Cемиотика культуры

Рецензенты: С.Т. Золян, докт. филол. наук, профессор Балтийского федерального университета им. Иммануила Канта (Калининград), ведущий научный сотрудник Института философии Национальной академии наук Армении (Ереван); П.Ф. Успенский, канд. филол. наук, PhD, доцент Школы филологических наук Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики»

© Зенкин С.Н., 2023

* * *

Предисловие

Вступив в круг гуманитарных наук во второй половине ХХ века, семиотика предложила новый ключ к структурам мышления и коммуникации, новый метод критического анализа разнообразных форм культуры, включая язык, визуальность, художественное творчество, а также технические и биологические формы коммуникации. Из этого предметного богатства в настоящей книге выбрана только семиотика культуры, то есть теория смысловой деятельности людей; а поскольку это учебное пособие, адресованное прежде всего студентам-филологам, то общие проблемы семиотики, которым посвящена первая часть, систематически иллюстрируются примерами из языка и литературы; из числа отдельных знаковых систем во второй части разбираются, во-первых, естественный язык и его художественное применение и, во-вторых, те системы, которые теснее всего соприкасаются с литературой – включаются в нее (например, повествование), часто упоминаются в ее произведениях (например, деньги).

Книга выросла из лекций по семиотике коммуникации, которые я в 2006–2008 годах читал на филологическом факультете Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, и из лекционных и семинарских занятий по семиотике культуры, которые я вел в 2018–2022 годах в департаменте филологии Высшей школы экономики (Санкт-Петербург). В ней отразился живой диалог со слушателями, который позволил существенно развить и уточнить многие положения курса и за который я благодарен своим студентам. Я также признателен рецензентам книги Сурену Золяну и Павлу Успенскому за ряд важных замечаний и пожеланий по ее содержанию; насколько мог, я постарался учесть их при доработке.

Часть первая. Общее устройство знаковых систем

1. Функции знаков и история их изучения

Краткое содержание. Предыстория и история семиотики с древности до конца ХХ века. Переход от философских теорий познавательного знака к позитивно-научному исследованию знаков коммуникативных. Этическая и эстетическая задачи семиотики культуры.

Семиотика – наука о знаках. Однако не всякая теория знаков относится к семиотике в строгом смысле слова. Исторически наука семиотика возникла гораздо позднее, чем люди начали размышлять о знаках. Дело в том, что на протяжении многих веков эти размышления развивались не в рамках объективных наук, а в спекулятивных дисциплинах – философии и теологии, которых знаки интересовали в другом аспекте, в другой функции, чем изучаемые в современной семиотике.

Если в наши дни спросить среднего человека, для чего нужны знаки, он, скорее всего, ответит: чтобы общаться между собой, передавать друг другу информацию. Это значит, что сегодня мы считаем главной функцией знаков коммуникативную. Спекулятивное же исследование знаков исходило из другой идеи: ученые и мыслители стремились выяснить, как и в какой мере знаки позволяют нам познавать мир или Бога. Эта традиция прошла через несколько исторических этапов.

Начиная с древности в философии и литературе идут споры об «истинности» слов, из которых состоит язык. Такая дискуссия представлена в диалоге Платона «Кратил»: существует ли «правильность имен, присущая каждой вещи от природы»^[1], или же названия даются произвольно, как условятся люди? В дальнейшем эту «правильность имен» пытались доказать в этимологических исследованиях, доискиваясь до некоего исконного имени, которое выражало бы самую суть вещи, но впоследствии забылось и затемнилось в ходе развития языка. Та же вера в изначальное безусловное значение языковых знаков выражается в попытках наделить смыслом мелкие несемантизированные элементы речи – например, отдельные звуки, как об этом говорится в сонете Артюра Рембо «Гласные»:

А – черный, белый – Е, И – красный, У – зеленый,

О – синий… Гласные, рождений ваших даты

Еще открою я…^[2]

Вера в глубинное значение некоторых знаков, позволяющее познать обозначаемое ими существо, не раз высказывалась в христианском богословии. В трактате «О божественных именах» раннехристианского автора, отождествляемого со святым Дионисием Ареопагитом, такими именами объявляются Добро, Свет, Красота и т. д.; носитель этих имен Бог выше каждого из них, но до известной степени может быть через них познан. Много позднее, в начале ХХ века, в православном богословии возникло течение «имяславия», с которым были связаны русские философы Сергий Булгаков, Павел Флоренский, Алексей Лосев. Имяславие утверждало божественность имени Иисуса Христа, представляющего собой «словесную икону»^[3] – священный образ божества.

