Kitabı oku: «Нас никогда здесь не было», sayfa 2
БАЙТУРСЫНОВ МОЛЧИТ.
ПЕШКОВА:
Извините, извините… Я… Что-то не задалось у нас с вами общение с самого начала, Ахмет – это моя вина, простите. За многие годы мне впервые разрешили приехать в место, подобное вашему… Все позабыла, совсем размякла в столице. Вам надо держаться. Держаться. Ваша семья ждет вас…
ГЛАЗА АХМЕТА НАЧИНАЮТ СВЕРКАТЬ ОТ РАДОСТИ.
БАЙТУРСЫНОВ:
Семья? Я увижу жену и дочь? Они приедут? Скажите! Не молчите! Когда это случится?
ПЕШКОВА:
Скоро, товарищ Байтурсынов, скоро, я привезла распоряжение о вашем переводе в Томск, к жене и дочке, как вы и просили…
АХМЕТ ВСКАКИВАЕТ С КРОВАТИ, ЧУТЬ НЕ ОПРОКИНУВ СТОЛ, ПРИПАДАЕТ К НОГАМ ЕКАТЕРИНЫ НА КОЛЕНЯХ, БЕРЕТ ЕЕ РУКИ.
БАЙТУРСЫНОВ:
Благодарю вас! Благодарю вас!
ОН ЦЕЛУЕТ ЕЕ РУКИ. ЕКАТЕРИНА СПОЛЗАЕТ СО СТУЛА НА ПОЛ, ТОЖЕ ОКАЗЫВАЕТСЯ НА КОЛЕНЯХ ЛИЦОМ К ЛИЦУ С АХМЕТОМ.
ПЕШКОВА:
Не надо, Ахмет, все закончилось… Все закончилось…
ОНА ГЛАДИТ ЕГО ПО СЕДЫМ ВОЛОСАМ. ПОТОМ ОНА ПОДНИМАЕТ ЕГО С КОЛЕН.
ПЕШКОВА:
Вставайте, Ахмет, мы не так молоды, чтобы вот так вот на полу сидеть… Пойдемте…
ЕКАТЕРИНА ВЕДЕТ ЕГО К КРОВАТИ, УСАЖИВАЕТ, СНОВА НАКИДЫВАЕТ НА НЕГО ТУЛУП. САДИТСЯ РЯДОМ. ПАУЗА.
БАЙТУРСЫНОВ:
Я не понимаю, почему вы решили лично мне сообщить об этом?
ПЕШКОВА ПОЖИМАЕТ ПЛЕЧАМИ.
ПЕШКОВА:
Выдался случай… Почти невозможный случай в наши дни. И я поехала. Три недели в пути, где по бездорожью и кочкам, где по глубоким снегам… Трудно к вам добраться. Полагаю, Алексей посодействовал моему путешествию сюда.
БАЙТУРСЫНОВ:
Алексей… Максим Горький?
ПЕШКОВА:
Да, он самый. Он был тогда на нашей стихийной встрече в Москве, если помните…
БАЙТУРСЫНОВ:
Я помню. Помню, что он был не в духе…
ПЕШКОВА:
Да. Тогда он был другим. Теперь редко его увидишь в плохом настроении. Ему все хорошо. Большим оптимистом стал наш Алексей!
ОНА ДЕЛАННО СМЕЕТСЯ.
БАЙТУРСЫНОВ:
Я помню вашего сына. Где он сейчас?
ПЕШКОВА ЗАСТЫВАЕТ, А ПОТОМ ПО СКЛАДАМ ВЫДАВЛИВАЕТ ИЗ СЕБЯ:
ПЕШКОВА:
Сын? Сын…
АХМЕТ СМОТРИТ НА НЕЕ С СОЧУВСТВИЕМ, ПОДОЗРЕВАЯ О ЧЕМ-ТО УЖАСНОМ. А ЕКАТЕРИНА ОЖИВЛЯЕТСЯ И ПРОДОЛЖАЕТ БОДРО:
ПЕШКОВА:
Ну да ладно. Скажите мне вот что, Ахмет – меня тогда в Москве поразила ваша прекрасная русская речь, вы знаете слова, о которых и многие русские не подозревают. Откуда в вас это? Тогда я хотела у вас спросить, но не осмелилась. Где вы учили русский?
