуть имя шефа, как всё стало ясно. Звали повара Люсьен Оливье.

Добрыня Никитич вкратце поведал мне новейшую историю заведения, пожаловавшись на осложнившийся экзистенциальный кризис. Он сказал, что если раньше все жители, вдохновлённые идеей всеобщего равенства, чувствовали себя, как единый мощный кулак, то теперь явно обозначился тренд к разобщению и что со всем этим делать, никто не знал.

– На что это похоже? – поинтересовался я безо всякого, впрочем, интереса – просто для поддержания умной беседы.

– Это похоже на то, что ты… открываешь бутылку, а там… молоко!

Видно, сравнение родилось спонтанно и великан остался им вполне доволен!

– А что говорит Алконавт?

Вот он, пятый закон подсознания: не называй чеснок яблоком – получишь характерную горечь по рту!

– Кто? – Комиссар даже поперхнулся.

– Извините, Алкотест!

– Ну, ё моё, – взмолился Добрыня Никитич, – Зигмунд Фрейдович!

Мне стало совсем уж неловко! А ещё больно. Потому-что я снова отчётливо ощутил на своей, раскрасневшейся от стыда, щеке случайное прикосновение его карающей длани!

– Алконост!

– Вот! – радостно потёр ладони богатырь. – Можете же, когда захотите! Можете! Вижу теперь, как прав был Вий Гоголевич, рекомендуя вас на пост Председателя ЧК!

– Меня?

Это было и правда, неожиданно: я и вдруг – Председатель ЧК! Да ещё в абсолютно новой стране, про которую я ничего толком не знаю и где единственный мой знакомый – это фараон Рамсес Второй!

– Тихо! – Добрыня Никитич предупредительно занёс надо мною руку. – Давайте серьёзно – говорил он вам про солнечную сторону жизни?

20.

– Говорил, – с лёгким сердцем признался я. – Кажется, только это и говорил!

– Ну вот, видите! А что это значит – выйти на солнечную сторону жизни? Ну-ка?

– Типа… жить подлинной жизнью, а не… вымышленной… – промямлил я.

– Верно! Так вот самый лучший способ выйти на солнечную сторону жизни лично для вас – это возглавить Чёрный Квадрат. Остальные подтянутся. Примерно соображаете?

– Странный вопрос, если учитывать место действия!

Я даже сам удивился, откуда слова берутся! Посмотрел на себя со стороны и подумал: «А чем, чёрт возьми, не Председатель ЧК?»

– А вот нагружать меня не надо, – предупредил Комиссар. Зацепило его! – Философией и политологией у нас занимается специальное подразделение! Ясно?

И он показал мне кулак такой величины, что захотелось пустышку и – в люльку!

– Алконост тоже «за». Так что, как говорится, примите поздравления!

Он уже в который раз за ужин собирался выпить вина, но в последний момент, озарённый какой-то яркой мыслью, вскочил и бросился к окну, сейчас оно как раз выходило на нужную сторону, невидимую с улицы.

А я вдруг совершенно не к месту вспомнил про свой чемодан.

– Какой чемодан! – вообще не понял богатырь. Только что, угрожая мне справедливой расправой, он запачкал руку в салате и теперь не смущаясь, вытер её о подол пиджака. – Ах, да, чемодан… Не волнуйтесь, ваши личные вещи вам здесь не пригодятся. У нас многие так и говорят: «здесь вам не там»! Идите-ка лучше сюда, я вам кое-что покажу!

Мы стояли рядом, но у меня было полное ощущение, что Добрыня, мать его, Никитич на Луне! С одной стороны это хорошо, потому, что далеко, с другой – плохо, потому, что высоко – свалится на голову, костей не соберёшь!

За окном я увидел несколько корпусов, утопающих в зелени, светящиеся дорожки между ними, небольшой аккуратный фонтан, окружённый плохо различимыми в темноте, скульптурами, что-то ещё и снова – тёмную громаду Храма с куполами. «Что-то ещё» напоминало очертаниями то ли Обелиск, то ли столп, наподобие Александрийского, (ну, не он же это!), то ли Космический корабль в стартовой позиции. В любом случае, высота сооружения была впечатляющей! Что это было на самом деле, я узнал уже только наутро.