В новом, секулярном плане познавательную функцию знаков стали исследовать в философии Просвещения (Джон Локк, Этьен Бонно де Кондильяк); речь шла уже не об абсолютных, сверхличных смыслах, а о деятельности индивидуального человеческого ума. Наша мысль оперирует идеями, но их слишком много и они вступают в слишком сложные комбинации, чтобы удерживать их все в памяти; для составления и запоминания длинных аналитических цепочек приходится фиксировать их в устойчивых памятных знаках – прежде всего в словах языка. «Идеи связываются со знаками, и […] только благодаря этому они связываются между собой»^[4]. С помощью знаков мы кратко записываем свои мысли, чтобы не тратить каждый раз время и силы, заново повторяя процесс их производства. Такие краткие записи – аббревиатуры идей, «узелки на память» – изначально возникают и циркулируют внутри индивидуального сознания и лишь затем служат для общения с другими людьми. Через их посредство мы фиксируем полученные результаты анализа, составляем архив, библиотеку знаний, из которой далее черпаем по надобности. Словесные знаки образуют язык, с помощью которого люди мысленно осваивают окружающий мир и самих себя.

О роли знака в мышлении писал и создатель самого термина semiotics, или semeiotics, – американский философ Чарльз Сандерс Пирс (1839–1914). Продолжая идеи Просвещения, он связывал семиотику прежде всего с логикой: «Всякое мышление осуществляется посредством знаков, поэтому логика может рассматриваться как наука об общих законах знаков»^[5]. Фактически, однако, Пирс учитывал как познавательную, так и коммуникативную функции знаков; он подверг анализу внутреннюю структуру знаков и выделил несколько их категорий по принципу соотношения с означаемым: иконические знаки, знаки-индексы и знаки-символы. Пирс предложил трехчленную схему знака, в которой кроме означающего и означаемого имеется еще динамический элемент – интерпретант (или интерпретанта). Тем самым сформировался собственный объект семиотики и было положено начало структурному изучению знаков: наука стала задаваться конкретными вопросами о том, из чего они состоят и как действуют в процессе мышления.

Философия Пирса получила развитие в англоязычной семиотике. Его американскому последователю Чарльзу Уильяму Моррису (1903–1979) принадлежит, в частности, широко принятое ныне разделение семиотики на три составных части: семантику (изучение отношений знаков к тому, что они обозначают), синтактику (изучение отношений знаков между собой) и прагматику (изучение отношений знаков к субъектам, которые ими пользуются).

Моррис, как и Пирс, был философом, хотя описывал не абстрактные схемы мышления, а конкретную структуру знаков. Новейшая семиотика возникла с того момента, когда изучением знаков занялись не только спекулятивные мыслители, опиравшиеся на априорные данные сознания, но и специалисты в позитивных науках – прежде всего филологи и лингвисты. Целью их анализа было не столько понимание мышления, сколько изучение коммуникации, и именно выделение коммуникативной, а не познавательной функции знаков позволило создать самостоятельную научную дисциплину. Правда, в современной семиотике имеется и когнитивное направление, но в его рамках знаки по-прежнему рассматриваются как средство коммуникации, а не умственного познания, исследуется процесс их индивидуального восприятия – то, как эти знаки выделяются субъектом из фона, опознаются, анализируются. Такие исследования особенно распространены в применении к знакам визуальным^[6].

В 1916 году вышел в свет «Курс общей лингвистики» женевского профессора Фердинанда де Соссюра (1857–1913) – книга была издана посмертно его учениками на основе лекций, записанных студентами. Теория Соссюра, получившая исключительное влияние в науке, вводила в лингвистику несколько фундаментальных оппозиций – осей, по которым расчленяется языковая деятельность: это оппозиции языка и речи (общих правил языковой деятельности и их конкретного применения), диахронии и синхронии (язык во временном развитии и моментальный временной срез языка как неподвижной системы), парадигматики и синтагматики (на первой оси – результат выбора языковых элементов, например слов из словаря, на второй – результат их комбинирования в высказывании, например в словесном выражении). Соссюр также предложил новаторское определение языкового знака, состоящего из двух нематериальных, чисто психических элементов (означающее как образ звучащего или написанного слова и означаемое как понятие, которое с ним ассоциируется); а кроме того, в его «Курсе…» содержится мысль о расширении методов, выработанных в лингвистике, на более обширный круг явлений:

Язык есть система знаков, выражающих понятия, а следовательно, его можно сравнивать с письменностью, с азбукой для глухонемых, с символическими обрядами, с формами учтивости, с военными сигналами и т. д. и т. п. […] Следовательно, можно представить себе науку, изучающую жизнь знаков в рамках жизни общества […] мы назвали бы ее семиологией (от греч. semeion «знак») […]. Лингвистика – только часть этой общей науки; законы, которые откроет семиология, будут применимы и к лингвистике…^[7]

Эта проектируемая наука, которую Соссюр нарек «семиологией», получила мировое развитие под названием «семиотика»; слово «семиология» сегодня уже мало употребляется даже в его родном французском языке. Ведущими теоретиками семиотики ХХ века стали лингвисты и теоретики литературы: русские филологи Роман Якобсон (1896–1982) и Юрий Лотман (1922–1993), французский критик и эссеист Ролан Барт (1915–1980), итальянский медиевист, а впоследствии и знаменитый писатель Умберто Эко (1932–2016). Главные центры мировой семиотики образовались в 1960-е годы во Франции и Советском Союзе; Московско-Тартуская семиотическая школа сделалась центром независимых гуманитарных исследований в СССР. Общим методом новой науки был структурализм — изучение отношений в системе независимо от природы соотносящихся элементов. Об этом писал еще лингвист Соссюр: «…в языке нет ничего, кроме различий»^[8], различие (а отличается от b) – простейшая форма значимого отношения, и структуры языка и культуры складываются из таких элементарных кирпичиков-оппозиций. Структуральный подход, абстрагирующийся от материальной специфики знаковых систем, позволил выработать эффективные модели, применимые в разных областях культуры и объясняющие социальную коммуникацию в различных ее формах. Исходя из этого универсального принципа, структурная семиотика подвергла анализу не только язык, но и художественную литературу, фольклор, древние мифы, политическую идеологию, массовую культуру, формы социально-бытового поведения, визуальные изображения и т. д. Многие из этих систем (кроме разве что поведения и визуальных изображений) можно определить как вторичные знаковые системы, в том смысле что они образуются на основе естественного языка, высказывают другими средствами то, что могло быть сформулировано с помощью слов.

Структурные исследования всегда имеют предметом не единичные знаки, а их целостные системы, каковыми могут быть код или текст. Подробнее эти понятия будут объяснены ниже, пока же можно сказать, что код – это условный механизм создания и чтения сообщений в той или иной знаковой коммуникации, а текст – это конкретный результат знаковой деятельности, который обладает собственной внутренней упорядоченностью, иногда очень сложной, например в художественных текстах. Соссюр утверждал, что лингвистика должна изучать только «язык», а не «речь», структурная же семиотика культуры берет более широкий круг предметов: в самом деле, если семиотический код – это аналог абстрактного соссюровского «языка», то текст представляет собой продукт конкретного высказывания, то есть принадлежит «речи», которая тоже находится в ведении семиотики.

Семиотика культуры добилась впечатляющих результатов во второй половине ХХ века. Ее базовые идеи вошли в состав современных гуманитарных наук, в частности используются при теоретическом исследовании языка и литературы, то есть составляют часть научного багажа, необходимого филологам.

Подробнее. Семиотические исследования получили развитие и помимо изучения культуры как таковой. Философская рефлексия о знаках с давних пор занималась знаками естественными, позволяющими распознавать природу того или иного существа (мы будем в дальнейшем называть их признаками). Так рассуждал уже Аристотель: «…если какому-либо роду […] присуще отличительное свойство, как, например, львам – смелость, то необходимо, чтобы был и какой-то знак его. […] Допустим, что таким знаком будут большие конечности…»^[9].

В дальнейшем семиотика стала находить не только познавательные, но и коммуникативные знаки в живой природе. Сначала исследованию подверглись системы знаковой коммуникации, которыми пользуются животные и насекомые (например, «танцы» пчел, сообщающих друг другу, где искать мед); современная же биосемиотика изучает как особого рода знаковые процессы обмен информацией, происходящий не только между живыми организмами, но и внутри них^[10].