БАЙТУРСЫНОВ:
В школе. Но большей частью русский я освоил самостоятельно, очень много читал…
ВДРУГ ОН СНОВА НАЧИНАЕТ ГОВОРИТЬ ЖАРКО:
БАЙТУРСЫНОВ:
Вы не знаете ничего о Бадрисафе, моей супруге? О дочери? Как их здоровье? Не слишком ли бедствуют они? Простите, простите… Я просто не могу об этом не думать… Вы удивлены – вы видели меня большим и сильным человеком, а теперь я… Кто я такой теперь? Ничего не хочу, ни о чем не думаю, лишь только о них… Меня, как и вас – меня, настоящего – здесь нет…
ПЕШКОВА:
Я ничем не лучше вас, дорогой мой, ничем…
БАЙТУРСЫНОВ:
Но вы сражаетесь!
ПЕШКОВА:
Нет. Я уже давно устала. И силы уже не те. Да что я жалуюсь, господи!
ОНА ВСТАЕТ.
ПЕШКОВА:
Но это не конец, Ахмет, это не конец. Все изменится. Когда-нибудь…
ОНА ЗАДУМЧИВО ОСМАТРИВАЕТСЯ.
ПЕШКОВА:
Нам бы чаю попить… Я не вижу чайника…
АХМЕТ ОЖИВЛЯЕТСЯ.
БАЙТУРСЫНОВ:
Чай… Вы привезли чай? За печкой – чан с водой, а чайник… Я никогда и не видел его здесь – баба Лена в чугунке кипятит, я в кружке сразу… Возможно, чайник где-то в сенях. Да и нечасто у нас печка топится.
ПЕШКОВА:
Ясно. Баба Лена! Где у вас чайник?
В ОТВЕТ – МОЛЧАНИЕ.
ПЕШКОВА:
Померла, что ли?
БАЙТУРСЫНОВ:
Заснула. Здесь все много спят…
ПЕШКОВА:
Ну и хорошо, сама поищу.
ЕКАТЕРИНА ОТКРЫВАЕТ ДВЕРЬ И УХОДИТ В СЕНИ ДОМА. БАЙТУРСЫНОВ ОСТАЕТСЯ ОДИН В КОМНАТЕ, СИДИТ НА КРОВАТИ. ИЗ СЕНЕЙ ДОНОСИТСЯ ШУМ – ПЕШКОВА ИЩЕТ ЧАЙНИК. ВНЕЗАПНО ШУМ ПРЕКРАЩАЕТСЯ, ОСТАЕТСЯ ЛИШЬ ВОЙ МЕТЕЛИ ЗА ОКНОМ ДА ДАЛЕКИЙ ЛАЙ СОБАК. АХМЕТ ВЫПРЯМЛЯЕТСЯ, ПРИСЛУШИВАЯСЬ К ТИШИНЕ. ПОТОМ ОН МЕДЛЕННО ВСТАЕТ С КРОВАТИ, ОПИРАЯСЬ О СТОЛ.
БАЙТУРСЫНОВ:
Екатерина Павловна… Екатерина… Товарищ Пешкова, с вами все хорошо?
ОН ДЕЛАЕТ НЕСКОЛЬКО ШАГОВ К ДВЕРИ, ОТТУДА ВЫХОДИТ ПЕШКОВА, ВЫТИРАЯ ГЛАЗА – ВИДИМО, ОНА ПЛАКАЛА. ПЕШКОВА УЛЫБАЕТСЯ, ПРИСЛОНЯЕТСЯ К КОСЯКУ СПИНОЙ, СНОВА ВЫТАСКИВАЕТ ПАПИРОСЫ, ИЩЕТ СПИЧКИ ПО КАРМАНАМ. БАЙТУРСЫНОВ ДАЕТ ЕЙ СПИЧКИ СО СТОЛА. ОНА ЗАКУРИВАЕТ. УЛЫБАЕТСЯ.
ПЕШКОВА:
Какая же я дура! С ума выжила от старости – есть же у меня чайник.
БАЙТУРСЫНОВ:
Не наговаривайте на себя, Екатерина Павловна, вы совсем не стары.
ЕКАТЕРИНА УСМЕХАЕТСЯ.
ПЕШКОВА:
Не стара… Да, не стара, конечно. Жизнь прожита, все в прошлом… Судя по вашему лицу, мой "оптимизм" вас не радует.
ЕКАТЕРИНА РЕЗКО САДИТСЯ У РЮКЗАКА РЯДОМ С ДВЕРЬЮ, КОПАЕТСЯ В НЕМ. АХМЕТ НАВИСАЕТ НАД НЕЙ ГРУЗНОЙ ФИГУРОЙ. ОНА ВЫТАСКИВАЕТ ЧАЙНИК, СМОТРИТ НА БАЙТУРСЫНОВА СНИЗУ ВВЕРХ. ПЕШКОВА ВСКАКИВАЕТ НА НОГИ И БЫСТРО ИДЕТ К ЧАНУ С ВОДОЙ, НАЛИВАЕТ ВОДУ В ЧАЙНИК И СТАВИТ ЕГО В ПЕЧКУ. ПОКА ОНА ВОЗИТСЯ, БАЙТУРСЫНОВ ИДЕТ И САДИТСЯ НА СТУЛ ПОСРЕДИ КОМНАТЫ.
ПЕШКОВА:
Наверное, целую вечность не пили чаю, товарищ Байтурсынов? Сейчас согреемся! Нет ничего лучше чая для этого – вы это прекрасно знаете!
ПОСТАВИВ ЧАЙНИК, ОНА ПОВОРАЧИВАЕТСЯ К АХМЕТУ.
ПЕШКОВА:
И потом – у нас давно нет ни оптимистов, ни пессимистов. Остались только смирившиеся… Вы так не считаете?
ОНА ИДЕТ МИМО АХМЕТА К ОКНУ, СМОТРИТ ТУДА, ПРОДОЛЖАЯ КУРИТЬ.
ПЕШКОВА:
Ах, Ахмет, не думайте, что я потеряла надежду – эта дорога совершенно выбила меня из колеи, вот и накатывают мысли всякие, нехорошие. Я все еще верю в лучшее, нам бы только вытерпеть. Что там было на кольце? "И это пройдет"… И это пройдет, товарищ Байтурсынов, и это…
ВДАЛЕКЕ РАЗДАЮТСЯ ВЫСТРЕЛЫ, ЛАЙ СОБАК УСИЛИВАЕТСЯ.
ПЕШКОВА:
Что это?
БАЙТУРСЫНОВ:
Опять бежал кто-то, скорее всего.
ВЫСТРЕЛЫ ПРЕКРАЩАЮТСЯ.
ПЕШКОВА:
Поймали…
БАЙТУРСЫНОВ:
Нет. Застрелили. Здесь никого не ловят.
ПАУЗА.
ПЕШКОВА:
Видимо, вы привыкли к этому, товарищ Байтурсынов.
БАЙТУРСЫНОВ:
К такому не привыкнешь. Но, как вы говорите, смиряешься.
ПЕШКОВА ОПЯТЬ БРОСАЕТ ОКУРОК НА СТОЛ.
ПЕШКОВА:
Вы почти не ели, Ахмет. Поешьте.
БАЙТУРСЫНОВ:
Поедим вместе, Екатерина Павловна. Вам с дороги голодно должно быть.
ПЕШКОВА:
Ну давайте!
БАЙТУРСЫНОВ ВСТАЕТ И СТАВИТ СТУЛ У СТОЛА, ЧУТЬ ОТОДВИНУВ ЕГО. ОН РУКОЙ ПРИГЛАШАЕТ ПЕШКОВУ САДИТСЯ. ОНА САДИТСЯ, ОН ПРИДВИГАЕТ СТУЛ, БЕРЕТ ИЗ ШКАФЧИКА ЕЩЕ СТОЛОВЫЕ ПРИБОРЫ, ВЫКЛАДЫВАЕТ В ЧАШКУ ИЗ КОНСЕРВЫ СОДЕРЖИМОЕ, ПОТОМ САМ САДИТСЯ НА КРОВАТИ. ОНИ КУШАЮТ.