В 1970–1980-х годах семиотика подвергла пересмотру структурную лингвистику в традиции Соссюра, исходившую из идеи более или менее стабильного кода («языка» в отличие от «речи»); ученые стали обращать внимание на динамику знаковой коммуникации, где происходит силовое взаимодействие разных кодов, и на то, как сами эти коды постоянно изменяются в процессе социальной коммуникации. Такие исследования шли в разных странах – у Ролана Барта и Юлии Кристевой (род. 1941) во Франции, у позднего Юрия Лотмана в СССР, в «социальной семиотике», сложившейся благодаря работам английского лингвиста Майкла Халлидея (1925–2018)^[11] и его последователей Роберта Ходжа (род. 1940) и Гюнтера Кресса (1940–2019)^[12]. Социальная семиотика не просто рассматривает знаковую коммуникацию как социальный факт (так поступал еще Соссюр, опираясь на социологию Эмиля Дюркгейма, описывавшую стабильное состояние общества), но подчеркивает в ней динамически-властную составляющую, когда различные знаковые коды накладываются друг на друга в процессе общественной борьбы и полемики. Как и другие направления семиотики, она изучает естественный язык в контексте других знаковых систем, передающих свои сообщения по различным – вербальным, визуальным, аудиальным – каналам; это называется мультимодальностью знаковой деятельности.

Включив в сферу своего внимания социокультурные конфликты, которые разыгрываются в знаковой коммуникации, семиотика столкнулась с необходимостью решать особые, уже не чисто познавательные задачи. Многие ее исследования включают ценностный аспект – то есть не просто описывают знаки, но и критически оценивают истинность, добросовестность и художественную содержательность осуществляемой с их помощью коммуникации.

На протяжении многих веков (с раннего христианства до раннего Нового времени) в размышлениях о знаке подразумевались по большей части религиозные или магические знаки, чья достоверность обеспечена их сакральным статусом. В XVIII веке, в ходе общей секуляризации культуры, встал вопрос о знаке, создаваемом людьми для своих собственных познавательных и практических нужд. Такие мирские, не обеспеченные высшим авторитетом знаки подвижны и неустойчивы, они могут искажать смысл передаваемых с их помощью сообщений, прибавлять к нему вторичные сообщения, коммуникация с их помощью чревата недоразумениями, но зато и более гибка и удобна для творческого применения. Божественные знаки истинны и серьезны – человеческие знаки могут лгать, зато с ними можно играть. Умберто Эко объяснял это так:

Знаком является все, что может быть взято как значащая замена чего-то другого. Это «нечто другое» не обязательно должно существовать и не обязательно должно фактически сохраняться в момент, когда его заменяет знак. В таком смысле семиотика, вообще говоря, – это дисциплина, изучающая все то, что может использоваться для лжи^[13].

Отсюда вытекают этическая и эстетическая задачи семиотики: с одной стороны, она занимается критикой знака, демистификацией социального дискурса, выявляя в нем механизмы недобросовестной манипуляции, а с другой стороны, вырабатывает программы знакового творчества, включая художественное. С 1960-х годов (а фактически и раньше, но не в рамках семиотики как особой дисциплины) ученые исследуют эстетическую функцию знаков, которые могут использоваться не только для познания и передачи сообщений, но и для достижения художественных эффектов: смеха, трагического ужаса, сопереживания героям и т. д. Эта последняя, эстетическая функция более всего соответствует современному пониманию культуры, и ее глубоко исследовали как в Московско-Тартуской школе, так и во французской семиотике 1960–1970-х годов, которая у некоторых своих представителей настолько сблизилась с художественным творчеством, что едва не стала частью литературного «постмодернизма».

Критика знака и творческая игра с ним идут еще дальше: они ставят под вопрос связь между коммуникацией и знаками, ведут к поискам некоммуникативных или же незнаковых (миметических) моделей культурной деятельности. Семиотика интересуется как проектами однозначных искусственных языков (и утопических, и реально-технических – например, в современной информатике), так и возможностями нестандартного, неутилитарного применения знаков, когда они включаются в творческую игру, деформируются, делаются сверхмногозначными или же вовсе бессмысленными и т. д. Одним своим крылом она смыкается с кибернетикой (теорией технических систем коммуникации), а другим – с теорией литературы и искусства, причем в ее радикальных направлениях, опирающихся на опыт авангарда XX века.