ПЕШКОВА:
Этот стих… Эта колыбельная на листке, – вы переводите сами свои же стихи. Зачем? Красивый перевод, кстати…
АХМЕТ ВЗДЫХАЕТ, ВЫПРЯМЛЯЕТСЯ, ПОЛОЖИВ ЛОЖКУ НА СТОЛ.
БАЙТУРСЫНОВ:
Находясь здесь, я перестал думать. Точнее, мыслить. Мыслить… А без этого… Ведь это главное для человека. Голод и боль – только эти две вещи волнуют здесь всех, об остальном думать нет сил. И мысли о семье в итоге тоже не дают ничего, кроме боли. Вот я и вспоминаю, что когда-то писал, а то, что удается вспомнить, пытаюсь перевести на русский, насколько это в моих силах. Эти усилия создают иллюзию мысли и дают на время забыть о боли и голоде.
ПЕШКОВА:
"Слова без мыслей не доходят к небу…" Голод и боль… А как же страх? Страх ведь глушит любую мысль, не так ли?
БАЙТУРСЫНОВ:
Страх? Это так, верно. Но о нем я не говорю, потому что страх в основе всех других бед. Для меня… Для меня страх перестать думать сильнее любого другого страха.
ПЕШКОВА УСМЕХАЕТСЯ.
ПЕШКОВА:
Вы боитесь потерять умение мыслить. И это здесь, в одном из самых ужасных мест на Земле. А я боюсь думать. Просто думать, хотя бы о чем-нибудь. Я боюсь думать, живя в сытой и довольной Москве. Вот так, товарищ Байтурсынов.
ПЕШКОВА ВДРУГ СПОХВАТЫВАЕТСЯ И ОГЛЯДЫВАЕТСЯ НА ПЕЧКУ.
БАЙТУРСЫНОВ:
Баба Лена спит, не беспокойтесь. Да если и не спит, вряд ли что-нибудь поймет из наших слов… Знаете, я вас понимаю. Думать нынче – большая роскошь. И, может быть, мне даже лучше здесь, чем вам там.
ПЕШКОВА:
О чем вы?!
БАЙТУРСЫНОВ:
Те, кто попал сюда, уже умерли. И даже если кто-то из нас вернется, мы так и не оживем, никогда. Чего бояться мертвым?! Вы же все еще живы. Живы, и потому страх вас поглощает до самого нутра.
БАЙТУРСЫНОВ ЧУТЬ УЛЫБАЕТСЯ.
ПЕШКОВА:
Вы, наконец, улыбнулись.
БАЙТУРСЫНОВ:
Просто… Наверное, я не прав в том, что сейчас сказал. Вы совсем немного здесь со мной, но я уже размышляю, и думаю я о том, о чем уже давно не думал, будто вы меня разбудили. Я все еще жив. Это удивительно. Жив… Странное ощущение…
ПЕШКОВА:
Конечно, живы – куда вы денетесь от нас! И ваша голова ясна, как прежде. И я жива. Курите, не жалейте табаку. Я вам привезла запас табака, хватит до Томска, надеюсь.
ОНА КИДАЕТ НА СТОЛ КОРОБКУ ПАПИРОС И СПИЧКИ. АХМЕТ ЗАКУРИВАЕТ.
БАЙТУРСЫНОВ:
Вы живы, и это тоже удивительно. Как он вас терпит?
ПЕШКОВА РЕЗКО ВСТАЕТ ИЗ-ЗА СТОЛА И МЕДЛЕННО ИДЕТ К ПЕЧКЕ, ЗАСУНУВ РУКИ В КАРМАНЫ ШТАНОВ. ГОВОРИТ ГРОМКО:
ПЕШКОВА:
Он? Он – рассудителен, методичен, прозорлив в какой-то мере. Его даже можно назвать мудрым. Враг повергается один за другим, и никому пощады нет. А некоторых бывших врагов он умеет превращать в преданных товарищей.
